Я обрёл бога в Африке: письма русского буш-хирурга

2. Посвящение

Я не собираюсь поражать необычностью своих наблюдений «хирургов-от-Бога» и всяких других академиков-пердунов. Они, наверное, делают какие-то добрые дела в своей жизни и не зря хлеб едят, но я рассчитываю на интерес со стороны молодых людей.

Когда-то я мечтал о карьере земского врача – литературного героя России XIX века. И вот я стал им в некотором царстве-государстве за тридевять земель и морей, где меня как-то однажды окрестили «буш-хирургом», что по смыслу является африканским аналогом российского земского врача-хирурга. Пусть мои «письма» помогут студенту-медику России XXI века просто помечтать, ибо без мечты наша жизнь – сытая ли, голодная – пресна и омерзительна.

Да, я воспользовался для привлечения внимания к своим «письмам» и экзотичностью моего местопребывания, и «экзотичностью» моего материального благополучия. Но стержнем их является профессиональная работа всей моей жизни, что, наряду со всем другим, вполне может служить моим финальным отчётом перед Всевышним.

113. Одна неделя жизни «буш-хирурга»: понедельник

Моя обычная рабочая неделя

Зима в этом году показалась нам холодной – просто по общему количеству холодных дней. То ли мы совсем обафриканились, то ли просто старость, но мы даже поставили себе камин, который я за его цельнометаллическое устройство назвал «камин-типа-буржуйка».

На самом-то деле он симпатичной конструкции, надёжного изготовления и простой установки. Камин этот очень хорошо вписался в самую большую комнату нашего дома, которая днём служит мне приёмной для больных (крайне немногочисленных), вечером – гостиной (для ещё более редких гостей), а ранними-ранними утрами – «творческой мастерской», где я творю свои бесконечные «Письма обретшего Бога в Африке русского буш-хирурга» (Буш/ bush – это куст по-русски).

В нынешних местах леса-то настоящего нет – заросли кустарника вперемежку с полями и невысокими горами, что называется «буш-вельд». Ну, а «буш-хирург» это, ежели по-нашему, то вроде как деревенский хирург.

Уже десять лет я встаю в пять утра. Сначала это было связано с необходимостью готовиться к сдаче ЮАРовских экзаменов, а теперь вошло в привычку и стало даже необходимостью – я включаю компьютер и просматриваю свою электронную почту, которая идёт ко мне со всего мира.

Наступление собственной старости я заметил хотя бы потому, что время за чтением писем или написанием чего бы то ни было проходит очень быстро – не успел особо-то насладиться перепиской, а уже жена приходит сначала со своим «Доброе утро!», а потом «Пошли пить кофе и смотреть новости CNN».

В 6:45 приходит наша чёрная домоправительница Катрин, которая у нас мастер на все руки – моет пару тарелок и две-три чашки, трёт и пылесосит дом, загружает и опорожняет стиральную машину (она туда затаскивает любую вещь, которую я забываю в ванной или душевой комнате), гладит, собирает опавшие листья в саду и на газоне вдоль наружной стороны забора нашего участка. Сейчас она лишена возможности заниматься своим любимым занятием – поливкой газона и деревьев.

В 7:05 моя Татьяна уезжает в школу. Через 20 минут я отправляюсь пешком в госпиталь. За те 15 минут, которые я топаю по аллее цветущих джакаранд, меня постоянно приветствуют.

Приветствуют на местном языке соту:

– Тобела, доктор! – стоящие на углу чёрные безработные.

Приветствуют проезжающие на машинах коллеги.

Двумя бипами своего «Порше» здоровается самый богатый чёрный гинеколог Мабина.

Подниманием руки из высокого новейшего 4×4 «Мерседеса» – старейший хирург Кронье.

Поклоном головы за прямым допотопным стеклом полувекового коллекционного «Фольксвагена» – рентгенолог ван Зейл.

Проносящаяся на велосипеде Мелиса (активнейшая деятельница посещаемого нами католического храма) с улыбкой отрывает от руля руку для приветствия.

