Последний дракон. Первый шаг в бесконечность

– Кто ты? – напрямую спросил я того, кого считал своим сыном. – Почему ты вселился в тело моего первенца? С какой целью?

Матвей на минуту задумался, причём взгляд его стал опять взглядом древнего мудреца, и взгляд этот буквально лучился силой, которая одновременно была идентична силе серых и в то же время удивительно схожа с Древней силой присущей Страннику. Похоже, я в конец запутался.

– Я тот, кем ты меня считаешь, – задумчиво заговорил Матвей. – Я твой сын и останусь им до конца моего нынешнего воплощения. В меня никто не вселялся, это моё и только моё тело. Кто я такой внутренне, я пока и сам еще не понял, но, думаю, что обязательно пойму в своё время. Ну а цель моего воплощения мне пока ещё не ясна, хотя я чувствую, что я всем вам очень пригожусь. Вот и всё, что я могу сказать, что бы тебе было понятно. Я, конечно, могу сказать и больше, но, боюсь, что ты мало что поймёшь из слов моих.

Ответ сына одновременно удивил меня и возмутил. Он, конечно, очень одарён и развит не по годам, но считать, что я, его отец, настолько не умен, если не сказать, глуп, причём глуп до такой степени, что даже не способен понять пусть даже очень умного, малыша. Я уже было собрался раскрыть рот, что бы прочитать зазнавшемуся сыну отповедь, как Матвей, явно прочитавший мои мысли, снова начал говорить, притом такие вещи, что я от удивления раскрыл рот, да так и просидел, пока тот не кончил говорить.

– Пойми, папа, – извиняющимся тоном заговорил Матвей, даже не скрывая, что свободно читает мои мысли. – Я вовсе не хотел тебя обидеть, тем более ни сколько не сомневаюсь в твоих умственных способностях, просто всё настолько сложно, что я даже не знаю, как тебе объяснить это таким бедным человеческим языком. С одной стороны я результат очень сложных процессов, которые порождают ту или иную личную судьбу человека, а с другой я плод, порождённой твоею судьбой. Проще говоря, я, по сути, являюсь результатом взаимодействия моей личной судьбы, согласно которой я не должен был воплощаться в этом мире в это время; с другой стороны твоя судьба, которая породила нынешнюю ситуацию с тобой, со всеми нами, с этим миром и ещё множеством миров Мироздания, изменила мою личную судьбу. Принятое тобой очень-очень давно одно, скажем так, неосмотрительное решение породило всё то, с чем мы сейчас столкнулись и вынудили меня, изменить собственную судьбу, что бы помочь тебе.

Он задумался, а я сидел, затаив дыхание, боясь прервать его молчание, начиная понимать, кто сейчас передо мной в образе сына.

– Да, я принял это воплощение осмысленно, и Тот, Который решает, милостиво сохранил мне память моих прошлых воплощений, – продолжил Матвей. – Однако это настолько трудно осознать, а воплотился я столь недавно, что до конца осмыслить своё прошлое, а вместе с тем и цель воплощения, я имею в виду, конечно, высшую цель, я пока не успел. Уж больно много суеты в этом мире, которая отрывает человека от дела. Сначала мне пришлось учиться управлять своим телом, затем учиться говорить, плюс эта навязчивая забота обо мне, которая вяжет меня по рукам и ногам…. Короче половину своей короткой жизни я потратил на всякую ерунду, но тут уж, я думаю, ничего не поделаешь. Я очень люблю тебя и маму, и хотел бы многое для вас сделать пока я здесь. Ведь когда я уйду, мне уже будет не до того, что бы осмысливать цель своего воплощения, потому, что там, куда я уйду, суеты будет многократно больше, чем здесь.

