Второй

– Не могли раньше собраться… – пробормотал Тимур себе под нос, быстрым шагом преодолевая ступени к возвышению, неловко, с опасным зазором, растолкавшему в стороны простые трибуны. Крайне недовольный и мрачный Маг упал на трон, обречённо хватаясь за голову, будто прикрываясь ей от происходящего.

О Вениамине любезные устроители не забыли: выставили кресло. Рядом с вычурным резным троном кресло казалось бедным родственником, выведенным в свет. Не забыли и на том спасибо. Даже подушку подложили на сидение. Сидеть долго, до ночи, подушка не лишняя мелочь. На троне, кстати, никаких поблажек.

Тимур не ёрзал, но скорее из-за необходимости держать лицо, нежели по другим причинам. Неподвижность к лицу начальственным лицам.

Вениамин благодушно прошёл за Магом и устроился на кресле, вытянув на подлокотниках руки с расслабленно висящими кистями.

Трибуны споро заполнялись. В сущности, раздражение Мага было беспочвенным. Уже нашлись и любители первых рядов, воодушевлённые и оживлённые как максимум раза три в году.

Мест для сидения традиционно не хватало. Тут тоже ничего не поделаешь – желающих постоянно находилось больше, чем удавалось предусмотреть, всегда оставались так называемые стоящие, которых не любят возить в общественном транспорте.

Тимуру пришлось встать. Хотя пришлось не то слово. Сидеть на узком деревянном троне с выпуклыми резными деталями в спинке – упражнение для мазохистов. Тимура в пылкой речи могли величать садистом, но мазохистом… нет, такого случая не было.

Маг хмуро вышел к краю спортивной площадки, с должным вниманием оглядывая трибуны. Для удобства мероприятия площадку немного присыпали белым песком, чтобы участники не сильно пачкались и имели доступ к стихии под ногами. В основном второе.

Тимур должен был произнести вступительную речь, и Вениамин видел, что он намеревался как всегда сделать всё, что положено, в обратном случае ведь вообще и не имелось смысла приходить. Если появление Третьего вселяло в Вениамина тонкое душевное удовольствие, пускай не избавленное от волнения, то Маг наоборот злился. А тут ещё участников больше, чем зрителей на трибунах. Это было выше его сил.

– Начнём турнир! – скупо выжал из себя Тимур и с видом так и говорящим, что это большее, на что собравшиеся могут рассчитывать, вернулся на место, доверив остальные объявления специально назначенному старику из храмовых, обладателю высокого и далеко слышного голоса.

Худой как щепка старичок засеменил к краю поля, занимая место Тимура.

– Профессиональную часть соревнования открывают: начальник охранного отряда Прохор и его помощник Сергей! – возвестил сухонький лысый дед высоким детским голоском. От радости соучастия в молодёжном развлечении он весь улыбался – не только беззубым ртом, но и щёлками глаз.

Прохор и его помощник вышли на площадку из наспех возведённого амбарчика, призванного сохранять интригу. Прохор командирски кивнул Сергею отправляться на противоположный конец площадки.

Другой старичок, в такой же хламиде застирано голубого колера в контраст к глашатаю был жизнерадостно пухл, как игрушечный пупс. Он поднял колотушку и легонько ударил в крашенный красный таз. Как ни странно, Стахий не позволял использовать настоящие гонги, пока Третий не найдётся.

– Жаль, он не с нами, – заметил Вениамин, чуть открывая губы и не глядя на Мага. – Ему бы здесь понравилось.

Трибуны зааплодировали и приветственно завизжали. Тимур сморщился, как от зубной боли, пытаясь затянуть голову в плечи, как черепаха в панцирь.

– Сюда нет смысла являться больше одного раза.

– Почему? – удивился Вениамин, всё же взглянув на него.

– Прохор победит, – объяснился Маг. – Он побеждает каждый год, восемь лет подряд. Когда нет интриги, нет смысла в соревновании.

– Но не будет же он всегда побеждать, – не сдавался Вениамин. – Он очень уверен в себе, даже не рассчитывает, что может наткнуться на равного…

– Не наткнётся, – уверенно заявил Тимур. – Он дубль, огонь и воздух. В их отряде есть пара талантливых «Серёж», но они будут уступать ему просто потому, что он дубль.

