Я обрёл бога в Африке: письма русского буш-хирурга
TekstПризывник и я бросились искать наши вещи: на мелководном перекате тотчас за порогом удалось разыскать рюкзаки, ружья и даже спиннинг.
Вот пришли на поворот,
Поворот, поворот!
Влево рот и вправо рот —
Поворот, поворот!
И вот по бурному Питу
Три жопы белые плывут.
Припев:
Котёл пустой, живот пустой.
Медведь хозяин, а лес густой.
Тайга, тайга, кругом тайга
На много сотен и тысяч га!
11. За морем тёлушка – полушка…
26 ноября 2001
город Питерсбург
Северный Трансвааль
Южно-Африканская Республика
Н-да-а-а-а-а… Мне шестьдесят два стукнуло.
Будто всё это не со мной происходит… Я даже в молодости таких планов себе не строил. Ну, то есть дожить до 62 лет. Вот заглянуть в третье тысячелетие – такая мечта была. Казалось, что там будет что-то особенное. Нас ведь коммунизмом тешили, говорили: «Вот Он придет – ох чё будет!!!»
Коммунизм не пришёл. Пришёл антикоммунизм.
И – ох! Чё пришло-то, братцы!!!
При всём моём жизненном везеньи в СССР, у меня, до женитьбы, а потом и у нас, после женитьбы, никогда не было кровати – всё время спали на топчанах, раскладывающихся диванах… А тут, понимаешь, дом с пятью туалетами – на одной туалетной бумаге разориться можно.
В свой 62-й день рождения я проснулся на нашей с женой собственной широкой кровати с чистым постельным бельём, в нашей большой собственной спальне с примыкающей просторной и светлой ванной комнатой, в нашем собственном огромном доме, где мне доставляют несказанное удовольствие мои утренние путешествия – пройти за чашкой кофе на кухню без запахов и тесноты московского аналога, прошлёпать босыми ногами по блестящим плиткам столовой, где под лепным потолком Татьяна сотворила по-сценичному причудливый интерьер из выполненного по её заказу стола чёрного металла и восьми такого же материала стульев с завитушками. Присесть, прослушать новости CNN в моей широкой приёмной, ещё не открытой для пациентов, SURGERY, включить компьютер в уже ставшем уютным для меня профессорских масштабов кабинете.
Пока загружается электронная почта, успеваю пробежать с дозорным обходом: взглянуть на электросчётчик в «малой спальне», выдворить из «средней спальни» мальтийского пуделя Тошку, пробравшегося туда через решетки окна, погасить забытый с вечера свет в «малой гостиной»…
Выхожу на утренний сбор отходов собачьей жизнедеятельности во внутреннем дворе и саду. На веранде на меня набрасываются Тошка и его сын Кешка, а со стороны внутреннего двора ко мне через решетку рвётся и скулит внушительных размеров семимесячный щенок немецкой овчарки.
Отходы собраны. Собаки получили по случаю моего дня рождения не только ненавистные им сухие шарики, но и по банке собачьих консервов с очень вкусным, даже по человечьим понятиям, запахом.
Прохожу по постриженной два дня назад газонной траве в небольшой сад: с ветвистого дерева, что над деревянным домиком с садовой утварью, со стуком падают поклёванные птицами чёрные сливы – а мы-то в сентябре по цветам думали, что это вишня!
В небесной голубизны бассейне с заманчиво прозрачной водой тук-тукает, ползая по дну в поисках опавших с пальм листьев, «барракуда».
Размышляю: «Ночью было душновато, утро тёплое, наверное, и вода вполне пригодна для купания старика с привычной болью в спине?»
«Всё, за что уплочено, должно быть проглочено!» – вспоминаю я российскую народную мудрость и погружаю лицо в воду.
Изумительные ощущения – бег воды по лицу, ихтиандровское скольжения даже каких-то пять-семь метров по дну бассейна, исчезновение тяжести в выгнутой в брассе спине.
«Совсем даже неплохо для 62 лет…» – я вновь окунаю лицо в воду.
Вынырнув, замечаю нашу приходящую работницу за беседой с медсестрой Таней, снимающей у нас «granny flat» – квартиру при гараже из двух спален и гостиной для своей дочери, нового мужа, карликового пинчера, четырёх кошек и пяти удавов.
Работница всегда приходит ровно в семь утра.
«Пора будить мою Татьяну», – думаю я в предвкушении того, как поделюсь с женой своими «деньрожденскими» восторгами.
– Кэтрин, позови, пожалуйста, миссис!»
