Последний дракон. Первый шаг в бесконечность

6

Крупный дракон цвета воронёной стали не спеша летел сквозь ночь. Вылетел он загодя, поэтому спешить было совершенно ни к чему, вот он и не спешил. Крылья легко несли его мощное тело, покрытое чёрной чешуёй, матово отсвечивающей в свете ночного светила. Эта чешуя была, своего рода, доспехами дракона, которыми наделила своё чудесное творение мать-природа. По прочности эти доспехи превосходили любые созданные людьми; их не могли пробить ни стрела, ни копьё, ни меч, ни даже, новомодная в некоторых мирах, пуля. Единственное, что могло поразить дракона, была магия, но и здесь он не был беззащитным. Будучи сам по себе достаточно сильным магом, дракон мог за себя постоять.

Стоял апрель месяц, и ночь в этих широтах была совсем короткой. Когда восточная сторона неба стала светлеть, как это обычно бывает перед рассветом, дракон увидел под собой большой город, который в это время спал крепким предутреннем сном. Он рассчитал всё правильно, и спустя несколько минут, дракон мягко опустился на небольшой уступ, нависшей над городом горы. Гора в этом месте представляла собой отвесный обрыв, высотой метров триста. Где-то посередине этого обрыва имелся небольшой выступ, на котором могло разместиться около десятка человек. Когда-то, когда империя Повелителей драконов была молода, этот уступ использовался в качестве наблюдательного пункта для драконов, которые отсюда день и ночь наблюдали за окрестностями своей столицы, оберегая её от внезапного нападения многочисленных в то время врагов. Местные жители назвали этот утёс утёсом Небесной стражи. Со временем, когда империя окрепла, нужда в небесной страже отпала, утёс же, хоть и не использовался по своему прямому назначению, так и сохранил это название.

Вот на этот-то утёс Небесной стражи и опустился наш дракон. Едва его лапы коснулись скалы, как он тут же превратился в высокого темноволосого человека средних лет. Весь вид его говорил о скрытой в нём силе, которую, как и шило, в мешке не утаишь. Длинные, до плеч, тёмные, слегка вьющиеся волосы, в которых уже отчётливо просматривалась ранняя седина, являлись прекрасным обрамлением мужественного, с правильными чертами, лица этого человека, придавая ему некую суровость. Усиливали и подчёркивали эту суровость: небольшой старый шрам на высоком лбу и особенно глаза, которые буквально лучились силой и слабо мерцали в предрассветном сумраке.

Звали этого человека Яргуст. Он был драконом из древнего, прославленного рода Белого облака империи Повелителей драконов. Достаточно сильный маг, прошедший обучение у лучших мастеров Высокого искусства империи, а кроме того один из наставников и старший товарищ Кувая, законного наследника Престола, носящего прозвище Последний дракон.

Он встал на самый край утёса, вовсе не заботясь о том, что его могут увидеть из города, который широко раскинулся под его ногами. Рассвет только-только входил в свои права и город не спешил расставаться с ночным мраком, словно лентяй не желающий просыпаться, что бы приступить к повседневным делам своим.

О чём думал этот сильный человек, чья жизнь прошла в постоянной борьбе, глядя на город своей юности? Может быть, он вспоминал, как зелёным мальчишкой только, недавно осознавшим себя драконом, в котором начала просыпаться сила, был привезён в этот город, где под присмотром старшего брата он начал постигать взрослую жизнь? Тогда, впервые увидев столицу, Яргуст сразу же полюбил этот город, и хотя долго жить в нём ему так и не пришлось, он сохранил эту любовь до сих пор.

А может он видел своё первое в жизни сражение, когда он в составе рода Белого облака, который был его семьёй, с боем прорывался из столицы? Или он видел город заваленный трупами мятежников, когда вернулся в столицу для встречи с Ляргусом? Кто знает…. Яргуст всегда был достаточно скрытным человеком, который умел владеть собой, и по лицу которого невозможно было прочитать, о чём он думает.

