Я обрёл бога в Африке: письма русского буш-хирурга

Пунктирую перикард и вставляю катетер. Струя серозной жидкости не очень соответствует рентгенологическим находкам – всего за сутки отошло около 300 мл, а должно быть не менее литра.

На следующий день вместе с кардиологом, доктором Каримом, повторяем пункцию перикарда под контролем УЗИ – получаю тёмную кровь, которая быстро свёртывается. Уж не в полости ли сердца я? Но нет – кровь по катетеру еле-еле капает, а не бьёт струёй. На следующий день говорю доктору Читати:

– Ну, здесь может помочь только создание окна в перикарде. Правда, больной может умереть на столе. Ни один анестезиолог не даст ему общего обезболивания. Я делал такие процедуры под местной анестезией – могу сделать это и сейчас.

Через час доктор Читати звонит:

– Доктор Рындин, я договорился с Преторией – они берут больного. Ты не возражаешь?

– Фрэнсис, какие могут быть возражения? Я не хочу в этом маленьком городишке смерти моего больного на операционном столе. Я желаю ему доехать живым до Претории.

На следующий день доктор Читати сообщил мне:

– Они сделали ему окно и выпустили около литра гноя. Больной умер на столе.

60. Осложнение, которого не избежать никому – ода стулу

Нет, это не стулу для посидеть, а стулу, который ДЕРЬМО, попросту говоря…

Четыре фрагмента «Ода стулу»: Мольба

Четыре фрагмента «Ода стулу»: Вознаграждение

Четыре фрагмента «Ода стулу»: Восторг

Четыре фрагмента «Ода стулу»: Празднование

Обычно желание каждого абдоминального хирурга – услышать: «У вашего оперированного больного сегодня был стул». Если же в положенный срок стула у больного нет, это тревожно. А если у больного вместо стула появляется рвота, доктор теряет сон.

Есть такой «побочный продукт» абдоминальной хирургии, от которого не может откреститься ни один супер-звездный хирург. Речь идёт о послеоперационной спаечной кишечной непроходимости.

Для почтенных обывателей поясню парой предложений.

У наружного покрова наших кишок есть такое защитное свойство – прилипать к участкам даже незначительного повреждения такого же покрова на соседней кишке. Это способствует спасению жизни при повреждениях кишечника – перфорация дивертикула толстой кишки, разорвавшийся аппендикс, перфоративные брюшнотифозные язвы тонкой кишки, прободная язва двенадцатиперстной кишки и желудка, возможно, небольшие ранения кишечника…

Любая операция на органах брюшной полости, включая самую успешную, может обернуться спаечной болезнью с частичной, а то и полной кишечной непроходимостью.

Парадокс в том, что иногда после операций по поводу абдоминального пулевого ранения с большим количеством, пардон, дерьма в животе, ты выводишь больному временно кишку наружу (колостома), а потом, скажем, через полгода, для закрытия этой колостомы залезаешь в живот со страхом: «Там сейчас спаек будет полно…» – и… не находишь сколько-нибудь существенного спаечного процесса.

А у другого больного спаечная непроходимость развивается после обычной операции по поводу аппендицита.

Случай раз

Чёрный парень по имени Элтон прибыл ко мне с двухдневными схваткообразными болями в животе и постоянной рвотой. В прошлом имел две операции – по поводу аппендицита и огнестрельного ранения живота.

Хорошие студенты-медики знают, что при высокой спаечной непроходимости (это уровень непроходимости поближе к желудку) у больного не бывает вздутого живота, и он даже какает остатками содержимого кишечника ниже непроходимого участка. Все это было у моего Элтона.

Я ещё сутки потянул с операцией, но, поскольку больной не успокаивался ни после введения ему наркотических обезболивающих препаратов, ни после лекарств, предназначенных снимать спазмы кишечника, и постоянно фонтаном изрыгал желудочное содержимое, я таки решился взять его на стол.

На моего ассистента Тхлелане операционная находка не произвела особого впечатления – спайки как спайки… Я и сам не был в восторге.

На 5-й день больной был выписан.

А на 14-й он вернулся ко мне вновь с теми же симптомами.

«Ну, ба-ааа-алин, я тебя буду держать неделю на внутривенном питании – прокакаешься!»

