Последний дракон. Первый шаг в бесконечность

Речь Азара не добавила мне оптимизма. Не знаю кому как, а меня вовсе не радовала перспектива застрять здесь на долгие года; я чувствовал, даже знал, что как раз этого-то времени у нас и не будет. Мои мысли, следует сказать, достаточно не весёлые, серьёзно встряхнули меня и я заставил их потечь по другому руслу.

Сразу за Азаром взял слово Яргуст, говоривший с едва сдерживаемой яростью. Мне было понятно его чувство – в этом сражении он потерял много своих, а то о чём он говорил, заставило взглянуть на наше положение с другой, отличной от привычной, точки зрения. Это мне настолько помогло; я вдруг понял, что знаю, как всем нам наилучшим образом выйти из создавшегося положения. Однако это осознание пришло ко мне чуть позже, а сначала речь чёрного дракона меня потрясла.

– А почему, собственно, мы должны их щадить? – начал свою речь с простого, на первый взгляд, вопроса Яргуст. – Разве они бы нас пощадили? По мне так перебить из все до одного и дело с концом. Вы же все видели, что они делают с захваченными ими мирами. Я считаю, что следуя высшей справедливости, их следует безжалостно уничтожать, а не вступать с ними в переговоры. Мои драконы практически восстановили свои силы и готовы выжечь всю эту серую плесень. Я против переговоров. Нам следует, не теряя времени, перебить их всех, пока они ослаблены.

Яргуста горячо поддержал Минг, который заявил, что его демоны буквально рвутся в бой и им очень не нравятся все эти переговоры. Ну, что-то подобного я от него и ожидал, ведь не зря же мы с ним вместе съели не один пуд соли и я знал его, пожалуй, даже лучше, чем самого себя. Поэтому его речь меня не удивила, а вот речь Марка, всегда спокойного, миролюбивого человека, которого я никак не мог заподозрить в кровожадности, буквально поразила меня.

– Друзья мои, – как всегда спокойно, без всяких внешних проявлений эмоций заговорил Марк. – Я сегодня, как и многие из здесь присутствующих, стоял в рядах нашей пехоты и видел с какой яростью, не щадя себя, сражались серые всадники. Я видел искажённые яростью лица, в которых не оставалось ничего человеческого. А эти абсолютно пустые глаза фанатиков, в которых не было даже ненависти к нам, а лишь досада на нас, как неожиданную помеху реализации какой-то их безумной идеи. Когда-то Странник рассказывал об истории его родного мира, где полчища вот таких же фанатиков, только периодически меняющих свою окраску, постоянно развязывали кровопролитные войны, в которых гибли миллионы людей. Остановить этих фанатиков удавалось лишь ценой огромного кровопускания, ибо никакие увещевания и призывы к разуму на них не действовали. Сегодня, глядя на приближающуюся лавину врагов, я очень ясно понял, что мы имеем дело с теми же самыми фанатиками, что когда-то действовали в мире Учителя. Раз так, то почему бы нам не применить уже проверенный способ исцеления от фанатизма. Поэтому я целиком согласен с Яргустом и Мингом, и считаю, что если сейчас мы проявим наш гуманизм, то потом очень дорого за это заплатим. Я и мои пехотинцы готовы взять на себя эту кровь.

Он закончил эту, пожалуй, самую длинную в своей жизни речь, уселся на своё место и залпом осушил свою кружку. Ляргус предложил, что бы ни терять времени, проголосовать. Я согласился и объявил голосование, которое, к сожалению, так и не принесло ответа на вопрос – как нам поступить, голоса распределились поровну, правда я ещё не подал свой голос, а так же командир храмовой стражи, который после того как голоса были подсчитаны обратился к Ляргусу.

– Ваше святейшество, – с поклоном, в котором читалось огромное уважение к старому жрецу, обратился командир лучших в мире воинов. – Дозволено мне будет принять участие в голосовании? Не нарушу ли я в этом случае данную мной присягу?

