Я обрёл бога в Африке: письма русского буш-хирурга
TekstПозже на страницах этой же газеты стали появляться робкие зачатки дискуссии, во время которых доминировала точка зрения истинных свазей – «Презерватив нам не нужен, мы хотим плоть-к-плоти!» Член парламента принц Дламини (один из бесчисленного множества принцев с такой фамилией – у старого короля Собоса Второго было что-то около 600 жён) заявил: «… нам нечего бояться СПИДа – наши ньянга лечат эту болезнь!»
По широте взглядов на проблему СПИДа от «Таймс оф Свазиленд» и принца Дламини не очень далеко ушла и католическая церковь Свазиленда. Я присутствовал на совещании учителей католических миссионерских школ Свазиленда, гвоздём программы которого была гостья из Великобритании. Она прочитала нудный наукообразный доклад по ВИЧ/СПИД, который завершила рекомендацией пропагандировать в школах и католических храмах использование презервативов. Представители народного образования по линии католической церкви – мясистые матроны старше 40 – очень живо обсуждали проблему, как получить максимум сексуального удовольствия при минимальном риске подхватить СПИД.
За месяц до этого совещания учителей-католиков я организовал в Ротари-клубе Манзини встречу школьников старших классов и студентов университета Свазиленда для изучения мыслей и настроений молодёжи в связи с ВИЧ/СПИДом. Поведение молодых людей на конференции было нормальным. А сексуальное возбуждение учителей миссионерских школ показалось мне противоестественным, так же, как и идея пропаганды презервативов в храмах. Моё грешное воображение мысленно рисовало моего друга-ирландца падре МакДональда, директора католического учебного центра и активного члена Ротари-клуба, демонстрирующего по окончании службы правила пользования презервативом: в одной руке огромный из эбенового дерева фаллос, в другой – таких же размеров резиновое изделие.
Я уже упоминал, как пущенная представителями «традиционной» медицины «утка», что для излечения от СПИДа нужно сексуальное сношение с девственницей, породила настоящую эпидемию изнасилований малолетних девочек. Кстати, я не совсем прав в своем определении наставления колдунов как «утки» – в возможность избавления от любого недуга путём половой передачи его другому человеку верят не только в Африке.
Моя первая реакция на мысль о неизбежности гибели славных жителей удивительно красивого крошечного королевства на Юге Африки была типичной реакцией выходца из недемократического общества: «Меры по спасению должны быть драконовскими»…
Мне было трудно, например, принять длительность процедуры тестирования больных на ВИЧ-инфекцию, которая включает не только обязательное получение согласия больного, но и претестовую беседу с ним социального работника (в медицинских учреждениях «страны трудящихся» СССР понятия о такой фигуре вообще не существовало).
Но свази дорожат своими традициями и свободой (Свазиленд при более мудром короле мог бы стать африканской Швейцарией), они наверняка не поступятся своими жизненными принципами и вымрут свободными.
Тем не менее, свази по-своему целомудренны. Когда на операционном столе у уже находящегося под наркозом больного после осмотра живота я оставляю открытыми гениталии и ухожу мыться, сёстры протестующе ворчат и старательно прикрывают «срам».
Поскольку они нарушают мой план укрытия операционного поля, я взрываюсь:
– О каком стыде вы болтаете в операционной, имея в стране чуть ли не 100 % заражённость венерическими заболеваниями?
Сёстры робко возражают:
– Это наша культура!
Понятно, что против ихней культуры не попрёшь…
С древних времён племена во всех уголках Земли выживали за счёт многочисленных табу, вошедших в большой перечень жизненных предписаний, включавших, в том числе, ограничительного характера правила сексуального поведения. Среди них – обычай платить за жену («лабола» – выкуп), побивание неверной жены камнями, убийство осквернителя семейного ложа и т. д…
Опять же, возможности передвижения были не те: в древности какое-нибудь фатальное заболевание, занесённое в общину, поедало всех её членов и замирало в чётко определённом географическом пункте, который людям под страхом смерти предписано было обходить.