Однако через четыре дня я сдался и позвонил Сергею Дарчиеву в Джобург:

– Серёга, хочу тебе послать дерьмовый случай – бла-бла-бла… В России для этой цели через нос и желудок заводят в тонкую кишку дли-ииии-инный зонд чуть ли не до самой задницы – россияне утверждают, что это работает. Запад эту штуковину отрицает. Я не пробовал. На меня тут сёстры уже косо смотрят – почему это я больного не оперирую?

Возьми его от меня, Христа ради, а?

Сергей взял больного, а через четыре дня позвонил:

– Слушай, я уже было хотел его взять на операцию, но тут он просрался. Я его сегодня выписал. Спасибо за больного!

Случай два-ссс

Есть такая болезнь – заворот сигмовидной кишки. У нас тут её много…

Покойный старик Абас Лукман (американский профессор хирургии индийского происхождения) утверждал, что причина болезни – в отравлении нервного аппарата дистального отдела толстой кишки веществами, содержащимися в плодах кактуса. По-моему, они называются «пикули» – в определённый сезон их продают чёрные мальчишки вдоль дорог нашей провинции.

Альберт поступил с клиникой заворота сигмовидной кишки во второй раз. При первом поступлении заворот кишки удалось расправить введением в прямую кишку и выше газоотводной трубки – у больного отошли сначала газы, а потом и стул.

При настоящем поступлении повторить фокус с газоотводной трубкой не удалось. На второй день я открыл Альберту живот и развернул-вырезал-и-выбросил излишне длинный кусок сигмовидной кишки. Непрерывность толстой кишки восстановил однорядным вайкриловым швом; некоторые места всё-таки дополнительно укрепил узловыми швами – частная практика заставляет быть консерватором.

Альберт был великолепен до 5-го дня: ни вздутого живота, ни болей, ни повышенной температуры тела, нормальное количество лейкоцитов, он даже какать стал без всякой стимуляции. Я ему разрешил пить воду.

Доживем до понедельника – если доживем

И вот тут-то и началось: рвота!

Отменяю питьё. Опять рвота! Через нос ввожу ему в желудок зонд, ставлю катетер в подключичную вену и назначаю TPN – тотальное парентеральное питание. Пишу в истории болезни: «Ежедневно брать кровь на мочевину + электролиты и функции печени».

Объясняю родственникам:

– У него развились спайки в животе. Кусок тонкой кишки припаялся к участку толстокишечного анастомоза и перегнулся – это мешает прохождению пищи по кишечнику. Хирурги всегда стараются избежать повторной операции – чем больше залезаешь в живот, тем больше спаек образуется. Я планирую ждать четыре дня, до понедельника; если проходимость кишки не улучшится – придётся его снова оперировать.

Среди многих недостатков частной практики самым трудным, пожалуй, является полная зависимость судьбы больного только от одного врача – тут нет с тобой рядом коллеги по команде, который скажет тебе:

– Слушай, Митрич, что-то наш больной резко поплохел – глаза у него запали. Может нам не ждать понедельника-то???

Да, мой жизнерадостный Альберт заметно сдал – на вечернем обходе в четверг (восьмой день после операции) он задирал свои ноги к потолку, демонстрируя мне состояние своего тела и духа, однако глаза у него глубоко запали (признак глубокого обезвоживания), а по зонду из желудка за сутки выделилось 1200 мл жидкости. Честно говоря, я был уверен, что приглашённый мной диетолог сопоставляет объём вливаемой внутривенного жидкости с объёмом выделяемой мочи и желудочного содержимого…

Калий крови 3,3 ммоль/л – чуть-чуть низковато.

Чувство надвигающегося чего-то нехорошего захлёстывает меня. Прошу Тхлелане взглянуть больного:

– Понимаешь, Тхлелане, живот спокойный, температура тела нормальная, все анализы о'кей, а парня рвёт – он того и гляди скажет мне «гуд-бай». Посмотри – может его сегодня-завтра открыть?

После осмотра больного Тхлелане не нашёлся, что мне сказать. Он обратил моё внимание на чуть повышенные функциональные пробы печени – это может быть результатом как самой кишечной непроходимости, так и обезвоживания.

Натыкаюсь в коридоре на старика Кронье:

– Тут такое дело… Что вы думаете?

– Дай ему эритромицин per os 250 мг каждые 6 часов – просрётся! – по-бурски порекомендовал дед Кронье и бодро поколесил дальше на своих танталовых тазобедренных суставах.