– Оставь эти формальности, друг мой, – торжественным тоном ответил ему Ляргус. – Что бы ты ни сказал, я знаю, что это будут слова чести.

– В таком случае, я за гуманный вариант решения, сложившейся ситуации, Ваше святейшество, – с поклоном заявил глава храмовников, после чего с достоинством опустился на своё место.

Заявления командира храмовой стражи, застало меня врасплох. Ещё бы, все мы помнили, с какой жестокостью эти воины подавляли мятеж, возникший в столице в день, моего появления на свет, почему-то тогда они даже не думали о гуманности, а убивали направо и налево. Я, конечно, был ему благодарен, ведь его голос решил дело в пользу гуманного выхода из ситуации, но при этом я его не понимал, а я очень не люблю, когда начинаю не понимать собеседника. Однако, сейчас было не время и не место для того что бы задавать вопросы о его мотивах, тем более с моей стороны это было бы верхом неучтивости. Я решил поговорить с этим человеком позже, когда представится случай и если, конечно, он пожелает со мной говорить.

Голос храмовника привёл к тому, что я с чистой совестью смог объявить, что победила гуманная точка зрения, однако это нисколько не продвинуло нас к ответу на вопрос, что же делать дальше.

– Друзья, – обратился я к участникам совещания. – Я жду ваших предложений, что нам делать дальше и как поступить с пленными.

За столом воцарилась унылая тишина; явно никто толком не знал, что нам делать с такой толпой пленных. Ну, разоружить и забрать лошадей, это понятно, а что потом? Оставить их здесь, в надежде что они, лишённые своих магов, будут заперты в этом мире, как в тюрьме? Нет, это не выход. Я вовсе не уверен, что все их маги погибли, тем более Догар, а уж он-то маг не из слабых. Раз так, то они свободно могут послать гонцов в Серую империи, а оттуда пришлют подкрепление, новых магов и оружие. Так что держать такую массу серых, пусть даже временно разоружённых, у самых границ империи Повелителей драконов, по крайней мере, неразумно. Увести их с собой? Но это значит, привести в империю огромное войско серых с их идеологией, когда и без них империя наполнена разного рода сторонниками серых, от попавших в их сети дурачков, до откровенных предателей, наподобие моих братьев, и просто шпионов Серой империи. О том, что бы тащить плоенных в Сегурию, и речи не может быть. Во-первых мы очень тщательно следим, что бы зараза серой немощи не проникла в вотчину Азара, а во-вторых, количество пленных явно превышает численность населения Сегурии.

Вот тут-то я и решил огласить своё предложение, как выйти из сложившейся ситуации. Видя, как приуныли мои товарищи, я взял слово.

– Друзья мои, – заговорил я. – Мне кажется, я нашёл выход. Да, серые непременно сдадутся – у них просто нет другого выхода. Мы их разоружим и заберём лошадей. Заставим похоронить павших, а затем под конвоем отведём их к границе Серой империи, и там, открыв проходы, отпустим их.

Какое-то время за столом царила тишина, потом на меня обрушился шквал вопросов, на которые я по мере возможности постарался ответить.

– Замысел хорош, но только для его реализации нужно знать пути серых, а мы их, к сожалению, не знаем, – первым вступил в обсуждение предложенного мной плана Ляргус. – Ты, что, рассчитываешь, что серые раскроют нам свои пути?

– И, да и нет, – сразу же ответил я. – Я, конечно, не знаю всех их путей, но смею надеяться, что, по крайней мере, один из их путей я знаю. Не зря же я увидел во главе их войска некого Догара, который в своё время открывал проход в мире Джона, что бы забрать остатки отряда, направленного им для захвата раненых Странника, Джона, Марка и Яргуста. Я же не зря проследил их маршрут и оставил в том месте маяк. Так что до этого места я их смогу довести, а там уж Догару придётся самому открывать проход в Серую империю.

– А не случится ли так, что, как только мы отпустим серых, они быстро восстановят свои силы и обрушатся на нас в то время, когда мы будем ещё не готовы? – спросил Азар.