Моя «миссис» появляется:
– Славулька, с днём рождения! Что я вижу – ты утром в воде?!?! Скажу детям – не поверят!!!
– Присоединяйся – будем праздновать торжество проклятого антикоммунизма!
Шутки шутками, а не так уж плохо встречать свою 62-ю годовщину в бассейне!
И на всё про всё у меня ушло ровно десять лет… Я покинул Россию десять лет назад – 7 октября 1991 года, а ровно девять лет назад, 26 ноября 1992 года, я пересёк на автобусе фирмы «Greyhound» границу между Намибией и ЮАР. Йоханн Веб, его жена Шантел и тёща Бабс устроили по случаю моего прибытия праздничный ужин с русской водкой под названием «Медведь». У меня в кармане оставалось 5 долларов США…
«Тат, за какие такие заслуги Господь так милостив ко мне??»
У меня восьмой день двухнедельного отпуска, который я впервые за десять лет решил провести без дальних поездок. Я уже наездился в августе-сентябре, когда к нам приезжал работавший в Швейцарии русский врач Олег Блинников со своей говорящей на флемиш (материнский корень языка юаровских буров африкаанс) бельгийской валлийкой Сесиль и пятилетней франко-русскоязычной дочерью Машкой. Сейчас Олег в Лаосе, а Сесиль с Машкой в Таиланде – и такой бывает «се-ля-ви» русских врачей в дальних забугорьях.
Пришлось всё-таки съездить в Преторию для покупки другой машины: мой старенький «форд» семейным советом решили отдать детям – ребята «на выходе» из университета. Да и к тому же Ксюшка принесла в бюджет семьи в прошлом году что-то около 6000 рандов, и в этом году ей обещали заплатить 10 000 – практически она на две трети оплатила «форд».
Я с помощью детей притормозил желание Татьяны купить шестимесячную южно-корейскую «Shuma» и настоял на приобретении скромного годовалого «Volkswagen» – «City Golf 1,6i». Так вот сделали мне первый подарок…
Татьяна разохотилась и решилась на покупку давно приглянувшейся ей итальянской мебели – голубого цвета трёх- и двухместных диванов и кресла, которыми она завершила обустройство нашей гостиной-столовой. Я расценил это как подарок номер два к моему дню рождения.
Однако настоящим подарком к празднику стало прибытие из Москвы – пароходом через Англию и юаровский порт Дурбан – вещей из нашей проданной квартиры: хрусталь – фундамент семейных реликвий от Александра Николаевича и Анны Петровны Сапожниковых, немного книг – часть выделена моей дочерью Анной из моей библиотеки.
Часть подкуплена ею же на нынешних московских книжных базарах, старые фотографии из архива Сапожниковых и наших с Татьяной, фронтовое письмо дяди Татьяны – подольского курсанта, выжившего после знаменитого боя под Юхновым и погибшего позже где-то под Азовом, несколько тетрадей моих дневников, написанных за три месяца пребывания в самом центре объятой гражданской войной Анголы в госпитале католической миссии Voga, вблизи провинциальной столицы Quito (Bie, Angola)…
Мне не удалось создать «родовое гнездо» на Калужской земле, так, может быть, удастся хоть какой-нибудь юаровской выделки сундук набить реликвиями русской семьи?
Среди памятных вещей, прибывших из России, большую радость принесли мне видеокассеты, на которые я снимал «чудеса», увиденные мною в Америке, Анголе, Намибии и Свазиленде. Татьяна выразила сомнение по поводу того, что на них можно будет что-либо разобрать – материал-то был отснят 5–10 лет назад. Качество изображения пострадало за прошедшие годы, но большинство кассет мне удалось просмотреть самому и показать Татьяне в тот же вечер.
Жена мужественно просидела со мной у телевизора до полуночи, терпеливо снося мои восклицания: «Смотри, это мы с доктором Sumbo на реке Кванза, где Люка чуть-чуть не сожрали крокодилы! А это Виктор Агафонов снимал меня, танцующего с Sumbo на дне рождения ангольского врача Владимира, обучавшегося в Баку! А это Sumbo снимал меня в танце с красивой мулаткой на festa эмигрантов с Cabo Verde!» Татьяна выразила восхищение моими съёмками основателя госпиталя Voga – испанца, padre Manuel Garcia, после чего я сжалился над ней, и мы отправились спать.