Было ясно, что эритромицин тут не сработает – он просто выйдет наружу вместе с теми 1200 мл желудочного содержимого в сутки.

Заглядываю около полуночи к больному и опять решаюсь ждать до понедельника.

В пятницу утром чуть задержался с обходом. Звонят:

– Доктор Рындин, родственники больного хотят с вами поговорить.

Не уловив особой срочности, отвечаю:

– Пусть они прямо сейчас приходят ко мне в офис.

Пришли – довольно красивая, интеллигентного вида, жена Альберта и с ней какие-то мужчины.

Я повторяю им всё то, что уже было им сказано не один раз, и даже разрисовываю ситуацию на бумаге:

– Я всё ещё надеюсь избежать повторной операции и подождать до понедельника.

Жена:

– Ой, доктор, он такой слабый сегодня – он не может шевелить даже пальцами. У меня такое ощущения, что я его теряю.

В моём мозгу молнией проносится: «Чёрт! Это ж гипокалиемия – падение содержания калия в крови. Мы его, действительно, можем потерять!»

– Едем прямо сейчас к вашему мужу. Спасибо за то, что вы пришли!

Альберта застаем в ужасном состоянии – еле ворочается, артериальное давление 90/40 мм рт. ст.

Чёрт! Мудак я старый! Парень в ужасном обезвоживании и гипокалиемии!

Все свои жалобы типа «Ах, какой диетолог – положиться нельзя! Ах, какие сёстры – не доложили!!» можешь оставить для жены и читателей твоего ЖЖ, а для профессионалов и суда ясно, что ты чуть не прошляпил парня. Тут количество параметров для слежения – раз-два и обчёлся. Любой приличный студент запросто тебе их перечислит на экзаменах!

Назначаю по 1000 мл жидкости («Волувен» – продукт из кукурузного крахмала) в час общим объёмом 2000 мл и тут же ввожу в капельницу раствор хлористого калия.

Заказываю через лабораторию все анализы крови.

– Сестра, сделайте прямо сейчас палатный тест на содержание сахара в крови. И закажите место в отделении интенсивной терапии.

Уровень сахара в крови нормальный.

Звоню доктору Читате, специалисту-терапевту:

– Френсис, ты мне очень нужен! Прямо сейчас! Придёшь?

Френсис не высказал мне никакого «фэ! запустил больного!» – тут у нас такая этика. Френсис просто начал работать с моим больным – контролировал все мои назначения.

Альберт оживал буквально на глазах – артериальное давление нормализовалось уже где-то минут через 15–30. Через поставленный катетер Фолея отмечаю просветление поступающей мочи. Вздыхаю облегчённо:

– Похоже, поражение почек не успело развиться. Подождем результатов печёночных проб.

К концу второго часа реанимационных усилий с переливанием около двух литров растворов я смог пригласить к больному жену для разговора – это уменьшило её оправданную панику.

Обращаюсь с благодарственным спичем к зрелым тёткам отделения интенсивной терапии:

– Девушки, спасибо вам большое за спасение больного на этом этапе. Будем ему лить по 250 мл в час.

– А не зальём ему лёгкие? – задают мне, кривоногому, вопрос сёстры-профессионалки по реанимационной части.

– Гёрлс, понимаю ваше беспокойство, но парень ещё находится в состоянии далеко «бехаинд-флюид», то есть далеко ещё не залит до нормы. Будем лить ему по 250 мл в час до тех пор, пока центральное венозное давление не поднимется до 10 мм водного столба. Потом будем снижать на 20 мл в час. Понятно, что тут не может быть стандартной рекомендации до утра – будем «флексибл».

Гул одобрения…

– Девушки, одна из вас может идти в буфет и выбрать за мой счёт торт на своё усмотрение.

Сорокалетние толстухи отвечают визгом восторга…

К вечеру лицо Альберта приняло нормальные очертания – глазные яблоки не выглядели так глубоко запавшими, слегка округлились щёки…

Прибывшие результаты крови, взятой в момент кризиса, показали низкое содержание калия в крови, высокую концентрацию мочевины и креатинина – свидетельства почечной 206 недостаточности. Но больной мочился очень активно – похоже, что период низкого артериального давления и резкой обезвоженности был кратковременным.