– Ну, это вряд ли, – ответил я. – Они ошеломлены нашим нападением, испуганы и не знают, как им выбраться из ситуации, куда, благодаря нашим действиям, попали. Так или иначе, им потребуется какое-то время, что бы осмыслить происшедшее и сделать выводы, для того, что бы в следующий раз не повторить тех же самых ошибок. Вспомните рейд Учителя и Джона, когда они нагнали на серых такого страха, что они долго не решались проводить какие-либо действия против империи Повелителей драконов, разве что занимались разведкой. Если бы не наши предатели в столице, я думаю, они бы и в этот раз не предприняли бы активных действий. А наши манипуляции с созданием вотчины для Обсерватории? А разгром мною их карательного отряда? Всё это говорит, что наш противник очень озабочен нашей вознёй вокруг Обсерватории, и лишь это заставляет их торопиться, хотя руководят ими отнюдь не глупые люди. После стольких провалов они постараются хорошо подготовиться, поэтому время у нас будет, по крайней мере, до того, как решится моя судьба, а с ней и судьба нашей империи.

Было задано ещё множество вопросов, которые грозили похоронить меня под собой, но в это время явился вестовой, который сообщил, что делегация генералов войска Серой империи просит принять их. Оказывается, пока мы здесь заседали, серые приняли своё решение, и теперь хотят сообщить нам об этом. Наше заседание на этом было окончено – нужно было принять капитуляцию противника, а то, что речь пойдёт именно об этом, я нисколько не сомневался.

– Друзья мои, – сказал я, вставая. – Прекратим до поры нашу дискуссию, а посему примем моё предложение за основу. У нас ещё будет время обсудить детали, а пока, насколько я понимаю, ни у кого нет принципиально новых предложений, прервём наше обсуждение и примем парламентёров. Прошу всех присутствующих оставаться на своих местах, у меня нет от вас секретов. Так же прошу воздержаться от резких заявлений в адрес противника. Особенно это касается тебя, дружище Минг.

Закончив свою речь, я попросил адъютанта, роль которого при мне, как-то сама собой, стала исполнять Ниннэль, пригласить в шатёр парламентёров. Когда они вошли, их оказалось пятеро. Я попросил сидящих напротив меня пересесть, что бы освободить места для парламентёров.

Они покорно прошли к своим местам, заняли их, после чего откинули капюшоны. Прямо против меня оказался Догар, его сопровождали четыре человека с лицами, чем-то напоминающие посмертные маски; настолько они были сухие, что создавалось ощущение, что это действительно маски, а не лица живых людей. Однако это было лишь первое впечатление. Стоило лишь взглянуть им в глаза, как ты помимо воли оказывался, втянут в бешеный круговорот страстей, бушевавших в этих, похожих на живых мертвецов, людях. Тебя охватывали желания, причём желания самой низкой пробы, а от картинок, которые рисовало твоё воображение, было стыдно даже поднимать глаза, словно ты совершил какое-то непотребное действие, за которое до конца дней твоих тебе станет стыдно. Ты стараешься отвести глаза свои, оторвать их от источника мерзости, коим являются глаза сопровождающих Догара людей, но они вновь и вновь притягивают твой взгляд, смотрят в твою душу, пытаясь отыскать в ней некое созвучие страстям, бушующим в душах людей, сопровождающих Догара. Ты с ужасом начинаешь понимать, что если они, эти глаза, найдут в душе твоей хотя бы намёк на некую общность с этими страстями, то ты раз и навсегда пропал; словно ты и не жил вовсе, словно ты не смог ничего понять за свой, пусть очень недолгий, срок жизни своей, словно ты годен лишь на то, что бы быть рабом этого пустого холодного взгляда.

Я встряхнул головой, отгоняя наваждение, навеянное этими глазами, и приступил к переговорам. Голова моя гудела, словно накануне я изрядно перебрал с красным вином. Да, не очень-то приятно иметь дело с этими серыми, будь они неладны.

