Я обрёл бога в Африке: письма русского буш-хирурга

47. Вам отрезать с обезболиванием или так?

«Иду смотреть пару залежавшихся больных и делать гастроскопию 81-летнему старцу – без седации, как обычно».

Этими словами я закончил одно из своих посланий в Русский Суржинет – сказал этим ещё раз своё «мяу» в дискуссии по поводу «нужно или не нужно проводить какое-либо обезболивание при эндоскопических исследованиях».

Очевидно, что большинство пациентов с доверием и удовольствием примут из рук врача любое снадобье, приправленное словами: «Это вам для обезболивания».

Ну, а если пациент к доктору «с доверием», то доктору нужно бы добавлять всегда: «Вы, конечно, можете окочуриться от этого зелья, но это бывает редко».

Что скажут добрые обыватели по поводу последнего?

Любой анестезиолог подтвердит мои слова, что даже невинное впрыскивание в глотку местного анестетика может вызвать у больного аллергическую реакцию с нередким смертельным исходом^[21]. Невинное обрезание кусочка крайней плоти с применением местного анестетика таит в себе такую же опасность. В этой связи медицинские власти требуют от врачей, пользующихся местной анестезией в своих частных кабинетах, закупать оборудование, необходимое для реанимации больного – эндотрахеальные трубки, ларингоскопы для их введения, кислород в баллонах, прибор для электрической стимуляции сердца. Скорее всего, всё это вам никогда не понадобится, но если всего этого не будет на крайне редкий несчастный случай, то тяжесть наказания врача определяется степенью дикости законов страны. В России доктора, скорее всего, отправят за решетку.

Вместе с тем, после 5–10 минут объяснения деталей процедуры эндоскопического исследования девять из моих неграмотных чёрных пациентов спокойно переносят эзофагогастродуоденоскопию без применения какого-либо «мути» – лекарственного препарата. Так было и с моим последним пацентом, 81-летним и к тому же глухим, как тетерев.

В минувший четверг был у меня ещё один 81-летний старец…

Попробую изложить чуть-чуть предысторию: 2 недели назад в Лебовахомо-госпитале на обходе показали мне 81-летнего старца с диабетической влажной гангреной стопы недельной давности.

– Доктор Сантойо, подготовьте его чуток и внесите в лист операций на четверг (я не мог оперировать больного раньше по той простой причине, что работаю в Лебовахомо-госпитале только 2 дня в неделю).

Через день кубинский доктор Сантойо сообщает мне, что эфиопский анестезиолог доктор Абнер отказался обеспечивать больному обезболивание:

– Риск операции у больного слишком высок. Направляйте его в Манквенг-госпиталь.

«Йо-е-е-эфиопа мать его!» – задыхаюсь я от гнева по поводу не в первый раз проявляемой манеры доктора Абнера избегать каких-либо осложнений.

– Так больной может помереть в Манквенге с не меньшим успехом, чем здесь! Впрочем, почему это мы должны умолять докторов в Манквенге принять от нас больного? У меня нет проблем с отрезанием ноги. Это у доктора Абнера проблема с анестезиологическим обеспечением операции – вот пусть он и умоляет анестезиологов Манквенга принять от него больного.

Доктора в Манквенге отказались принять больного – не будем обсуждать причины их отказа, это уже другая тема.

Эта межгоспитальная маструбация продолжалась 2 недели, а дед всё ещё находился в Лебовахомо-госпитале с неотрезанной ногой, которая уже прилично пованивала на всю мужскую часть хирургического отделения.

Как думают коллеги, господа анестезиологи и хирурги, состояние больного улучшилось за 2 недели? Правильно думаете, господа, не улучшилось – гангрена доползла уже почти до уровня колена.

– Доктор Абнер, вы сомневались в способности больного перенести вашу спинномозговую или проводниковую анестезию, а вот смотрите, какое у деда могучее здоровье – он вынес двухнедельное внутригоспитальное отравление собственной протухшей ногой.

И сёстрам:

– Девушки, мне нужно согласие родственников на операцию – дед умирает без операции, а если я его прооперирую, то он может и выжить.

