Маньяк поразмышлял над предложением, закатывая глаза и закидывая голову, потом медленно протянул руку. Раза три он своей клешней промахивался мимо изящной викиной кисти, раза три у нее был шанс отдернуть руку, уйти, убежать, но Вика была сама решительность. Наконец, с четвертой попытки клешня маньяка поймала цель. Вцепилась мертвой хваткой. Вику передернуло от страха и омерзения. Вот оно зло! Потное, прохладное, не клешня даже, а щупальца скользкого мерзкого осьминога.
– Что ж я согласен, – прошипел осьминог, хотя в природе они не шипят. – Только сначала мне надо в туалет. Отведи меня туда.
«Вот, значит, как у него все просто. Ва-банк пошел. Даже не пытается что-нибудь придумать. В сортир и все. Совсем за дуру держит. Пусть держит. Посмотрим, кто в дураках останется», – глядя прямо в мутные глаза человека-осьминога, подумала Вика. Маньяк попытался подтянуться и встать, но потерял равновесие и повалился обратно на клумбу. Так бывает: голова принимает решение, а подчиненные члены ее не слушаются. На себе испытал Василий Горюхин разницу между коньяком «Багратион» и коньяком «Наполеон». Причем в один и тот же день. Пылкий Багратион начисто сносит голову, но укрепляет члены. Характер у выпившего становится бесшабашный, поведение – буйное, но движения и координация – точные, как у танцора. И правда, Горюхин, отпив Багратиона, учинил дебош в Муравейнике, но от охраны увернулся ловко, как тореадор, и в Патроныча продуктами попал точно, как снайпер. Совсем по-другому ведет себя «Наполеон». (Контрафактный, конечно. Настоящий Горюхин не пробовал, да и не попробует). Голова от «Наполеона» становится ясная, как у великого полководца. Смыслы открываются тайные, перспективы новые. Людей видишь насквозь. А тело подводит. Как армия под Ватерлоо. План гениальный, но приказы теряются по дороге, конница скачет не туда, пехота не может взять высоту, артиллерия стреляет по своим. Крах. Далее похмелье на острове святой Елены. Так и Горюхин, выпил «Наполеона», просветлился. Все про всех понял, про себя тоже, смысл обрел, красноречие обрел, а тело потерял. Как каша, растекалось его тело по любой поверхности. А как же Феличита? Он же тоже «Багратион» употреблял, а не буянил? Так у него масса тела больше. Тем более, пил Феличита в стадии похмелья, а это ж совсем другая химия!
– Пардон, мадам. Всадник не отвечает за дрожь коня, – извинился за свою неловкость маньяк. Вика потянула лежачего еще раз, но безрезультатно. «Как в сказке про репу», – подумала она растерянно.
– А вот ты где! Не далеко ушел.
Вика повернулась. Перед ней стоял молодой, ушастый охранник, тот самый, которого она видела с Лизкой Курицыной.
– Мне забрать этого надо, – обратился ушастый к Вике. – Вор он. И еще дебош в магазине устроил. Главное начальство в ярости. Так что извините, – легким движением руки охранник выдернул маньяка из клумбы, как репу.
– Не извиняйтесь, – Вика с интересом посмотрела на избавителя. – Я с вами. Я тоже кое-что про него знаю.
– С восторгом предаюсь в руки родной милиции, – продекламировал маньяк и, булькая, захихикал.
Глава 4
0.
Ноль.
1.
«Просто Аня» решила выкинуть из головы все переживания дня и просто дождаться конца работы. Для очистки памяти она использовала припев «Все пройдет, и печаль, и радость. Все пройдет, так устроен свет». Откуда она знала этот припев, «просто Аня» не помнила. А как она могла помнить? Это же был припев для очистки памяти. Но, вообще-то, давным-давно ее мама ставила эту песню Боярского на магнитофоне вместо колыбельной, чтобы «просто Аня» уснула. Припев сделал свое дело. Прокрутившись в голове раз семнадцать, он стер переживания, как ластик детские каракули. Ну, не совсем стер, оставил какие-то неразборчивые пятнышки, но они уже не мешали «просто Ане» спокойно приводить в порядок одежду после покупателей. Когда в магазин вернулся мрачный Эльдар, она допевала припев в восемнадцатый раз и, поэтому встретила начальника безмятежной улыбкой.