– Приветствую тебя, Догар, – спокойно произнёс я. – Надеюсь, что вы приняли моё предложение, в противном случае нам не о чем говорить.

– Да, благородный Кувай, – голосом, который казалось, ничего не выражал, ответил Догар. – Мы приняли решение о капитуляции и просим вас проявить милосердие к нашим солдатам, которые лишь выполняли наши приказы. Что касается генералов и офицеров, то вы вправе поступить с ними, как сочтёте нужным.

Он замолчал и опустил свой взгляд на столешницу. Было видно, что его речь далась ему нелегко. Почему-то мне стало жаль его. Он был единственный среди всей делегации, обладающим открытым человеческим взглядом, взглядом проигравшего и очень усталого человека. Я решил поддержать его и предложил ему представить членов его делегации.

– Простите мне мою бестактность, – извиняющимся голосом сказал Догар. – Позвольте представить вам членов нашей делегации. Все они генералы и пользуются полным доверием Благих Богов.

Он начал называть имена и должности своих спутников, которые при этом вставали и кланялись, причём, самое удивительное, лица их превращались в обычные лица очень усталых людей. Не понятно, куда подевались их маски мертвецов, глаза их превращались в обычные глаза много переживших немолодых людей, на которых лежит тяжкий груз ответственности за содеянное. В общем, перед нами оказались обычные люди, потерпевшие поражение. Среди них, помимо Догара, который был во главе войска, присутствовали: его первый заместитель, он же начальник штаба, два генерала командующие соответственно всадниками, лишёнными доспехов и всадниками в тяжёлых доспехах, которых они называли катафракиями. Пятым был генерал, начальник разведки армии. Когда Догар представил его, всегда невозмутимый командир храмовой стражи, саркастически хмыкнул и пробормотал себе под нос, но так, что бы его услышали: « На месте Догара, первое, что бы я сделал, это приказал бы повесить этого негодяя за качество его разведки, а вмести с ним и всех его разведчиков».

Расслышав эту реплику, Догар позволил себе улыбнуться, правда, одними глазами, и ответить храмовнику.

– Доблестный воин, извини, не знаю твоего имени, – сказал Догар, обращаясь к храмовнику. – Я бы так и поступил, но на мою беду, не нашлось в долине ни одного подходящего для этого дерева, а строить виселицу было не с руки. Кроме того, сдаётся мне, что произошедшее – следствие не плохой работы нашей разведки, а скорее высокого уровня вашей. Я внутренне напрягся, услышав эти слова. Явно Догар намекал, что кто-то в из серых работает на нас. Нужно будет предупредить Кварга, что бы и без того осторожный, он был бы ещё осторожней, ведь, судя по Догару, верхушка Серой империи, отнюдь не состоит из тупых фанатиков. Наоборот, глядя на представших перед нами генералов, я видел, что они лишь носили, правда, очень убедительно, маски садистов и примитивных фанатиков, ловко скрывая за ними истинную свою сущность. Однако сейчас нужно было брать переговоры в свои руки.

– Надеюсь, что у господ Догара и начальника храмовой стражи ещё будет время продолжить свою интересную беседу, однако пора перейти к делу, – заговорил я, стараясь придать голосу официальность. – Давайте вернёмся к нашим переговорам. Итак, наши требования следующие: вы сдаёте нам оружие, доспехи и лошадей, а так же всю документацию, казну и снабжение армии. Кроме того вы осуществляете захоронение ваших погибших солдат. С нашей стороны, мы гарантируем всем жизнь, а в дальнейшем возвращение на родину. Если вы принимаете наши условия, мы сейчас же подпишем необходимые бумаги и перейдём к реализации вашей капитуляции. Вам будет позволено воспользоваться услугами наших вестовых для передачи ваших приказов войскам и связи с нами. Прошу всех присутствующих подписать договор; сначала представителями Серой империи, а затем нашей стороной.