Был диспут на тему необходимости разрешения абортов вообще и, в частности, абортов у женщин, инфицированных ВИЧ, как одного из направлений решения проблем бесправия женщин. В африканской семье обсуждение вопроса о предохранении от беременности считается неприличным. Часто бывает, что незамужние женщины, получившие инфекцию от своих «бой-френдов», очень хотят сохранить ребёнка. Каждый такой «бой-френд» гордится количеством своих незаконнорождённых детей (в том числе появившихся в результате изнасилования).
Интересно, что осуждённый насильник, по словам министра здравоохранения, должен получать самое современное лечение против СПИДа (около 20 000 американских долларов в год за сомнительной эффективности лекарства) – им-де неоткуда получать средства на покупку лекарств. Жертвы же насилия и зачатые в насилии дети не имеют, по мнению министра, права на упомянутые выше привилегии. Член правящей партии АНК, мадам Министр надавала много обещаний в области здравоохранения, но теперь деньги разворованы – вот и вышел её указ о том, что государство не будет оплачивать ВИЧ-инфицированным беременным противовирусное лечение, которое значительно снижает риск передачи вируса от матери к ребёнку.
А первоначально-то что было… Любые предложения активного характера по уменьшению безудержного роста населения (во всяком случае, по предотвращению или прерыванию нежелательной беременности) встречались в штыки: «Это у них от необразованности. Мы должны идти путём повышения образования населения». Я тогда подумал: «Да нет у вас времени для этого пути – вы просто вымрете неграмотными»…
В вопросе необходимости принудительного тестирования на СПИД или информирования сексуального партнёра ВИЧ-инфицированного я проявлял себя, опять же, как выходец из страны «развитого социализма» – это, кстати, одна из причин, почему я в Медицинском Совете ЮАР трижды проваливал экзамен «Язык, медицинское законодательство и этика».
Мне трудно было принять, например, позицию старого американского врача: «У меня есть пациент – гомосексуалист со СПИДом, который рассказывает мне, что он продолжает часто менять сексуальных партнёров. И я, естественно, никому об этом не сообщаю».
Может быть, старый американский врач решил таким образом бороться с педерастией – пусть, мол, сами вымрут?
Да нет, просто нет ему резона терять клиента. Однако вопрос о сохранении врачебной тайны применительно к СПИДу сложный. Когда драконовские меры борьбы с ВИЧ-инфекцией не касаются тебя – пусть они будут покруче: обязательно и без согласия тестировать всех (!), обязательно кастрировать всех (!!), обязательно и принудительно помещать в лечебницу за решётку всех их – даже если лечение и неэффективно (!!!)
Ну, а если я, хирург, во время операции укололся (а ещё хуже – меня уколол мой ассистент) – что тогда? А если ВИЧ-инфицированный – твой ребёнок?
* * *
Вирус СПИДа содержится во всех (или почти во всех?) жидкостях, полученных из организма больного – в литературе точно упомянуты кровь, сперма, выделения из влагалища, плевральная и асцитическая жидкости…
На этом основании пишут, что ВИЧ-инфицированный и больной СПИДом не опасны при бытовом контакте. А как насчёт мочи, кала, пота, слёз, слюны, …опавших волос, слущенного эпителия кожи?
Пишут об опасности попадания упомянутых жидкостей на слизистую глаз, кожу – на этом основании лаборантам, забирающим кровь, рекомендуют надевать резиновые перчатки, а хирургам во время операции – специальные очки или маски и две пары перчаток.
Если попадание крови больного даже на внешне неповреждённую кожу опасно, то почему использование презервативов считают достаточным для предохранения от ВИЧ-инфекции? Не только специалист, но любой мужчина знает, насколько обильными бывают выделения из влагалища женщины при хорошем половом сношении с наступлением оргазма…
По поводу надёжности презервативов… В одном из воскресных номеров ЮАРовской «Таймс» была опубликована статья, в которой сообщалось о часто встречающихся дырявых презервативах. Хирурги одевают две пары перчаток – пусть и мужики пользуется двумя презервативами…
Опять юмор ЮАРовской газеты: «Беседуют два немолодых любителя женщин: Помнишь, Йоханн, беззаботные времена гонореи и сифилиса?»
* * *
Передо мной – листок из отдела инфекционного контроля нашего госпиталя с данным статистики:
В 1998 году в Питерсбургский госпиталь поступили на лечение 1116 больных с ВИЧ/ СПИДом, из них умерли 192…
Течение ВИЧ-инфекции не совсем изучено, не всё ещё понятно: сколько времени проходит с момента заражения до наступления признаков СПИДа? Сколько времени длится период СПИДа?