– Почему «дубль»? – вздохнул Вениамин, отказавшись от спора. – Тогда уж какой-нибудь «квадрат»…

– Не бери в голову, – фыркнул маг. – Какие-нибудь дурачки придумали.

Прохор дал Сергею возможность сделать первый выпад. Через площадку пронёсся завихряющийся залп огня, а по трибунам прокатилось восхищённое «уааааа!»

Прохор стоял выпрямившись, выставив немного вперёд правую ногу и свободно опустив руки.

Веня поморщился. Ему сегодня не нравился огонь, а ещё ему не нравилась самоуверенность Прохора. В его среде такая самоуверенность была непозволительна. Будешь кичиться с нежитью, узнаешь, как больно она кусается.

Конечно, всё зависит от обстоятельств. Это ведь честный турнир.

Зрители думали, что равнодушное выражение лица Сергея признак его собранности, на самом же деле он просто знал, что не выиграет. Бедняга. Ему, пожалуй, было сложнее всех – второе лицо по статусу после Прохора, Прохор вдобавок его непосредственное начальство, что не так сделаешь, влетит по полной. Вдобавок остальное войско смотрит. Для Сергея состязание было геморроем в духе годового отчёта.

Он молниеносно осыпал начальника длинными огненными стрелами, такими ничего не стоит крепость разгромить. Если в живое попадёт – гарантирован ожог восьмидесяти процентов кожного покрова, очень больно. А Прохор останавливал атаку за атакой, выставив вперёд раскрытую ладонь и не прибегая к зрелищности. Ну да, успеется. Ему ведь до конца соревнования торчать на арене, давал Сергею показать себя. Трёх минут по его мнению было достаточно.

Прохор с силой вывел вперёд незадействованную до сих пор руку. Сначала с неё слетела маленькая искра, плавно крутящаяся бенгальским огнём. Трибуны замерли, потому как только того и ждали. Лица вытянулись от напряжения, ожидая, что будет.

Сергей в ужасе расширил глаза и спешно попятился.

Искра полыхнула, заполняя собой мир. Воющий огонь нёсся вширь, вверх, повсюду, заполняя воздух, по-сатанински лютуя и оглушая, будто вырвался из пекла, где черти жарят грешников.

Вениамин дёрнулся назад, едва не кувыркнувшись с помоста. Тимур вовремя схватил его за запястье, выдёргивая обратно на помост вместе с креслом.

– …еть! – услышал Вениамин, когда вернулся слух.

Тимур немного злился.

Трибуны ревели и прыгали. Раздались первые заразительные аплодисменты.

В известном смысле Прохор выручил помощника. Такой яростной силе смог бы противостоять лишь изощрённейший маг или сам Третий. Сергей сохранил авторитет, но получил пару ожогов. Как и первые ряды. Сергею-то что, он привычный, успел принять меры предосторожности перед погружением в огненный ад. Захар на него даже внимания не обратил, сразу побежал к зрителям. Этого старика Веня знал – он очень выручил его в тот сложный период, когда у него росли жабры. Веня всегда держал в квартире баночку с его чудодейственной мазью.

Сергей ошеломлённо выполз из угла для церемониального рукопожатия с победителем.

Сижу в первом ряду, грызу крошечное яблоко в карамели, вкусненькое – не помню, когда в последний раз ела, еда стала больше развлечением, чем необходимостью. Не сразу обращаю внимание на искорку, обращающуюся в трёхэтажный выхлоп огня. А, подумаешь, что со мной станется, главное, чтобы карамель не поплыла.

Меня больше не беспокоит многоголосье в голове, но я так к нему привыкла, что уже жду что-то вроде: «Что ты делаешь?!! Уйди из первого ряда!!! Тебя же обнаружат!!!»

Никуда не пойду. Пускай обнаружат. Только бы признали. Адепты с обеих сторон испуганно падают на выструганный деревянный пол. Откусываю ещё один кусочек от яблока.

В общем ажиотаже тайком поглядываю на помост. Оба сидят там, оба недовольны. Вене неприятен огонь, Тимуру – люди.