Необходимая бумага была заготовлена заранее; писарям осталось только внести имена подписывающих договор и поставить дату. Когда все подписались, сначала Догар и я, а потом все остальные, было подано вино и все мы выпили за успешное окончание переговоров. После этого серые отбыли к своим для организации сдачи в плен, наши командиры тоже отправились в войска для приёма пленных и трофеев, а у меня выдалась свободная минутка, которой я решил воспользоваться для разговора с командиром храмовой стражи.

Когда все стали покидать шатёр, я попросил командира храмовников задержаться для приватного разговора. Имени его я так и не узнал, что поделаешь, законы храмовников, запрещают озвучивать свои имена для непосвящённых, так что имя моего собеседника, скорее всего, знал лишь он сам, да ещё, может быть, Ляргус, который являлся патроном корпуса храмовой стражи. Вообще, этот религиозный орден империи Повелителей драконов был второй, после ордена Обсерватории, загадкой нашей империи. Основанный в глубокой древности, он являлся силой, уравновешивающий силу светской власти, тем самым, придавая устойчивость государству. Вступить в храмовую стражу человеку со стороны было невозможно, из века в век, военная наука передавалась по наследству от отца сыну. За долгие века из ордена, который изначально создавался для охраны храмов империи, он превратился в некую третью силу, уравновешивающую две основных – светскую и духовную власть. Я не знал, будет ли со мной говорить предводитель этого прославленного ордена, но я всё же решил испытать судьбу.

Когда шатёр опустел, я налил два кубка вина, протянул один храмовнику, а второй взял себе.

– Благодарю тебя за то, что ты со своими воинами пришёл к нам на помощь, – произнёс я, поднимая бокал. – Без твоих людей нам бы пришлось плохо. У меня есть к тебе несколько вопросов, и хотел бы услышать твои ответы, если, конечно, мои вопросы не покажутся тебе недопустимыми. Дело в том, что я, как, пожалуй, и все люди империи, не знают, что для вас допустимо, а что нет. Так что если мои вопросы покажутся тебе неуместными или, не дай Бог, оскорбительными, не посчитай это за оскорбление. А теперь давай выпьем и поговорим.

Мы сели за стол и выпили по кубку вина. Лицо моего потенциального собеседника оставалось таким же неподвижным, как обычно, лишь в глазах его я в какое-то мгновение усмотрел искру интереса вперемешку со с трудом сдерживаемым смехом. Несколько минут он молчал, я же терпеливо ждал ответа на мои слова.

– Ты законный наследник трона империи Повелителей драконов, благородный Кувай, – наконец заговорил храмовник, причём голос его разительно отличался от привычного, полного металла голоса, которым он отдавал приказы или докладывал Ляргусу об исполнение очередного задания старого жреца. Теперь это был голос усталого, мудрого человека, который много пожил и много чего видел и готов рассказать об этом несмышлёному подростку, каким, в сущности, в его глазах я и являлся. – Поэтому ты вправе спрашивать меня обо всём, что не является тайной ордена. Если твои вопросы будут касаться наших тайн, я тебе об этом скажу, а что касается случайного оскорбления меня, то, уверяю тебя, это просто невозможно. Так что смело задавай свои вопросы, да плесни ка ещё вина, уж больно оно у господина Азара превосходно.

– Понимаешь, когда ты поддержал идею пленить серых, я очень удивился, – осторожно начал я. – Я-то как раз думал, что ты поддержишь полное уничтожение серых всадников. Ответь мне, почему ты поступил именно так? Ведь, насколько мне известно, из рассказов Азара, Яргуста и Марка, ты с твоими людьми крайне жестоко подавил мятеж в столице, перебив множество людей.

Храмовник на минуту задумался, при этом не спеша, мелкими глотками, явно наслаждаясь букетом, пил из своего кубка вино. Затем с интересом глянул на меня и начал говорить, и чем дальше он говорил, тем больше я поражался тому, насколько мне ещё не хватает наблюдательности, того умения читать в душах людских, как в открытой книге, той уникальной наблюдательности, которой сполна обладали Ляргус и Учитель. Как говориться, ещё учиться и учиться.