Сейчас мой черёд в течение шести месяцев работать в госпитале чёрного тауншипа (поселения) Манквенга, что в 30 км от нашего Полокване. В транспортном отделе госпиталя я получаю госпитальную машину и заезжаю за кубинцем Роберто.

В неделю у моей бригады два операционных дня – понедельник и среда, по которым я выполняю плановые операции. Обычно я отдаю большинство операций кубинцу Игнату Монсону – он парень молодой, ему нужно набираться опыта. Но сегодня Монсона нет – он улетел на конференцию в Кейптаун с докладом о применении перидуральной анестезии у больных после торакальных операций.

Сегодня у меня в операционном списке декортикация лёгкого у молодой больной с правосторонней эмпиемой плевры.

У нас с Монсоном выявилась общность точек зрения на лечение плевральных эмпием – чем раньше больного оперируешь, тем лучше результат. Я к такой позиции пришёл в Анголе на основании моего опыта лечения больных с огнестрельными ранениями грудной клетки.

Для того чтобы убедить профессора хирургии университета Луанды Фернандо Октавио в необходимости более раннего хирургического вмешательства у больных с нерасправляющимся после пулевого ранения лёгким, я прооперировал там с десяток больных на различных сроках – от 7 до 30 дней после поступления. На операции было хорошо видно быстрое развитие висцерального пахиплеврита, при котором толстые плевральные наложения не позволяли поражённому лёгкому расправиться.

У сегодняшней больной развитие плевральной эмпиемы не было связано ни с огнестрельным, ни с ножевым ранением лёгкого. Скорее всего, гнойный процесс пришёл из лёгкого – бактериальная или вирусная пневмония, туберкулёз, который часто бывает одним из первых клинических проявлений СПИДа. Сначала я боялся оперировать спидушников – думал, что среди них будет большая смертность. Да и за себя было боязно – при торакотомии нередко ломаются рёбра, об обломки которых лёгко порвать перчатки и поранить пальцы.

Я тут шучу:

– Если я уж в постели не поймал СПИД, то приобретать его за операционным столом было бы вовсе глупо.

Потом я несколько раз ассистировал в частном госпитале имени Луи Пастера в Претории профессору Лукасу Мохлале при резекции и декортикации лёгких, убедился в хороших непосредственных результатах у больных с довольно запущенным СПИДом и сам стал их оперировать.

…Декортикация лёгкого при старой плевральной эмпиеме требует терпения. Игнат Монсон – очень хороший хирург, но, вероятно в силу своего кубинского темперамента, не обладает достаточной выдержкой и почти всегда декортикацию лёгкого завершает резекцией одной-двух долей, а то всего лёгкого.

Мне, старику, торопиться некуда – я могу и помедленнее. Однако сегодняшний случай не такой уж запущенный – доктора в руральном^[36] госпитале поняли безуспешность лечения больной внутриплевральными дренажами довольно быстро и через три недели направили её к нам.

При вскрытии грудной клетки я вышел прямо на хорошо осумкованную полость эмпиемы. Аспиратор сегодня (на удивление) оказался в рабочем состоянии: я убрал вонючий гной, промыл полость водным раствором бетадина – запах исчез. Мне удалось довольно быстро и без особой травмы выделить лёгкое из плевральных напластований.

– Гриня, раздуй лёгкое, пжста, – прошу Григория Юдина.

– Прекрасно! Смотри – больших дырок в лёгком я не наделал, а эти мелкие закупорятся за один-два дня. Дай мне минут двадцать на выделение мешка эмпиемы и будем закрывать грудную клетку.

Непонятно откуда появившийся частный анестезиолог Марк Ратохва язвительно сказал:

– Никогда не верь хирургу, если хирург говорит: «Двадцать минут», – будь готов стоять ещё час. Все они такие – «Doctor, I just in and out! (Доктор, я только войду и сейчас же выйду!)»…

Он прав, этот старик Ратохва, он столько перевидал всяких хирургов.