Рассвело, и первые лучи всходящего солнца окрасили вершины окрестных гор в нежно-розовый цвет. Наступал новый весенний день, обещавший прекрасную погоду, когда много света, много надежд, когда каждому верится, что всё будет хорошо, что скоро наступит благодатная пора короткого здесь лета, а значит, жизнь будет продолжаться. О, эти вечные надежды на вечное счастье, что дарует нам жизнь наша!

Яргуст прекрасно понимал, что эти надежды несбыточны; что он присутствует при финальном аккорде великой симфонии, которая называлась империей Повелителей драконов. Автором этой симфонии был величайший всех времён и народов композитор, имя, которому – само Время.

Наш дракон ясно видел, что финал будет полон огня, ужаса, смерти, коими всегда сопровождается гибель великих государств. Видя это, Яргуст не переставал поражаться, тому резкому контрасту, между нынешней идиллией природы, и тем катаклизмом, который ожидает этот город в ближайшем будущем.

Время терпело и Яргуст, что бы ни маячить на виду, мало ли кому, имеющему хорошее зрение, в этот час не спится, обратился в дракона цвета воронёной стали, улёгся на камни, положил голову на передние лапы и так замер, ожидая начала грядущих событий. События начнутся позже, ближе к обеду, а сейчас можно поберечь силы и подремать в полглаза.

Нет, дракон вовсе не дремал. Он просто задумался, не забывая при этом чутко ловить малейшие проявления магии или Искусства, что могли проявиться в этом огромном городе. Пока было всё тихо, а поэтому можно было спокойно предаться воспоминанием, благо было, что вспомнить.

Перед внутренним взором дракона проплывали яркие картины прошлого, в которых он принимал непосредственное участие. Он вспомнил своё первое в жизни задание, когда он полетел с поручением деда разыскивать своего дядю Азара. Вспомнил внезапное нападение на него, да так, что старые раны, полученные им тогда, противно заныли. С тех пор он умудрился получить ещё множество ран, но эти первые его раны были самыми запоминающимися, как, впрочем, и всё, что мы делаем впервые.

По чёрной чешуе дракона прошла лёгкая волна дрожи; так Яргуст гасил ноющую боль, которая каждый раз возникала при воспоминании о той первой в его жизни переделке. Картина изменилась. Теперь он шёл по заваленной трупами столице, которая испуганно застыла, после жестокого подавления мятежа, устроенного храмовой стражей. Сразу же он ощутил отвратительно-сладковатый запах разлагающихся трупов, который тогда он тоже познал впервые. После этого, он видел ещё множество трупов; ему даже приходилось ходить по ним, и всегда это сопровождалось таким вот омерзительным запахом, который навсегда в его сознании был связан с войной.

По телу дракона вновь прошла волна дрожи, отогнавшая эти, столь неприятные, воспоминания. Долго лежал на утёсе дракон, глядя на город, раскинувшийся под ним, отсутствующим взглядом, ибо сознание его было далеко от этого города, причём, не только в пространстве, но и во времени. Оставаясь своими магическими чувствами в империи Повелителей драконов, Яргуст своим сознанием находился, где-то ужасно далеко, во всяком случае, Яргуст мог поклясться, что никогда не бывал в этих местах.

Перед ним до самого горизонта простиралась унылая долина, покрытая странной серой травой. Сначала Яргуст подумал, что трава просто покрыта пылью, однако, потрогав её рукой, дракон с удивлением обнаружил, что никакой пыли нет, а просто сама трава имела этот странный мышиный цвет, цвет плащей хорошо знакомых ему серых всадников. Сама трава на ощупь была неприятна, причём Яргуст никак не мог понять, чем именно. Она была жёсткой, но отнюдь не колючей, от неё не исходило неприятного запаха, но трогать её почему-то не хотелось, даже наступать на неё сапогами не доставляло удовольствия. Напротив, возникало острое желание бежать из этой серой степи, как говориться, куда глаза глядят, причём бежать как можно быстрее и дальше.