«Вот, бабы! Как ни в чем не бывало! Как с гуся вода», – удивился Эльдар. Через секунду он понял, что ошибся. Не все Ани одинаково отходчивы. Из другого угла магазина на него смотрела тяжелым взглядом менеджер Анна. В этом взгляде не было ни забвения обид, ни безмятежности. «Эта помнит все. И припомнит всё!» – Эльдару было неприятно, что хоть кто-то думает о нем плохо. «Может ее уволить?» – подумал он. Но даже если бы Анна знала, что ее хотят уволить за тяжелый взгляд и мрачное настроение, она бы ничего не смогла с собой сделать. Она не знала счастливого куплета, стирающего память. Раз за разом она прокручивала события на складе. Раз за разом она возмущалась предательством Дюши, тупостью охранника Копыто и, особенно, ленью Патроныча, который не бросился тут же расследовать странное происшествие, а спокойно смирился с «глухарем». Как заноза на филе, как заусеница на пальце, как затяжка на чулках, Анне не давала покоя загадка о стразах под окном. Анна не сомневалась, что стразу оставил сам Стас, что это он пытался вылезти из окна. Это был ее пункт веры. Она не могла отказаться от этой версии. Но как тогда в раздевалке остались его джинсы, причем в целости и сохранности, этого она объяснить не могла. Это выводило ее из себя и заставляло ненавидеть окружающих. Ей казалось, что они назло скрывают от нее правду. Ну, ничего, она выведет их всех на чистую воду! И первым делом эту Анечку. Менеджер Анна перевела свой недобрый взгляд на просто Аню. «Строит из себя невинную овечку, овца! А сама подсидеть хочет меня. С должности спихнуть. Что ты, трудолюбивая какая, заработала, засуетилась перед начальником», – как бы сказала своим взглядом менеджер Анна и сама начала суетиться и работать. Демонстрировать, так сказать, трудолюбие. Вдруг «просто Аня» перестала демонстрировать трудолюбие и прильнула к витрине. «Что она там увидела?» – встрепенулась менеджер Анна, но продолжила перекладывать вещи. Не могла же она последовать примеру этой овцы. Овца от витрины не отлипала. «Что ж там она увидела? Что ж там такое происходит?» – росло в менеджере Анне любопытство. Она уже с трудом сдерживалась, чтоб не подбежать к витрине, и перекладывала вещи с усилием воли. К овце присоединился Эльдар. Его развеселило то, что происходило за стеклом. Он наклонился к уху продавщицы и явно пытался шутить про происходящее. Менеджер Анна решила поправить вещи на полке, которая была поближе к витрине. Но оттуда тоже было плохо видно. Тогда она подошла к вешалке, которая была еще ближе. Сняла и снова повесила джинсовую рубашку с вставками в виде цветочков. Но и это не помогло, обзор закрывала широкая спина хозяина магазина. В конце концов, измученная любопытством Анна решительно шагнула к витрине.
– Чё не работаем? – сердито бросила она в спину продавщице и стала жадно смотреть в общем направлении.
Она как раз успела вовремя. Холл пересекала странная кавалькада. Впереди шел клоун, (тот самый, что устраивал жестокие игры среди детей), его за шкирку вел Патроныч, а рядом семенила эта крупнокалиберная дура из детского магазина. Клоун по-клоунски ревел и плакал, поливая прохожих длинными бутафорскими слезами. Тут он увидел зрителей из джинсового магазина и попытался остановиться для приветствия. Патроныч грубо толкнул вперед аниматора, так что приветствие получилось смазанным. Кавалькада продолжила движение. «Просто Аня» с жалостью посмотрела вслед поникшему клоуну и вернулась к работе. Эльдар зевнул и переключился на разглядывание «просто Ани». Только менеджер Анна продолжала смотреть на клоуна хоть и без жалости, но с напряженным вниманием, как будто увидела что-то. Это что-то заставило сильно биться ее сердце и лихорадочно работать ее мозг. Из-под клоунского костюма выглядывали джинсы. Джинсы со стразами! Все из-за грубых манер Патроныча. Он постоянно толкал и тянул клоуна, хватаясь за его наряд. «Может, это ничего не значит? Может, это просто совпадение? Подумаешь, начальник охраны тащит клоуна, одетого в джинсы со стразами. Опять влипну в глупую ситуацию. Опять этот нач. охраны будет меня отчитывать, как девчонку», – мучилась сомнениями Анна. Так она мучилась, мучилась и, вдруг, оказалась уже у выхода.