Он опять замолчал. Я смотрел на него и видел, что сознанием он сейчас далеко-далеко отсюда. Глаза его всё так же светились мягким нездешним светом, хотя силы поубавилось, видимо этот разговор даётся ему не просто. Мне стало жаль его, моего маленького сына, который, как оказалось, был напрочь лишён детства, в нашем, конечно, понимании. Оказывается всё время младенчества, он был занят тяжким трудом осознания самого себя, спеша полностью вспомнить цель своего воплощения, стараясь быть нам полезным. Мы же смотрели на него как на маленькое, ничего не понимающее существо, за которым нужно ухаживать, заботиться и всему учить, а он в это время делал то, о чём мы, взрослые даже не имеем понятия, а если и имеем, то очень туманное. Меня обдало волной стыда. Как же так, мы, «великие волшебники», так много знающие об окружающем нас Мироздании, пытающиеся разгадывать его тайны, не смогли разглядеть великую тайну, коей являемся мы сами? Мне было стыдно, что мой маленький сын гораздо лучше знает самого себя, чем мы, и, понимая это, всеми силами хочет помочь нам понять, что все тайны Мироздания заключены в каждом из нас, а ни где-то там за тридевять земель и веков.

– Что значат твои слова, о том, что ты скоро собираешься куда-то уходить? – с тревогой спросил я. – Что это, твоё желание или это неизбежность?

– Это значит лишь то, что я скоро оставлю вас с мамой, – печально ответил Матвей. – Хотя я буду очень скучать по всем вам, а особенно по сестрёнке, но мой уход неизбежен, потому что он является одной из ступеней, ведущих к моей цели.

Я понял его, и это понимание лишила меня всякой надежды на то, что он всё-таки передумает со своим уходом. Кроме того, я остро почувствовал скорую разлуку со всеми, кто был мне дорог, ведь надо мною, словно Дамоклов меч, нависала моя судьба, завершить которую я должен был в ближайшее время. Останусь, ли я жив после этого? Кто знает.

– Папа, у тебя всё обойдётся, хотя ты и пройдёшь между смертью и жизнью, как по лезвию ножа, – сказал Матвей, нисколько не скрывая, что читает меня словно открытую книгу. – У тебя очень сильные покровители и преданные друзья, так что мы с тобой ещё встретимся, но это будет очень и очень не скоро. Прежде каждый из нас должен будет сделать много очень важных и смертельно опасных дел, завершая очередной этап своей судьбы.

Я был потрясён и раздавлен прозорливостью сына, который буквально играючи рассказал мне об очень отдалённом будущем. Я тогда, конечно, и представить не мог, насколько это будущее окажется отдалённым.

– Откуда ты всё это знаешь, сынок? – совершенно сбитый с толка, задал я глупый вопрос.

– Не знаю, папа, – просто ответил Матвей. – Не спрашивай меня об этом. Я просто знаю и всё. К сожалению, я не имею права рассказать тебе всё, что я знаю и вижу, это может сыграть с тобой дурную шутку, однако об одном я всё же тебя предупрежу. Довольно скоро ты потеряешь нашу маму, но всё обойдётся благодаря верности твоих друзей. Они спасут её, так, что больше всего на свете цени и береги друзей своих; без них ты вряд ли сможешь сделать и десятую часть того, что ты должен сделать. На этом всё, я умолкаю. Больше о будущем ни слова.

Он замолчал, а в душе моей его слова вызвали ураган чувств. Здесь смешалось всё: любовь к сыну и жене, страх их потерять, горячее чувство к друзьям, ненависть к тем, кто не даёт мне жить так, как я сам хочу. Этот ураган обрушился всей своей мощью на стержень чувства долга, укреплённый волей моей. Тот сначала согнулся, но выдержав первый удар, распрямился, и далее оставался незыблемым до той поры, пока ураган чувств не источил свой потенциал и не превратился, в конце концов, в лёгкий летний ветерок.

Матвей, опять превратился в ребёнка, а я, придя в себя, сделал большой глоток из фляги, который позволил мне окончательно успокоиться.

– Ладно, сынок, – сказал я, полностью успокоившись. – Оставим будущее в покое. А можешь ли ты мне ответить, давно ли ты научился обращаться в дракона, да ещё таким экзотическим способом, как прыгнув с моей спины во время полёта? А так же ответь, если можно, конечно, как ты смог так легко разорвать мои удерживающие заклятия?