Тянет к ним… Необычное чувство, ему нет места в стандартном диапазоне эмоций. Что это такое вообще – до дрожи, до слёз, до трясущихся рук хотеть сблизиться и тереться, тереться…так ведь кошки делают. Голодные до озабоченности кошки. Да я бы… как будто и лизнуть не отказалась…

Нелепая мысль вынуждает захихикать. Воображение услужливо подсовывает картинку: поднимаюсь на помост с серьёзным выражением лица. Тимур вскидывает глаза, ожидая услышать важную новость. С пущей серьёзностью склоняюсь к его уху. Он придвигается, думая, что это должно быть очень важно. И тут я, скорее по-собачьи, чем по-кошачьи прохожусь по его щеке липким от карамели языком.

Когда Захар подбегает осведомиться, кому нужна помощь, я смеюсь. Кто-то сообщает лекарю, что на ряду все целы, и он удивлённо возвращается на своё место, к стенке у амбара. Прохор тоже удивлён, но такие мелочи его сейчас не беспокоят.

Яблоко кончилось. Мне до сих пор смешно. Нечем заняться и смешно. Импульс слишком силён, чтобы сдержаться.

За всё детство я никого намеренно не разыгрывала и не устраивала пакостей, чтобы в девятнадцать лет выяснить о себе удивительную вещь – я ипостась трикстера. Безделье и собственный смех могут толкнуть меня на трюк, а в трюке важно не попасться. Да. Втайне я рассчитывала, что меня обнаружат, и я смогу сегодня же потереться о кого надо. Задняя мысль толкала изобрести что-то изящное. Я ещё тихонько посмеялась, отшлифовывая про себя план. Какой-то Прохор слишком самоуверенный. Это будет ему урок.

Место Сергея занимает Игорь, тот самый, Игорь моей подруги. Он её ещё не знает, а я уже определила ему пару. Какой я прекрасный правитель, пусть на первый взгляд и кажется, что тиран. Вот так встать сейчас, выйти прямо на арену и заявить ему бескомпромиссно: «Ты женишься на моей подруге. Я вас потом познакомлю, когда сама с ней познакомлюсь».

Снова смеюсь. Идея мне нравится, но она не изящна, пахнет доморощенной наглостью. Изящество рождается со временем. Надо подождать.

Всполохи из рук Игоря имеют благородный синеватый оттенок. Мне нравится. Хочется прыгать и плясать и, конечно, смеяться. Это из-за Игоря. Когда вижу, что адепт хорош в своём деле, впадаю в приподнято-истерическое состояние.

Прохор совершает нетипичный для огня пас – воздух. Игоря швыряет на спину. По правилам поражение.

На мой вкус состязанию не хватает динамики. Но я жду, жду отмеренного момента, а пока веселю себя сама. Хорошо, что вокруг все так взбудоражены, а то какие трюки, когда проржала как дурочка до самого момента «икс».

Наконец, решаю, что можно.

Прохор разделал под орех четырнадцать соперников и в хорошем настроении многозначно поглядывал на Алмаз.

Что же станется с бедняжками-жрицами, когда они узнают про меня.

На арену робко выходит новичок. Вряд ли кто-то кроме него и меня считает этот момент чем-то примечательным.

Парень предпринимает первую попытку нападения. Прохор традиционно позволяет сопернику показать, на что тот способен. Ну как же, где ж ещё как ни на турнире ознакомиться с потенциалом личного состава, основную-то работу мы замечательно игнорируем.

Всполох рассеян, не достаёт концентрации и силы. Если б я со своей силой выдала такую туфту, сейчас бы все горели.

Будешь должен, парень.

Прохор совершенно не впечатлён. Он не даёт парню шанса показать что-то путное, он бьёт. Не сильно, но чтоб хватило.

Мой час. Направляю ватные руки застывшего паренька, складывая из них защитный пас, вкладываю в свой инструмент немножко силы.

В воцарившейся поражённой тишине приходится кусать губы, чтобы не заржать вызывающе в голос.

Надо было видеть выражение лица Прохора.

Паренёк, моё послушное буратино, ничего не соображал на нервной почве. Даже не понял, что сделал, и самое главное, что ничего не сделал.

Прохор недоволен. Он соединяет вертушку из огня и воздуха. Прибить что ли решил выскочку?