– Да, Кувай, – каким-то грустным голосом заговорил храмовник. – Мы тогда крайне жестоко подавили мятеж, как впрочем, и все мятежи до этого. Я тебя прекрасно понимаю; наши действия для тебя, как и для любого человека, наблюдающего за нашими действиями со стороны, могли показаться излишне жестокими, а мы в ваших глазах выглядим этакими мрачными садистами, которым нравится убивать людей. Это мнение справедливо для людей способных видеть лишь внешние проявления тех или иных событий, совершенно не понимая при этом тех внутренних процессов, которые приводят к появлению подобных ситуаций, но для тебя, наследника престола, получившего блестящее образование, дракона и, наконец, неслабого волшебника, это неприлично. Обвинять нас в жестокости, это всё равно, что обвинять скальпель хирурга за то, что он режет плоть живого человека, причиняя ему боль.

Он прервал свой рассказ, что бы промочить горло, я же пристыженно опустил глаза, чувствуя, как краснею от стыда. Он вокруг прав; прежде, чем говорить о жестокости храмовников, следовало хорошенько подумать. Что бы как-то загладить свою оплошность я вновь наполнил наши кубки.

– Пойми, Кувай, – продолжил говорить храмовник. – Ведь все мы, включая и твоих друзей, да и тебя самого, зачастую лишь скальпель в руках великого хирурга, имя которому судьба. Нет, мы вовсе не рабы судьбы, как может показаться. Рабство – удел слабых, а здесь слабых нет. Наша судьба – это наша ответственность за наш выбор. При поверхностном взгляде может показаться, что судьба предписана нам сверху, и нам остается лишь подчиниться ей, но нам ли смотреть поверхностно….

Он прервал свою речь, и надолго задумался. Я же воспользовался образовавшейся паузой, что бы осмыслить услышанное от этого удивительного человека, каким предстал передо мной этот старый командир храмовой стражи. А ведь, правда, если посмотреть в корень, взять хотя бы меня и мою судьбу, то тут же возникает множество вопросов. Кто я творец своей судьбы или раб; навязана ли она мне или я сам её выбрал? На первый взгляд мою судьбу выбрал для меня Ляргус, а я лишь с годами понял и принял её. Но это только на первый взгляд, а если капнуть глубже, то всё далеко не так однозначно.

Я прекрасно знаю, что в пределах Мироздания случайностей нет и быть не может. Случайность – это некое явление, причина которой нам не ясна, однако недостаток наших знаний не может быть поводом для отрицания причины, ибо ни одна форма без причины просто не может быть проявлена. Отсюда не сложно сделать вывод, что и рождение человека, в данном случае меня, было закономерно предопределенно. Кем же? Да многими людьми, причём не только людьми, но и различными вселенскими силами, однако главную скрипку в этом хоре всё же сыграл я в своих прошлых воплощениях. Для того же, что бы я ни считал свою судьбу навязанной мне, и нужно было что бы моя судьба переплелась с множеством людей зачастую даже понятия обо мне не имеющих. Именно для этого нужны были Ляргус и Азар, Яргуст и Марк, Джон и Странник, а так же ещё очень многие люди и даже демоны. Я даже подумал, что и серые всадники тоже помогли мне в этом, и эта мысль не показалась мне лишённой смысла.

– Моя судьба определила моё нынешнее место в этой жизни, только потому, что во множестве моих воплощений, я был воином, причём в каждом из них моё воинское мастерство только повышалось, – продолжил разговор храмовник. – А это значит, что это дело мне нравится. Человеку вообще свойственно стремиться к тому, что ему по душе, и если он исполняет это стремление, он выбирает судьбу, связанную с его наклонностями, ибо это и есть первопричина нашего выбора и дальнейшего построения личной судьбы. Однако не следует думать, что человек, однажды избравший судьбу, навсегда привязан к ней, словно раб. Отнюдь, нет. У человека могут поменяться наклонности, что рано или поздно заставит поменять собственную судьбу, хотя сделать это чертовски трудно, но возможно. Я в своей длинной жизни встречал, по крайней мере, троих, кому удалось поменять собственную судьбу самым кардинальным образом.