Докторам Сантойо и Абнеру:

– Жентильмены, дайте деду максимально допустимую дозу наркотиков – я перетяну ему ногу турникетом. А потом накачаю место операции 1,0 % лигнокаином и сделаю ему гильотинную ампутацию ноги на уровне коленного сустава (то есть без перепиливания кости). Дед, конечно, может и не перенести моей буш-хирургии, но терять ему нечего, а выигрыш вполне существенный.

Всего я ввел больному 240 мл 0,5 % лигнокаина – это вдвое выше максимально рекомендуемой фармацевтическим справочником терапевтической дозы, по-моему, но благодаря турникету анестетик не проник в кровяное русло и всё прошло безнаказанно.

После кожного разреза я убедился, что ампутировать ногу через коленный сустав невозможно – гной распространился и на колено.

Отступать было поздно. Я вогнал ещё 30 мл 1,0 % лигнокаина прямо в окружающие кость ткани. Подождал 5 минут и со скоростью Пирогова пересек мягкие ткани бедра – дед слабо вскрикнул. Не теряя темпа, я на одном дыхании перепилил бедренную кость. Четыре шва на сосуды – закрытие раны салфетками.

В раздевалке Сантойо сообщил мне:

– Сёстры треплются: «Доктор Рындин отрезал ногу старому человеку без обезболивания!»

– Ах, Хулио! Где им понять…

День 3 после операции – дед жив.

Чем больше Вас читаю, тем больше удивляюсь непреклонности ваших анестезиологов. Логика не совсем понятна. Дед без ампутации все равно бы умер, а так дали ему шанс. Не хочет подорвать репутацию смертью пациента на операционном столе?

А сколько, если не секрет, зарабатывают эти анестезиологи? Они на зарплате или за каждую анестезию что-то получают?

Непреклонность анестезиологов – за деньги или так?

Господи, канешна, за деньги!

Всё в этом мире за деньги… Любовь к женщине или к профессии придумали русские, дабы не платить – женщинам или другим профессионалам.

В государственном госпитале анестезиологи просто выискивают возможность любым путём избежать напряжения. А зачем? Деньги-то всё равно будут (или уже) начислены в зарплату.

В частном госпитале анестезиолог получает за каждого больного. И если анестезиолог не лодырь, он за деньги готов пойти на любой риск.

Степень разумности риска просчитывается очень просто:

1) если хронический больной проживет 24 часа после операции, то смерть в последующие часы уже не считается анестезиологической;

2) для острых случаев расчёт ещё проще – это был последний шанс на спасение больного.

Зарабатывают анестезиологи много. Я уже писал, что очень часто их счёт за анестезиологическое пособие при операции превышает счёт хирурга.

Понятно, что заработок анестезиологов зависит от многих факторов:

– прежде всего, от их количества в данном госпитале – меньше анестезиологов, меньше конкуренции;

– от их организованности – выигрывают объединённые в группы анестезиологи, обеспечивающие сервис в операционной и реанимации 24 часа в сутки, с прикрытием друг друга на время вовлечения в другие операции и в выходные дни;

– контактов с врачами всех хирургических специальностей;

– умения накручивать пункты сервиса – всякие катетеры, трюки с «необходимостью» послеоперационного пребывания больного в реанимации…

и многое другое…

У нас группа белых анестезиологов работает с утра до ночи – до 10 и более операций на каждого. Они обслуживают хирургов, ортопедов, гинекологов, дантистов, ЛОР-хирургов, окулистов… Ну, минимально, это 100–150 долларов за каждый наркоз. Минимально! Труд тяжёлый, но хорошо оплачиваемый.

С ними не поспоришь. Да этого и не нужно делать – из-за твоего крохоборства проиграет больной.

Когда хирургов мало, а анестезиологов много, тогда анестезиологи дышат тебе в спину.

Отрезали, называется, деду ногу

Приехал сегодня в Лебовахомо-госпиталь и первое моё движение – посмотреть на 81-летнего деда с ампутацией ноги под 50 % «крикаином».

Дед жив, но от его состояния я чуть не задохнулся в ярости.

Время было 8:30 утра – все сёстры + студенты сестринского колледжа вели какой-то митинг. Поднимаю один палец вверх:

– Мне нужна одна сестра – показать больного.

Язык у деда сухой. Капельница есть, но давно не капает.

Дед лежит по самые яйца в собственном дерьме. Рана культи ампутированного бедра не только открыта, но и залапана дедовыми пальцами, покрытыми тем же самым коричневым, пардон, дерьмом.