Ну, Прохор, нас таким не удивить.

Вертушка дёргается и улетает в небо, как проколотый воздушный шар из мультиков. Словами не передать, как сложно это сфабриковать в реальности с трёхметровым ускоряющимся и горящим диском.

Что сказать, всю себя отдаю искусству. А потом ржу. Прохор вытаращил глаза.

Паренёк был более всего близок к обмороку, но я заставила мышцы его лица приобрести насмешливое выражение.

Тимур и Веня приподнялись в креслах, бдительно вглядываясь в неизвестное дарование.

Ну как их не порадовать?

Руки паренька плавно поднимаются. Прохор совершенно не понимает, чего ждать от небоевого движения. И тогда на его голову обрушивается 436 литров воды. Временно абстрагируемся от того, что паренёк адепт Огня.

Прохор лежит в луже, промоченный насквозь и неспособный вести бой.

Кто бы мог подумать?!! Победа за нами! Качать Буратино!

– Урррааааа! – оглушительный вопль дерёт уши. – Уррраааа!

Разрешаю парнишке бухнуться в обморок.

Захар спешно сушит Прохора, пока тому не подурнело от холодного душа.

Тимур в недоумении смотрит на бессознательное тело.

– Пауза, зайки, – выдаёт комментатор, изумлённо закрывая сухонькой ладошкой заживший своей жизнью рот.

Веня с сомнением бросил взгляд на старого Чи. Этим дело и кончилось. Как же много внимания к Прохору.

Эх ещё бы яблочко.

Продавец лакомств с широким подносом на лямке через плечо и сумкой у бедра подходит без долгих уговоров, без расспросов протягивая красное от карамели яблоко на шпажке. Вкладываю в его руку несколько заурядных монет, не местные деньги, но ход в валютно-денежных обменах имеют. Продавец, не считая, удаляется.

Парня, не приводя в сознание, уносят с поля в Храм, руки-ноги вяжут, но этого зрители не видят. Они разочарованно гудят, жалея, что не запомнили победителя в лицо. Часть награждения и чествования призёра профессионального этапа турнира пролетает как фанера над Парижем.

Болельщики недовольны, но не слишком. Трибуны оживлённо обсуждают поражение Прохора. Имени победителя никто и не запомнил. Преобладали два мнения: либо Дмитрий, либо Пётр. Лично я склонялась к Мише.

Старик Чи смущённо вышел на край помоста, объявляя любительский этап. Тимур вдруг выскочил вперёд, отстраняя шаткого Чи в сторону, опасно близко к пропасти четырёхметровой щели между трибунами и возвышением. Кандыльнёшься – костей не соберёшь.

– Четверо на четверо! – объявил Маг растерянным трибунам.

Веселье могло выйти скомканным, зрители немного расстроились, но решили, что Первому виднее.

Смущённо хлопающие глазами участники, сбитые с толку неожиданным поворотом, робко прошли на поле. Бестолково разбрелись, не зная, куда встать и оглядываясь друг на друга.

Сергей и Игорь выскочили им на помощь, прежде чем Тимур слетел с катушек. Пухленький Тами с заблудившейся в упитанных щеках улыбкой треснул некогда сломанной скалкой в некогда прохудившийся таз. Ну да. Это и есть дворовое соревнование, без строгих судейств, правил и церемониала. Единственная цель повеселиться, а не победить. Я вот веселюсь.

Тимур сослужил бы всем службу, если бы нашёл благовидный предлог не явиться.

Я обрела власть над телом пожилого улыбчивого господина Рыбчего, заставляя скромную сферу воздуха в его руках вытянуться в двойной бумеранг исполинских размеров. Один скромный взмах и соперники лягут.

– Ого! – подтвердил мои ожидания голос из-за спины.

Ну нет. Это было бы слишком просто.

Вооружаю дядю Колю внушительным огненным молотом, которым он тут же начинает азартно размахивать. Его блестящие глаза и летающая по воздуху чёлка подкидывают мне идею.

Смертельный зигзаг Рыбчего уменьшается в размерах. Рыбчий, прежде не имевший представления, как распорядиться неожиданно обретённым счастьем, отправляет его в мельтешащее вращение по-заправски не выпуская из руки.