– Ты куда? – успел возмутиться Эльдар.
Но ему никто не ответил.
2
Кристина Анатольевна не пошла по стопам Анны Карениной по многим причинам. а) Из-за удаленности железнодорожных путей. б) Из-за чувства стиля. Ей было важно, как она выглядит в любой ситуации. в) Из-за гордости. За что она должна себя наказывать? г) Из-за предубеждения. Ей никогда не нравились ни Каренина, ни роман про Каренину. Честно говоря, она и не читала этот роман. Зачем читать, если там все плохо кончится? Вот Мариэлла Стилл другое дело. «На тропе любви» – потрясающий роман. Сколько там Эсмеральда испытала! А закончилось все не под поездом, а под мускулистым брюнетом-миллионером, на собственной вилле, с видом на восход и океан! И все же Кристина Анатольевна подумала о Карениной. Так велико было ее горе, что она впервые, со школьной скамьи подумала о Карениной. Она подумала, что ее горе, горе Кристины Буряк, гораздо более горючее, чем у Анны Карениной. И оно, ее горе, тоже достойно романа, даже еще более достойно.
– Сейчас умру, – выдохнула Кристина Анатольевна, уронила пакеты на пол и рухнула на стул.
– Колы? – услужливо предложила Надежда Алилуевна.
Пока магистр брендмагии ходила за живительной влагой, Кристина Анатольевна грустно смотрела на свои пакеты. Потом она грустно выпила стакан колы объемом 0,3 миллилитра. Выпила залпом, но без всякого удовольствия. Потом из ее груди вырвалась грустная отрыжка.
– Ну что, Надежда Алилуевна, не помогла мне ваша брендмагия. Не помогла. Ни крокодил от «Лакост», ни Медуза Горгона от «Версаге» – никто не помог.
– Так потому что надо было с самого начала меня слушаться! – бросилась защищать свою науку Надежда Алилуевна. – Я же говорила, что должно что-то произойти? Говорила! А вы «Стокеры» купили! Вот вам слабое звено в обороне. Вот вам и пробоина, куда зло просочилось. А я говорила! Тем более, моя дорогая, может, вас поджидало зло пострашнее! Но мы от него защитились. А?!
– Что же может быть хуже? Родной сын бросил, – сквозь отрыжку проговорила брошенная мать и продолжила горевать, как Эсмеральда в любимом романе, – Нет, я умру. Умру с горя в одиночестве.
– Да подождите вы умирать! У вас в гороскопе ничего такого нет! Саша – умный мальчик, но он – подросток. У него ветер в голове. Он вспыльчив, переменчив. Как убежал, так и вернется. Надо только с умом разрулить ситуацию. Все сделать по феншую, – попыталась влить оптимизм и восточную мудрость в опустошенную горем мать Надежда Алилуевна.
– Щас я все сделаю по феншую. Щас я кому-то устрою такой феншуй, что мало не покажется! – начала закипать Кристина Анатольевна, наливаясь вместе с оптимизмом еще и яростью.
Она порылась в сумочке и извлекла из ее недр сотовый телефон, точно такой же как у ее сына, только серый. Когда Буряк подарил ей аппарат, она помнится, даже посетовала на унылую расцветку:«Не могли, что ли делать телефоны белыми или красными?» А теперь она, не обращая внимания на расцветку, начала решительно тыкать в кнопки телефона.
– Как ты смеешь переманивать сына, подонок?! – закричала Кристина Анатольевна, как только кончились гудки.
– Кто тебе позволил?! Как ты… Что? Доктора Петровского нет в ординаторской? А где он? Позовите его! Позовите, я сказала! А мне плевать! А мне плевать, что прием! Скажите, что я тогда сама к нему приеду! Ты знаешь, кто я! Знаешь, знаешь. Я тебя тоже знаю. Быстро тащи Петровского к телефону!
Следующие пару минут прошли в напряженном молчании. Потом еще пару минут прошли в еще более напряженном молчании. Потом в трубке раздалось робкое: «Алле», и тут же Кристина Анатольевна взорвалась, как мина, на которую наступили.