– Ну, папа, на эти вопросы ответить легко, – почти сразу ответил Матвей. – Я никогда не учился обращаться в дракона, а просто с самого рождения знал это. Просто я посчитал за лучшее, что бы никто ни знал, что я дракон, Все эти годы я находился под присмотром мамы, тётушек и бабушек, поэтому попробовать обратиться я никак не мог. Сегодня же, когда ты нёс меня сюда, меня что-то толкнуло изнутри – прыгай и обращайся. Этому своему внутреннему голосу я бесконечно доверяю, поэтому незамедлительно последовал его совету, полностью уверенный в том, что у меня всё получится. Так что ты зря так за меня испугался – я никогда не сделаю ничего такого, что навредит мне или моим близким. Ну, а что касается твоего второго вопроса, то это и вовсе просто. Это только тебе и дедушкам кажется, что вы накладываете сильные заклятия. Да, они непреодолимы для слабых, но там, откуда я пришёл, это несерьёзно; я просто не обратил внимания на удерживающее заклятие, кстати, и без него я бы не упал с твоей спины.

Я уже устал удивляться своему сыну, наверно потому, что слишком многим он меня удивил, так что даже способность удивляться у меня несколько притупилась.

– Стоит ли рассказать маме или ещё кому-нибудь, о том, что я здесь узнал? – спросил я сына, что бы знать, как мне вести себя дальше.

– Я бы не хотел, что бы кто-то кроме тебя знал о том, о чём мы с тобой говорили, – сказал Матвей. – Особенно мама, ведь ей ещё предстоит расставание со мной. Пусть лучше это станет для неё сюрпризом.

Я был согласен с ним. Я-то, в какой-то мере, был уже подготовлен к расставанию с ним, тем более что буквально на днях мне предстоит расставание не только с сыном, но и с семьёй, и с друзьями. Кроме того я вообще был привычен к расставаниям, а вот каково Ниннэль будет расставаться с сыном, которого он любит до потери сознания. Да, Матвей, не смотря на малый возраст, был очень тактичным и жалостливым человеком и стремился сделать всё так, что бы матери было легче пережить разлуку с ним.

Пока мы обедал и вели наши разговоры, наступил вечер, когда солнце касается своим нижним краем близкого, изломанного в горах горизонта. Долина погрузилась в мягкий полумрак, который уже не свет, но пока ещё и не тьма, а вершины и облака над ними ярко сияют в лучах заходящего солнца, вступая своими красками, в диапазоне от кроваво-красных и пурпурных, через оранжевые к лимонно-жёлтым, в резкий контраст с фиолетово-синими, вплоть до чёрного, красками долины. Идти в пещеры было уже поздно, поэтому просто решили посидеть у костра. Пока не стемнело, мы натаскали целую гору хвороста, и сидели, прижавшись, друг к другу, глядя, как огонь, получивший новую порцию пищи, с весёлым треском поедает хворост, выбрасывая искры, словно брызги, высоко в темнеющее небо, на котором уж не смело, начали загораться звёзды.

Я вдруг ощутил, что нас с сыном окружили три самые загадочные и, в то же время, самые завораживающие, причём практически для любого человека, стихии, на которые человек может смотреть часами, и при этом ни сколько не уставать. Над нами раскрывалось во всём своём величии и великолепии ночное небо, полное звёзд, которые сияли на небе подобно горсти бриллиантов разной величины, рассыпанных на чёрном бархате ночи. Перед нами плясал в своём вечном загадочном танце огонь, поедая припасённый нами хворост, и плюясь в чёрное небо искрами, чем-то неуловимо схожими со звёздами, но только, увы, живущими по сравнению со звёздами лишь миг, и этим самым схожие с людьми. Ну, а рядом, всего в двух шагах от нас, пел свою вечную песню ручей, сейчас невидимый, но так же способный приковать к себе взгляд человека. Когда окончится ночь, и звёзды погаснут на небосклоне, ручей явится во всей своей красе, что бы мы всегда помнили днём, что существуют звёзды, а ночью своим журчанием напоминать, что наступит день. Вся эта круговерть стихий утверждала закон и внушала нам уверенность, что так будет всегда, пока существует Мироздание. А значит, и все мы будем пребывать в нём всегда, и никто, кроме нас самих, не сможет с нами ничего поделать, а это и есть жизнь вечная, о которой, пожалуй, мечтает каждый человек, хотя и тщательно это скрывает от других.