Поборов в себе смесь страха и омерзения, Яргуст понял, что трава эта напрочь лишена жизни, что она даже не может служить пищей ни какому травоядному животному, а напротив вытягивает саму жизнь у любого, кто попадает сюда.

Где он и зачем очутился здесь, Яргуст понятия не имел, но всецело доверяя собственному сознанию, стал ждать, когда оно, в смысле сознание, соизволит прояснить ему цель и причину, почему он оказался в этом унылом месте. Стоило ему успокоиться, как тут же пришёл ответ. Он находится в пределах Серой империи. Именно о такой унылой степи поросшей серой травой рассказывал Странник после своей вылазки туда.

Мне сразу же вспомнился тот странный разговор, который произошёл у меня с Учителем, перед тем, как он с Ляргусом отбыл в столицу.

– Ты вскоре отправишься в столицу вслед за нами, – как-то, толи, утверждая, толи, рассуждая вслух, сказал Странник. – Я уверен, что ты всё сделаешь наилучшим образом, однако побереги себя. Я знаю, что приближается твой час, когда Последний дракон уступит место Зверю-в-подземелье. Так, что постарайся остаться в живых, твоя игра ещё впереди.

Сказав это, Странник крепко обнял меня, затем резко отпустил, повернулся ко мне спиной и ушёл к открытому проходу, через который уже покинула Сегурию храмовая стража и драконы, остался лишь Ляргус, который, ожидая Странника, о чём-то тихо беседовал с Азаром. Вопрос буквально застрял в моём горле, так и не успев вырваться наружу. Пока я стоял с открытым ртом, ошеломлённый словами Учителя, тот подошёл к проходу, крепко обнял Азара и, махнув мне на прощание рукой, скрылся в проходе, куда, незадолго до этого скрылся старый жрец. Я очнулся лишь тогда, когда проход полностью угас.

Я так и не понял тогда, что означали последние слова Учителя, а осмыслить их тогда просто не успел – нужно было самому собираться в дорогу. Теперь, глядя на лежащий внизу город, я, хотя и не осмыслил полностью тот разговор с учителем, но вдруг отчётливо понял, что с завершением судьбы Кувая, начнётся активная реализация моей собственной судьбы, которая, не смотря на определённые трудности, всё же была счастливой.

Что он там говорил о моей собственной игре и каком-то Звере-в-подземелье? Ну, игру я понял, как активное творчество собственной судьбы, причём отлично понимая, что живу я отнюдь не в пустоте и, что судьба моя намертво переплелась с судьбами близких мне людей, да и с судьбой огромной массой других живых существ, о которых я вообще не имел никакого представления. Поэтому, от того, как я сумею реализоваться в этой жизни, будет зависеть, что станется не только с моими близкими, но и мириадами других живых существ, которые, по большому счёту, являются тем, что мы называем Мирозданием.

От осознания чрезвычайной важности моего бытия, в свете реализации неких судьбоносных задач моей жизни, у меня перехватило дух, словно я, сложив крылья, падал с большой высоты. С этой частью слов Странника было более-менее ясно, а вот, что имел в виду Учитель, говоря о каком-то Звере-в-подземелье, я никак не мог разобраться.

Что это за Зверь? Что за подземелье и где оно находится? Что делает Зверь в этом самом подземелье – живёт он там или может быть заточён? Одни вопросы, от которых у меня почему-то по коже пробегал холодок, и ни одного ответа. Согревала лишь надежда, что рано или поздно, я сумею ответить на эти вопросы. В любом случае, в своё время, я всё узнаю, так что нет смысла сейчас ломать голову над этими вопросами.