– Как ты смеешь переманивать сына, подонок?! Кто тебе позволил!? Как ты… Что? Саша не у тебя? А где он? Как ты не знаешь, где он? Он же твой сын!
Через пару минут ярость вылилась из Кристины Анатольевны полностью.
– Мама, Саша пропал. У тебя его нет? Придет, позвони мне, ладно. Не знаю из-за чего. Ничего я ему не говорила такого. Нет, ничего. Нет, не говорила! А я говорю, что ничего не говорила! Что ты меня обвиняешь? Что ты меня всегда обвиняешь?! Вот всегда ты такая! Все, не слушаю тебя. Не слушаю. Все, я бросаю трубку.
– Поговорила, называется, с мамой, – с горькой усмешкой пробурчала Кристина Анатольевна. Следующий разговор она решила провести спокойно, по-деловому.
– Буряк, нужна твоя помощь. Да, привет. Нет, не подождет. Нет, не подождет разговор. Это срочно. Не вешай трубку. Скотина!
– Скотина! Повесил трубку! Вот как жить с таким человеком?! – бросила риторический вопрос в Надежду Алилуевну оскорбленная жена.
Оскорбленная, но не побежденная. Она не собиралась сдаваться.
– Я, в конце концов, жена! Будь добр ответить!
Она упрямо набрала последний номер еще раз, потом еще и еще. Потом еще и еще, еще и еще. Наконец, она победила, из трубки раздалось: «Чё нада?»
– Саша пропал, – выпалила без подготовки Кристина Анатольевна. – Слышишь, пропал. Нашелся? Как нашелся? Где? С тобой?!! Где? Где тут? Понятно. Я к вам! А я, говорю, что к вам. Нет, мне надо его видеть! Не пытайся меня остановить!
Кристина Анатольевна поднялась и начала решительно собираться, как солдат перед боем. Привела волосы в порядок, поправила блузку, взглянула в зеркальце, чтоб оценить свое боевое состояние и тут увидела, что за ней с интересом наблюдает вся бургерная. Особенно люди в колпаках. Зрители были готовы рвануть за ней следом, чтобы не упустить развязку драмы.
– ЧЁ ты уставился?! Чё ты уставился, я спрашиваю? – начала грубить ближайшему зрителю в колпаке Кристина Анатольевна. – Чё ты ржешь? Тя уволят сегодня же! Понятно! Ну, завтра, в крайнем случае! У меня муж – хозяин всего торгового центра, понятно!
Героиня местного романа помахала телефоном как пистолетом и с шумом удалилась со сцены. За ней, подхватив пакеты, побежала брендмагистр Надежда Алилуевна.
3
Параллельные линии не пересекаются. Например, рельсы. Рельсы бегут себе параллельно с вокзала на вокзал и заканчиваются то на переполненном перроне, то в пустом тупике, но все равно не пересекаются. А вот на картине с закатом, с туманной далью, эти рельсы сойдутся в точке на горизонте. Да что рельсы! Вот усталый мерчендайзер фотографирует параллельные стеллажи в универмаге, а те на фото в кучу собираются. Ну, если фотография масштабная. Так и в романах – ближе к финалу сходятся персонажи друг другу совершенно параллельные. Вот, Феликс Эдмундович Буряк кричит:
– Да, мне параллельно, кто это! Понимаешь? Па-рал-лель-но!
Он кричит, а человек, хоть и параллельный, стоит и думает: «Столкнулся же с идиотом». Потом поправляет рыжий парик и думает: «Ну и хорошо, что параллельно».
– Чё ты мне тыкаешь своим клоуном? – хозяин магазина отмахивался от своего зама, как от назойливой мухи, – мне некогда с этим возиться.
Патроныч был в шоке от равнодушия начальника. Он рассчитывал на триумф и восстановление справедливости, как только предъявит клоуна. В мыслях он уже принимал извинения от Феличиты, с достоинством выслушивал слова благодарности. И вот – на тебе. Вместо этого он слышит какие-то упреки: «Чё ты фигней занимаешься? Какой шум, какой беспорядок? Он же аниматор».
– Хорошо. Беспорядок тебя не волнует. Понятно, – тут Патроныч достает главный козырь, – у него проникновение на склад игрушек! Он раздаривал ворованные игрушки!