Матвей сидел возле меня, прижавшись к моему боку, и задумчиво смотрел на огонь. Что он видел в пляске языков пламени? Что грезилось ему в это время? О чём он думал? Всё это осталось для меня загадкой, ибо не было никакой возможности узнать это, а сын молчал. Как-то незаметно он уснул. Я осторожно, что бы ни разбудить, перенёс его в шатёр и уложил спать на приготовленную заранее постель. Сам же я спать не хотел, поэтому вернулся к костру и долго сидел, глядя на угасающее пламя, время от времени, делая глоток из фляги и размышляя. О чём я тогда думал? Хоть реж меня – не знаю, да это и не важно. Важно было то, что я прикоснулся к великой тайне, которая оказалась моим сыном; важно было то, что после близкого знакомства с собственным сыном, я окончательно и бесповоротно принял свою судьбу, потому что он показал мне, как следует принимать собственную судьбу; важен был вот этот костёр, эти звёзды над моей головой, это журчание ручья в темноте, а что случится со мной настолько не важно, что и думать об этом нет смысла.

3

Кувай вернулся из своего путешествия в пещеры каким-то чересчур задумчивым, что на него было совершенно не похоже. Обычно, даже тогда, когда его одолевали проблемы, он бывал, хотя и сосредоточен, но всё же весел. На этот же раз его словно подменили. Приставать с расспросами, у нас было не принято; если захочет, сам скажет, а нет, то, как говориться, на нет и суда нет. Всё это так, но мне его состояние очень не нравилось, тем более перед тем решающим шагом, которым он должен будет завершить свою судьбу. Ведь не от страха же перед возможной гибелью он в таком состоянии.

Как оказалось, его состояние тревожило не только меня. На другой день по возвращению Кувая, ко мне в кабинет, где я разбирал свои бесконечные бумаги по подготовке Сегурии к войне, зашла Ниннэль. Она была очень встревожена состоянием мужа.

– Господин, Азар, – обратилась она ко мне, когда я оторвал своё внимание от бумаг. – Не могли ли вы уделить мне немного времени для важного разговора?

Я тут же отодвинул осточертевшие бумаги в сторону, встал и предложил ей присесть. Я, конечно, в своей жизни мало общался с женщинами, тем более такими яркими, как Ниннэль, но воспитание кое-какое всё же имел. Усадив драконицу и предложив ей кубок вина, от которого она не стала отказываться, я уселся сам и внимательно посмотрел на мою гостью, которая явно была серьёзно чем-то озабочена. Не надо иметь семи пядей во лбу, что бы понять, что её так взволновало. Для того, что бы она немного успокоилась, я не стал спрашивать о причине её визита ко мне (наши с ней занятия по Высокому Искусству обычно проходили позже, ближе к вечеру).

– Я пришла к вам, что бы поговорить о странном состоянии Кувая, – несколько успокоившись, заговорила драконица. – Меня очень тревожит его состояние.

– Меня тоже, Ниннэль, – просто сказал я. – Тем более, что ему очень скоро предстоят серьёзные испытания. Я никак не могу понять, что с ним случилось. Однако не могу же я приставать к нему с расспросами, хотя порой мне кажется, что я так и сделаю, хотя, мне кажется, тебе было бы это сделать сподручней.