Говорю молодому доктору и студентам медицинского колледжа:

– Вот, джентльмены, позор хирургического отделения. Доктор Абнер боялся, что дедушка не вынесет его анестезии для ампутации. А дедушка очень здоровым оказался – он перенёс не только двухнедельное ничегонеделание с его мёртвой ногой, не только мою не совсем гуманную операцию, он перенёс 5 дней заброшенности на чудесной койке чудесного госпиталя, в окружении красивых медсестёр и братьев. И теперь он умирает не от гагрены ноги, а от преступно халатного лечения!

Единственный вопрос молодежи:

– Доктор, а опарыши (личинки мух) в ране – это хорошо?

– Личинки мух в ране – это хорошо. В Англии есть компания по производству таких личинок для лечения некротических ран.

Опарыши и провинциальный день качества

Quality day

Расистские выпады в адрес африканцев у большинства россиян возникают просто от классического российского невежественного хамства, а у меньшинства образованных россиян – от неумения понять забавность феномена соприкосновения африканской культуры с западной цивилизацией.

Меня умиляют утренние молитвы медсестёр – я и сам готов им подпеть.

От трехдневного конгресса в Дурбане «Как победить безработицу» с гостиницами и жратвой на 600 делегатов я просто балдел… и высчитывал: «Это ж не менее 1000 рандов на делегатское рыло в день = 600 000 рандов × 3 дня = 1 800 000 рандов! Если дать каждому безработному по 600 рандов (на это им прожить месяц можно), так ведь 3000 человек на месяц счастливыми можно было бы сделать!»

Премьер провинции устроил для сотни детей празднование своего дня рождения – хорошая идея… если бы за свои деньги.

Собирают врачей и медсестёр старшего ранга на двухдневный тренинг за 150 км от Полокване в гейм-резерв с горячими источниками для обсуждения вопроса: «Имеем нужду срочно потратить на приобретение медицинского оборудования 65 млн рандов!»

Быть принятым на службу для африканца означает, прежде всего, гарантированное жалование.

Отношение к работе у некоторых африканцев молитвенное: они не работают, они священнодействуют.

Суперинтендант-африканец никогда не подпишет на ходу ваше заявление о предоставлении положенной вам машины для поездки по делам службы, он скажет: «Оставьте у секретарши, я подпишу позже!»

А клерк при печати никогда не шлёпнет печать на подпись своего начальника в вашем присутствии:

– Зайдите через 30–20–10… Ну, через пять минут!

Не удивляйтесь, если суперинтендант или клерк потеряют ваши бумаги, просто приготовьтесь к этому – никогда, ни в каком учреждении ЮАР не оставляйте оригиналов своих документов, только копии!!!

Круг обязанностей определён английской системой тренинга туземцев колоний; качество и коэффициент полезности труда работника – не его ума дело.

Необходимость проявления какой-либо инициативы на занимаемом посту – самое опасное для африканского работника. Они стараются избегать самостоятельного принятия даже копеечного уровня решения – «Нужно собраться и решить всё это на митинге»…

Основная проблема Южной Африки – не столько некомпетентные говорливые дураки, сколько любовь к митингам – с песнями, речами, прохладительными напитками…

Месяц назад при въезде в Лебовахомо-госпиталь я увидел белые купола трёх огромных палаток, над которыми к небесам и по всему околотку неслась разудалая африканская мелодия.

«Московский цирк приехал?» – подумал я.

Ко мне подбежали нарядно разодетые чёрненькие девушки и молодые люди и вручили мне бумагу – приглашение от провинциального департамента здравоохранения и социального развития на участие в «Провинциальном дне качества».

Сердце защемило от ностальгии – советской Русью пахнуло.

Дальше писать стало просто противно…

Не медицинское моё собачье дело…

48. Российские заплечных дел мастера уморили человека

С учётом способа умерщвления и того факта, что покойник был гражданином другой державы, акт этот можно сравнить с бомбардировкой израильскими службами дома какого-нибудь террориста на территории независимой Палестины – от осколков распадающегося полония пострадали жители соседних домов.