Лиза утвердительно закивала, а клоун отрицательно замотал головой.
– Вообще-то, я эти игрушки сам делал, из разных деталей собирал. Там без меня так и остался бы мешок мусора, – впервые, с момента взятия под стражу открыл рот клоун.
Лиза что-то возмущенно ему отвечала, но ее речь была заглушена громким спором директора и зама.
– Это круто, что ты лоха ряженого за шмон на складе поймал, но я тебя за чем посылал, Патроныч?
Терпение Патроныча лопнуло.
– Да что ж ты непонятливый какой? Ты чё барана тупого включил? Я тебя не узнаю, Феличита! Где, мать, твои серые клеточки? Это же аниматор! То есть плясать и петь умеет! А у нас на него почти дело готовое!
– И что? Это дает тебе право на меня наезжать что ли? При людях бараном называть? Возьми свои слова обратно, понятно.
– Да, блин, сейчас речь не о званиях идет. Хорошо, Феликс Эдмундович, не баран ты! А пламенный богец геволюции! – Патроныч закартавил с лукавой улыбкой, -Ну, что тебе твоя чекисткая интуиция говогит, батенька? Как мы можем использовать этого лишенца?
Буряк пропустил намеки мимо ушей. Все что он слышал – это то, что его назвали по ненавистному имени отчеству и еще похохмили над этим.
– Ты чёё, Патроныч, совсем страх потерял?! Ты чё здесь за спектакль устраиваешь? Я из тебя сейчас из самого клоуна сделаю! Ты у меня сейчас сам пойдешь людей развлекать!
Ленинский прищур и лукавая улыбка сошли с лица Патроныча. Он захотел картинно положить на стол милицейское удостоверение и сдать ПМ, но вспомнил, что нет у него давно ни удостоверения, ни макарова.
– Ты, Феличита, как был бандюган, так таким и остался. Грубый ты, слишком грубый.
И далее обиженный Патроныч, махнув рукой, сказал то, с чего надо было начинать разговор:
– Я тебе претендента на роль Стаса привел. С эстрадными,так сказать, навыками. Его отмыть, почистить и в Москву. Он против не будет, иначе по статье пойдет. А ты…
– А я, между прочим, – Феличита расхлябанно сделал блатную распальцовку, – уже сам достал Стаса. Панятна! Такой претендент, тебе и не снилось. Прямо вылитый Стас! Мама не отличит. Звезда, покруче твоего, понятно! Саань! Покажи человека.
Из дверей кабинета вышел Саша Петровский, за ним субъект в джинсах со стразами и майке с надписью «кис ми». Клоун с интересом посмотрел в его сторону. Патроныч с горечью признал, что кандидат у Феличиты подходящий. В Лизе все затрепетало. Она не хотела, но все затрепетало. «Не может быть, это он!» – трепетало в Лизе. «Ты, дура сентиментальная, – говорил Лизе голос разума, – перед тобой чучело переодетое, а не Стас. Как там его тетя Светка называла? Тараканов какой-то». «Не может быть, это он!» – все равно трепетало в Лизе. «Ну, ты сверхъестественная дура! – удивлялся Лизой ее голос разума, – вон мужик прямым текстом сказал, что это двойник!» «А может, мужик ошибается», – упрямствовала Лиза. «А может, это ты ошибаешься?! – заговорил на повышенных тонах голос разума, – Ау, Лиза! Ты что несешь? Ты посмотри на этого лжеСтаса! Посмотри, как он мнется, словно школьник у венеролога! Разве так стоит раскованная, уверенная в себе столичная звезда?» «Это он от стресса, – отвечала Лиза своему голосу разума, – Может, с ним грубо обращались? Смотри, как он хорош, даже когда стесняется. Это робость интеллигента». «Мать, ну ты вообще! Какой интеллигент? – не унимался голос разума, – ты слепая, что ли? Ты посмотри, он джинсы каждую секунду поправляет, как будто они ему мешают. Как будто он не носил их никогда, только сегодня одел! Как будто только треники всю жизнь носил». «Это ничего не значит! Я сердцем чую, что он… И, вообще, прекратим этот разговор», – заткнула Лиза свой голос разума. « Горбатую могила исправит! Попомни мои слова!» – огрызнулся напоследок голос разума и заткнулся.
