Последний дракон. Первый шаг в бесконечность

Сделав несколько вялых попыток вернуть себе прежнее мировоззрение, я махнул на это рукой и стал наслаждаться, как оказалось, совершенно незнакомым для меня чувством свободы. С чем его можно было сравнить? Не знаю. Лично у меня сразу же возникла ассоциация с человеком, который так долго носил на спине тяжёлый груз, что совершенно перестал его замечать. И вот, совершенно неожиданно для данного человека, этот груз спадает с него. В первый момент он этого не замечает, продолжая двигаться по инерции, но вдруг с изумлением обнаруживает, что чего-то не хватает, но при этом у него нет чувства потери, а наоборот, он испытывает такую чудесную лёгкость, что кажется способным летать.

В этот момент вас охватывает эйфория, да такая, какую вы, скорее всего, никогда прежде не испытывали. Вам хочется в одно и то же время и смеяться и плакать, да так, что и сам не можешь понять плачешь ли ты от смеха или смеёшься до слёз. Тебе хочется, что бы это состояние никогда не кончалось или, по крайней мере, длилась как можно дольше. Ты готов на всё, что бы сохранить свою внезапно обретённую свободу. Готов драться за неё и даже, если придётся, умереть за неё лишь бы хоть от случая к случаю испытывать это сладостное чувство. И если ты человек, причём не по форме, а по содержанию, ты ни за какие мнимые богатства мира сего не продашь своей свободы.

Эйфория вновь обретённой свободы достигла своей вершины и застыла на этом уровне, не желая ни делаться сильней, ни слабей. Этот уровень вполне устраивал меня и страшило только одно, что это рано или поздно кончится и всё вернётся на круги свои. Я совершенно не ведал, сколько времени будет продолжаться действие на меня волшебного напитка, но всеми фибрами души моей желал, что бы это было как можно дольше.

Вы можете спросить, почему я называю мою свободу вновь обретённой? Просто я знал, хотя сам не знаю, откуда, что свобода всегда жила в душе моей, а волшебный напиток только напомнил мне о её существовании, о котором я, как видно, изрядно позабыл. Тут же возник вопрос, как получилось, что я человек, изначально одарённый Творцом практически неограниченной личной свободой, совершенно забыл о ней? Что привело меня к этому забвению? Как сделать так, что бы после окончания действия напитка, я вновь не забыл о свободе?

Все эти вопросы, не спорю очень важные, в одно мгновение лишили меня эйфории от ощущения внутренней свободы и породили во мне совершенно не характерное для меня чувство обиды. Обида эта отнюдь не была абстрактной, она была очень даже конкретной. Я очень хотел знать, кто всё устроил так, что бы я полностью позабыл о своей свободе, кто превратил меня в послушное, не рассуждающее, а лишь исполняющее приказы существо. Вслед за обидой во мне зашевелился гнев, да такой, какого я до этого никогда не испытывал. Если бы вот прямо сейчас мне указали бы на этого человека, я бы его буквально разорвал на части, таков был мой гнев, сдержать который мне удалось только огромным усилием воли.

– На-ка, выпей ещё, да закуси лепёшками, – заботливо сказала Смерть, увидев, что я пришёл в себя и наливая мне ещё напитка. – Это должно тебя подкрепить, а потом мы тебе кое-что расскажем.

На этот раз я уже не осторожничал, желая вновь испытать эйфорию свободы, однако в этот раз эффект был совершенно другой, хотя качества напитка оставалось без изменения. Вместо эйфории, моя обида достигла такой величины, что казалось, если я сию же минуту не узнаю, кто или что превратило меня в то, кем я стал, то тут же, на этом самом месте помру.

– Ничего ты не помрёшь, во всяком случае, я в этом участвовать не собираюсь, – ворчливо заявила Смерть, ничуть не скрывая, что читает мои мысли. – Ты давай закусывай, а то разговор у нас будет длинным.