Всё индивидуально: наибольший период выживания с момента заражения – 20 лет.
Я встречал в Свазиленде молодого литовца, инфицированного ВИЧ. Он был в полном расцвете физических и духовных сил.
Там был ещё в таком же состоянии белый, 60 лет, из Чили.
Были, конечно же, и молодые с совсем иным развитием болезни…
Идут дискуссии по вопросу «Что такое СПИД: наказание за грехи или болезнь?»
Для врача, для друга заболевшего СПИДом – болезнь, и больной нуждается в помощи и сострадании.
Но для общества в целом СПИД – наказание за грехи, то есть за неправильную жизнь (сексуальную?) человечества, за нарушение «табу» – божьих законов человеческого существования.
Спасение – только в обуздании наших сексуальных стремлений, направлении их огромной потенции на созидание – не на развал, а на созидание!
Скажете:
– Не правда…
– Правда! Таким же наказанием является, например, рак легкого, причина которого – прежде всего в загрязнении воздуха дымными ядовитыми отходами человеческой активности. И многие другие болезни тела и общества, причин возникновения которых мы ещё не знаем.
За примером болезни общества далеко ходить не нужно – преступность в ЮАР.
С одной стороны, огромная разница в уровне жизни белых и чёрных (у меня нет рецептов излечения, для этого существуют государственные деятели с их огромными зарплатами).
С другой стороны – извращённое представление о жизни белого человека, навязанное кино и страницами рекламных журналов: беззаботная жизнь в огромных домах с красивыми женщинами в шикарных автомобилях (никто никогда не рассказывал чёрным о тяжком труде белых европейцев, о гибели миллионов в совсем недалёком прошлом).
С третьей стороны – бандитская коммунистическая (а сейчас – мусульманская) идеология с предложением АК-47 для решения всех социальных проблем.
Вот за эти грехи и пожинает Африка наказание…
* * *
И сказано в Библии, что за грехи ваши будут страдать дети ваши.
То, что я, представитель одной из богатейших стран мира, мотаюсь по свету в поисках лучшей доли – это и есть наказание за грехи наших отцов-дедов…
А если я всё-таки подхвачу на работе СПИД, то это, опять же, будет наказанием за грехи – не мои персонально – наши человеческие. Надеюсь, что в таком случае мне поможет-таки моя Вера во Всевышнего, Любовь моих близких – проявление существа Всевышнего, Надежда на всеисцеляющую силу Веры и Любви.
103. Ангола: мой друг профессор Октавио- 1
Н-да-а… Махнуть в загранкомандировку было «голубой мечтой» многих советских людей. И когда такая возможность наклёвывалась, каждый из нас представлял себя всем отборочным комиссиям специалистом супер-класса, клялся рыть землю и чуть ли ни есть «меконий чёрного человека». У кубинцев, в силу большей нищеты их жизни и большего гнёта их диктаторского режима, ситуация была ещё более отвратительной.
По прибытии в Анголу (или какую иную страну Африки) практически каждый из нас в своей области встречал нечто необычное и непривычное, совершенно отличное от всей прожитой не только профессиональной, но и бытовой жизни. Мы вынуждены были меняться, приспосабливаться к иному языку, иной культуре. И те, кто делал это с увлечением, обрели в трудных условиях Африки интересную жизнь и застряли там на многие годы.
Другая часть врачей – как советских, так и кубинских – быстро, что называется, «понимали службу» и опускались в своей работе до… э-э-э…
Сказать «до уровня ангольцев» было бы несправедливым по отношению к этому многострадальному народу. Правильнее будет определить их поведение «свинским». Да, они себя вели по-свински в своём отношении и к ангольцам, и к работе, за которую им платили, по общему пересчёту, раз в двадцать больше, нежели они получали на Родине.
Они не удосуживались мало-мальски потрудиться для изучения португальского языка: эти свинские советские при общении с ангольцами ограничивались двумя десятками португальских слов, междометиями и пальцами, а свинские кубинцы откровенно игнорировали португальский и обращались к ангольцам по-испански.