– Да, я уже пробовала и так и эдак, – чуть не плача сказала молодая женщина. – Как я только не выпытывала его, всё бесполезно. Нет, он не стал равнодушен ко мне, даже наоборот. Он буквально не отходит от детей, особенно от Матвея, с которым он ведёт долгие беседы, но стоит мне лишь подойти к ним, как они замолкают. Я чувствую, что там, в пещерах у них что-то произошло, а вот что, я никак в толк взять не могу. Нет, я понимаю, что Кувай очень любит детей и ему очень тяжело с ними расставаться. Я понимаю, что у отца с сыном могут быть свои тайны, но не до такой же степени. Иногда я даже жалею, что меня воспитали так, что подслушивание для меня неприемлемо. Стоит мне лишь подступиться к мужу с прямыми расспросами, что с ним произошло, как он или отшучивается, уверяя, что я всё себе выдумала, либо замыкается, ссылается на какие-то срочные дела и старается поскорее уйти.

Закончив говорить, она вдруг заплакала, спрятав лицо в ладони. Плакала она почти беззвучно, лишь вздрагивали её плечи, да время от времени шмыгала носом. Когда она заплакала, я растерялся и не знал, что делать и как успокоить плачущую драконицу. Почему-то мы мужчины плохо переносим слёзы женщин, особенно близких женщин. Я в этом деле не был исключением, поэтому повёл себя так, как ведут себя большинство мужчин, то есть как дурак. Начал говорить, что всё как-нибудь устроится, что причин для слёз пока нет, однако все мои попытки успокоить Ниннэль, вызвали у неё противоположный эффект, она только сильнее плакала. Тогда я решил оставить её в покое, здраво решив, что рано или поздно она сама успокоится. И верно, прошло минут десять, и драконица стала потихоньку успокаиваться. Я подождал ещё, давая ей окончательно прийти в себя, а затем спросил:

– А ты не пробовала расспросить Матвея? – спросил я, – Всё же ты его мать и он вряд ли сможет утаить от тебя чего-нибудь, тем более, что он ещё очень мал.

– Как же не пробовать, пробовала, ответила Ниннэль. – Но он так на меня посмотрел, что больше спрашивать мне не захотелось. Знаешь, я временами боюсь собственного сына, особенно этот его странный мерцающий взгляд полный скрытой силы, как будто на тебя смотрит не малыш, а некий очень могучий старец, который лишь прикидывается маленьким мальчиком. Я много раз просила Кувая прозондировать его сознание, но он наотрез отказывается.

– Почему же ты раньше не рассказала мне об этом? – спросил я, начиная что-то понимать. – Я постарался бы вам помочь, хотя пока не знаю как. Всё же вы с Куваем мне не чужие.

– Не знаю, наверное, я не хотела своими страхами мешать тебе, – просто ответила Ниннэль. А вдруг я сама себе всё это выдумала?

– Знаешь Ниннэль, – сказал я. – Пока я ещё не знаю, что делать, но, мне кажется, скоро я это узнаю. Ты же помнишь, что послезавтра Куваю исполняется тридцать пять лет. Предлагаю собрать пышное застолье, что бы отметить это событие. Соберутся друзья Кувая, все хорошо выпьют, и может быть нам удастся разговорить нашего золотого дракона, тем более, что обстановка будет абсолютно неформальной, а выпитое вино развязывает язык. Как по-другому разговорить Кувая, я просто не представляю. Будем надеяться, что у нас всё получится., тем более, что друзей мы предупредим, да они и сами всё видят.

Ниннэль внимательно выслушала мою речь и согласилась с моими аргументами, тем более что особого выбора у неё и не было. Она ушла от меня несколько успокоенной, а я же, не откладывая дело в долгий ящик, осторожно переговорил с заинтересованными лицами, получив от них полную поддержку.

Стояла прекрасная погода, и, хотя был только апрель, что соответствовало середине весны, погода была по летнему тёплая. Воздух был наполнен ароматом весенних цветов, запахом молодой листвы и, в общем, всем тем, чем пахнет проснувшаяся после зимы природа, тревожа наши чувства, и маня, куда-то за горизонт пробудившимся в нас, в очередной раз, бродяжим духом. В это время, в империи Повелителей драконов, куда, в скором времени, придётся держать путь виновнику нынешнего торжества, ещё лежали сугробы и не редкими были не по весеннему злые, бураны.