Александр Петровский принял трепетания Лизы на свой собственный счет. Он считал это естественной реакцией на свое появление. В первую секунду это вызвало у него легкую досаду: «Как это утомляет». Но уже во вторую – досада переросла в тревогу: «Как она его нашла? Что ей от него еще надо? Мало ли что ей в голову взбрело. Что там Клюева говорила? Что эта Курица беременна! А я причем?» Чтобы заглушить нервозность Александр повел себя максимально развязано.
– А мы тут с Костяном пару куплетов выучили. Хоть дуэтом выступай!
– Блин, Саня! Твою… Мы же договорились. Все, теперь он Стас. Стас! Ну сколько можно повторять, – озаботился конспирацией Феличита, хотя сам только что ее нарушил.
– Точно. Извини. Забыл. Мы со Стасом пару куплетов… повторили. Так, просто для удовольствия. «Ну, что, дура, убедилась!? – встрепенулся в Лизе голос разума, – слышала, что Петровский сказал? Это не Стас! Это Костян какой-то». «Да мало ли что твой Петровский говорит!» – заспорила Лиза с голосом разума, – он сегодня меня беременной называл, что и этому мне тоже поверить?» «Да ты сама уже не веришь, что это Стас. Просто из упрямства споришь», – урезонивал Лизу голос разума.
Упорное молчание и пытливый взгляд Курицыной еще больше растревожили Петровского. Чтобы расставить все точки над «и», он, как можно отчетливей, демонстративно обращаясь к Лизе сделал заявление:
– В Москву поедем. По делам. Вдвоем со Стасом. Надолго.
Ну, чтобы эта курица не обольщалась, не строила каких-то планов на его счет. Петровский панибратски приобнял лжеСтаса и обвел торжествующим взглядом окружающих. Тут он заметил, что на него пристально смотрит клоун. Костя Таракан вяло попытался освободиться из объятий пижона и вдруг тоже заметил, что клоунская рожа нагло уставилась на него и не отводит взгляд.
– А что здесь делает это произведение искусства? – с заносчивостью наследного принца спросил Петровский и указал на пленного клоуна.
«Да, что это за хер с горы?» – спросил Костя Таракан, но молча, про себя, чтоб особо не отсвечивать в присутствии бывшего участкового. Лиза ринулась объяснять появление клоуна, Петровский ринулся от Лизы, Феличита рванул на перерез, желая узнать у Патроныча, что это за девица, Патроныч шагнул к нему навстречу, чтобы гордо заявить о своем увольнении, Таракан шарахнулся в сторону, пытаясь уйти от пикирующего Патроныча, клоун осторожно шагнул к двери, пытаясь слинять, но никто в этом броуновском движении так и не завершил свою траекторию, никто так и не смог исполнить своих намерений, потому что вдруг широко распахнулась дверь, и в проеме появилась новая фигура. Точнее две. Три, если уж совсем точно.
4
– Канешна Вася! Трам-та-ра-ра-рам! Вася! Трам-та-ра-ра-рам! Ва…
Первая фигура рухнула на пол.
– Ну, что вы меня все время роняете?! Так я до суда не доживу.
Вторая фигура устало вздохнула и отрапортовала Феличите:
– Принимайте! Вот вам дебошир из Муравейника! Не далеко ушел. Только не знаю, как вы его в Москву отправите, у него и документов нет.
– Какие вам еще нужны документы?! Я – Василий Горюхин! Бла… ик…бла…ик…городный разбой…ик. Гроза общества потребления! Вы, все, тут…ик… жалкие ничтожные личности! Я вас всех презираю! Кроме вас…ик…мадмуазель, – благородный разбойник сделал поклон в сторону Вики Клюевой и чуть не упал, потеряв равновесие, – вы спасли меня от холодной смерти на асфальте.
Тут он увидел аниматора.
– О, рожа! То есть… ик… родственная душа! Арлекино, Арлекино! Есть одна награда смех!
С грацией подбитого танка Горюхин попробовал станцевать. Аниматор попятился назад. Феличита подмигнул Патронычу:
– Вот, еще один умеет петь и танцевать. Может, его в Москву отправить?
– Так ты сам и хотел его отправить! Все полчаса назад. Орал тут, как пострадавший, – обиделся Патроныч.