В Луанду стекались беженцы со всей разорённой гражданской войной страны – они нищенствовали на улицах города. Да и жителям самой Луанды было тяжело. Особенно страдали дети.
Меня захватило изучение необычной патологии – амёбные абсцессы печени. Один из моих первых пациентов был мальчонкой с прорывом такого абсцесса в брюшную полость. Он с трудом вылезал из лап смерти – ему явно не хватало скудного питания с госпитальной кухни. Мне очень хотелось выходить пацана – я приносил ему еду из дома. Однажды мама соседнего с моим мальчишкой ребёнка сказал мне:
– Сеньор доктор, всю пищу, которую вы приносите мальчику, съедает его мать.
– ??? – обращаюсь к матери через переводчика с португальского на один из многочисленных языков Анголы.
– Сеньор доктор, у меня ещё четверо детей. Этот мальчик уже не выживет. У меня нет еды, и если умру я – умрут и остальные четверо.
Такова жизнь без всяческих бредней зажравшихся интеллигентов.
В наши двери часто стучались чёрные мальчишки и девчонки с просьбой: «Хлеба!»
Да, это раздражало. Да, они были грязными и сопливыми, но это были дети!
Ещё с Нигера я усвоил тактику решения проблемы «раздражение нищими»: выделив из группы этих несчастных одного-двоих «своих нищих», ты одариваешь их подаянием при каждой встрече, а они ограждают тебя от назойливых атак своих собратьев.
В Луанде, после совещания с женой и двумя нашими маленькими детьми, я выделил двух чёрных мальчишек, они оказались братьями, и сказал:
– Приходите ко мне за хлебом перед школой и после занятий.
Регулярные посещения мальчишками моей квартиры не осталось без внимания моих соотечественников, проживающих со мной в одном подъезде. На одном из наших еженедельных сборищ они упомянули, «некоторые приваживают нищих в нашем подъезде».
Пришлось напомнить любителю спокойствия, нередко пинками изгонявшего из подъезда голодных детишек, и про «меконий чёрного человека», который он готов был жрать – лишь бы попасть в Анголу, и про уровень его зарплаты, и про то, что не в традициях русской культуры отказывать в подаянии нищим, особенно нищим детям.
При любых попытках ангольской администрации призвать врачей хоть чуть-чуть к порядку «кооперантеш совьетикуш» и «компаньеруш кубануш» поднимали отвратительный интернациональный базар с наклеиванием на ангольца стандартных политических ярлыков. Подобное клеймение в условиях диктаторского режима и военного положения могло стоить ангольцу не только свободы, но и самой жизни. По этой причине никто из ангольцев не хотел связываться с кооперантами-«интернационалистами».
Понятно, что среди ангольских врачей были люди большого авторитета в силу своего служебного положения или связей. Такие авторитеты не стеснялись в выборе слов для выражения своей неудовлетворённости в адрес любого врача.
Против таких «сильных» ангольцев объединялись советские и кубинские врачи из числа… э-э-э… – даже не могу подобрать нужного эпитета… прохиндеев? – правильно, из числа прохиндеев!
К числу «сильных» ангольских врачей относился заведующий кафедрой хирургии медицинского факультета университета Луанды профессор Фернандо Октавио.
Ещё в Москве меня предупредили:
– Вы – специалист, кандидат наук из крупнейшего онкологического центра СССР, поэтому мы вас посылаем на очень трудный участок работы – в университетский госпиталь Америко Боавида в Луанде. Директор госпиталя, доктор Фернандо Октавио, известен своими антисоветскими взглядами, но у него крепкая позиция – он личный врач президента Анголы. Вам будет трудно.
Доктор Фернандо, полагаю, был африканцем только на одну восьмую – отсюда и его фамилия. Лицом и ростом он походил на Пушкина. Медицинский университет закончил в Швейцарии, а хирургическую подготовку проходил во Франции – по этой простой причине он, кроме португальского языка, свободно владеет французским… Я вскоре выяснил, что и английский не представляет трудностей для моего шефа.
Доктор Октавио проявлял интерес к торакальной хирургии, что и определило приглашение торакального хирурга из России. Я быстро убедился, что профессор Октавио – очень грамотный хирург и интеллигентный человек, и по-африкански сдержан в проявлениях своих чувств. Мне он понравился.
За три года совместной работы у нас были разногласия во мнениях, но никогда не было конфликтов.