Час не час, но ещё минут сорок я прокопался с выдиранием гнойного мешка из плевральной полости. Но ведь нужно учесть, что мой ассистент – врач первого года службы: он и крючки-то толком держать не умеет.

Следующий больной – отец нашей медсестры. Мужчина лет 58 с жалобами на нарастающую слабость, боли в правой половине живота, неоднократный дегтеобразный стул (мелена). Много раз обращался к врачам – устанавливали анемию, переливали кровь.

Джеймс Томсон, хирург с австралийского острова Тасмания, делал больному гастродуоденоскопию – ни опухоли, ни язвы не выявил. В протоколе рентгеновского исследования толстой кишки с барием (ирригоскопия) кубинский рентгенолог написал: «Патологии не выявлено». Однако когда я просматривал снимки, сделанные при ирригоскопии, мне показалось, что там явно есть сужение восходящего отдела толстой кишки.

Показываю снимок Роберто:

– Что ты думаешь?

– По-моему, рак толстой кишки… – не задумываясь, отвечает он.

– Вот и мне так кажется… Таким образом, два против одного – за то, что у больного рак правой половины толстой кишки. На это, кстати, указывают и клиническая картина («рак правой толстой кишки кровит»), и данные осмотра (пальпаторная болезненность в правой половине живота).

– Давайте сделаем колоноскопию, – робко предложил молодой врач.

– С классических позиций вы совершенно правы, коллега. Но это отсрочит необходимую больному операцию ещё на месяц.

Признаться, мне очень хотелось побыстрее помочь отцу медсестры… через неделю я ухожу в отпуск – решил сделать операцию без колоноскопии.

…Бодро открываю брюшную полость – нет рака в толстой кишке… Что за чёрт? Что же кровит-то у него больше года? Ведь не дивертикул же сигмовидной кишки – дивертикулы были бы видны на ирригоскопии.

Нахожу старую язву двенадцатиперстной кишки.

О, чёрт! Ругать тасманского волка Джеймса, конечно, сподручнее:

– Не нашёл язву, блин!

Но сколько раз я говорил самому себе и другим:

– Оперирующий хирург не должен верить ничьим результатам эндоскопии, он должен повторять эти исследования сам перед операцией.

Второй вопрос: что делать с этой язвой?

Ведь, во-первых, больной подписывал согласие на резекцию толстой кишки, а не желудка. Во-вторых, его же толком никто не лечил от язвенной болезни. С позором для себя закрываю живот.

– Ребята, лучше немного конфуза для хирурга, допустившего ошибку в диагностике, нежели неправильная или не согласованная с больным операция, – пытаюсь сделать хорошую мину при неважной игре.

На этом для меня сегодня операционный день закончился. Остальные операции – пластика кожи у двух детишек с обширными ожогами, ампутации ног по поводу диабетической гангрены у двух стариков – сделает наш ординатор (Medical Ofёcer Томас Соко).

– Томас, электрическим дерматомом брать кожный лоскут с бедра – сплошное удовольствие. Только соскреби у детишек получше грануляции с раневой поверхности. Можешь не перфорировать лоскут – у нас сетки с очень большой клеточкой. Фиксируй лоскут на коже танталовыми кожными скрепками… У обоих стариков нет пульса на подколенной артерии – ампутировать ногу ниже колена не имеет смысла, отрезай выше колена. Кстати, если после отсечения конечности увидишь, что бедро не кровит, накладывай как можно меньше швов, иначе рана некротизируется. Ну, тебя нечего учить: ты у нас – король кожной пластики и ампутаций! Сегодня бригада доктора Роберто на in-tare / приёме экстренных больных – я поехал в Полокване… Если какие проблемы – звони. – Есть, босс! – шутливо отвечает Томас Соко.