Я взял с блюда обычную, на первый взгляд лепёшку и осторожно откусил. Нет, это не было той осторожностью, которую я проявил в отношении напитка, просто я не был голоден. Однако, откусив кусочек, я быстро съел лепёшку, настолько она была вкусна, и потянулся за второй. Вот уж точно, что аппетит приходит во время еды.

Моя прожорливость вызвала у хозяек стола умиление, Жизнь даже украдкой смахнула слезу, а Смерть с издевкой сказала:

– Вот видишь, мой мальчик, ничего страшного с тобой не произошло, а ведь ты даже не попросил меня отведать лепёшку первой. А вот есть всухомятку очень вредно, уж поверь мне, так ты уж запивай лепёшки, ведь тебе их нужно съесть все, а напитка у нас много. -

Лепёшки, которыми меня угощали, были самой вкусной едой в моей жизни. Они буквально таяли во рту, оставляя удивительно приятное послевкусие. В сочетании с волшебным напитком, лепёшки обнаружили в себе очень удивительное свойство. Я съел их почти все, а обычной в таком случае тяжести в желудке не ощущал. Наоборот, я был сыт, и при этом тело моё было на удивление лёгким. Я заметил, что моя недавняя рана на левой руке, которая никак не желала заживать и доставляла мне серьёзное беспокойство, совершенно не напоминала о себе. Из интереса я задрал рукав и увидел, что от раны не осталось и следа, даже не было видно шрама. Рука выглядела так, словно никогда не получала травм. Это, конечно было удивительно, но ещё более удивительно было то, что эти лепёшки в купе с волшебным напитком утоляли голод духовный, который все мы в той или иной мере постоянно испытываем. Обычно мы не замечаем духовного голода, заглушая его суетой, погоней за иллюзорными целями, развратом. Постепенно мы привыкаем не замечать его проявлений. Подумаешь, разучились искренне радоваться жизни; подумаешь, жизнь из радости превратилась в тяжёлую ношу, которую лишь страх смерти заставляет тащить дальше; подумаешь, жизнь потеряла цель, а вместе с ней и смысл.

Сколько я себя знаю, в глубине души моей, постоянно присутствовало чувство некого недовольства собой, недовольства жизнью, а это не позволяло мне по-настоящему радоваться жизни. Оказывается это и были проявления духовного голода, который явился следствием всей моей прошлой жизни, когда я всё время посвящал заботе о собственном теле, удовлетворяя лишь плотские желания. Душа же моя всё это время, не получая пищи, голодала и стала усыхать, подобно тому, как худеет голодающий человек. Поэтому с годами я стал жестоким, высокомерным, мстительным, не знающим пощады к тем, кого считал врагами, человеком – всё это прямое следствие усыхания души.

Так вот, обед, которым накормили меня Великие сёстры, насытил и исцелил не только моё тело, но и впервые в этой жизни утолил мой духовный голод. Закончив трапезу, я ощутил давно забытое, а может быть никогда мной и не испытанное, ощущение полного счастья. Тела своего я не ощущал, его, словно не было вообще, таким оно было лёгким. Впервые за многие годы я не чувствовал усталости, боли в старых и свежих ранах, той тяжести, которая с годами ложится на плечи и с каждым годом делается всё тяжелее и тяжелее. Но это всё было ерундой по сравнению с той великой свободой, которую обрела душа моя, отведав волшебной пищи. В первых ко мне вернулось чувство внутренней свободы, но уже не в форме эйфории, а более ровное и тем самым более устойчивое или надёжное что ли. Во-вторых, в душе моей наступил великий покой, о возможности которого я даже не подозревал. Это не был покой равнодушия, наоборот, гораздо сильнее стало интересовать всё то, что окружало меня, и чего раньше я даже не замечал. Зато исчезли все страхи, что преследуют человека с момента его рождения и до самой смерти, да и сама смерть теперь не вызывала у меня страха. Особенно радовало то, что исчез давящий страх, впитанный мной с молоком матери. Это страх перед Благими Богами, страх перед начальством, страх за свою карьеру и прочее, прочее, прочее…

Одним словом, мне было очень хорошо, и я был счастлив. Кроме того, у меня появилась некая целеустремлённость, то есть жизнь моя опять обрела смысл, который не шёл ни в какое сравнение с моими прежними целями, где на первом месте стояли богатство и карьера, а, следовательно – власть. Нет, я ещё не мог сам себе внятно сформулировать истинную цель моей жизни, но во мне была твёрдая уверенность, что рано или поздно я найду ответ на этот, пожалуй, самый важный вопрос моей жизни.