Я отключился от своих размышлений и стал смотреть на город, который, наконец, соизволил проснуться. На улицах стало оживлённо, однако это оживление мне очень не понравилось. Если обычно с утра улицы заполнялись разномастным ремесленным и торговым людом, вперемешку с хозяйками, спешившими за продуктами, то в это утро на улицах появилось много вооружённых людей, причём, помимо одетых в доспехи воинов, было множество людей в откровенных лохмотьях вооруженных, чем попало, вплоть до остро заточенных кольев. Куда-то исчезла городская стража и мирные горожане, словно город затаился в ожидании грядущих грозных событий, которые, как я знал, были уже не за горами.

Я глядел на этих людей, которые в большинстве своём были просто одураченными пешками в руках невидимого шахматиста, вздумавшего разыграть партию здесь и сейчас. Людей этих шахматисту было, ничуть не жаль. Вина, их, на первый взгляд, была лишь в том, что они своим нежеланием думать и отвечать за свою жизнь, позволили превратить себя в пешек, которыми шахматисты жертвуют в первую очередь. Эта духовная лень, этот отказ от личной ответственности за свою судьбу, превратила их в расходный матерьял, который нужен лишь затем, что бы помочь «сильным» мира сего решить их задачи, после реализации, которых они больше не нужны и могут быть с лёгким сердцем отправленными в небытие.

От осознание этого, в душе моей шевельнулась ярость, которую я, с ощутимым усилием успокоил. Это была ярость вовсе не к этим несчастным людям, обманувшим самих себя, а к тем, кто возомнил себя великими шахматистами, хотя эти несчастные пешки тоже не вызывали у меня сочувствия, тем более, что все они уже обречены. Нет, я испытывал ярость по отношению к тем, кто в этом городе возомнил себя игроками, определив остальным роль пешек.

Эти люди, помимо ярости, вызывали у меня некое омерзение своей явной глупостью. Вздумав поиграть во взрослые игры, эти люди даже не поняли, что они вовсе не игроки, что они, в лучшем случае, просто шахматные фигуры, которые в своём честолюбии даже не определились, кто же из них король. Истинными шахматистами оказались со стороны нашего противника Благие Боги, хозяева Серой империи. С нашей же стороны, игроком был, как стало мне сейчас понятно, Странник, этот удивительный человек, чьё прошлое оставалось для нас, как впрочем, и для него самого во многом загадкой.

Благие Боги, судя по всему, играли белыми фигурами. Об этом можно судить потому, что Серая империя первой вступила в противостояние с империей Повелителей драконов. Не сложно понять, что Странник играл чёрными, причём довольно агрессивно. Своими активными действиями он сумел перехватить инициативу у серых, нанеся несколько серьёзных поражений противнику.

По идее, я, как и все мои друзья, должны были ощущать себя шахматными фигурами, однако у меня по этому поводу не возникло никакой обиды. Да и на кого в этом случае обижаться? Ведь ни на Странника же. Напротив, я был удовлетворён тем, что Странник, начав свою партию, сумел убедить нас, выступающих в роли фигур и пешек, в важности и необходимости каждого из нас, тем самым, придав нам соответствующую важность и необходимость. Мало того, он очень бережно относился к своим фигурам, не пожертвовав до сих пор ни одной из них.

Над столицей возникло и стало нарастать какое-то напряжение, словно над ней собирались грозовые тучи, готовые в любой момент разразиться громами и молниями.

Я прикрыл глаза, включив духовное зрение. При этом город подо мной разительно поменялся. Я увидел пёструю, насыщенную яркими сполохами всех цветов картину, чем-то напоминающую пёстрый ковёр. В эпицентре этой картины выделялось нестерпимо-яркое, пятно Обсерватории, которое яростно пылало ослепительным фиолетово-синем пламенем. Остальная столица, была подёрнута какой-то дымкой, сквозь которую то здесь, то там, прорывались яркие вспышки всех цветов радуги, от кроваво-красных, до мрачно-фиолетовых. От Обсерватории, куда-то в бесконечное пространство во все стороны тянулись золотистые лучи, и было непонятно, излучает ли их сама Обсерватория или она втягивает их в себя.