* * *
Дорогие друзья, не хочу вводить вас в заблуждение – все перечисленные юаровские «богатства» куплены не на деньги, заработанные честным и тяжким трудом в Африке (те ежемесячно уходят в прорву под названием «мои дети»), а благодаря успешной продаже нашей квартиры в Москве (говорят, что три года назад цены на такие квартиры были раза в полтора выше – ах, где наша не теряла!), и за счёт падения курса ранда по отношению к доллару.
Поясню: в момент покупки наш дом стоил 300 000 рандов, то есть 40 000 долларов. Из вывезенных из России Татьяной 45 000 долларов мы отдали за дом 20 000. Нам осталось выплатить 150 000 рандов, что по нынешнему курсу валют составляет всего 15 000 долларов. Образовалась экономия в добрых 10 000 долларов – вот на них мы сейчас и шикуем
12. Десять лет вне России
7 октября 2001
Питерсбург
Северная провинция
Южная Африка
Жив ли ты, мой генерал Тозе?
Я давно собирался написать тебе – как-никак, а ты причастен к моему движению из России в Африку. Откладывать больше невозможно – не ровен час кто-нибудь из нас помрёт, и ты так и не прочтёшь юбилейного письма-отчёта о последних десяти годах моей жизни в Африке.
Да, мой друг, Господь сподобил мне своих посланников, через которых он направил мой жизненный путь на красный континент.
Первыми были Мутуакилу ибн Идрису и Дэвис – «officers-cadets» (курсанты) из Ганы, которых я встретил за время моей учёбы в Военно-медицинской академии (ВМОЛА) им. С.М. Кирова в Ленинграде.
После хорошей пирушки с ними я и мой друг Вадим Сазонов, будучи в сильном подпитии, натолкнулись на военный патруль. Дело кончилось тем, что нас изгнали с третьего курса академии и направили дослуживать на военно-морской флот.
Через год, в сентябре 1965 года, меня приняли на третий курс 2-го московского медицинского института (МОЛГМИ им. Н.И. Пирогова), где я встретил молчаливого тощего-длинного-бородатого парня в тёмных очках по имени Антонио Хосе Миранда – ангольского студента, переведённого в МОЛГМИ из Ярославльского мединститута. Миранда и я были новичками на курсе – это определило наше сближение.
Поздней осенью 1969 года я провожал в аэропорту Шереметьево Миранду и его соратников по MPLA[10] в Париж, откуда они должны были отправляться на Родину для ведения освободительной войны.
В последние минуты расставания я произнёс без всякого глубокомысленного подтекста:
– Ну, прощай, Тони! Давай, воюй и побеждай. Потом меня позовёшь – работать в Анголе. Небось, врачи-то вам нужны будут?
Всегда серьёзный Миранда ответил:
– Да, конечно, врачи нам будут нужны…
13. Еда моей жизни
В ожидании приезда Анечки и Светки мы все обсуждаем, что будем им показывать. Понятно, что за короткий срок всего не увидишь. Мне кажется, что из-за ограничения в денежных средствах я не смогу «потрясти» Аню. Но мама говорит, что всё это глупости, что и в нашей провинции достаточно мест, чтобы удивить бедную москвичку. Одни магазины чего стоят… да и жратва…
Конечно, в Москве сейчас всего полно, но, по словам опять же мамы, такого спокойствия, чистоты и порядка, к которым мы уже привыкли в нашем тихом и провинциальном Питерсбурге, в Москве нет. Ну, а уж о еде я и не говорю…
Хотя… давайте поговорим о еде, ОК?
Для контраста я позволю себе предаться воспоминаниям о еде из моего детства, юности, молодости и отдельных этапов жизни.
Моё самое первое воспоминание.
Я себя помню с нашей жизни в Поиме (Пензенская область). Мать печёт блины (надо полагать, на кухне деревенской избы), а мой дед (со стороны мамы? папы?) сидит на табуретке у стены в другой комнате и плачет (я не помню точно его лица – помню какую-то бороду… и отчётливо помню, что он плакал). Мама даёт мне в руки блин и просит отнести его деду – у меня до сих пор сохранилось чувство, что этим жестом она хотела извиниться перед дедом. Таким образом, моё первое воспоминание о еде – о блинах! Типично русское воспоминание…
В бараках московского села Кожухово
Эпизод 1
Мне было около 5 лет. Приехала сестра моего отца – тетка Маня. Она привезла плетёную корзину, которую задвинули под кровать. Взрослые чего-то там горячо обсуждали за столом, а мы с маленькой соседкой Катькой тихо залезли под кровать – обследовать содержимое плетёной корзины. Там оказались конфеты драже. Мы с Катькой принялись есть и не могли остановиться… Не помню, чтобы нас выпороли…
Эпизод 2
Мне 5 или 6 лет. Послевоенные голодные годы в Москве. Из Ленинграда приехала боевая мамина подруга тетка Лёля – она водила грузовик! Тетка Лёля купила мне пирожки с выжимками – отходами шоколадной фабрики (не помню специального названия этих выжимок). Это была сказка!