Сеня и его брат Вадим по остаточному принципу получают каменные нунчаки и острые водяные звёзды. Глотки четвёрки издают низкие гортанные звуки, прыгая через головы себя и других, они низко припадают к земле, принимая воинственные стойки. Выглядит четвёрка неожиданно эффектно.

Зрители видимо решили, что именно поэтому Тимур объявил необычное соревнование – четверо на четверо, будто четвёрки соперников изначально к нему готовились, чтобы порадовать публику несравненным зрелищем.

Тимур ничего подобного, конечно, не планировал. Единственная причина, толкнувшая его выступить с нетрадиционным требованием, крылась в желании скорее расправиться с глупым турниром, спуститься с растреклятого помоста и потолковать с парнем, побившим Прохора в на первый взгляд честном поединке.

Мне не до этого, нужно принарядить вторую четвёрку. На ум настойчиво приходит томагавк. Кто я такая, чтобы спорить с умом? Водяной томагавк, огненные стрелы, воздушный топор и земляное, низко стелющееся по песку лассо. Свободный узел из земли моя особенная гордость. Его видно на белом песке, но сейчас некому воздать должное техническим мелочам.

Да будет сеча.

Тами открыл круглый рот и выронил скалку из руки. Приходится дать гонг за него.

Зигзаг летит. Летят звёзды. Летят стрелы. Стелется лассо. Замахивается томагавк, рубит топор, взмахивает молот. Шипение, треск, грохот, пара нецензурных замечаний с обеих сторон. Когда развеивается дым и перестают частить искры, восемь адептов расслабленно лежат на земле, блаженно улыбаясь.

И я улыбаюсь.

– Дзен, ребятки, – объявляет Чи, гадая, что за напасть с ним приключилась и выглядывая себе замену. Обожжённый Сергей и молчаливый Игорь не годятся, а больше из храмовых ворот никто не высовывается.

Наконец появляется редактор местного газетного листка и глава почтового отделения. Гриша и Лера, тайное соперничество, любезные улыбки при встрече и гадости за спиной. Лера посылает воздушные поцелуи трибунам, Гриша солидно машет рукой, дружелюбно улыбаясь. Хоть на обложку журнала.

Лера – вода, Гриша – огонь.

Есть у Гриши фирменный показушный финт – сложить пальцы пистолетом и выстрелить указательным в землю воображаемую пулю, так чтоб пошёл лёгкий дымок.

И Гриша, конечно, не удержался.

Не потухай, огонёк, лейся…

Да будет ОГОНЬ.

Трибуны взвизгивают в ужасе и восторге. Огонь, возомнивший себя водой, разливается по арене, покрывая её лёгким слоем и застывая. Слой мерцает сказочным перламутром. На самом деле он застыл как каток.

Лера, не понимая, что за порыв ей движет, брызгает на глянцевую поверхность. Над драгоценной гладью стелется лёгкий дымок. Лера подаётся вперёд, скользя, как на коньках, Гриша скользит ей навстречу, протягивая к ней руки. Гриша к ней, Лера от него. Чувствуя, что погоня близко, прима балета имени меня выплёскивает на огонь чарку воды. Вверх взвивается столб белого дыма. Гриша заламывает руки, прижимает их к сердцу. На лице его мука отвергнутой любви.

Что выразит раненные чувства лучше двойного тулупа?

Лера крутится в центре, набирая обороты. Гриша штампует тулупы, как на конвейере, обходя Леру по сужающимся окружностям.

И тут терпение Тимура не выдерживает.

Он что-то говорит, гневно сверкая глазами с помоста. Я не слушаю. Не могу или не хочу сконцентрироваться на звуке.

Чуть дует ветерок. В небе над головой, с восточной стороны, трутся боками два громоздких кучевых облака. Запоздавшая летняя гроза просит разрешения на посадку.

В сентябре ещё можно было бы проявить милость, но уже октябрь. Летние грозы неуместны. Облака темнеют, наливаясь холодом.

Неважно, что говорил Тимур. Турнир окончен.

В числе первых оказываюсь у выхода в город, где уже как волк в клетке носится Маг. Веня безостановочно втягивает носом воздух, крылья носа раздуваются, глаза то выцветают, то насыщаются хищным жёлтым.