Я впервые видел это чудо магическим зрением, и оно вызывало в душе моей восторг на гране эйфории. К сожалению, это чувство длилось недолго. Я увидел, что где-то бесконечно далеко отсюда, совершенно другом мире стал открываться проход, и из него, стало изливаться что-то серое, напоминающее дым. Сразу же всё стало понятно – хозяин идёт на помощь своей креатуре. Серая империя начинает вторжение, а то, что я вижу, лишь первая ласточка. Вслед за первым, открылся ещё проход, затем ещё и ещё. Да, Серая империя начала полномасштабное вторжение. Прошло совсем немного времени, и столица оказалась окружённой серым туманом, в результате чего, общие краски столицы поблекли, сполохи стали реже и бледнее, лишь Обсерватория всё так же ярко пылала. Золотые нити, свободно пронзали серый туман, и он, опасливо не приближался к этим нитям.

Я, открыв глаза, вновь взглянул на город. На первый взгляд здесь ничего не изменилось, если не считать, что мятежников, а толпы вооружённых людей на улицах и были мятежниками, заметно прибавилось, кроме того, я обратил внимание на то, что мятежники стали концентрироваться в двух местах столицы – вокруг Обсерватории и вблизи дворца Повелителей драконов.

Для меня было всё предельно ясно. Серые всадники ещё не вошли в пределы нашего мира, но они были готовы в любой момент открыть проходы и начать непосредственное вторжение. Их было так много, и они могли открыть столько проходов, что никаких сил империи Повелителей драконов не хватило бы, объединись даже силы империи и вотчин. Я, в который уже раз убедился в прозорливости Странника и Ляргуса, которые видели спасение этого мира, только в переносе из него Обсерватории. Да, она была лакомой приманкой для Серой империи. Как видно, партнёр по шахматной партии Странника, имея множество пешек и фигур, мало заботился об их сохранности и легко жертвовал ими. Об этом говорили наши последние стычки с серыми всадниками. В этом, я думаю, и заключается слабость Благих Богов.

По всему было видно, что серые чего-то ждут, и это было нам на руку. Опять, уже в который раз, я убедился в прозорливости моих учителей. Странник, Ляргус и Азар рассчитали всё правильно; серые не начнут вторжения, раньше, чем начнётся мятеж, а мятеж не начнётся ранее, чем Кувай встретится с родителями. Всё, конечно, очень рискованно, но всё же это лучший вариант. Кроме того, нам будет гораздо легче уничтожить всех этих пешек серых, а особенно их фигуры.

Нет, я вовсе не был кровожадным, но сейчас руки мои буквально чесались, так хотелось пустить их в ход. Видя всю подлость, всё предательство этих, стыдно сказать, подданных империи, которые за мнимую чечевичную похлёбку продают свою Родину, я готов был залить кровью весь этот город вместе с его обитателями. Что же, раз игра началась, будем играть до конца, и лучше будет, если этот конец будет в нашу пользу.

Я отключился от обычного зрения и стал очень осторожно, что бы, не попусти Творец, он меня не почувствовал, стал настраиваться на Кувая, который, по моим расчётам, должен был уже покинуть Обсерваторию и направляться во дворец повелителей.

Очень скоро я обнаружил его, сидящим в каком-то маленьком кабачке, в полном одиночестве, пившем вино. Ладно, пока моей помощи не требуется. Тот маленький инцидент, который произошёл с ним по дороге, был скорее проверкой, с которой Кувай справился шутя. Я быстро отключился, пока Кувай меня не почувствовал. Ещё не хватало, что бы он почувствовал моё за ним наблюдение. Всё, можно ещё расслабиться примерно на час. Я прикрываю глаза и вновь погружаюсь в свои воспоминания, готовый в любой момент к действию.