В субботу рано утром состояние больного было, на мой взгляд, вполне приличным.

«Будем ждать до понедельника…» – проповедую я сам себе, сёстрам и родственникам.

До понедельника не дожили: после обеда часа в три звонок сестры:

– Доктор, у больного рвота фонтаном!

«Нефига тут ждать до понедельника! – заявляю сам себе. – Нужно его открывать сегодня». Иду в операционную заказывать место для себя и анестезиолога.

Загруженный под самую завязку доктор Фуше звереет:

– Ты – ненормальный? Что тебе приспичило?!

Но посмотрев больного, он смиряется:

– Я тебе позвоню.

При открывании живота я всё побаивался: «А не гнойник ли там, в области небольшого свища толстокишечного анастомоза?»

Анастомоз предстал, пользуясь словами молодого Миши Давыдова, «целеньким, как куколка». Одна из петель тонкой кишки оказалась припаянной к брыжейке сигмовидной кишки с таким перегибом, что не было никакой надежды на восстановление её проходимости без операции. Умеренные спайки присутствовали ещё в нескольких местах. Бережно рассекаю спайки и выпрямляю кишку, стараясь не вскрыть ненароком её просвет.

Тридцать минут делов-то!

Воскресенье прошло благополучно.

Понедельник.

Сёстры:

– Переводим больного в палату?

– Нет, до первого стула держим его под вашим надзором. Сколько жидкости выделилось из желудка? Всего 150 мл за сутки? Прекрасно! Сегодня день три – введите ему в желудок 100 мл вазелинового масла.

Настоящие записки – НЕ воспоминания. Такие вещи со всеми деталями переживаний память наша не сохраняет. В памяти сохраняются только «знамёна и барабаны успеха». Настоящие записки – репортажи, как принято говорить, «с места событий».

Вторник… В 6:30 утра звонок:

– Доктор Рындин, у больного с рвотой выделилось около литра.

Падает сердце… Иду в госпиталь с тяжёлым чувством: «Мне нужно срочно отлучиться в четверг. Я не могу оставить такого больного ни на кого из местных врачей. Может, мне его опять Дарчиеву передать? Сергей не откажется взять».

У входа в реанимацию нажимаю код дверного замка и мысленно: «Господи, помоги!»

Альберт лежит в самом дальнем углу зала. Он заприметил меня и делает зазывающие знаки.

Приближаюсь.

– Доктор, у меня стул!

Альберт улыбается… Лыбится сестра…

– Покажи! – приподнимаю я простыню, прикрывающую судно.

– Действительно! Поздравляю, дорогой ты мой! – я целую Альберта в курчавую голову.

Лица наших больных, с которыми мы столько раз умирали

Тут один из «френдов» заметила: «… прониклась. Не знаю Альберта, но спасибо за него!»

Ну, сейчас, в эпоху мобильников с цифровыми фотокамерами, это плёвое дело – раз!!!

* * *

В заключение покажу-ка я вам, френды-вы-мои-вирутальные, симпатичную картинку.

Голубоглазые русские и британские воины крошили бошки друг другу под тропиком Козлорога 100 лет назад.

Кого из них можно отыскать в генах вот этого юного прынца королевства Сикукуне?

Бирюзовые глаза на чёрном лице & анекдоты английского профессора

Да, эти бирюзовые глаза у негритёнка (см. предыдущий пост) – чудесная «завлекалочка».

Должен огорчить «френдов» – здесь нет ничего сексуального.

Просто болезнь такая есть – Waardenburg syndrome (синдром Варденбурга^[25]).

Я похожие картинки в одном из интернетовских источников нашёл.

Но гораздо приятнее становится от того, что ты больного с такой редкой болезнью сам видел. Когда пишешь о ком-то, нередко слышишь: «Хорошо тебе говорить про других, а вот если бы ты сам-то?»

Справедливый упрёк.

61. Снова: «Вот пуля пролетела, и ага…»

Старики страсть как любят поговорить о своих болезнях. Чаще они ноют, но встречаются и оптимисты. По поводу такого старческого оптимистического отношения к своим болячкам 73-летний английский профессор нейрохирургии Ян Брус Копли рассказал нам «анекдот года».

Анекдот года 2001 (профессор Ян Копли).