– А, что же вы? – спросил я сестёр, когда на блюде осталось лишь две лепёшки. – Как-то неудобно получается, я всё съел один.

– Я не голодна, – очень серьёзно ответила Смерть, а Жизнь только сделала жест, что бы я продолжал свою трапезу.

Я не стал просить меня дважды и продолжил поедать лепёшки, запивая их из своего кубка, куда Смерть заботливо подливала искрящейся напиток.

– Теперь, когда ты насытился, пора перейти к серьёзному разговору, – как-то задумчиво заговорила Смерть. – Слушай меня внимательно и запоминай, что всё, услышанное от меня исходит и от Жизни, просто она, в отличие от меня, очень не любит разговаривать. Я постараюсь показать тебе истинное положение дел в Мироздании на данный момент, а уж ты, освобождённый сейчас от иллюзий, сам определишься, на чью сторону встать и что делать. Пойми, мы вовсе не желаем, что бы ты принимал решение под нашим давлением, впрочем, как и под любым внешнем давлением тоже. Мы, как ты уже понял, являемся вселенскими силами, поэтому никогда не выступаем на чьей-либо стороне, а лишь на стороне вселенского равновесия. Сейчас равновесие серьёзно нарушено, и наша задача не позволить этому нарушению достичь той величины, когда в дело вмешается сам Творец. Поэтому мы поддерживаем сейчас тех, кто старается сохранить вселенское равновесие. Так сложилось, что твоя Родина Серая империя, вернее те, кто ей правит, стала причиной нарушения равновесия, поэтому мы сейчас не на вашей стороне, хотя вы для нас так же дороги как могут быть дороги, пусть непутные, но всё же родные дети, для их матерей. Выбор у всех нас невелик: либо твои соотечественники откажутся от пагубного пути, который грозит неминуемой гибелью, если не всех, но уж точно большинства, твоих соотечественников, а вмести с ними и миллионов других людей и не только людей; либо вы измените свой курс, и сами поспособствуете сохранению равновесия. В этом случае пострадают лишь непосредственные виновники.

– Уважаемая, Смерть, – обратился я к моей собеседнице. – Насколько я понимаю, ты, конечно, более заинтересована в первом варианте, ведь, исходя из твоей природы, ты должна быть заинтересована в большом количестве жертв.

Только я закончил говорить, как тут же пожалел о сказанном. Если бы не моё нынешнее состояние внутреннего освобождения, я бы, наверное, умер бы от страха, такое действие произвели эти, на мой взгляд, справедливые слова, на мою собеседницу. Смерть буквально пришла в ярость, её глаза широко раскрылись, и из них на меня глянула бездна, поражая меня леденящим холодом, лишая воли к сопротивлению и затягивая меня в себя. Я умираю, как-то отвлечённо, словно это происходило не со мной, подумал я.

– Остановись, сестра! – услышал я встревоженный возглас Жизни.

Сразу же после этого чувство умирания пропало, а Смерть разразилась гневной тирадой в мой адрес. Не скажу, что это мне понравилось, хотя её слова в отношении моих умственных способностей были полностью справедливы.

– Ты только посмотри на него, сестра, – с возмущением сказала Смерть. – Мы его тут поим, кормим, тратим на него время, а он нам в ответ хамит. Представляешь себе, этот мальчишка считает меня какой-то кровожадной фурией с садистскими наклонностями, будто я только и мечтаю, как бы побольше людей прибрать к себе. У меня, конечно, ангельское терпение, но ведь надо же и меру знать.