Не наше это медицинское дело, казалось бы… Но вот один из членов хирургического виртуального общества отметился радостным посланием «Награда нашла героя!» На мой вопрос типа «Даааа???» тут же отозвались ещё двое любителей поиграть в Штирлица: «Работник спецслужб предал спецсекреты – он должен умереть. Не понимаю, какие могут быть ещё вопросы?»

У меня вопрос: дык верхушка нашей родной КПСС – сколько их десятков тыщ было? – состояла на спецслужбе со спецзарплатой, спецпайками, спецдачами, спецмедобслуживанием и прочими спецблагами. Все они клялись «быть преданными делу КПСС и социалистической Родине». Так или нет? – Так!

Те же верхи не только КПСС предали, социалистическую Родину по своим карманам растащили и все её секреты и стратегические сырьевые запасы по всевозможным забугорьям распродали, но я что-то не припоминаю, чтобы хоть одного из них хотя бы за решётку отправили. Ну, вот Ходорковского с натяжкой можно назвать козлом отпущения за все эти дела, но официально он осуждён по другой статье.

Я не понимаю, какие ещё могут быть вопросы…

49. Опять про «Будем лечить или нехай живёт?»

C самого начала моего ЖЖ я писал, что мне хотелось внести посильный вклад в дело медицинского образования российского добропорядочного обывателя для привлечения его к участию в решении вопросов своего лечения.

Советская система преступно ориентировала россиян, с одной стороны, на ежедневное самоотравление – самоубиение и, с другой стороны, на хамское судебное преследование полуграмотных-замызганных российских врачей.

Ну, вот вам пример-вопрос.

Мой запрос к членам виртуальной конференции русскоговорящих хирургов «Русский Суржинет».

Коллеги, я попытался заслать запрос одновременно в международный и Русский Суржинеты. Русский Суржинет, как это нередко бывает, промолчал.

В международном я получил ответы от пятерых иностранцев, а из русскоговорящих членов вниманием меня удостоил только житель Одессы – города с международным статусом.

Бабка у меня – 99 лет. С клинически явным довольно запущенным раком молочной железы. Онкологи просят меня сделать биопсию.

Дело не в технической сложности процедуры – две минуты делов-то.

Вопрос: А зачем нужна эта биопсия?

По-моему, бабка дольше проживет и без какого-либо лечения.

Один иностранный деятель предлагает просто убрать титьку.

Зачем – титька-то не изъязвлена?

Другие предлагают биопсию + исследование на рецепторы + гормонотерапию.

Ребята, но ведь это деньги – для африканцев совсем не такие малые. Да и для россиян, полагаю.

Правда, один зарубежный доктор признался, что даже и от гормонов можно получить побочный эффект.

Бабка каждый день имеет шансы, наподобие последней покойной мамы-королевы Великобритании, просто тихо умереть во сне и без лечения её опухоли молочной железы.

Мнения врачей, по-моему, носят какой-то негуманный характер.

Вот хочу спросить у господ обывателей их мнения на этот счёт.

Мой метод лечения в два раза лучше других, хотя и опаснее в два раза

Да, сам больной и его родственники должны принимать активное участие в решении вопроса о выборе метода лечения.

Но могут ли добропорядочные обыватели сами разобраться в хитросплетениях медицины, претендующей называться наукой?

Вот вам пример – адаптированная для нашего разговора выдержка из заключения одной научной публикации:

«The first technique carried a higher complication rate (36.5 %) compared with the second techniques (17.85 %).

However, the second technique carried a higher recurrence rate (7.42 % overall), as compared with the first one (3.22 %).

Дословный перевод: первый метод лечения даёт вдвое большее количество послеоперационных осложнений, нежели второй метод – 36,5 % против 17,85 %, но после второго метода лечения отмечено вдвое больше рецидивов (возврата) заболевания – 7,42 % против 3,22 %.

Ну, здесь любой грамотный человек должен просто широко раскрыть в улыбке рот.

Но ведь всё зависит от того, как преподнесет супер-специалист эти данные больному или его родственникам».

Кто защитит от таких специалистов больного?

По идее – грамотный семейный врач… если его содержать в сытости и обеспечивать ему возможность постоянно следить за новшествами медицины – короче, платить ему хорошо.

Понятно, что такой семейный врач совершенно не помещается в образ затраханной жизнью и многочисленными совместительствами тётки из районной поликлиники.