Он опять прервал разговор, что бы промочить горло, а меня в это время посетило озарение, словно кто-то внутри меня зажёг светильник – я понял, почему храмовая стража состоит из воинов, лучше которых нет ни в одном из известных нам миров. В страже собрались не случайные люди, а прирождённые воины, которые учились своему мастерству ни одно воплощение, избрав когда-то для себя судьбу воина и до сих пор не разочаровавшиеся до сих пор в своём выборе. Да, таких людей победить невозможно ни оружием, ни волей, и я очень сильно подозреваю, что и магия здесь практически бессильна.

– Однако я что-то разговорился, – продолжил храмовник. – Видимо старею. Нам, как и любому настоящему воину, совсем не по нраву убийство людей, хотя нам частенько приходится этим заниматься, но поверь мне, для нас это грязная, но необходимая работа, которую мы умеем делать лучше многих. Мастерство моих воинов находится на таком уровне, что мы убиваем врагов одним стремительным ударом, причём они умирают практически сразу же, не испытывая ни страха, ни физических страданий.

В это время нас прервали. Пришла Ниннэль, исполняющая при мне роль адъютанта и сообщила, что серые начали сдавать оружие и коней и пока в точности исполняют условия, подписанного ими договора. Поблагодарив и отпустив жену, я повернулся к храмовнику, ожидая продолжения его рассказа.

– Теперь перейдём к ответам на твои вопросы, благородный Кувай, – вновь заговорил командир храмовой стражи. – Когда Верховный жрец империи вызвал нас для подавления мятежа, вспыхнувшего в столице, он поставил перед нами конкретную задачу – максимально быстро прекратить избиение драконов, которое было спровоцировано не очень разумным указом твоих венценосных родителей. Мы всегда рассматривали мятежников не как вооружённого врага, а как некую форму массового безумия, очень заразного, кстати сказать. У нас богатый опыт подавления этой заразы. Тут главное стремительность действий и не жалеть крови. Если сделать всё быстро, будет, конечно, много жертв, но в любом случае гораздо меньше, чем, если не действовать быстро и решительно. Стоит лишь передать инициативу мятежникам, безумие будет охватывать всё больше и больше людей, а подавление мятежа принесёт значительно больше жертв. Совсем другое дело наша схватка с воинами Серой империи. Мятежники покушаются на власть, которой мы вовсе не присягали, и в случае их победы сменится лишь власть, что, в общем-то, ничего принципиально не изменит. Поэтому в этом случае мы выступаем, как хирурги, вернее, как хирургический скальпель в руках духовной власти. В столкновении с воинами Серой империи, мы имеем дело с врагом внешним, в случае победы которого, погибнет само государство, которому мы присягали, а это допустить нельзя. Чувствуешь отличие? Присяга государству, коей является империя Повелителей драконов, вовсе не означает, что мы присягали её светской власти. Поэтому победа мятежников нас не пугает, в этом случае меняются только светские устои, а духовная составляющая государства остаётся прежней. Верховный жрец империи определяет для нас методы подавления народных возмущений. Но серые всадники покушаются вовсе не на светскую власть, они даже могут оставить во главе империи нынешних Повелителей в качестве марионеток. Их замысел гораздо страшнее и не приемлем для нас. Они покушаются на то вечное, чем живёт империя – на её духовность и культуру, а это не допустимо. Вот поэтому мы и выступили на вашей стороне.

Он остановился и залпом выпил свой кубок, который я тут же поспешил снова наполнить.