Где-то в полдень я выезжаю за ворота госпиталя с мыслями:

– Нет, всё-таки опытному-старому-белому-русскому буш-хирургу Славке Рындину есть ещё место под звёздами в этом мире. И это место – в Африке. Это только в России для него места не оказалось…

Мою мысленную жвачку прервал телефон:

– Слава, это Агнес Киркпатрик из Ротари клуба. Я хочу тебе напомнить, что ты у нас сегодня «спикер».

– Да-а-а-а… И о чём я должен рассказывать?

– О себе.

Начало заседания в клубе в шесть вечера, но ротарианцы начинают сходиться у стойки бара с пяти часов. Я пришёл в половине пятого с намерением порасспросить затащившего меня в клуб Ричарда Горбашевича.

– Ты недолго: чем короче, тем лучше, – обрадовал меня Ричард.

После вступительной молитвы, тостов за местные и зарубежные Ротари-клубы и нескольких объявлений мы приступил к трапезе. И как только тарелки большинства присутствующих опустели, наш президент поднял меня.

– Благодарю вас, Президент Антони, за предоставленную мне возможность выступить. Должен вас предупредить, что это было очень неосмотрительно с вашей – стороны просить русского старика рассказать что-нибудь о себе. Старики всех национальностей любят поговорить, а уж русские – в особенности. Ваши страдания будут сегодня удвоены моим ломаным английским. Я расскажу вам о своём пути из Москвы в Питерсбург…

Когда Горбачёв провозгласил в нашей стране «перестройку», одни русские бросились разворовывать страну, другие стали думать о Боге. Воровать у меня не очень получалось, я решил сделать что-нибудь угодное Господу нашему.

После обсуждения этого вопроса за парой бутылок водки с мужиками, строившими мне дом на берегу Оки-реки под Калугой, мы сошлись на том, что построение часовенки неподалёку от нашей деревни на прибережном холме устроило бы все заинтересованные стороны.

Деньги на строительство я собирался добыть писательским трудом. Я к тому времени получил хороший гонорар от продажи моей научно-популярной книги о сексе.

Успех книжонки был неожиданным – складывалось впечатление, что до того русские просто не знали, как правильно нужно заниматься сексом. Я написал ещё пару книг, довольно интересных.

Тут к власти уже пришёл Ельцин – воров в стране стало больше, чем думающих о Боге. Но я не сдавался и отправился зарабатывать деньги для реализации своей мечты в Африку, где меня застало известие о полном коллапсе СССР с крахом его финансовой системы.

Тут уж мне пришлось думать просто о выживании – я выжил в Анголе, потом в Намибии, потом Свазиленде, теперь вот выживаю у вас в ЮАР… Опыт общения с людьми этих стран подсказал мне простую истину: прежде, чем думать о строительстве часовни на земле, построй храм в душе своей. Вот строительством этого храма я сейчас и занят. Благодарю вас за внимание.

– О! Вот это хорошо – ясно и коротко, по-хирургически! – воскликнул довольный Ричард.

Домой я прибыл к восьмичасовому выпуску телевизионных новостей.

Потом мы с Татьяной сделали наш ритуальный ежевечерний звонок детям в Кейптаун – без этого контакта мы уже не можем. В половине десятого я почувствовал, что клубный виски сморил-таки меня, и отправился спать – завтра опять подъём в пять утра.

114. Одна неделя жизни «буш-хирурга»: вторник

Компьютер дал мне доступ в Интернет, а Интернет позволяет мне не только получать профессиональную медицинскую информацию и быть в курсе всех событий мира. Интернет открыл мне международное виртуальное сборище хирургов (SURGINET/СУРЖИНЕТ) – что-то под 800 хирургов мира общаются на английском языке о том, как лучше резать пациентов.