А насколько опасны послеоперационные осложнения, и насколько – рецидивы? Без этой информации нельзя судить. Скажем, если от рецидивов обычно умирают, а от осложнений – нет, то оперироваться надо по более опасному методу. А если наоборот, то – по менее.

Не в этом здесь дело…

Вся хохма в цифрах: при частоте рецидива заболевания 7,5 % и 3,5 % нельзя говорить, что в первом случае рецидив (возврат) заболевания наступает в ДВА РАЗА чаще, следует говорить «на 4 % чаще» – это ведь не одно и тоже, ага?

То же и по поводу частоты осложнений…

50. Украли девушку Моджаджи

Есть в Северных горах Трансвааля долина-селение-королевство Моджаджи – название то ли от племени пошло, то ли от короля…

Местечко знаменито по двум статьям:

– первое – на одной из гор здесь прячется со времён динозавров гнездовье цикад;

– второе – в этих цикадах стоит офис королев Моджаджи – королев дождя, культ которых распространяется даже на Свазиленд.

Последняя королева Моджаджи – королева дождя, умерла в прошлом году в молодом возрасте от СПИДа…

Мы с моим перуанским приятелем, доктором Эдельберто Пачеко, посетили офис королев Моджаджи – королев дождя, и, воспользовавшись отсутствием охраны, сделали несколько снимков. Поводом к такому нарушению местных правил послужило отсутствие на месте портрета последней королевы Моджаджи V (Makope) – сперли!

51. Певец хирургии

В предисловии к своей великолепной книге «Cut to the Chase: 100 Matrix Pearls for Doctors» Leo A. GORDON, настоящий певец хирургии, пишет:

«В фильме Вуди Аллена «Любовь и Смерть», снятом в 1975 году, есть сцена, где два затерявшихся русских солдата бредут по полю закончившегося сражения XVIII века, среди трупов и разрушений. Один из героев, пытаясь найти космическое объяснение происходящего, смотрит страдающим взором на Бориса Грущенко (его играет Вуди Аллен) и говорит: «Господь послал нам это испытание (экзамен)!» На что Борис отвечает: «Если Он испытывает (экзаменует) нас, то почему бы Ему для начала не устроить нам письменный экзамена?»

На втором году резидентуры я понял точно, что мистер Аллен хотел сказать этой фразой. Отличия теории и практики стали вырисовываться для меня, резидента хирургии, как для тех двух солдат в фильме. Я тогда как раз находился в стадии того самого практического испытания, что и составляет хирургическую подготовку. Ранее я был нацелен только на теоретические принципы хирургии. Я был подготовлен для письменного экзамена. Но процесс хирургического тренинга заставил меня жить в мире практики. Я тогда желал вернуться в мои бесчисленные ночи, проведённые в подготовке к письменному экзамену по хирургии, нежели оставаться в реальных ситуациях, с которыми я вынужден был иметь дело.

Различия теории и реальной жизни – постоянная проблема всех аспектов образования. Однако особенно чётко разница между обучением в университетской аудитории и реальным миром проявляется в хирургическом образовании. Сама природа хирургии, с её прямой конфронтацией с заболеваниями, определяет это. В отличие от других областей медицины, никто не может заниматься хирургией на бумаге.

Практическая природа хирургии диктует наведение мостов между теоретической и практической подготовкой будущих хирургов. Именно это является непременной частью подготовки хирургического резидента к его испытанию практикой – ежедневной жизнью клинической медицины.

Программа хирургического образования должна полностью соответствовать этому. Она должна поставить хирургического резидента в ситуацию «поля сражения» и учить его, как в ней действовать. День за днём, год за годом, под постоянным наблюдением и контролем, принятый на учёбу резидент становится опытным воином – образованным хирургом.

Однако в упомянутом процессе сейчас есть недостатки. Два солдата в фильме «Любовь и Смерть» меньше всего были обеспокоены генеральскими планами сражений, они мечтали о тёплой пище и паре сухих носков! Генералы живут в мире стратегических теорий и философии. Пехотинцы живут в окопах. Образование, состряпанное хирургическими генералами, нуждается в адаптации практическими нуждами к ежедневной хирургической жизни.

* * *

Не так давно путешествующий по местам всемирных бедствий буш-хирург Олег Блинников послал в Русский Суржинет чудесное описание на тему «как найти и перевязать подвздошную артерию» – вещь нужная для буш-хирургов, а уж для буш-гинекологов просто необходимая.