– Я ответил на первую часть, пусть не высказанного тобой вопроса – почему мы вместе с вами выступили против серых всадников? – продолжил свою речь храмовник. – Теперь постараюсь ответить на вопрос, почему я поддержал пленение вражеской армии. Всё очень просто. Мятежников мы рассматриваем, как некоторую болезнь государства, которую можно вылечить лишь кровопусканий. Поэтому мы их не берём в плен, а избиваем до тех пор, пока они не перестанут безумствовать и разбегутся. При этом мы их не преследуем, давая им возможность спасти свои жизни. Здесь же мы имеем дело с воинами подобными нами и отношение к ним должно быть, как к воинам. Если мы явно одерживаем победу, им надо дать возможность сдастся на нашу милость, а нам следует, проявить великодушие – высшую доблесть любого воина, иначе мы теряем честь и превращаемся в палачей.

Он закончил говорить и стал не спеша пить вино из своего кубка.

– Я тебя понял благородный воин, – с чувством сказал я, и протянул ему руку для рукопожатия. Мы встали, и руки наши заключили крепкое рукопожатие. На душе было легко, как бывает всегда, когда удаётся получить ясный ответ на мучащий тебя вопрос.

Храмовник ушёл к своим, а я вышел из шатра и стал смотреть, что происходит в долине. Дело шло к обеду и жаркое солнце на чистом, ни одного облачка, небе стояло в зените. Было тихо, а может после грохота битвы мне это просто показалось. На душе было одновременно и радостно и тревожно. Радостно от того, что мы всё-таки победили. Это было первое сражение войска Сегурии с войском Серой империи, и оно вселило во всех нас уверенность, что им можно противостоять. Мало того их можно бить. А вот откуда взялась тревога, я сначала не понял, и лишь много позже до моего сознания дошло, что тревога эта связана с неумолимо приближающейся развязкой судьбы моей. В общем-то, я был к ней готов, но это только, в общем. На самом же деле не было в душе моей того спокойствия уверенности, которое обычно присуще окончательно принятому решению.

Нет, головой я всё понимал и даже принимал; нет, я не собирался уклоняться от выполнения моего долга; однако душе моей было наплевать на все мои логические построения, что я сам сотворил и принял свою судьбу, судьбу разрушителя собственной Родины. Ей было жаль этого прекрасного города, в котором мне суждено было воплотиться, ей было жалко его жителей, многие из которых погибнут благодаря, тому, что я принял свою судьбу. Стоп, сказал я сам себе. Прекрати самокапание. Поздно сомневаться и пытаться что-то менять. Смирись с отведённой тебе Высшими Силами ролью, тем более, что ты сам её выбрал. Пусть всё идёт своим путём. У тебя и без этого полно текущих дел. Я подозвал Ниннэль, которая издали, наблюдала за мной, и мы вместе не спеша направились в лагерь нашей пехоты, где происходила сдача оружия и коней.

До лагеря Азара идти было минут тридцать, и это время я решил использовать для разговора с женой. Поговорить было о чём. Как-никак, это был первый выход Ниннэль за пределы Сегурии, да не простой выход, а самый настоящий военный поход. Мне было очень важно послушать её впечатления, пока события ещё свежи, а чувства ещё не улеглись.

Я хотел вывести её на разговор, но так, что бы ни обидеть. Вначале я хотел отругать её за её безумный поступок, когда она ринулась в атаку следом за мной, и чуть было не погибла, попав под отдачу одновременно и моего и Ляргуса магических ударов. Сразу отругать её у меня не вышло – просто не было времени, а сейчас я поостыл, и желание ругать её пропало. Наоборот, мне хотелось, что бы она рассказала о пережитом – это помогло бы ей снять напряжение от полученного ей испуга, а мне лучше понять свою любимую. Я специально шёл медленно, пытаясь протянуть время, и всё никак не мог начать разговор. Может Ниннэль почувствовала мою нерешительность, что, по сути, было очень похожа на трусость, подобно тому, как я вёл себя при нашем с ней знакомстве. Однако с тех пор много воды утекло, у нас уже двое детей, а я по-прежнему робею перед моей женой, особенно в такие вот минуты, когда требуется серьёзный разговор, способный задеть самолюбие жены моей. Не знаю почему, но она сама начала разговор, и повела его так, что наш разговор очень быстро превратился в монолог моей жены.