– Ты, сестра, сильно преувеличиваешь вину нашего гостя, – примирительно сказала Жизнь. – Он всего лишь смертный человек, который боится тебя, а этот страх и порождает его столь своеобразную логику, которая выводит тебя из себя, хотя я вполне тебя понимаю. Уж не знаю, как бы я повела себя, если бы меня объявили причиной перенаселённости в некоторых местах. Однако простим нашему гостю его бестактность.

Они говорили обо мне, вовсе не обращая на меня никакого внимания, словно меня здесь не было или я был неодушевлённым предметом. С одной стороны это было обидно, но с другой, я чувствовал, что своими словами я чем-то очень разозлил и даже обидел Смерть, хотя и не понимал чем.

– На этот раз я тебя прощаю, – очень серьёзно сказала Смерть. – Что взять с обычного, пусть и изрядно одарённого, но всё же смертного. Сама не знаю, почему смертные так меня бояться? На основании чего появился вывод, что я заинтересована во множестве трупов? Полная глупость. Если люди, вследствие своей греховности, стараются как можно больше истребить себе подобных, то при чём здесь я? Откуда они взяли, что гора зверски убитых на полях бесконечных сражений, которые постоянно ведут меж собой смертные, доставляет мне удовольствие? Вовсе нет.

Её отповедь мне в форме вопросов, заставила меня серьёзно задуматься. Не знаю, толи подействовал волшебный напиток, толи после общения с Великими сёстрами я изменился, но очень быстро в сознании моём довольно ясно проявились ответы на вопросы Смерти.

А ведь действительно, почему в наших бесконечных войнах, которые постоянно ведёт наша империя, захватывая мир за миром, заваливая их штабелями трупов, и при этом мы во всём обвиняем Смерть, ненавидим её и боимся до такой степени, что зачастую превращаемся в некое подобие агрессивного животного с душонкой слизняка. Они неосознанно понимают, что делают нечто непотребное, что когда-нибудь им придётся за всё ответить, но мелкая перепуганная душа их не может взять на себя ответственность за содеянные мерзости и преступления, поэтому они стараются переложить её на кого-либо, а более удобного «козла отпущения», в этом случае, кроме Смерти вряд ли отыщешь. Вот и пошло, смерть лютая, безжалостная, кровожадная, подлая, и так далее и тому подобное. Короче, сами пакостят, а Смерть виновата. Осознав это, я ощутил жгучую волну стыда за свой, как я теперь понял, вопрос.

– Прошу великодушно простить меня за мои неразумные слова, – извинился я перед Смертью. – Я вовсе не хотел вас обидеть. Надеюсь, что вы не станете держать на меня обиду.

– Извинения принимаются, – ворчливо ответила мне Смерть. – Ты, я вижу, всё понял, а обижаться я просто не умею. По крайней мере, никто из тех, кто так считал, не сможет опровергнуть мои слова.

Сказав это, Смерть весело рассмеялась. Я по достоинству оценил её юмор. Действительно, я никогда и ни от кого не слышал, что смерть на него была бы в обиде.

– Ну, ладно, шутки в сторону, – став вдруг серьёзной, сказала Смерть. – Теперь слушай и запоминай, что я сейчас буду тебе говорить. То, что ты услышишь, до поры обязан будешь сохранить в тайне, а что бы никто ни смог бы прочитать твою память, я лично поставлю защиту.

Я почувствовал лёгкий холодный укол, словно ледяная игла вонзилась мне в сердце. После этого Смерть рассказала мне такое, что остатки моего взгляда на прежнее мировоззрение и взгляда на собственную жизнь, разлетелись, как разлетается тополиный пух под порывом летнего ветерка. Все мои заблуждения стали абсолютно понятны, иллюзии со звоном рассыпались, словно разбитое стекло, выбитое мячом хулигана-мальчишки, стало ясно видно, в каком чудовищном обмане прошла моя жизнь и кто является творцом этого обмана. Душу мою накрыла волна обиды, которая очень быстро сменилась лютой ненавистью.