Старики на английской завалинке жалуются друг другу на свои болячки – у кого запор, у кого задержка мочи…

Английский дед Щукарь восьмидесяти с гаком лет: «Не знаю, что с вами такое происходит…

Вот у меня организм работает, как часы: в 2:00 пополуночи – мочеиспускание, в 4:00 – дефекация, в 6:00 утра – пробуждение».

* * *

Я вышел из пьяной избы в морозную темноту двора. Пообвыкнув глазами, заметил Александрыча, застывшего поодаль с запрокинутым к небу лицом.

– Звездочёт, однако… – подумал я, разрисовывая упругой струёй свои инициалы на синеватом снегу.

Мне показалось, что Алексадрыч как-то странно манипулировал со своим «шуриком».

– Дрочишь, дед? – подавился я смешком.

– Иде там! Трясу! Да только не зря говорят: сколько не тряси – последнюю каплю всё одно в портки унесёшь.

* * *

Мужики могут говорить о заболевании своих лёгких, желудка… даже о проблемах прямой кишки, но не о заболевании предстательной железы.

Странно, ведь этим недугом мучается к старости абсолютное большинство мужчин.

Вспоминается смешной эпизод из жизни нашего провинциального госпиталя на Лимпоповщине.

Прибыл к нам для интервью профессор урологии из Уаганды. После интервью его попросили прочитать пробную лекцию на любую тему. Угандиец выбрал для представления тему: «Гипертрофия предстательной железы».

Среди собравшихся послушать пробную лекцию угандийца был 75-летний профессор хирургии Абас Лукман, американец индийских корней.

– Простата есть у всех мужчин… – начал свою лекцию угандиец. – Гипертрофия предстательной железы может быть у каждого из нас – у президента Буша, у экс-президента Нельсона Манделы и даже у присутствующего здесь профессора Лукмана…

Вах-х-х…, что же потом было – полный абзац! Старик Абас готов был просто убить бестактного угандийца…

* * *

Анекдот года 2002 (профессор Ян Копли).

Ярким зимним утром король подошёл к окну спальни полюбоваться на синеву снежных сугробов и…

– О, Боже! – воскликнул он.

– Что с Вами, Ваше величество? – спрашивает перепуганная насмерть королева.

– Ах, посмотрите сами! – тычет пальцем за окно величество.

Королева подходит и видит золотистые буквы на снегу под окном принцессы: «Я тебя люблю».

– Ну и что? Соседнего королевства принц излил своё признание… – старается успокоить она мужа.

– Да?! А почерк?! Это же рука нашей дочери!

* * *

Ну, вот наступил и мой срок приобщения к обществу «звездочётов».

Глупо вспомнилось, что пятерка по астрономии была единственной приличной отметкой в моём аттестате зрелости. Но я до сих пор не умею найти Южный крест на ночном небе приютившего меня полушария.

Естественная для каждого «до-того-вполне-здорового» мужика реакция – не мчаться к урологу при первых проявлениях любви к миросозерцанию, а: «А-а-а… это просто старость»…

Однако ночные требования мочевого пузыря к пробуждению меня достали, и я остановил как-то в коридоре госпиталя доктора Ольвахена – американской выучки уролога:

– Ян, вы понимаете, что в маленьком городишке для ещё оперирующего хирурга важно не афишировать посещение вашего кабинета. Порекомендуйте мне уролога в Претории.

Ольвахен сделал вид, что не понял моей мольбы, и назначил мне «аппоинтмент» на следующий день в 11:00 утра.

– Ладно, – думаю – одно посещение уролога, может, и не создаст мне славу совсем гнилого доктора…

Прихожу и выкладываю на стол секретарши Ольвахена своё новенькое удостоверение личности «гражданин ЮАР, рождённый в России» и карточку медицинской страховки.

Секретарша вежливо отодвигает документы:

– Доктор Ольвахен мне сказал, чтобы я не заводила на вас никаких платёжных бумаг.

– Вы уверены?

– Абсолютно, я с доктором работаю 28 лет.

Кабинет Ольвахена – типичный просторный кабинет доктора на Западе: широкий стол, полные книг шкафы, дипломы и картины на стенах.

В примыкающей комнатушке стоит прибор, измеряющий силу мочеиспускания с выдачей результата на бумаге – по нарисованной прибором замысловатой кривой я убеждаюсь в слабости своей струи.