Был ли профессор Октавио «антисоветстки настроен»? Я не уверен в правильности этого выражения. Ну, а почему, собственно, ему нужно было быть настроенным «просоветски»???
Идёт обычный утренний обход отделения, который мы начинали в палате интенсивного наблюдения. При обсуждении оперированного накануне больного профессор Октавио обращает внимание на назначения оперирующего хирурга: «Антибиотики».
Профессор расплывается в своей очаровательной улыбке:
– Кто это писал?
Выяснилось, что запись принадлежит ангольскому врачу, только что прибывшему к нам с учебы из ФРГ (Федеративной Республики Германия).
– Доктор, что вы имеете в виду – «антибиотики»?Это вас так учили в ФРГ?
Доктор-из-Германии моментально «заводится» – отвечает профессору грубостью, потом поворачивается и уходит с обхода.
– Ну, проблема решилась сама собой! – замечает профессор.
Германский выученик не являлся на работу несколько дней, и профессор отдал распоряжение о его увольнении. Позже сердитый доктор вернулся в госпиталь и стал просить профессора отменить увольнение.
– Я вас не увольнял, вы сами ушли. Сейчас я уже взял на ваше место другого молодого врача.
Система назначения больных на операцию в госпитале была просто недоступна моему пониманию. На второй день моего нахождения в госпитале я увидел своё имя в списке оперирующих хирургов: «Больной 1: Жоан Соареш – Д-З: паховая грыжа справа – Хирург: доктор Слава».
– Грыжа? Мама моя родная! Да её уже сто лет не делал! Я же торакальный хирург, братцы…
(Я молчал о том, что тот единственный случай ущемлённой паховой грыжи, которую я якобы делал сто лет назад, на самом деле оперировал хирург больницы подмосковного города Химки Валентин Шанин – я же просто стоял на крючках).
– Юра, – взмолился я, обращаясь к хирургу Ю. Боеву из Москвы – выручай – покажи, как это делается?
– Хорошо! Я тебя научу делать грыжи, а ты мне покажешь, как резецировать лёгкое.
В один из дней опытный кубинский хирург увидел в операционном списке своё имя в графе «хирург» на операцию удаления матки по поводу большой миомы. Кубинец был действительно шустрый рубака – он за 15 минут удалил большую матку.
Один из присутствующих в операционной врачей решил полюбопытствовать: что же это за опухоль такая в матке? Он вскрывает удалённую матку – на лотке появляется ребёнок… с ручками, ножками, с головкой и личиком…
Когда профессору Октавио доложили о случившемся, он, понимая невозможность привлечь кубинского хирурга к какой-либо серьёзной ответственности, отдал распоряжение о его увольнении.
Хирург бросился защищаться со свойственной кубинцам горячностью:
– Кто назначил больного на операцию? Разве – я?
– Нет, не вы. Но вы обязаны накануне смотреть больного, которого вам доверили оперировать!
Кубинца из университетского госпиталя убрали – перевели в военный.
Из провинции к нам приехал хирург из подмосковного города Ногинска. Я ему: «Октавио – мужик нормальный. Просто нужно рассматривать его как руководителя отделения и не качать свои права».
Октавио в клинике постановил: «При ущемлённых грыжах с некрозом кишечника первичного анастомоза не накладывать – всем выводить илеостому».
Сейчас это смешно читать, а тогда в Анголе молодые местные врачи не умели правильно накладывать кишечные анастомозы – больные гибли.
Парень (совсем-совсем седой хирург) из Ногинска наплевал на установку профессора – наложил первичный межкишечный анастомоз у больного с некрозом кишки, ущемлённой в огромной паховой крыже. Октавио ещё раз терпеливо объяснил политику отделения седовласому русскому хирургу. Последний при обходе промолчал, а потом мне излил душу:
– Да пошёл он… будет он меня ещё учить!
Через несколько дней ситуация повторилась – хирург опять нарушил распоряжение профессора.
Октавио уже с раздражением стал объяснять, что его требования в клинике должны выполняться – идёт учебный процесс. Парень из Ногинска вспылил. Октавио сказал:
– Ну, хорошо, посмотрим…
По закону подлости, анастомоз у больного развалился через два-три дня.