Закончив своё повествование, Смерть, видя моё состояние, предупредила меня, что бы я не горячился, а был предельно осторожен. Только при этих условиях я смогу многое исправить в своей судьбе и принести максимум пользы своей Родине.

– Ну, вот, – сказала, наконец, Смерть. – Всё, что мы с сестрой хотели, мы сказали. Пора прощаться. Теперь, когда твои иллюзии разбиты, ты в состоянии принять самостоятельное решение, как тебе поступить в дальнейшем. Кстати, твои люди, хотя лично и не встречались с нами, однако тоже лишились иллюзий, поэтому ты полностью можешь им доверять. А теперь прощай, тебе сейчас придётся поторопиться во дворец так называемых Благих Богов.

5

Мы с Маргусом сидим в трапезной при обсерватории, пьём вино, закусываем и ведём неспешную беседу, в общем-то, ни о чём; просто, когда всё важное уже сказано, а молча пить не охота, хорошо сидеть вот так, перекидываясь, время от времени, ничего не значащими фразами. В империи всё шло примерно так, как и рассчитывал Учитель. Люди частью бежали из столицы, частью прошли проверку Обсерваторией и теперь ждали условного сигнала, что бы вместе с Обсерваторией навсегда покинуть этот мир. Это были будущие жители новой вотчины, которые несли в себе и должны были сохранить бесценную память Древней крови. Сохранить и пронести через бездну пространства и времени, что бы, когда придёт срок, возродиться этому сказочному миру в новом времени, он возродил бы в себе всё лучшее, что присуще этому миру; миру, где бок о бок с людьми живут драконы и волшебники. Моему родному миру, где я появился на свет, где сделал свои первые шаги, где стал драконом и волшебником, где обрёл верных друзей, готовых за тебя хоть в огонь. Миру, в котором я встретил свою любовь, мою Ниннэль, где появились мои дети. Я не верил, я твёрдо знал, что это непременно будет, хотя не знал когда и где. Я знал, что красота, как и волшебство, бессмертна, бессмертна, как сама любовь, что правит мирами.

Мой мир смертельно болен, и если вовремя не сделать операцию, он умрёт, унося с собой навсегда всё, что я люблю, всё, что мне дорого, всё то, чем являюсь я сам. Я, конечно, не могу сказать наверняка, какая роль отведена мне судьбой в предстоящей операции; являюсь ли я хирургом или всего лишь скальпелем в руке хирурга, да это и не важно. Важно лишь то, что бы пациент, в нашем случае это мир, остался бы живым и по возможности здоровым. Поэтому не играет никакой роли то, кем или чем был ты в этой спасительной операции, главное, что бы она прошла успешно, а ты принял в ней участие. Возможно, если ты хирург, тогда ты сделаешь ещё много подобных операций; возможно, ты сыграешь роль хирургического инструмента, который так же будет участвовать во многих подобных операциях, а может быть, ты станешь всего лишь расходным материалом, и после окончания операции тебя выбросят за ненадобностью. Всё это не важно, важен лишь спасённый мир. Осознание этого легло тяжкой ношей ответственности, которая, скорее всего, раздавила бы меня, но, я постоянно ощущал присутствие друзей, а так же ещё великого множество людей, демонов и других разумных существ, населяющих мир, которые разделили со мной эту тяжесть. Это сделало груз, навалившийся на мои плечи, вполне терпимым.

Завтра мне предстояло идти на встречу с Обсерваторией и я, признаться, изрядно волновался. Нет, я не боялся этой встречи, я переживал совсем по другому поводу. Я просто не представлял себе, каким образом я передам ключи от новой вотчины, если в своё время Обсерватория не допустила меня за заветную дверь, куда ходил Учитель. Мне почему-то плохо представлялось, что такое важное событие, как передача ключей, будет происходить в подземном коридоре. Я постарался отвлечься, справедливо посчитав, что Обсерватория сама решит этот вопрос наилучшим образом. Стало легче, и я позволил себе предаться блаженному отдыху с бокалом прекрасного вина и беседой с интересным человеком, каким был Маргус.