Столы, как всегда по случаю хорошей погоды, были накрыты на улице под полотняными навесами. Сегодня в Сегурии мы отмечаем тридцать пятый день рождения Кувая, законного наследника престола империи Повелителей драконов. Столы буквально ломятся от всевозможных закусок и многочисленных бутылей, кувшинов с вином и напитками покрепче. Собралось, похоже, всё взрослое население Сегурии, исключая беженцев. Было много поздравлений, пожеланий и подарков.

Наконец веселие дошло до той точки, когда молодёжь затевает танцы и игры, а более солидные гости разбиваются на группы, для душевных разговоров. За столом именинника собрались все самые близкие Куваю люди. Танцевать никому не хотелось, поэтому мы решили попробовать разговорить Кувая, однако наш план, даже не начав как-то реализовываться, сразу же с треском провалился. Произошло это так.

Мы только что в очередной раз выпили за здоровье Последнего дракона, и только я собрался открыть рот, что бы начать провоцировать Кувая на откровенность, как он сделал жест рукой, призывая всех хранить молчание. Я почувствовал толчок силы и понял, что Кувай вступил с кем-то в ментальную связь. Сам Кувай отрешённо замер, как это всегда бывает при этом виде связи. Нам осталось терпеливо ждать, когда он закончит и поделится с нами, если, конечно, этого пожелает.

Связь продолжалась минут десять, после чего Кувай пришёл в себя, но настроение его разительно поменялось. Если до сеанса связи он, по крайней мере, казался весёлым, то сейчас на его лице отчётливо читалась серьёзная озабоченность. Видимо известия, которые он от кого-то получил, были не из тех, что заставляют радоваться. Мы все ждали, что скажет нам Кувай, давая ему время осмыслить полученные известия, однако Ниннэль, вовсе не склонная к долгим ожиданиям, спросила его, что случилось. Он посмотрел на неё каким-то отрешённым взглядом, затем улыбнулся и заговорил. Я внутренне поблагодарил драконицу, которая своей нетерпеливостью помогла всем нам.

– Друзья, мои, – заговорил Кувай, поставив предварительно защиту от подслушивания. – Только что я получил очень тревожные известия от Кварга. Я не хотел вам до поры о них говорить, что бы ни испортить всем вечер, но вижу, что мои намеренья с треском провалились, благодаря моей нетерпеливой жене. Что же, пусть будет так. В конце концов, кто нам помешает совместить праздник с совещанием.

Он замолчал, поднял свой кубок и предложил тост за скорое будущее, что бы оно было милостиво ко всем нам. Мы дружно поддержали его тост.

– Кварг передаёт, что через трое суток в столице начнётся мятеж против царствующих Повелителей драконов, дабы лишить их власти и призвать на помощь Серую империю, – сказал Кувай, и глаза его полыхнули яростью, от силы которой всем нам стало неуютно за столом. – Организовал подготовку и возглавит мятеж герцог Кейвалл, который состоит начальником охраны в свите моего братца Рогга. Их замысел до безобразия прост. Они хотят сместить моих родителей, и возвести на престол Повелителей драконов Рогга, минуя все тысячелетние установки империи. Заняв престол, Рогг должен будет обратиться к владыкам Серой империи с призывом о помощи и защите от коварной Сегурии. Это послужит формальным поводом для вторжения Серой империи. Боюсь, что у заговорщиков может всё получиться, так как при Повелителях осталась только его личная гвардия, а численность её очень мала. Вряд ли они долго продержатся против толпы всякого сброда, который представляет собой оставшееся население столицы. В большинстве своём, это либо шпионы серых, либо люди, полностью попавшие под влияние идей Серой империи, либо просто воры, убийцы и мародёры.