Мне хочется пожать ему руку, но я стою, не предпринимая действий, лишь чуть улыбаюсь ненавязчивой равнодушной улыбкой.

Тимур пристально вглядывается в лица. Глаза беспокойно бегают по мужским головам, выискивая нужную.

Как ни парадоксально, здесь мне проще всего спрятаться. Марево силы поверх толпы, остаётся маревом общей силы толпы. Смесь четырёх стихий сейчас ни о чём не говорит – толпа и есть смесь четырёх стихий.

У Тимура выдающееся чутьё – его глаза смотрят точно вокруг меня, соскальзывая с моего лица и выбирая из моих соседей. Ближайший зябко жмётся ко мне. Кажется, он сидел со мной. Надеюсь, он мне ничего не рассказывал, а то ведь я без умолку смеялась. Ему могла прийти в голову всякая ерунда обо мне, о нём, о нас, и он успел распланировать нашу помолвку, свадьбу и два первых года совместной жизни. Я здесь для веселья, а не для того, чтобы разочаровывать людей. А то затаит обиду, уйдёт в изгнание в горы, станет жить в остывшем жерле вулкана и выдумывать со скуки всякие злодейства…

Хмыкаю.

На запястье сжимаются прохладные пальцы.

Вскидываю глаза.

Чёрт. Мой сосед.

Похоже, без разочарований сегодня уже не получится. Что же, если начнётся экая чертовщина, буду на всякий случай иметь его в виду.

Как ни удивительно, проблему решает Тимур. Цепко хватает ухажёра под локоток и уводит в компании ещё трёх несчастных по направлению к Храму.

Путь открыт. Потенциальный злодей, если и будет мстить, то не мне.

Путь открыт. Смотрю на свободный мост и что-то мне туда не хочется.

Взбудораженные гости турнира, так и не понявшие, что же за ерунда произошла после явно долго подготавливавшихся артистических номеров, топали по камню Моста Земли, торопясь занять столики в уютных кафе, найти приют у добродушных гостеприимных местных, прежде чем грянет дождь. Промозглая сырость уже угрожающе тянулась из щелей и вилась в воздухе.

Конечно, дождь для меня не неприятность, даже не дискомфорт. Я люблю дождь. Однако мысль о тёплом свете, неторопливом разговоре и запахах готовящегося ужина кажется удивительно притягательной.

Меняю решение. Разворачиваюсь, наконец освобождая проход на мост, и направляюсь напрямик к Храму мимо кустов похожих на размалёванных торгашей цветов.

У всех разный вкус – у одних он есть, у других его просто нет. Вроде бы видавшие виды растрёпанные головки дело совершенно десятое, но я не смогла равнодушно пройти мимо. Стебли обречённо сгибаются, соцветия падают на землю, и земля жадно пожирает их. Я даже слышу чавканье. Звук не кажется отталкивающим, наоборот, пробуждает аппетит.

Я – существо странных желаний: есть и спать, как нормальные люди, мне не очень интересно и необходимо не так уж часто. Если уж на то пошло, могу питаться как те же цветы. Желудок не станет изнурённо стонать после голодной недели, и глаза из-за пары суток на ногах не начнут слипаться от хронического недосыпа. Жалко, что замечательные свойства не пробудились во мне с рождением, хотя бы в качестве стартового капитала.

На освобождённой от убогой растительности земле выклевывается приземистый аккуратный миндаль. Не будем форсировать события, свежие, сочно-зелёные ростки торчат из грунта на пять сантиметров, пока этого достаточно. Подмену раньше чем завтра не обнаружат. Старики разошлись по кельям, даже Стахий не преследует Мага, хозяйничающего в здании, возложив присмотр за посетителями на промоченного начальника дружины.

Пока я садоводствовала, двери Храма надёжно сомкнулись, площадка, аллеи и мосты обезлюдели. Другой правитель непременно бы обиделся, если бы перед его носом захлопнулись двери его же дворца. Но я не обижаюсь, на редкость снисходительный тиран. Оставьте мне хоть щёлку, я и в щёлку просочусь.