Мы засиделись с Маргусом допоздна, и ушли спать уже далеко за полночь. Спал я без сновидений, словно провалился в глубокую чёрную яму, но проснулся совершенно отдохнувшим, с ясной головой, из которой каким-то таинственным образом исчезли все мои вчерашние сомнения. В душе моей присутствовало чувство твёрдой уверенности, что всё сегодня разрешится самым наилучшим образом.

После лёгкого завтрака мы вместе с Маргусом направились в подземелье Обсерватории. Жрец вызвался меня сопровождать до того места, до которого он будет допущен. Он сказал, что сегодня отменены все проверки кандидатов на переселение вместе с Обсерваторией. Я был с ним полностью согласен – не стоит отвлекать Обсерваторию в такой важный для неё период, как принятие ключей от её нового места обитания.

Путь был недолог и вскоре мы вошли в знакомую дверь, ведущую в подземелье Обсерватории, и стали спускаться вниз. На душе моей было на удивление тихо и спокойно, словно я не шёл на встречу с величайшим чудом нашего мира, а встречался с близким другом, с которым расстался лишь вчера.

Наконец мы в том самом коридоре, который вёл ко второй двери, за которую в прошлый раз ушёл Учитель. Не останавливаясь, я пошёл вперёд так, словно мне приходилось ходить здесь каждый день. Маргус шёл рядом справа от меня. Шли мы молча, любые слова в этом месте казались неуместными. Где-то на середине коридора, отстал Маргус, и я пошёл дальше в одиночестве. Ключ и заклятие перемещения, что я хранил в своём сознании, вдруг начали пульсировать, хотя раньше я их просто не ощущал. Я расценил это, как настройку меня на Обсерваторию, что бы мы могли общаться на одной частоте.

Как-то незаметно для себя самого я оказался перед дверью и с замиранием сердца взялся за ручку. Что ждёт меня за этой дверью, за которой ещё никто из людей, за исключением Учителя, никогда не бывал?

Дверь открылась на удивление легко, как-то сама собой. Я, сделав глубокий вдох, шагнул через порог. Передо мной ярко сиял мерцающим сине-зелёный столб, толи пламени толи, просто какой-то энергии, природа которой мне показалась знакомой. В любом случае это не был огонь, потому что тепла от него не чувствовалось.

Что мне делать дальше я не знал, но тут во мне зазвучал голос. Голос был доброжелателен, я бы даже сказал, что он был мягким и ласковым, если бы он буквально не излучал силу. Сила эта показалась мне настолько знакомый, что в первый момент я даже опешил. Если я не ошибаюсь, эта же сила была присуща и моему Учителю. Значит, выходит, что Странник приходится по силе роднёй Обсерватории. Вот это да! Голос ненавязчиво предложил мне вступить в силовой столб, что я, не секунду не колеблясь, и сделал.

Чем-то силовой столб Обсерватории напоминал мне открытый проход, с одной лишь разницей, что проход можно было открыть и удерживать лишь на очень незначительное время, а здесь он был открыт постоянно. Кроме того, открывая проход, я всегда имел представление о том, куда он ведёт, а здесь было совершенно неизвестно куда он тебя утащит, стоит только вступить в него. Всё было так, однако это нисколько не повлияло на мою решимость воспользоваться столь любезным предложением Обсерватории, пусть, даже если силовой поток уведёт меня за пределы мироздания.

Я сделал шаг, погружаясь в сияющий поток силы, и тут же обнаружил ещё одно отличие от обычного прохода. Если обычный проход требовал от ходящего-по-мирам усилий собственных ног, здесь от меня ничего не требовалось и, как я догадывался, ничего и не зависело. Поток силы, подобно горной реке, просто подхватил меня и с непредставимой скоростью куда-то потащил. Это было так неожиданно, что сначала я несколько растерялся и попробовал сопротивляться, но из этого ничего путного не вышло. С таким же успехом можно было попытаться руками остановить горный обвал, скорость только увеличилась. Я взял себя в руки и полностью доверился силе Обсерватории, тем более что полёт стал сопровождаться очень яркими видениями, которые ужасно меня заинтересовали. Я так увлёкся, осмысливая информацию этих видений, что совсем перестал ощущать невероятную скорость, с которой меня куда-то увлекал поток силы Обсерватории.