– То было полчаса назад. Ща другая ситуация. Ты за ситуацией не поспеваешь, уважаемый заместитель по общим вопросам, – тут же нашелся Феличита.
Вика Клюева непонимающе хлопала глазами. «О чем они говорят? Что здесь происходит? Что здесь Петровский делает? Ба! И Лизка тут!» Вика посмотрела в раздумье на свои кроссовки. Их свежий модный вид придал ей решимости. Она отбросила в сторону все свалившиеся на ее голову вопросы и собралась обличить маньяка, как и планировала.
– Я знаю, кто это!
Тут ее перебил телефон. Феличита и Петровский дернулись к своим карманам. Патроныч тоже дернулся, но потом вспомнил, что у него уже нет телефона. Благородный разбойник остановил танец и неловко, чуть не уронив, достал телефон:
– Ааа-лё. У аппарата. Ик.
В трубке зажурчал ласковый вкрадчивый голос:
– Стасик, мальчик мой, как ты? Ты получил денежку? Ты доволен? Ты в аэропорту? Я очень тебя жду, мой мальчик. Мальчик грустно икнул и запел пьяным басом в ответ:
– Па аэрадрому, па аэрадрому лайнер пробежал, как по судьбе, и чево-та там ла-лала-лалала…вот и все, что было, вот и все что было … Нет денежек, – перешел певец на прозу, – нет денежек, нет концерта.
Лжестас улыбнулся демонически, как Лжедмитрий въехавший в Кремль, и выключил телефон. Феличита схватился за голову. Он бы схватился за пистолет, но пистолета не было, а голова, и свалившаяся на нее беда, были.
– Ты, урод, я же тебя грохну, я тебя… – Феличита задыхался от гнева и не мог придумать страшной казни для алкаша. Любая пытка казалась ему легкой лечебной процедурой. – Звони и говори, что пошутил, мля! Говори, что получил деньги и уже купил билет. Что выезжаешь.
– Я не получил деньги и билет не куплю, – спокойно и даже как-то равнодушно ответил Лжестас, – у меня паспорта нет.
– Да какое мне дело, есть у тебя паспорт или нет?! – ревел Феличита, как раненный медведь, – звони ей и говори, что все нормально! Звони, я сказал!
Но вместо этого звонок раздался в его собственном телефоне. Все затихли. Лиза с Викой затихли растерянно, Патроныч затих злорадно, клоун затих, еле сдерживаясь от смеха, а Женек затих просто так, за компанию. Только Лжестас не затих, он икал. Лиза, как натура поэтическая, подумала:«Вот,что значит «звенящая тишина»! Телефон звонил, Лжестас икал, а Феличита замер, не в силах нажать кнопку разговора. Он смотрел на телефон, как приговоренный на пистолет киллера. Время замедлилось. Телефонная трель превратилась в гулкий размеренный бой колокола. Пульс не стучал, а заторможенно шаркал, как шаги усталого пенсионера, который поднимается по лестнице в доме, где нет лифта, на пятый этаж, а пока только третий, еще идти и идти, а ноги не идут… Феличита сбросил вызов. Звонок повторился. Он еще раз сбросил. Звонок еще раз повторился. Звонок-сброс, звонок-сброс. Пьяный Лжестас поймал ритм и начал покачиваться в такт. Снова звонок. Феличита с отчаянием и обреченностью самоубийцы нажал на кнопку и поднес трубку к уху. «Где мой мальчик?! Он исчез! Ты должен что-нибудь сделать! Найди его!» – полились из трубки волны паники и ярости. И чем сильнее были волны паники и ярости, тем спокойнее становился хозяин « Нового Света».
– Да, нашелся он. Нашелся. Где, где? Здесь он. Со мной. В офисе. Не, не надо. Не приходи. Не надо, еще раз говорю. Блин, Кристина!
Буряк с растерянной улыбкой повернулся к Саше Петровскому.
– Сейчас твоя мать здесь будет. Готовься к грандиозному шухеру.
Тут снова зазвучал телефон. На этот раз он играл «Полет Валькирий». Феличита расслабленно пробурчал в трубку:
– Ну, чё ещё? – и тут же вспомнил разницу между звонком «трель» и звонком «Валькирии».