Мысленно переношусь в засугробленную российскую деревеньку: «При пересчёте на снежный тест – хватит только на одну букву…»

Неотъемлемая ныне часть кабинета каждого частного врача – прибор ультразвуковой диагностики. Ольвахен растолковывает мне изображения на экране монитора: пузырь не опорожняется полностью, стенки его утолщены – долгое время пузырь с трудом изгонял мочу наружу, предстательная железа увеличена…

В заключение Ольвахен пощупал мою простату через прямую кишку: да, правая доля железы имеет плотноватый участок – это не очень хорошо.

Следующий этап – анализ крови на специфический раковый антиген.

Я немедленно направился в частную лабораторию, где переписал требование для сдачи крови и попросил ответ выдать мне лично. Это была пятница.

Три дня ожидания… Не могу сказать, что я перенёс их спокойно. Спокойно – это когда ты безразличен. А вся эта процедура всё-таки поломала мой нормальный психологический настрой – я с некоторой эйфорией стал подумывать о реальном приближении своего конца и стал говорить с женой на темы приведения в норму наших финансовых и бумажных дел на случай «а если я…»

Жена сообщила сыну и дочери – те просто в шоке от новости.

– Ребята, успокойтесь! Мне – 67 лет. Рано или поздно придётся умирать – к этому всё и идёт. Никто не знает, от чего ему придёт конец. С другой стороны, даже если у меня рак, то это ещё не значит, что меня нужно будет закапывать прямо завтра. Вона, архиепископ Туту сколько лет живёт при раке своей простаты. Да и потом – это ведь может оказаться простой гипертрофией предстательной железы.

В понедельник получаю ответ лаборатории: содержание ракового антигена чуть повышено. В прилагаемом комментарии указано, что при таком результате возможность рака составляет 24 %.

Прошусь опять на приём к Ольвахену.

– Тут есть два варианта. Первый – подождать несколько недель и потом повторить тест. Второй – делать биопсию предстательной железы. Академически предпочтительнее второе.

– Будем академичны. Сделайте для меня доброе дело – выберите мне какого-нибудь не слишком ретивого резателя в Претории.

Ольвахен договорился со своим коллегой о консультации для меня в четверг на следующей неделе:

– Доктор Селье вас посмотрит в «УНИТАС^[26]» госпитале (Сенчурион) утром, а после обеда в Урологическом госпитале (Претория) он вам сделает биопсию под наркозом. Желаю вам удачи.

– Простите, доктор Ольвахен, ещё пару вопросов. Если это рак, то какова тут схема лечения? И что вы делаете при доброкачественной гипертрофии простаты?

– Всё зависит от стадии. При ранних формах рака – внутритканевая или дистанционная лучевая терапия, потом операция. При доброкачественном процессе – гормональное лечение, которое приводит к сморщиванию железы.

– При операции – какова частота недержания мочи?

– Очень редко, если операцию выполняет хороший специалист. После операции и на фоне гормональной терапии снижение либидо имеет место, но для вас, полагаю, это не столь актуально.

«Это уж точно… – подумал я. – Для меня гораздо важнее, чтобы моча из меня на ходу не капала – это даст мне возможность ещё какое-то время поработать».

Наверное, любому врачу не очень приятно знать о болезни своего коллеги – волей-неволей он думает о себе: «Вот пуля пролетела, и ага… Хорошо, что сегодня не я, а завтра?»

В тот же день после обеда мы столкнулись нос к носу с доктором Ольвахеном в операционном блоке – каждый из нас имел своего больного для операции. Мне показалось, что Ольвахен смущён.

Я вообще терпеть не могу манеру белых секретарш местных белых докторов разговаривать с пациентами – идиотизм их интонаций трудно даже передать.

Чёрные секретарши, возможно, туповатые, но душевности в них больше.

Секретарь доктора Селье повесила на меня получение разрешения от моей медицинской страховой компании на госпитализацию в урологический госпиталь и добавила:

– Не забудьте принести с собой удостоверение личности, страховую карточку и 280 рандов наличными для уплаты за консультацию.

Во, ба-ааа-алин, никакого доверия ни к медицинским страховкам, ни даже к больным коллегам – капиталисты проклятые!

Моя страховая компания меня ошарашила:

– Ваш вариант страховки не даёт вам права на госпитализацию ни в УНИТАС госпиталь, ни в урологический госпиталь Претории. Если вы настаиваете на лечении именно в этих госпиталях, то вы должны взять на себя оплату 25 % счета за лечение.