Я видел странные пейзажи, о самой возможности существования подобных ещё мгновение назад даже не мог бы помыслить, а если кто-то попытался бы рассказать, что такое бывает, ни за что бы не поверил. Я видел множество живых существ самого невероятного облика, чьи имена были для меня тайной за семью печатями. А ещё всю дорогу я видел Богов, которые на некотором расстоянии сопровождали мой полёт.

Откуда я знал, что гигантские светящиеся человекоподобные фигуры с огромными, сверкающими всеми цветами радуги крыльями, были Богами? Не знаю. Хотя я, конечно, в своей ещё очень короткой жизни, ни разу не встречал Богов, я почему-то был абсолютно уверен, что это именно Боги. Они ненавязчиво сопровождали меня, и от них исходила спокойная сила, которой я полностью доверился и отдался, позволяя нести меня к той цели, которую определили для меня эти существа; существа столь могучие, что их не мог вместить ни один из миров мироздания.

Сколько продолжался полёт, я не знаю. Может быть, он длился одно мгновение, а может, продолжался целую вечность. Во всяком случае, мне он показался очень долгим, словно я за этот полёт прожил целую жизнь. Однако, как и всё в мироздании имеет конец, так же кончился и мой бесконечный полёт. Я оказался в очень странном месте, описать которое я, честно сказать, вряд ли могу. Здесь было много света, причём не того привычного для нас света, что воспринимаем мы своим телесным зрением, а света, который не слепил, не отбрасывал тени и воспринимался мной как некое живое, очень мудрое и в то же время любящее меня существо. Любовь, что изливал на меня этот свет, а может быть это сама любовь, излучала свет, не знаю, заполнила каждую мою клеточку, вытесняя из души остатки страхов, сомнений, каких-то застарелых обид. Пропало даже чувство душевной тяжести от недавнего осознания безмерной ответственности, которая легла на меня. Мне было на удивление легко и свободно, словно я очень долго нёс на плечах тяжеленую ношу и вдруг кто-то очень милосердно освободил меня от этой ноши. Сознание моё, свободное от необходимости быть всегда начеку, стало настолько быстрым, что я практически сразу же осознавал любую информацию, которая в этот миг обрушилась на меня подобно пресловутому девятому валу, грозя похоронить меня под собой.

Спустя какую-то долю мгновения я понял, что этот вал информации, всего на всего мысли Богов, которые после того, как мы достигли этого места, окружили меня плотным кольцом, расположившись метрах в трёх от меня. Они были совершенно открыты и даже не думали как-то скрывать от меня свои мысли. Я был поражён скорости и объёму их мышления, которые казались мне просто фантастичными. Только сейчас я смог оценить насколько они велики, но не только своим сознанием, но и телом. Я, по человеческим меркам был достаточно высок, однако по сравнению с окружившими меня мерцающими перламутровым цветом фигурами, которым я был по пояс, выглядел маленьким ребёнком, который только-только научился самостоятельно ходить. Их великолепные крылья, сложенные за спиной касались той субстанции, на которую все мы опирались. Именно субстанции, потому что назвать то, на чём я стоял землёй, язык не поворачивался. От них исходила сила спокойной уверенности, но, что самое удивительное, она не вызывала у меня ощущения какого-то их превосходства, я уж не говорю об ощущении угрозы с их стороны. Нет, от нах исходила по отношению ко мне доброжелательность, я бы даже сказал любовь.