Кувай сделал паузу, что бы осушить свой кубок и дать нам время поразмыслить об услышанном. Сказать по правде, слова Кувая меня не удивили, примерно это я и ожидал, хотя слышать о том, что в империи нашлось столько предателей, готовых за какие-то свои мелочные интересы отдать на растерзание безжалостному врагу собственную страну, было крайне неприятно, я бы даже сказал противно.

– Мятеж начнётся через трое суток, как раз тогда, когда у меня назначена аудиенция у моей матери, – уже гораздо спокойней, продолжил Кувай, сумевший справиться со своей яростью. – Видимо, они хотят одним ударом убить двух зайцев: покончить с Повелителями и уничтожить меня, хот не думаю, что это у них легко получится. Вот так на сегодняшний день обстоят дела в нашей благословенной империи.

Ну, это, в общем-то, тоже было понятно. Ничего нового враги наши так придумать и не смогли. Однако, из всего сказанного Куваем, сам собой напрашивался вывод, что ему никак не следует отправляться в столицу одному. Значит, теперь нам легче будет переубедить упрямца, это внушало надежду.

– Мало того, – продолжил Кувай. – Отряду Кварга поручено проникнуть на территорию Обсерватории, захватив ворота, через которые туда проходят те, кто должен эвакуироваться вместе с Обсерваторией.

– Ничего себе, – не выдержал я, крайне удивлённый словами Кувая. – По моему это наглость, которая только подтверждает и полностью раскрывает основную цель Серой империи. Получается, что захват столицы им не шибко-то нужен, а главная их цель, из-за чего весь сыр бор и разгорелся, это Обсерватория, как неисчерпаемый источник силы. Однако мне кажется, что у них это вряд ли получится.

– Почему же не получится, друг Азар? – возразил мне Странник. – Я, когда был в Серой империи, много наблюдал за её подданными и понял, что этот народ, сцементированный одной идеей способен ставить перед собой большие задачи и упорным трудом решать их. Даже, если в этот раз Обсерватория и не поддастся, будет ещё множество попыток. Упорства серым не занимать, и рано или поздно, Обсерватория падёт. Так, что мы правильно сделали, что решили помочь Обсерватории, создав ей неприступную ни для кого вотчину. Уверен, что как только Обсерватория буквально выскользнет из рук серых, агрессия против нас прекратится – Серой империи не будет смысла губить своих людей в схватках с нами.

После слов Странника за столом на некоторое время наступило затишье, которое прервал Кувай.

– Друзья мои, – подняв свой кубок, сказал Кувай. – Не забывайте, что мы всё же на моём дне рождения, поэтому предлагаю хорошенько выпить и покушать. Кто знает, удастся ли нам когда-нибудь ещё вот так собраться всем вместе. Поэтому предлагаю все разговоры вести в стиле не совещания, а так, как это принято в застолье. Предлагаю, что бы каждый из вас высказался, что нам теперь делать и как каждый из нас намерен поступить. Прошу, вас, поменьше официоза, и не забывайте выпивать и закусывать.

Все шумно поддержали Последнего дракона. Я распорядился, что бы нам принесли ещё вина и закуски, а когда это было сделано, я, на правах хозяина, наполнил до краёв кубки, затем поднял свой и объявил тост. Тост за всех нас, здесь присутствующих, что бы судьба наша была благосклонна к нам и рано или поздно наступило бы такое время, когда все мы этим же составом соберёмся снова за этим столом. Все с шумным энтузиазмом поддержали мой тост. Когда все выпили и закусили, слово попросил Ляргус.

– Господа, друзья мои, – с лёгкой улыбкой сказал старый жрец, вставая и поднимая свой кубок. – Конечно, мы все должны поддержать Кувая, хотя бы потому, что ту заразу, что свила своё гнездо в самом сердце нашей Родины, нужно уничтожить, и лучше всего это может сделать огонь наших драконов. Да, Кувай, ты вполне можешь в одиночку сжечь столицу, это тебе вполне по силам, но где гарантия, что ни один носитель серой заразы не сможет сбежать. В этом случае он будет разносить заразу по всему миру. Поэтому я предлагаю блокировать столицу, что бы никому не позволить покинуть столицу.