Эпизод 3
Мне всё те же 5 или 6 лет. Отец уже пришёл с войны. Мы с братом Юрой сидим вечером голодные. Юре пришла в голову идея «пожарить» картофельные очистки. Вынимаем их из мусорного ведра, моем и ставим в сковороде вариться на печку (маленькая печурка, которую мы топили чурочками). Томимся в ожидании… Отведать очистков не пришлось – пришёл отец и принёс поесть что-то более удобоваримое.
Эпизод 4
Тот же возраст. У отца туберкулёз лёгких и язва желудка. Он кашляет и с мокротой выделяет «палочки», поэтому у него отдельная кружка, миска и ложки, которые он хранит в своей отдельной тумбочке. Мне объяснили, что трогать это нельзя, так как я могу заразиться туберкулёзом и умереть. Для выздоровления отцу нужно хорошее питание. Тетка Маня привозит ему из Поима «нутряного (внутреннего) сала» (было поверье, что именно оно помогает больным туберкулёзом). Отец пьёт какао с этим салом… Несмотря на угрозу заражения, я иногда отхлёбывал из кружки отца, когда его не было поблизости. Какао с салом – это было что-то!
Эпизод 5
Я начал учиться в школе… С едой было всё ещё плохо. Мои сёстры Нина и Женя работали на хлебозаводе, им удавалось проносить через заводскую проходную куски белого хлеба, засунутого в трусы. Мать моего приятеля Тольки Фролова работала на том же хлебозаводе. Она не имела дела с хлебом, но у неё был доступ к сахарному песку, который она проносила через проходную тем же способом – в трусах!
У нас в комнате ящик стола был полон кусков белого хлеба, а у Фроловых – сахарного песку. Господи, я же отчётливо помню, что, выпив кружку горячей сладкой воды с белым хлебом, мы бывали сыты!
Эпизод 6
У нас – на втором этаже барака – построили общую кухню с газовыми плитами. Татарка тётя Надя печёт огромные тонкие блины, в которые потом раскладывает картошку с луком и подсолнечным маслом… мне перепадает кусок… запоминается на всю жизнь!
Эпизод 7
Мне 7 лет. Меня первый раз вывезли на лето в пионерский лагерь, где моя сестра Женя работала пионервожатой. Какао с молоком и белый «кирпичный» хлеб со сливочным маслом. От сыра меня тошнило – я долго не мог его есть. (Много позже сыр стал моим любимым продуктом).
Эпизод 8
В лагерь удавалось попасть не каждый год, и меня вывозили «попастись на подножный корм» в Поим к сестре моего отца – тётке Дуне. Тётка Дуня – то ли от бедности, то ли от природы – была скупа. У неё я впервые оценил, как сладка может быть сушёная тыква – вместо сахара!
Мы с сельскими ребятами рыли на чужих огородах молодую картошку, варили и ели её с подсолнечным маслом… Сколько же сейчас в Москве стоит молодая картошка?
Под Куранихинской горой, на болоте, мы ловили щурят, которых мама моих приятелей жарила для нас. Грибы, понятно – жареные и скорого соления. Полевая клубника с молоком…
Раки – сотни раков, выловленных руками в норах на дне реки Поимки. Как-то присевший к нашему огоньку шофёр грузовика показал нам, как варить раков в кипящей воде радиатора машины, – чудо!!!
Эпизод 9
Меня брали с собой пастухи… С подпаском моего возраста мы собирали утиные яйца и пекли их в золе костра – почему-то их нельзя было варить, только печь.
Эпизод 10
Как-то мы забежали к одному из моих уличных приятелей домой «похлебать чё ни то». Колодезная вода + ложка уксуса + зелёный лук + куски чёрного хлеба = брюхо было набито!
Эпизод 11
Мне около 10 лет. Отец принёс «добытые» севрюжьи головы, мама как-то их так приготовила – за ухи оторвать было невозможно!
Эпизод 12
После окончания школы я устроился кухонным рабочим в столовую при гостинице «Москва». Огромное блюдо сметаны притягивало меня – я не мог пройти мимо, не зачерпнув кружку – к концу дня меня выворачивало наизнанку!