7

Вино в этой забегаловке и впрямь оказалось превосходным. Однако, время, как говориться, перед смертью не надышишься. Я встаю, бросаю хозяину на стойку золотую монету, ловя при этом его удивлённый взгляд, и покидаю заведение. На плечи мне уже привычно давит груз доспехов, которые мне всё же пришлось надеть. Всё, настало время аудиенции и больше тянуть нельзя.

Всё так же гулко звучат мои шаги в пустом тоннеле. Прохожу ещё метров триста, и вот, передо мной лестница, которая ведёт прямо к парадному входу во дворец. Будь моя воля, я бы проник во дворец чёрным ходом, но по статусу мне положено являться на встречу с родителями через парадный вход, где меня, скорее всего, и ожидала засада. Не торопясь, время ещё позволяет, я поднимаюсь по лестнице, держа свой шлем на сгибе левой руки, и положа правую руку на эфес меча.

Вот, наконец, и парадный вход дворца повелителей, где меня встречает капитан имперской гвардии. Низко кланяясь, как и положено, при встрече наследника, капитан, человек среднего возраста с длинным шрамом на правой щеке, приглашает меня следовать за ним. Два гвардейца, вооружённых копьями с наконечниками длиною в локоть, несущие караул при входе, отдают мне честь и раскрывают передо мной высокие, украшенные замысловатой резьбой двери, где главными персонажами были драконы. Я иду за своим провожатым, и оказываюсь в роскошном фойе дворца

В первый момент я немного растерялся и даже несколько оробел – такой роскоши и величия, мне до сих пор видеть не приходилось. Передо мной оказалась широкая, не менее десяти метров, лестница, по краям которой стояли гвардейцы в парадных доспехах. Капитан сказал, что мне следует подняться по лестнице, и что меня там встретят, после чего отсалютовал своим мечом и вернулся к исполнению своих обязанностей.

Я, не торопясь, соблюдая достоинство, стал подниматься по ступеням, при этом гвардейцы салютовали мне своими копьями. Наконец, я оказываюсь перед высокими двустворчатыми дверями, сплошь покрытыми позолоченной резьбой всё на туже драконью тему.

Откуда-то появился пожилой статный человек, в роскошной одежде, по-видимому, церемониймейстер, который, низко поклонившись, попросил меня немного обождать, пока он доложит обо мне. Я милостиво согласился, хотя, не имея привычки к таким церемониям, чувствовал себя не в своей тарелке. Придворный скрылся за дверью, а спустя минуту двери широко распахнулись, часовые при дверях сделали копьями на караул, и громкий голос провозгласил:

– Принц Кувай, законный наследник Престола империи Повелителей драконов просит аудиенции у Повелителей.

Спустя минуту тот же голос произнёс:

– Входи сын наш. Мы рады видеть тебя здесь, во дворце твоих предков.

Долгие годы в мечтах я представлял себе эту встречу, но когда она состоялась, растерялся. Это я-то, которому, не смотря на мои молодые годы довелось разговаривать даже с самой Смертью, вдруг оробел, как мальчишка, впервые покинувший дом. На негнущихся ватных ногах я вступил в тронный зал, поразивший меня своими размерами и при этом своей простотой, которая резко контрастировала с роскошью входа во дворец.

Прямо против входа, метрах в пятидесяти от меня возвышались два простых деревянных трона с высокими спинками. Дерево их почернело от времени, а примитивная резьба, скупо украшавшая спинки, говорила об их древности. Тронный зал, поразивший меня своими размерами, был скупо освещён факелами, причём освещены были лишь сами троны и сидящие на них Повелители.

В первый момент мне показалось, что тронный зал пуст, но приглядевшись, я обнаружил возле тронов небольшую группу придворных, среди которых я с удивлением увидел Ляргуса в парадном облачении Верховного жреца империи. Однако на придворных я взглянул лишь мельком – моим вниманием полностью завладели сидящие на троне.