Доктор Николай стал отвечать профессору в русском стиле (тогда ещё не был столь широко в ходу термин – «совок»).
В результате профессор направил бумагу старшему группы русской медицинской миссии с просьбой убрать Николая из университетского госпиталя за непригодностью.
Ангольский доктор Жайм Абреу со своей «гёрл-френд» доктором Изабеллой Рош делали ваготомию и повредили нижнюю полую вену. Больной погиб на операционном столе.
– Вы – убийца! – кричал на отделенческой конференции на Жайма профессор Октавио.
Жайму уходить было некуда – он вынужден был слабо защищаться…
– Доктор Слава, поступил ребёнок с прорывом амёбного абсцесса печени в полость перикарда. Попросите приготовить операционную и пригласите дежурного анестезиолога – мы с вами будем оперировать ребёнка через час, – распорядился профессор Октавио.
Я прихожу в большое возбуждение – у нас ежедневно поступали от одного до трёх больных с амёбными абсцессами печени, были с прорывами абсцесса в брюшную полость, через диафрагму – в плевральную полость и в паренхиму легкого, но прорыва абсцесса в полость перикарда я ещё не встречал.
Я быстро договариваюсь с персоналом операционного блока и посылаю водителя машины скорой помощи съездить на дом к анестезиологу с Украины доктору Эдуарду – пригласить его на операцию.
Чёрный водитель быстро возвращается и докладывает профессору:
– Доктора Эдуарда нет дома… дома только жена.
Профессор снова обращается ко мне:
– Доктор Слава, сходите, пожалуйста, домой к доктору Эдуарду… Если его нет, пусть его жена прийдёт и поможет нам – она же анестезиолог.
Доктор Эдуард живёт в 100 метрах от госпиталя…
– Эдуард уехал чинить машину…
– Я понимаю, но ведь он на дежурстве – нужно было попросить кого-то подстраховать его.
Проф недоволен.
– Ещё чего? Да мы тут так перерабатываем!
– Хорошо, хорошо… я эти вопросы не уполномочен разбирать. Я думаю, что вам нужно быстро появиться в госпитале и сказать профессору Октавио: «Нет проблем! Я дам наркоз!» – с этими словами я повернулся и покинул крикливую киевскую даму.
– Ну что? – спрашивает Октавио.
– Эдуарда дома нет. Я предложил его жене помочь нам, но, по-моему, она не горит желанием делать это…
– Пф! – возмущенно фыркает профессор Октавио.
Через десять минут в операционную величественно вплывает жена доктора Эдуарда.
– Где доктор Эдуардо? – вопрошает Октавио.
– Да вы… Да мы… – начинает наступать на профессора киевлянка, мобилизуя весь свой экстра-скудный запас португальских слов.
Профессор Октавио теряет интерес к семье киевских анестезиологов и обращается ко мне:
– Доктор Слава, скажите в вашем представительстве, что госпиталь не нуждается больше в услугах доктора Эдуарда. А ребёнку даст наркоз югославский анестезиолог – я уже вызвал его.
Еженедельное собрание советских врачей. Разбирают конфликт доктора Эдуардо с профессором Октавио в госпитале Америко Боавида. Доктор Эдуардо повторяет затасканный тезис об антисоветской настроенности профессора Октавио.
– А некоторые наши коллеги не захотели прикрыть мое отсутствие, связанное с ремонтом общественной машины…
Поскольку эти «некоторые» – доктор Рындин, то мне приходится вставать:
– Во-первых, никакого конфликта доктора Эдуардо с профессором не было. Просто доктор Эдуардо самоустранился от дежурства в госпитале без всякого предупреждения администрации госпиталя и своих коллег. На основании этого факта директор госпиталя просил меня довести до сведения руководства советской медицинской миссии о том, что госпиталь больше в услугах доктора Эдуардо не нуждается. Я достаточно давно работаю с профессором Фернандо Октавио и не разделяю мнения о его якобы антисоветской настроенности. Профессор строг по отношению к нарушителям дисциплины любой национальности. Если вас интересует моё мнение о случившемся, могу добавить, что будь я на месте Фернандо Октавио, то за хамское поведение жены доктора Эдуардо я выгнал бы и её вместе с супругом. Ну, а по поводу того, что я вас не прикрыл своей грудью… Так вас, доктор Эдуардо, собственная жена не захотела прикрывать, что же вы от других-то ждали?
