Ординариум Анима

Мой сегодняшний день начался почти на час раньше обычного. Поэтому-то я и успел совершить мою комичную пробежку. О чем я не упомянул в своем цветастом рассказе, так это о причине столь раннего пробуждения.

Причиной стал телефонный звонок.

Сухо и деловито Долинин сообщил мне, что ночью Малышев умер от разрыва сердца.

Он говорил что-то еще – о похоронах, о моем назначении, о приеме и передаче дел. Я что-то рассеянно отвечал, а иногда просто кивал, будто он мог меня видеть. Голова моя в эти мгновения была занята совсем другим. Занята? Скорее переполнилась бессмысленными образами, незнакомыми голосами, в общем оглушающем шуме которых можно было разобрать только два слова: «Малышев умер». После очередной ничего не значащей для меня фразы Долинина послышались короткие гудки. Какое-то время я просто слушал их, не чувствуя в себе сил пошевелиться.

Наконец, я заставил себя положить трубку. И тут же, точно по… мм… по волшебству, все прояснилось для меня. Все слова и поступки словно собрались в единую мозаику. И я увидел ее. Целиком. Все, что произошло. Все, что я натворил. Все, что будет дальше. А увидев всю картину, понял, что делать. Решение пришло совершенно неожиданно и поначалу показалось мне… эээ… сумасбродным. Но чем больше я думал о нем, тем больше убеждался, что оно единственно верное. Все эти годы я честно работал, надеялся на лучшее, верил в справедливость. Это была неяркая, однообразная… полная лишений и бесполезной возни жизнь. И даже несмотря на то, что со вчерашнего дня я незаметно для самого себя стал предателем… Мне кажется, я заслужил хотя бы один праздничный день. День, которым я мог бы попробовать… насладиться, пусть и со стиснутыми от душевной боли зубами. В меру имеющихся средств и своей скудной фантазии. Последний. Я не из тех, кто смог бы спокойно жить с таким камнем на сердце. Моя жизнь превратилась бы в ежедневный ад, от которого никто не смог бы меня избавить…

Но сегодняшний день мне и вправду удался. Я держался молодцом и почти не срывался, поэтому-то сейчас мне было о чем вспомнить и есть чему усмехнуться. Закрывая глаза на… ммм… отдельные мелочи.

К примеру, тому, как встречал меня у порога… этот… да, Долинин, конечно. С приказом о назначении в руках. Сам принес. Похоже, мне и вправду удалось убедить директора в том, что я на его стороне. Ха. Впервые за годы совместной работы я увидел в глазах Долинина некое… некое легкое беспокойство, когда он смотрел на меня. Отчего? Повышение в должности подразумевает и иное отношение? Или просто опасался, «как бы этот дохлятик чего не выкинул» в связи с новыми… обстоятельствами? Ну, разве не смешно? Столько лет работать под… ну… покровительством… да… такого ничтожества и рассчитывать на лучшее! Как это похоже на меня. Как говорится… как это… как… «каждый заслуживает то начальство, которое имеет»…

А как я входил в кабинет Малышева? Входил, как… будто… Ну, как в ледяную воду. Чуть ли не с закрытыми глазами. Ха, забавно… Да, с закрытыми… Как сейчас, когда я уже… Меня действительно хватило только на то, чтобы полюбоваться видом из окна, это правда… Хотя к окну опасно было подходить. Во всяком случае в такой день я бы не рекомендовал себе… приближаться к окнам, острым предметам и людям… которые видят… во мне… видят… разглядывают… сны о своей жизни… в смысле… о той, которая могла бы… с кем-то из них…

Ой.

Теряю мысль. Таблетки все же начали действовать, а то я уже чуть не начал волноваться. Спасибо, кстати, мам, за такой прекрасный препарат. Отменный… Опасный для жизни в больших дозах. То, что нужно. Я нашел его как-то, разбирая твои вещи. Где ты его взяла, ума не приложу. Неужели знала, что он мне пригодится? Ха.