Всё было хорошо, я стоял в окружении высоких светящихся крылатых существ, которых я упорно продолжал именовать для себя Богами, однако я понимал, что всё это лишь подготовка к главному, зачем я был сюда допущен. Я почему-то был твёрдо уверен, что эти Боги, которые, конечно, выполняют при Обсерватории свою важную миссию, однако не они были здесь главными, а были, скорее всего, высокопоставленными слугами. Тот же, кто был здесь самым главным, с любовью и интересом приглядывался ко мне, ожидая какого-то, только ему известного, момента, что бы начать со мной разговор. Я терпеливо ждал, когда хозяин этого места соизволит начать разговор и, наконец, дождался.

– Я рад тебя видеть, ученик нашего потерянного и вновь обретённого брата, – зазвучал во мне спокойный, немного усталый голос, исполненный силы. – Вы со Странником всё сделали для того, что бы перенести Обсерваторию в новое место и тем самым лишить Серую империю стимула нападать на ваш мир. Я поздравляю и благодарю всех вас от имени моего народа. Ты готов передать ключи от вотчины?

– Да, – коротко ответил я и раскрыл ментальный тайник, где до этого времени хранились ключи.

Всё произошло практически мгновенно. Я почувствовал лёгкое, на самой грани чувствительности, прикосновение и сразу же ощутил, что ключей у меня больше нет.

– Теперь между нами установилась тонкая связь, – вновь заговорил голос. – Как только ты произнесёшь заклятие, Обсерватория в тот же миг будет перенесена на новое место. Вместе с ней будут перенесены и те подданные вашей империи, которые пройдут отбор. Это, по замыслу Странника позволит сохранить самую душу империи, её знания и культуру. Пройдут многие века, даже тысячелетия, ваш мир изменится, его будут населять совершенно другие народы, но Древняя кровь империи Повелителей драконов не исчезнет с лица мира. Да, она будет сильно разбавлена, свежей кровью новых народов, люди забудут о том, что когда-то существовала великая империя, где драконы и волшебники мирно уживались с обычными людьми. Но каждый, в ком сохраниться хотя бы мельчайшая частица Древней крови, будет нести в себе память об этой империи. Память, о которой он сам даже не будет догадываться, но которая будет тревожить его по ночам волшебными снами полными чудес, наполненных душевным млением; снами, где он будет видеть себя в прекрасном древнем городе полном красивых домов, похожих на дворцы, где на мощеных булыжником улицах можно встретить закованных в блестящие доспехи стражников или запросто может встретиться с самым настоящим волшебником, а если задрать голову к небу, то вполне можно рассмотреть парящего в синеве дракона. Просыпаются эти люди уже не теми, какими засыпали. В их душах навсегда поселяется непонятная тоска пополам с чувством ожидания чего-то чудесного, что вот-вот должно произойти. А ещё у большинства этих людей появится твёрдая надежда, граничащая порой с твёрдой уверенностью, что когда-нибудь он непременно найдёт дорогу в эту чудесную страну. Самые нетерпеливые из них навсегда покинут дом и всю жизнь будут бродить по миру, а если повезёт, то и по мирам, в поисках потерянного рая. Некоторым повезёт и где-то в бесконечных складках времени они найдут империю и тем самым вспомнят всё и обретут самих себя. Другие, не столь нетерпеливые, напишут множество волшебных сказок, в которых будут представлены простые люди и волшебники, драконы и демоны. В этих сказках добро будет постоянно бороться со злом, поочерёдно превращаясь в свою противоположность; смерть будет шествовать за ручку с жизнью; в них великий патриотизм и самоотречение будут соседствовать с самой низкой подлостью; великая любовь и мужская дружба будет идти рука об руку с чёрным предательством. Эти сказки будут волновать тех, у кого в крови осталась хоть самая малая искра древней крови. Придёт время, когда всех носителей Древней крови призовёт к себе то место, на котором сейчас находится Обсерватория и со всех сторон они соберутся туда, где сейчас красуется ваша столица. Это будет означать, что великое заклятие, созданное вами, завершает свою работу и пришло время возвращения Обсерватории, а вместе с ней и возрождение империи Повелителей драконов.