Я сразу же узнал отца, хотя, на мой взгляд, он изрядно постарел. Видимо нелегко ему далось время, прошедшее с нашей последней и единственной встречи. Одетый в парадный чёрный камзол, со знаком Повелителя на груди, он приветливо улыбнулся мне и даже, как мне показалось, ободряюще подмигнул. Я в ответ улыбнулся ему, однако всё моё внимание было привлечено к сидящей на троне Повелительнице – моей матери, которую я видел впервые.

Я не могу передать чувства, которые владели мной в тот момент. Меня буквально разрывало на части между страхом, того, что мать не захочет меня признать и жалостью к этой сильной женщине, которая ради блага империи, ради возможности спасти хотя бы часть своих подданных, вынуждена была долгие годы изображать из себя полубезумную женщину, готовую ради сохранения собственной власти, убить собственного ребёнка.

Моя мать, которую я видел впервые, оказалась высокой красивой женщиной, с царственной осанкой и пронзительным взглядом ярко-голубых глаз. Её густые волосы цвета полированной меди, собранные в высокую причёску, были украшены небольшой бриллиантовой диадемой. Свет факелов отражался в бриллиантах и волосах, причём последние начинали искриться золотистыми искрами, словно посыпанные золотым песком. Такова была моя мать, грозная Повелительница драконов. В первый момент я остолбенело, всматривался в черты лица матери, нарушая принятый этикет, но ничего не мог или не хотел с собой поделать. Особенно привлекли меня её глаза, небесно-голубого цвета, которые были бездонны и буквально затягивали в свою глубину, где время от времени вспыхивали чудные зелёные вспышки. Эти глаза очень напоминали глаза моей Ниннэль, видимо глаза истинных дракониц, а и мать, и жена был именно такими, чем-то схожи.

Видя, что я застыл, как вкопанный в нарушение всех принятых во дворце норм, мне пришёл на помощь Ляргус. Незаметно подойдя сзади, он шепнул мне на ухо, что бы я подошёл к подножию трона, и не доходя трёх шагов, опустился на правое колено, склонил голову и ждал, когда Повелители обратятся к тебе.

Я стряхнул с себя оцепенение и на ватных ногах подошёл к подножию Престолов. Не доходя трёх шагов, я опустился на правое калено и стал ждать, однако голову не опустил и не отрывал взгляда от лица матери моей. Она тоже, словно завороженная моим взглядом, не отрываясь смотрела на меня. Сколько это продолжалось? Не знаю, может миг, а может целую вечность. Создалась парадоксальная ситуация, когда и я, и Повелительница нарушили этикет, который очень почитался в империи, а прервать эту затянувшуюся паузу ни она, ни я не могли, а может быть, просто не хотели. Положение спас Повелитель, произнеся положенную по такому случаю приветственную фразу.

– Мы рады приветствовать тебя в твоём дворце, принц и наследник Кувай, – произнёс Повелитель ритуальную фразу приветствия. – Встань и подойди к руке матери твоей.

Моё оцепенение вмиг сошло с меня, я вновь обрёл возможность здраво поступать, поэтому, встав с колена я подошёл к трону матери с намереньем поцеловать её протянутую мне на встречу руку. Однако здесь произошло новое нарушение этикета, но отнюдь не с моей стороны.

Повелительница, порывисто вскочила со своего трона, шагнула ко мне, затем крепко обняла и расцеловала меня, так что я опять впал в оцепенение. В её поцелуях я почувствовал великое страдание, которое довелось пережить этой сильной женщине, долгие годы разыгрывающей перед всеми свою кровожадность в отношении меня, тем самым, спасая. Помимо этого, я впервые ощутил материнскую любовь, которая обожгла меня до такой степени, что у меня впервые в жизни на глазах выступили слёзы. Вмести с тем, в глубине моей души подняла голову и стала набирать силу лютая ненависть к предателям, из-за которых я был разлучён с родителями, которые спасая меня, долгие годы должны были притворяться безумными злодеями. Я не стал подавлять это чувство, наоборот, я дал ему набрать силы, дабы в нужный момент никакая жалость не смогла бы помешать мне сделать то, что я должен был сделать.