– Что-о-о??? – рычу я.

– Мадам, я 10 лет являюсь вашим клиентом и впервые слышу об этом! Переведите меня срочно в тот вариант, который даст мне право быть зарезанным в любом госпитале!

– Ах, вам повезло – завтра последний день для такого рода перевода. Ваш ежемесячный взнос за страховку за двоих увеличится на 800 рандов (100 долларов). Я даю вам разрешение на госпитализацию в урологический госпиталь в Претории – теперь вы ничего не должны будете доплачивать за лечение.

Доктор Селье – сама любезность. Он первым делом спросил меня, каким врачом я являюсь. Потом его заинтересовала книга в моих руках – Leo Gordon «Cut to the chase: 100 Matrix pearls for doctors»:

– О-о-о, интересно! Наверное, каждый из нас сможет написать нечто такое…

Потом он прошёлся вопросом о занятиях моих детей.

Поверьте, на всю эту любезность у доктора Селье ушло не более 5 минут, но каков эффект!

Справившись о проявлениях моего недуга и об их длительности, доктор Селье раздел меня донага, уложил на кушетку и, казалось бы, обращаясь ко мне, наворковал в свой микро-диктофон состояние моих органов и систем от волос на голове и до состояния ногтей на пальцах стоп… Послушал этот уролог мои лёгкие и сердце, померил мне артериальное давление.

Учитесь у таких урологов, те господа хирурги, которые у больного с жалобами на боли в животе кроме пупка ни на что внимание не обращают!

Потом опять УЗИ всех органов брюшной полости и ректальное исследование.

– Мне кажется, что у вас доброкачественная гипертрофия простаты, – то ли соврал, то ли успокоил меня Селье, – но биопсию делать нужно.

– ОК.

– Доброкачественную гипертрофию простаты можно лечить гормонами – эффект наступает через месяц. Есть гомеопатические средства.

– Если у меня доброкачественный процесс, то воздержимся от гомеопатии.

Урологический госпиталь примерно в полустах километрах от УНИТАС госпиталя – доктор Селье крутит эти километры каждый день.

До настоящего момента у меня было два наркоза и оба – в ЮАР по поводу лечения зубов – самое приятное воспоминание…

Третий наркоз прошёл на том же высоком уровне. Я помню только момент укладывания на стол рентгеновского кабинета. Мне планировалась внутривенная урография, цистоскопия, биопсия простаты. Потом я как-то очень быстро проснулся со словами: «И это всё?».

Явно не нашей сексуальной ориентации медбрат сообщил мне, что за ответом я должен буду приехать к доктору Селье через неделю.

Мне посоветовали поспать в госпитале до утра, но уже через час после полного пробуждения от наркоза я рулил на своём «лендровере» в сторону Лимпопо: «Надо исполнить свою мечту – поменять цифровой номерной знак машины на персональную надпись «Aibolit – L»…»

* * *

Как я ни пыжился, но избежать переживаний на тему «Рак? Не рак?» не смог – мы нормальные люди.

В нужный день прибываю вновь на беседу к доктору Селье.

Знаменитый уролог занят под завязку. Наша беседа продолжалась не более 10 минут.

– У меня для вас хорошая новость и плохая новость, – глупо, на мой взгляд, сострил Селье.

– Хорошая новость – рака у вас нет. Плохая новость – у вас большая предстательная железа, которую нужно лечить. Я предлагаю начать с медикаментозного лечения, а через год посмотрим – при необходимости прооперируем. Побочный эффект лекарственного лечения – у некоторых больных снижается либидо.

– Ах, доктор Селье, в моём возрасте либидо – удовольствие довольно дорогое, да и не совсем безопасное.

* * *

В кабинете уролога здоровый доктор и худенький нагой старикашка, прикрывающий руками свой срам.

УРОЛОГ: Гипертрофию вашей простаты будем лечить консервативно. Но у моих лекарств бывает побочный эффект – снижение либидо, понимаете?

ПАЦИЕНТ: Что такое либидо?

УРОЛОГ: Эрекции не будет!

ПАЦИЕНТ: А что такое эрекция?

УРОЛОГ: Стоять не будет!

ПАЦИЕНТ: А висеть красиво будет?

УРОЛОГ: Это я вам гарантирую!