До такого драматизма не доходит. Пробираюсь через приоткрытое кухонное окно. Оно с обратной стороны, недалеко от Моста Воздуха. В честь праздника выпекались коврижки, окно щедро выпускает запахи сдобы и принимает вместо них меня в опустевшее тёмное помещение кухни.

Никуда не тороплюсь, разговоры слушаю невнимательно. Неуклюжая планировка Храма известна. Иду в темноте, в освещении не нуждаюсь, и негаснущие огоньки не вспыхивают на стенах над головой, раз я не хочу. Мельком смотрю на лица, незримо разгуливая по спальням. Не интересны интимные подробности, просто медлю прийти, куда надо, и расковыриваю собственные раны, упиваясь болью. Как просто было бы шпионить сейчас, одно удовольствие. Гуляй себе невидимая, да слушай.

Оба в гостевой, в предбаннике своих персональных кулуаров на третьем этаже. Небольшая, по-домашнему обустроенная переговорная, с мягкими креслами, журнальными столиками, толстым задубелым ковром на полу и маленьким камином для атмосферы. Тимур всерьёз взялся за Буратино. Тот, естественно, ничего толком сказать не может. Симптомы вроде «руки как не свои» и «не знаю, что на меня нашло» необязательно свидетельствуют о службе чужой воле и пляске под чужую дудку. Переволновался, остро отреагировал. Объяснения у него не было. По совести и не могло быть.

Беспрепятственно разгуливаю по сокровенным помещениям, прислушиваясь.

– Не знаю, – вздыхал он, обхватив обеими руками голову и уперев локти в худые колени. Простой парень, неудачная стрижка, одет в футболку и светлые джинсы, новенький, недавно в городе Стихий, тренироваться с войском начал пару недель назад в качестве подмастерья. Ещё и не узнал толком, кто такой Прохор и чего с ним делать, а уже попал в немилость. Я его как-нибудь выручу.

Кроме него в комнате Прохор с полотенцем на шее, взъерошенный и злой, в глубоком кресле напротив Вениамина. Тимур на взводе, не может спокойно сидеть. Бегает по комнате, одёргивая себя, замедляясь, потирая шею, лоб, выдавая раздражение резкими движениями.

Маг вдруг хватает парня за шею. Мой несчастный Буратино бледненький как смерть, а глаза Тимура чёрные окна ада, в которые он вот-вот провалится.

Брр, этот сверлящий взгляд.

Буратино выставляет руку, защищаясь.

Не поможет.

Веня протестующе приподнялся, выпрямляя спину.

Бедный новичок, я не хотела тебе зла.

– Пустышка, – небрежно сообщает Тимур, выпуская добычу из рук.

Парень дрожит крупной дрожью, слышно стучат его зубы. Он дёргается головой к полу, его рвёт на ковёр.

Тимур, равнодушный к его проблемам, наконец садится, как будто вид страдания его успокоил и примирил с действительностью.

Заставляю Мишу почувствовать тепло в груди. Ему легче, он вздыхает, в глазах появляется слабый блеск жизни. Сергей по кивку Тимура поднимает его за руки с кресла и уводит отсыпаться. Венька пристально смотрит на впитывающуюся в ковёр жижицу.

Захожу традиционным способом в неуспевшую закрыться за парнями дверь. На меня мельком бросает взгляд Веня, остальные не удостаивают вниманием.

Мой сладкий галлюциногенный дар заставляет их думать, что я всегда была здесь, я для них что-то настолько прозаичное, что моё появление в мужской душевой прошло бы незамеченным, словно я не живое существо, а предмет мебели.

Эсфирь и Леонида ухаживают за мужчинами. Алмаз не хочется выдавать перед Прохором своей несформировавшейся связи с Тимуром, и она решила не показываться. Эсфирь легко забывает об остальных, берясь массировать Магу плечи.

Присоединяюсь к Леониде. Она мне здесь не нужна. Служительница Храма молча передаёт мне опустевший стеклянный кувшин и уходит.

С невозмутимым видом разливаю воду, которой только что не было, по стаканам. Предлагаю стакан Вене. Он принимает щедрое угощение с благодарной улыбкой. Подхожу к Тимуру. Эсфирь беспрекословно принимает поднос из моих рук. Занимаю её место. Разминаю твёрдые плечи, сильно нажимая пальцами. Не совсем то прикосновение, которое мне требовалось. Я предполагала руку пожать, но сойдёт.