К нашим объятиям присоединился отец, полностью нарушив принятый обычай официальных приёмов в тронном зале. Никто из придворных, даже главный церемониймейстер, не попытались пресечь это нарушение, толи боялись, толи не хотели. Мы довольно долго все трое простояли обнявшись, и даже ненависть, что бурлила во мне, не помешала почувствовать, что наконец-то я обрёл семью, жаль что перед разлукой, которая вполне могла оказаться вечной.

Нас прервали самым неожиданным образом. В зал быстро вошёл тот самый капитан гвардии, который встречал меня у входа во дворец, как оказалось это был командир личной охраны повелителей. Он заявил, что у дворца собралась толпа вооружённых людей во главе с принцем Роггом, которые требуют выдать им меня или мою голову.

При этих словах отец побледнел и глаза его вдруг стали узкими, как я через мгновение понял, что так выражается его крайняя ярость.

– Ублюдок, – процедил сквозь зубы отец. – Хотя он и мой сын, но всё же заслуживает смерти.

– Сколько у нас времени? – спросил отец у капитана.

– Боюсь, что долго нам не продержаться, – печально ответил тот. – Мои гвардейцы готовы погибнуть, но не допустить во дворец этих негодяев и предателей. Их слишком много и мы продержимся минут десять, не больше.

– Но мы же не можем вот так сразу расстаться, даже не поговорив, – сказала мать. – Что же нам делать?

Я видел, что родители мои растеряны и не знают, что делать. Видел, что гвардейцы настроены действительно умереть, но выполнить свой долг до конца, поэтому решил вмешаться.

– Родители мои, я полагаю, что ради нескольких слов не стоит рисковать жизнями преданных людей, – твёрдо заявил я, стараясь не показать бурлящую во мне ярость. – Спасайте верных вам людей, забирайте гвардейцев и уходите в Обсерваторию, а я сам разберусь с мятежниками. Они хотят мою голову. Ну, что же, они её получат, только, что будет дальше, мы ещё посмотрим. Вы же, мои родители, как только люди окажутся в безопасности, прилетайте на утёс Небесной стражи. Там мы сможем поговорить без помех.

Не говоря больше ни слова, я одел свой шлем, и не слушая никаких возражений вышел из тронного зала в сопровождении капитана гвардейцев. Перед выходом я велел капитану снимать всех своих гвардейцев с постов, что бы они могли защитить Повелителей и их свиту пока те будут добираться до Обсерватории. Капитан не стал оспаривать моё решение, отсалютовал мне мечом и отправился собирать своих людей. Я же, опустив глухое забрало шлема, распахнул входную дверь и обнажив меч шагнул на встречу беснующей толпе.

Мятежники, видимо не ожидали от меня такой наглости, поэтому на минуту замешкались. Это было мне на руку; я выигрывал время, давая людям возможность эвакуироваться из дворца. Замешательство врага длилось недолго. Увидев мой отчаянный поступок, они решили, что я морально сломлен и готов сдаться, тем более, что здесь было много арбалетчиков, готовых в любой момент расстрелять меня в упор, не позволив обернуться драконом.

Я решил не разочаровывать предателей в их заблуждении относительно себя. Опустив меч и подняв забрало я подавленно заявил, что готов сдаться, но при условии, что Повелители не пострадают. Они опять растерялись и тем самым подарили мне ещё несколько минут. Наконец, из окружившей меня толпы вышел закованный в полный доспех воин и направился ко мне. Не доходя до меня трёх шагов, он поднял забрало, и передо мной оказался Рогг, собственной персоной.

– Бросай ка свой меч, братец Кувай, и может быть тебе сохранят жизнь, – заявил он с мерзкой улыбочкой на своем, не обделённом красотой лице, на котором предательство уже поставило свою печать.