Ну, и не только – про политику, про выпить-закусить, про этих… как их? Да, нет, не про баб… про евреев – как они никак не могут арабов умиротворить…

Нам, русскоговорящим членам этого сообщества, показалось правильным организовать такое же виртуальное сборище хирургов, которые ещё говорят по-русски. Мы его открыли (назвали Russian Surginet – Русский Суржинет) – там уже около 200 человек. Вот участие в этих двух хирургических сборищах – на английском и на русском – и занимает значительную часть моего свободного времени. Эта такая зараза, братан, хуже водки или баб! Я рано утром просыпаюсь с первой мыслью: сесть за компьютер, а последнее моё движение перед отправлением в кровать – выключение компьютера. Татьяна уже смирилась со своим компьютерным мужем.

Ну, а если серьёзно, то русскоязычный Суржинет позволяет мне не забывать русский язык, да и Россию вообще.

Перед окном моего кабинета канареечного типа птах из семейства ткачиков в ожидании супруги соорудил уже три гнезда, но, похоже, что он не учёл требований моды нынешнего сезона – ни одну из самочек его строения не завлекли.

– Может рановато ещё, мой друг? Ты потерпи – они появятся, – мысленно я утешаю птаха.

По вторникам я выхожу из дома пораньше – у нас в 7:15 происходит «рентгенологический митинг», на котором мы показываем друг другу рентгенограммы больных с необычной, сложной или редкой патологией. Наш митинг ведёт частный врач-рентгенолог доктор ван дер Мерве, которому я за эту полезную для нашего коллектива деятельность выдаю требуемые Медицинским Советом очки так называемой «Программы продолжения образования».

Это программа предусматривает участие всех врачей страны в мероприятиях по профессиональному усовершенствованию – конгрессы, конференции, курсы подготовки, публикации статей, написание диссертаций, чтение журналов и т. д. Раздают очки за участие в упомянутых мероприятиях их организаторы, вот я и являюсь одним из таких организаторов в нашем госпитале.

Мой полезный променад в госпиталь прерывает кубинский хирург Игнат Монсон, работающий в моей бригаде. Игнат за рулём своей новенькой машины «Тойота» 4×4, сзади притормаживает новенький «Ниссан» 1,4, принадлежащий его очаровательной жене Марии Ортега – умному, знающему и опытному врачу анестезиологу/интенсивисту^[37].

Ребята порвали всяческие связи с кубинским коммунистическим правительством и вышли на прямой контракт с правительством ЮАР. После неоднократных судебных разбирательств их проблемы, вроде бы, решаются довольно успешно, хотя не всё ещё ясно с их регистрацией в Медицинском Совете. Сейчас Игнат и Мария получили от банка разрешение на получение займа для покупки дома. Честно говоря, у меня душа заходится от их размахов – новые дорогие машины, большой дом при не совсем решённых проблемах с государством… Но, может, так и надо – «кто не рискует, тот не пьёт шампанского»?

Еженедельный рентгенологический митинг был организован три года назад Ричардом Горбашевичем, который пригласил молодого частного врача рентгенолога Яна ван дер Мерве для ведения этого учебного собрания. Ван дер Мерве не очень-то жалует нас, врачей-иностранцев, но он вот уж три года с большим удовольствием появляется в рентгенологическом отделении каждый вторник в 7:15 – учить нас бесплатно!!! Интересно, что на этот митинг вместе с Яном своевременно являются одни и те же лица – англичанин Ян Копли, кубинец Роберто Алварес, поляк Андрей Маховский и русский Слава Рындин. Чёрные молодые врачи, интерны и даже студенты приходят самыми последними.

Сегодня у нас студенты, поэтому я представляю интересные снимки из моего архива – снимок грудной клетки больного с аспергиломой лёгкого, компьютерная томограмма грудной клетки пациентки с шейно-медиастинальной дермоидной кистой, компьютерная томограмма живота больной с эхинококковой кистой печени и селезёнки. Впечатляющая коллекция…

Нейрохирург Копли поразил воображение студентов компьютерной томограммой головного мозга с туберкуломой больного СПИДом.

Джеймс Томсон, единственный в провинции хирург, выполняющий исследование протоков поджелудочной железы, показывает снимок со стентом (саморасширяющейся плетёной металлической трубкой) в общем жёлчном протоке, установленным им через кожу и внутрипечёночные жёлчные протоки у больного раком головки поджелудочной железы.