Эпизод 13
Всемирный фестиваль молодёжи и студентов 1957 года в Москве… Я проник вместе с иностранными гостями в их столовую: мамочки мои! чего же там только не было!!!
Эпизод 14
С 1958 по 1960 годы я учился в медицинском училище. Папа одной из моих «гёрл-френд» был директором мясного магазина. Когда моя подружка открыла их домашний холодильник, у меня сердце забилось от восхищения!
Эпизод 15
Армия, 1960–1962 годы. Жрать хотелось пуще, чем на гражданке. «Кирза» – перловая каша с салом… Чёрный хлеб… Гороховое пюре… После еды желудок болел так, что казалось, будто в нём пара булыжников трётся друг о друга.
Эпизод 16
После окончания мединститута я работал в Московском научно-исследовательском онкологическом институте им. П.А. Герцена. У нас было много больных с Каспия. Они благодарили врачей трёхлитровыми банками чёрной икры домашнего приготовления и коньяком. Мы пили коньяк полными стаканами и действительно ели чёрную икру большими ложками. На пустой желудок после длительного операционного дня это было ужасно, но нужно было держать «масть» – непонятно какую, правда.
Эпизод 17
После защиты кандидатской диссертации в 1974 году я уехал в Нигер, работать врачом Посольства СССР. Среди хороших воспоминаний – холодное пиво, французские сыры (один назывался «Дерьмо Дьявола» с соответствующим запахом), лягушачьи лапки…
Эпизод 18
В 1977 году, вернувшись из Нигера, в один из вечеров я пригласил к себе профессора Юрия Яковлевича Грицмана и Анатолия Сергеевича Мамонтова – нужно было приготовить нечто особенное. Остановился на лягушачьих лапках. Позвонил своему бывшему однокурснику на кафедру фармакологии 2-го Московского мединститута и через него достал что-то около сотни лягушек, но они были мелкие – пришлось зажарить ещё баранью ногу!
Эпизод 19
Эта овсяная мука называлась «Толокно» – небольшой пакетик грамм на 200!!!
Я очень любил есть её сырой – не нужно никакой заварки! Просто большую ложку с верхом направляешь в рот – красота!!!
14. Пять лет после операции
Один из читателей моего ЖЖ задал мне вопрос:
– Когда можно считать, что больной излечен от рака?
Царственный мой собеседник, спасибо большое за чудесный вопрос!
Конечно, если болезнь схвачена своевременно, то при правильном лечении больным удаётся обеспечить полнокровное продолжение жизни…
Все преступные спекуляции прохиндеев от науки касаются запущенных случаев. К примеру, у Иван Иваныча и Сан Саныча, мужиков сходной крепкости и жизненной силы, выявлен сходный по запущенности рак желудка/лёгкого или, скажем, пищевода.
Иван Иваныч принял мужественное решение: «Пришло моё время…» Три месяца он ещё продолжал работать, следующие три месяца уже не работал – изредка выходил из дома посидеть в скверике на лавочке, поиграть с мужиками в домино… Следующие три месяца он уже не выходил из дома – наблюдал жизнь в окошко и на экране телевизора. Последние три месяца жизни он провёл в постели. Умер через год после распознавания у него заболевания.
Сан Саныч поскреб по сусекам и карманам своих детей, заплатил великому топ-хирургу российскому 2000 долларов, да ещё с пяток тыщ всяким дополнительным медицинским службам Онкологического центра России. Прооперировали его… После операции он три месяца провёл в постели. В следующие три месяца смог чуть выкарабкиваться на улицу с помощью близких. Три месяца побыл в лежачем-сидячем-едва-едва-ковыляющем положении на даче. Потом слёг и умер через год после распознавания у него заболевания.
Выводы делайте сами. Я могу набросить полгода жизни в пользу Сан Саныча – удовлетворит ли это вас? Наверное, нет, а вот некоторых великих российских учёных такая статистика очень устраивает.
С трюками этой статистики должна быть знакома общественность…
15. Всё – с детьми покончено!
Сегодня сын, которому три дня назад исполнилось тридцать, надевает мантию по случаю получения второго диплома университета в Кейптауне. Очень своевременно.
Кто бы мог подумать, что этот выпускник советской школы периода фильздипеца развитого социализма в первые три месяца пребывания в Свазиленде упорно хотел стать автослесарем?
Всё, на этом я закончил мой долг по образованию детей – буду только в нарды играть.
Будет не совсем справедливо не отметить последнюю дочь, делающую PhD в Цюрихе.
И уж, разумеется, самую первую дочь, чья выпускная дипломная работа потрясла кафедру МГУ…