Но вы редко найдёте гинеколога, способного ушить поврежденную им же кишку, а уж про обработку поврежденного им сосуда – и говорить не приходится! Честно говоря, я не совсем представляю себе душу гинеколога, который в первой линии больничке какой-нибудь Факландии (Усть-Урюпинска) берётся за выполнение любой гинекологической операции без умения зашить кишку или сосуд – ведь в случае несчастья больная просто помрёт!

Но ведь да-ааа-алеко не все хирурги обучались сосудистой хирургии – больше познавали на ходу: «See one – do one – teach one…»

Да, звонок из операционной от гинекологов является для меня, старого буш-хирурга, моментом профессиональной гордости и сулит мне, бедному пенсионеру, чувство небольшого, но глубокого финансового удовлетворения.

Названиваю другу Лоуэну:

– Тхлелане, там у гинекологов повреждение каких-то сосудов в тазу. Сам понимаешь, для такой работы гинеколог – не ассистент. Давай, собирайся!

Буш-гинеколог Чикумази удалил фиброматозную матку у женщины, оперированной год назад по поводу рака молочной железы. После операции женщина что-то постоянно кровила через кожные швы на животе; кровила прилично – гемоглобин упал с 110 г/л до 70 г/л. Чикумази мудро взял женщину в операционную и открыл живот: кровила культя маточной связки слева. Гинеколог решил прошить упомянутую культю вайкрилом: после вкола иглы закровило ещё пуще, перепугавшийся гинеколог вытащил иглу обратно – тут и потекло в полную мощь! Гинекологам – бедному Чикумази и его ассистенту Ахмету^[22] – хватило мудрости затампонировать малый таз и искать помощи у хирурга.

По цвету крови соображаю, что повреждена вена.

Главное – не хватать зажимами кровоточащую вену – порвем ещё больше. В узком пространстве малого таза рукой сосуд не пережать… Тупферами на зажимах прижимаем сосуд к стенке таза – вот тут-то и нужен опытный ассистент-хирург, а не гинеколог!

Вскрываем брюшинный покров над сосудистым пучком (именно «вскрываЕМ», то есть тут мы с Тхлелане равны – просто один из нас работает одним инструментом, а другой орудует другим).

Выделили общую подвздошную артерию, взяли её на держалку и приподняли вверх – сзади и снаружи от артерии находим вену, на внутренней стенке которой два разрыва по 3–5 мм. Наши трудности с ушиванием (пролен 4–0) этих дырок могут понять только люди, работающие в малом тазу – проктологи, урологи, гинекологи.

Кстати, после ушивания половины дефекта кровотечение прекратилось – по-моему, вена просто затромбировалась. Я не доверяю надёжности тромба в дырке такого размера на сосуде подобного размера – ушиваю всю линию дефекта.

Чикумази звонят:

– Доктор, вы срочно нужны в родилке!

– Господа, вы мне позволите?

А как тут не позволить?

– Да-да, конечно! – наша доброта обошлась нам пятнадцатиминутной задержкой отхода ко сну.

В полночь звоню Лоуэну:

– Тхлелане, а как ты думаешь – не назначить ли нам больной варфарин? Ведь по сути мы имеем дело с тромбозом подвздошной вены.

Что вы думаете, господа??

* * *

Старик Кронье смазал свои танталовые тазобедренные суставы и укатил на рождественские каникулы, а меня попросил принимать его пациентов, которые если прорежутся…

Я по своей худости ещё не наработал права на рождественское турне во всякие там европы-америки, поэтому для меня Рождество – самое золотое время года. Жду, как стервятник, задавленных-прирезанных-пристреленных и обожравшихся…

Ну, звонят, значит, голосом моей бывшей студентки дю Ранд:

– Доктор Рындин, тут у меня больная, которой доктор Кронье в июне 2006 сделал правостороннюю гемиколэктомию по поводу рака толстой кишки. А сейчас у неё рвота алой кровью и мелена. Злостная курильщица. Возьмёте?

– Девочка, бедность не позволяет мне быть привередливым, поэтому я всё беру – давай сюда курильщицу!