Компенсировались ли проколы нашего совкового поведения нашим высоким профессиональным мастерством? – Не знаю…
Про себя могу сказать, что за мной такового мастерства не наблюдалось. За другими следить мне было некогда – старался по крохам залатать прорехи в своих собственных познаниях.
Гибли ли пациенты по моему невежеству? – Гибли…
За всеми результатами своих деяний не уследишь, но когда их сам выявляешь, они остаются в памяти на всю жизнь.
В Анголе я впервые столкнулся с debridamento venoso – венесекцией с введением в сосуд чудесных катетеров различной длины. Хирургов на debridamento venoso часто вызывали не только терапевты, но и педиатры для больных грудничков. Обучил меня этой нехитрой процедуре всё тот же доцент из Винницы Володя Фурман. Он же привил мне, как это нередко бывает, фальшивое мнение о том, что затруднение движения катетера по вене может быть связано со «спазмом мышц», который якобы лёгко устраняется введением в вену небольшого количества местного анестетика. В руках Володи в момент демонстрации это работало. Потом заработало и в моих руках, да так, что я уверовал в непогрешимость этого метода. Правда, некоторые детишки помирали в процессе моего debridamento venoso… Но они ведь были в таком тяжком состоянии и до этого, поэтому ни я, ни кто-либо из присутствующих не обращал на эти смерти внимания.
Ужасное просветление пришло ко мне много позже – в Свазиленде, когда матрон операционного блока – сердечная толстая свази из королевского рода Дламини, наблюдавшая смерть ребёнка в моих руках, заметила:
– Доктор Слава, да разве ж можно лигнокаин внутривенно-то???
То ли я отговорился «убедительными» аргументами (ребёнок был действительно очень-очень плох), то ли сестра Дламини просто сжалилась над моим невежеством, но случай остался для меня без административных последствий. Однако нет большего судьи для доктора, нежели он сам.
(Совсем недавно, двадцать лет спустя, мы обсуждали этот случай с моим «айболёнком» с Украины Олегом Мацеевичем. Олег заметил, что вообще-то лигнокаин вводят в вену. Вместе заглянули в фармацевтический справочник – да, действительно вводят… да ещё в гораздо больших дозах! Значит, я не причастен к смерти детей? Однако моя вера в свазилендскую матрон была слабо поколеблена – я как-то и до сих пор верю в свою виновность в смерти детишек.)
Был ли так уж непогрешим сам профессор Октавио? – Конечно же, нет.
…Безопасность русских «интернационалистов», работающих в небольшом городке в двухстах километрах от столицы Анголы Луанды, обеспечивал кубинский женский батальон.
Боевую операцию по захвату городка боевые отряды оппозиционной группировки УНИТА провели блестяще – эта операция заслуживает быть занесённой в книгу четвертьвековой борьбы доктора Савимби с просоветским марксистским диктаторским режимом Анголы.
Ангольская «сегурансия», кубинская служба безопасности и русские КГБисты прошляпили просачивание в город среди бела дня унитовских боевиков, которые в предрассветные часы начали одновременно атаковать немногочисленные жизненно важные точки города.
Свидетели из русских врачей рассказывали мне, что первыми к прибывшим для эвакуации иностранцев вертолётам помчались наши доблестные гэбисты с электронной музыкальной техникой в руках.
Не будь этой детали – «электронная техника» – я бы ещё, может быть, и засомневался в позорном поведении героев наших мальчишеских грёз.
В отличие от обкакавшихся от страха правнуков железного Феликса, кубинский женский батальон действовал очень чётко и слаженно – бойцы его заняли круговую оборону, обеспечивая благополучную доставку в СССР тайваньского и южнокорейского производства телевизоров, видео- и звуковых проигрывателей.
В окопной цепи вместе с кубинскими тётками с упитанными задами оказалась наша худенькая переводчица из какого-то городка в Сибири. Кто-то из кубинок приткнул сибирячку к раскрытому ящику с патронами и пустыми дисками от АК-47 и бросил:
– Заряжай!
Занятость необычным делом помогла переводчице преодолеть ужас, вселившейся в её девчачью душу от треска автоматных очередей и разрывов гранат.