Тимур, расслабляясь, откидывает голову на спинку кресла. Я разбираюсь в физиологии, знаю, как снять напряжение. Сейчас кроме того ему приносит облегчение то, что его через рубашку касаются именно мои руки, но он спишет на массаж и не заподозрит…

Маг резко оглядывается через плечо. Что-то почувствовал, но смотрит мимо меня. Ладно, заподозрил, но не догадался, куда посмотреть. А там, куда посмотрел, никого нет, точно знаю.

– А что, кто-то из девушек покинул Храм? – осведомляется у Прохора внимательный Веня.

– Нет, – честно отвечает Прохор.

Что ещё он может сказать.

Улыбаюсь как тысяча хитрых сфинксов.

Девушек-служительниц, Жриц, в Храме всегда всего двенадцать, не больше и не меньше. Если появляется новая, значит, одна из прежних ушла.

В ответе Прохора, на взгляд Вени, нет смысла, но потом его взгляд буквально и фигурально затуманивается – он вспоминает, что иногда с трудом различает лица людей и решает, что встречал меня прежде, просто запамятовал.

– Оставьте нас, – распоряжается Тимур, расслаблено полуприкрыв глаза.

Эсфирь целует Мага. Он ей не отвечает, раздражённо задумавшись о своих делах. Жрица Храма понуро уходит. Наверное, будет плакаться подружке Алмаз. Бежать надо от таких друзей.

Кажется, мне опять суждено невольно ускользнуть. Иду к выходу.

Тимур хватает меня за руку. Почувствовал? Понял наконец?

– Продолжай.

Неожиданно. Продолжаю беспрекословный массаж.

Из-за потемневшего от дождя неба вечер спускается на город раньше обычного, за окном теперь ночь. Оба утомлённо сидят в креслах, дёргаются от бездействия и портят нервы. Преследовать меня неблагодарная работа, меня тяжело отыскать, даже если уже держишь за руку.

Веня вздыхает, вытягивая длинные ноги, и уставляет немигающие глаза в стену у почерневшего окна.

Луна и звёзды не выглянут до 2.26. Тёмная, греховная ночь. Людям не подгадать, когда творить недобрые дела, а с нежити станется. Здоровые влажные рыла и маленькие поросшие жёсткой шёрсткой пятачки высунулись из нор и схронов под извилистыми мускулистыми корнями деревьев, узких сырых пустот в горах, выползли из гнёзд в густых рыжеющих кронах.

Взгляд Вени насторожен.

Представить не могу, какая чертовщина может твориться в его светловолосой голове, у меня достаточно проблем с собственной.

Осведомляюсь невинно:

– Вы кого-то ищете?

– Помалкивай, – затыкает мне рот Тимур. – Делай своё дело.

Мстительно сжимаю пальцы с двойной силой, но это с самого начала проваленная месть. Тимур не нежная девочка с хрупкими плечиками, он даже разницы не чувствует.

– Ну если вас не интересует, как он выглядит… Есть особое гадание…

Болтовня. Чистая импровизация. Не понимаю, как до сих пор не скатилась в полнейшее враньё.

– Что за гадание? – насторожил уши Тимур.

Ну как же, чтобы ты чего-то да не знал.

– На элементах, – смело заявляю я.

– Ну давай, – скептически соглашается маг.

Сажусь на пол сбоку от него, чинно расправляя длинную юбку и изящно скрещивая лодыжки. Не помню, когда переоделась в традиционное платье, какие носят жрицы Храма, и смутно предполагаю, из чьего гардероба его одолжила. И куда дела свою одежду. Извиняет меня лишь то, что платье, строго говоря, рабочая форма, а значит, как и Храм, принадлежит мне.

Тимур изучает моё лицо. Приблизительно представляю, как оно выглядит, но не уверена. Надеюсь, оно человеческое. Должно быть.

Беру его ладонь, небрежно запуская над ней четыре разноцветных шарика: голубой, белый, красный и зелёный. Чтобы провернуть эдакую безделицу нужно по крайней мере освоить силу четырёх стихий. Но Тимур не знает тонкостей.

Звучит воображаемый третий звонок, и спектакль начинается.