Бурка Сузи Энслин, 62 лет, крови потеряла много, а потому находилась в состоянии гиповолемического шока: гемоглобин 60 г/л, систолическое артериальное давление ниже 70 мм рт. ст. Но при всём этом на моё предложение поставить ей катетер в подключичную вену она нашла в себе силы выдавить мне в лицо:

– О, фак!

Я госпитализировал Сузи в отделение интенсивной терапии, где ей быстро перелили в кровяное русло солевые растворы, плазму и кровь, назначил ей внутривенно омепразол: постоянное медленное капельное вливание 200 мл физиологического раствора + 80 мг омепразола в сутки (доза высоковата, но при медленном вливании проходит без осложнений и, со слов интернистов, вырубает кислотность желудка полностью).

Сузи чуток ожила, но на предложение ввести ей в желудок через нос пластиковый зонд нашла в себе силы на два «фака» в ответ.

– Сузи, я сделаю это вам под местной анестезией. Если в желудке крови нет, то я удалю зонд немедленно.

Сузи чудесно проглотила зонд – крови из желудка не поступало, и зонд я удалил.

– Сузи, у вас действительно была рвота кровью? Алой?? Много???

– О, фак! – простонала миссис Энслин – Да, док. Кровью. Алой. Много.

– И у неё только что была мелена (отхождение кала дегтеобразного вида за счёт разложившейся в кишечнике крови), – добавляет медсестра.

– Сузи, сегодня – нет, но завтра я должен посмотреть ваш желудок изнутри.

– О, фак! Док, вы русский? Вы мне нравитесь. Но скоп в желудок ввести я вам позволю только под анестезией.

Ночь Сузи провела хорошо – кровавой рвоты не было. Однако артериальное давление всю ночь не превышало 90 мм рт. ст.

– Сузи, при таком АД я не могу просить анестезиолога дать общую анестезию – это очень рискованно. Я вам сделаю гастроскопию под местной анестезией, ага?

– Хорошо – «под местной анестезией», – ответила Сузи, не очень разбираясь в разнице между общей и местной анестезией.

Когда Сузи увидела мои приготовления к эндоскопии, она безвольно-сердито пробурчала:

– Док, вы же мне обещали «местную анестезию»…

– Сузи, я вам сейчас буду показывать порнографическое кино… – с этими словами я поднес камеру эндоскопа к моему носу.

– Видите, этот страшный русский доктор сейчас совсем безболезненно введёт вот эту трубку в ваш желудок. Я уверен, что вам это понравится.

– Сузи, плиииииз, откройте рот и не дышите – я не хочу впрыскивать в ваши астматические бронхи анестетик.

Несколько «пш-пш» лигнокаина в глотку миссис Энслин, после чего эндоскоп без проблем входит в пищевод.

– Сузи, смотрите сюда – какая вы красивая изнутри! И в желудке тоже – всё чисто. И в двенадцатиперстной кишке… Откуда же вы кровили??? Всё-всё-всё – не дёргайтесь, пожалуйста! Я ухожу, ухожу, ухожу…

Родственникам:

– Я не нашёл в верхних отделах пищеварительного тракта ни крови, ни источника кровотечения. Будем считать, что язва, если она и есть, маленького размера – я пропустил её.

Через час миссис Энслин полностью очухалась от моего небольшого инвазивного вмешательства, и я продолжил своё интервью.

– Док, я потеряла в весе последнее время. И у меня постоянная боль в правом подреберье.

– Миссис Энслин, я не нашёл ни крови, ни предполагаемого источника желудочного кровотечения. Если язва желудка очень маленькая, я мог и пропустить её – вы были не очень спокойны во время исследования. Я предлагаю следующим этапом вашего обследования ультразвуковое исследование органов вашего живота. ОК?

– ОК.

При УЗИ органов брюшной полости доктор Ван дер Мерве выявил множественные фокусы в обеих долях печени – скорее всего, метастазы рака толстой кишки.

Похоже, что второй раз в моей жизни я столкнулся с так называемой гемобилией – кровотечением из распадающегося метастаза печени в жёлчные протоки, по которым кровь поступает в двенадцатиперстную кишку, далее из неё частично в желудок (и с рвотой наружу), а частично – в нисходящие отделы кишечника, проявляясь меленой. Хорош бы я был, если бы открыл живот Сузи в поисках кровоточащей гастродуоденальной язвы!

Ваше мнение, господа?