Мы имеем полное право гордиться нашим учебным «x-ray meeting» – таких не проводят даже в базовом госпитале MEDUNSA (Медицинский Университет Юга Африки) в Претории.

Прибываю в Манквенг-госпиталь. Сегодня у меня день обхода с врачами моей бригады. К обходу присоединяются студенты.

Обращаюсь к студентам:

– Значит, так… Наш интерн Джон – ваш старший брат, врач Томас Соко – ваш самый-самый старший брат, доктор Игнасио Монсон – ваш папа, а я – ваш дед.

Быстро делаем обход и обсуждаем (в основном с Монсоном) планы обследования больных, составляем список операций на неделю. Докладывает в основном Соко Томас, Джон пока только пытается вставить словечко. Во время обхода раздаю больных студентам – они должны писать на них студенческие истории болезни. Я стараюсь дать больных уже оперированных: «Мне от вас нужно понимание осложнений, которые могут развиться у больных после операции».

После обхода отпускаю Игнасио по его непрекращающимся делам легализации в стране – сам такое проходил…

С Томасом, Джоном и студентами идём в эндоскопическую – тут у нас чудесные гастроскопы, с помощью которых я на экране телевизора показывают больным их собственные желудки.

Обращаюсь к студентам:

– Вы не представляете себе, как я вам завидую. Когда я был в вашем возрасте, к нам в НИИ онкологии привезли первые японские фиброскопы. Они были страшно дорогие, поэтому для них создали специальную лабораторию с профессором во главе. Никому из нас не разрешалось прикасаться к этим приборам. А у нас в Манквенге и Полокване сейчас около десяти гастроскопов, три сигмоскопа, три колоноскопа, пять бронхоскопов – пользуйтесь! Но никто не хочет изучать это дело – просто направляют больных к хирургам для эндоскопии.

У нас аппараты для ультразвуковой диагностики доступны 24 часа в сутки – никто к ним не прикасается. А ведь умение пользоваться этими приборами сегодня так же важно, как умение засунуть палец в прямую кишку больного.

Каждый год университеты ЮАР выпускают 1200 докторов. Медицинский рынок быстро насыщается – количество лиц с медицинской страховкой не превышает 20 % всех пациентов. Население становится всё более грамотным – больные уже просят послать их на рентген, на ультразвук, на эндоскопию…

В этих условиях даже в чёрных таун-шипах уже трудно будет заработать хороших кусок хлеба доктору, в офисе которого только стетоскоп и аппарат для измерения артериального давления. Повышайте свою конкурентоспособность – осваивайте уже сейчас ультразвуковую диагностику, эндоскопическую… Позже будет труднее.

Да-а-а, в нашей провинции что-то под 90 % населения голосовали на выборах в парламент за представителей правящей партии Нельсона Манделы. Партия платит благодарностью самой бедной провинции ЮАР, в которой в прошлом было очень плохо с медицинским обслуживанием: на нужды здравоохранения провинции качаются из национального бюджета большие деньги – приняли решение о переводе MEDUNSA из Претории в наш город, понастроили новых госпиталей, закупают очень много оборудования… Правда, в госпиталях не хватает врачей, а оборудование лежит без присмотра и нередко просто растаскивается и продаётся частным врачам.

Я тут постоянно воюю за сохранность и уход за дорогими эндоскопическими приборами, но без существенного эффекта. Бардака тут много, но мы с кубинцем Роберто пришли к заключению: пусть они остаются такими же идиотами. Ведь если бы они были бы умными, мы никогда бы не нашли здесь работы.

Насладившись ощущением своей собственной важности перед студенческой аудиторией, даю наказ Томасу и Джону:

– Мы сегодня ответственные за приём ургентных больных. Звоните по любому поводу, если у вас появятся проблемы. При необходимости я прибуду в течение получаса.