– Но ведь это безумно жестоко не дать людям возможности спастись, – возразила Ниннэль, вскочив со своего места, и как всегда горячась. – Это что же получается, муж мой будет жечь город, а вы, значит, будете поголовно убивать несчастных, которые захотят спастись. Как, по-вашему, это называется?

– В медицине это называется вскрытием гнойника, которое производит хирург, дабы тем самым спасти организм. Потому что, если этого не сделать, начнётся заражение крови и больной умрёт, причём смерть его будет полна страшных мучений, – всё с той же немного грустной улыбкой ответил драконице Ляргус, тоном, каким обычно объяснял очевидные истины несмышлёному ученику. – Таким хирургом в нашем случае является Кувай, а мы все лишь скальпель в его руках, в том числе и ты, дочка. Ведь те люди, которые будут стараться вырваться из обречённого города, все заражены серой немочью, и оставить им жизнь, значит обречь весь наш мир на это смертельно опасное заболевание.

– А откуда известно, что все они заражены? – не сдаваясь, упорствовала Ниннэль. – Возможно, среди них есть и здоровые люди.

– Ты права, наша прекрасная драконица, – ответил Ляргус. – Только здоровые люди, которые ещё остались в столица к моменту, когда начнётся мятеж, будут в Обсерватории или будут туда пробираться, ведь им незачем бежать из города. Те, которые здоровы, давно уже бежали из столицы и укрылись в вотчинах. В городе остались лишь мятежники и предатели мечтающие сдать наш мир Серой империи, которые в случае их победы никого щадить не будут. Не думай, что все мы здесь так любим убивать, но иногда это приходится делать. Когда все будет закончено, попроси мужа, что бы он провёл тебя по мирам, где похозяйничала Серая империя, тогда ты нас поймёшь.

Ниннэль, видимо посрамлённая доводами старого жреца, поубавила свой пыл, а что бы скрыть смущение начала усиленно закусывать, хотя пила мало.

– Я полностью поддерживаю уважаемого Ляргуса, – неожиданно поддержал жреца командир храмовой стражи, который сидел рядом со жрецом, лихо выпивал, не пьянея и, не забывая отдавать должное закуске. – Если при подавлении обычного мятежа достаточно пустить столько крови, что бы запугать и сломить дух мятежников, то в нашем случае всех мятежников надо истребить поголовно, в противном случае мы наживём себе в будущем множество серьёзных проблем. Уж, поверьте моему опыту.

Я был с ним полностью солидарен в этом вопросе, одно лишь было не ясно, как мы успеем перебросить армию Сегурии к столице, ведь для её блокирования потребуется много воинов.

– Осмелюсь спросить тебя, Ляргус, какими силами ты планируешь блокировать все выходы из столицы? – задал я, волновавший мня вопрос. – Ведь времени у нас совсем мало, а переброска войск Сегурии потребует его много.

– А кто говорит, что мы двинем туда войска Сегурии? – вопросом на вопрос ответил жрец. – Мы, конечно, не успеем перебросить войска, да этого и не требуется. Основой моего плана является скрытность. Ведь если мятежники засекут перемещение наших войск, они, скорее всего, отложат сроки мятежа, либо поспешат сделать переворот раньше. И то и другое нам не желательно. Лучший вариант для нас, что бы всё шло так как задумали они, а наше появление в момент, когда начнётся мятеж, должно стать для них полной неожиданностью.

– Всё это так, но какими силами ты намерен осуществить задуманное? – не сдавался я, хотя уже стал догадываться куда клонит мой мудрый Учитель.

– Ты, Азар, наверное, забыл, что я всё ещё Верховный жрец империи, – ответил Ляргус. – Я намерен блокировать столицу силами храмовой стражи. Это вполне им по силам. Как ты, наверное, знаешь, в стене, ограждающей столицу, имеется всего четверо ворот, поэтому перекрыть выход из города не составит труда и не потребует большого количества воинов.