Наего лицо вернулось выражение муки. Предельно вежливый, почти ласковый женский голос спросил, как у него дела, как поживает семья, все ли живы здоровы. Феличита вытер пот. Лучше бы эта московская тетя, эта железная леди шоу-бизнеса орала и истерила в трубку, лучше бы грозила могилой в лесу и разорением, а так не понятно, что у нее на уме. Может, она уже вышла на тропу войны. Может, к нему уже едут из прокуратуры, налоговой, санэпидемстанции. Может, киллер уже навинчивает глушитель на пистолет. Когда пошли вопросы о погоде, Феличита сломался, она начал оправдываться, как школьник:
–Тут просто телефон, понимаете, каким-то образом попал к алкоголику одному. Но вы не волнуйтесь, мы телефон вернем. И Стаса вашего вернем. Нет, не врал. Мы нашли его. Нет, не вру. Он рядом. Трубочку дать?
Феличита повернулся к Таракану. Таракан замотал головой и спрятался за Петровского. С мольбой во взоре Феличита посмотрел на пасынка. Но тот был в шоке от новости, что скоро сюда ворвется его мама, и не реагировал на призывы о помощи.
– Феликс Эдмундович, что же вы замолчали?! – донеслось из трубки. Любой бы на месте Феликса Эдмундовича впал в ступор. Любой их присутствующих. Любой бы хлопал глазами, разводил руками, чесал бы репу, бился бы головой о стену, не зная, что делать. Но не Феликс Эдмундович. Он не стал бы тем, кем стал, не достиг всего, что достиг, если бы делал только то, что знал, как делать. Там, где другой опускал руки от бессилия, Феликс Эдмундович начинал действовать и импровизировать. И, о чудо! Обстоятельства, которые только что окружали его глухой железобетонной стеной, вдруг начинали давать под его напором трещины, просвет возможностей становился все шире и шире, и, наконец, Феликс Эдмундович вырывался на свободу. Вот и сейчас он собрался с духом и выкинул фортель, который сам от себя не ожидал.
– Что, что? Алле! Не пропадайте! Не слышу! Что вы сказали?! Какая здесь связь плохая, – Феликс Эдмундович даже подул в трубку для убедительности.
Зачем он дул в трубку, Феликс Эдмундович тоже не знал. Эффект от импровизации проявился незамедлительно, собеседник импровизатора исчез так же вежливо, как и появился.Феликс Эдмундович не успел обрадоваться своей находчивости, как тут же огорчился. Ситуация только ухудшилась. Как же теперь ему оправдываться перед железной леди?Любой другой на месте Феликса Эдмундовича начал бы ругать себя: «Надо думать, прежде чем говорить! Сымпровизировал, блин! Черт тебя дернул! Только все портишь своими выходками. Дурак шебутной!» Любой другой начал бы тратить время на рефлексию. Но не Феликс Эдмундович. Он не знал слова «рефлексия» и не привык тратить время. Он тут же попробовал перезвонить. Ему не отвечали. Тогда он вытряхнул из Лжестаса телефон Стаса и нажал последний вызов.
– Вот видите, телефон мы уже отобрали. И Стаса вернем. Уже возвращаем, – затараторил бизнесмен-импровизатор, боясь, что его не будут слушать. – Он здесь, с нами. Просто не может говорить, пьяный в стельку. А телефон у него собутыльник украл, видимо.
– Ничего я не крал! – возмутился Лжестас, – мне его подбросили!
– Заткнись! – заорал Феликс Эдмундович и тут же начал оправдываться в трубку:
– Ой, это я не вам! Что вы. Как можно.
– Не буду я затыкаться! – Лжестас, шатаясь, встал в гордую позу, – Я – Василий Горюхин! Я не вор какой-то! Погром в магазине – моих рук дело. Не жалею! А телефона не брал!
– Как же он у тебя оказался? – язвительно спросил Феликс Эдмундович.
Василий Горюхин в ответ задумался и начал тереть виски с целью стимулирования памяти. Но массаж результатов не дал. Все что вспоминалось – это звонок из кармана куртки.
– Ну, чё молчим?! Нечем крыть? – Феликс Эдмундович отвлекся от своего телефонного разговора и пропустил пару важных реплик про последний шанс и последний рейс.
– Он у меня в кармане зазвенел, – поделилась крохами информации жертва амнезии.