Так… О чем я.

Да, кстати, из своего рассказа я умышленно выпустил поход на могилу мамы после работы. Как раз перед рестораном. Шалопай… Зашел увидеться. Возникла потребность, хоть я так редко это делал… И попрощаться… Был риск. Сорваться и пустить под откос остаток дня, но взял себя в руки… И как мне это удалось? Неужели так соскучился по праздникам… по свободе? Наверное. Порой сложно себя понять. Наверное, маме это удалось бы… значительно… лучше. Разве не говорила она мне в детстве о чистых руках? Разве трудно было запомнить ее рассказы о болезнях, связанных с… о болезнях, связанных с… антисанитарией… Не запомнил… В самый важный момент забыл о том, что руки нужно стараться сохранять чистыми… И даже если вся жизнь так… так беспросветна как моя, в ней еще остается смысл и достоинство, пока ты можешь… еще можешь… сохранить то немногое, что у тебя еще есть. Твою… порядочность. Слово, которое у многих уже всего лишь вызывает смех. Но оказавшееся таким важным для меня. Для меня. Поздновато, увы… Наверное, и Малышев говорил о том же, когда прощался. «Я искал совсем не там»… Все мы часто ищем совсем не там. Не видим, что творится под носом. Не прислушиваемся к тому, что живет внутри. Часто незаметно для нас. Прорастает, как… ну… красивый пышный сорняк под палящим июльским… нет… как любовь, которой так и не нашлось… в этом мире… в котором я… меня нет…

Трель. Что за звук. Знакомый. Или кажется? Нет… Да…. Телефон. Забыл отключить. Ничего, он уже… где-то… в другом мире…

Не продышаться что-то. И подташнивает… Наверное, так и должно быть.

Сейчас. Так. Что-то еще…

Мама… Да… Мама, у меня была любовь. Я любил. Ее звали Инной. Она… знаешь… она была похожа на ремарковскую Изабеллу. Была в одной его книге странная такая девушка-пациентка из лечебницы, говорившая поразительные по мудрости и наивности вещи с детской… с детской трогательной… непосредственностью… Вот Инна моя была на нее похожа… Она была славная… Такая… добрая. Любила природу. Мы с ней бродили по паркам, по лесам… Она смеялась… Ее нежный голосок… щебетал… о солнце, о птицах, о море. О красоте. О простых… о доступных каждому вещах, на которые мало кто обращает внимание… Я… как-то… я как-то тоже об этом не задумывался до встречи… до встречи с ней. Но потом… понимаешь… прошло время, пробил час… Девушка повзрослела, посмотрела по сторонам… Одумалась. Взглянула внимательнее на календарь… Вспомнила, что она молода, красива… Что достойна яркой современной обеспеченной жизни. И всё… Изабелла. Вылитая… Она тоже излечилась. От глупостей. От романтики… От… от другой правды… Стала Генриеттой… Уехала… Но это было событие. Да. Одно из немногих. Настоящее. Из моей жизни. Могло ли оно изменить меня? А может, и изменило? Но тогда в какую сторону?.. Иногда я спрашивал себя, стал бы я другим, если б она осталась со мной… Наверное, да. Живя ради кого-то, поневоле меняешься. И тогда, рядом с ней, мне казалось, я становился… другим. Но, опять-таки, стал бы я счастливее?.. Или мне предстояло… повторить путь Малышева, состоявший из сплошных… разочарований… Малышева, который… да… искал… но… но… разочарования… лучше… бессмыслицы…

Трель. Снова телефон. Как надоел.

В ушах свистит… Воздуха… Форточку бы… Нет, уже не могу…

Трель.

Сколько вопросов без ответов… Но что толку теперь копаться в них? Мне не довелось стать лучше, научиться думать, ориентироваться… действовать… Не хватило воли и желания, чтобы сделать это самому… Не нашлось человека… который… глядя на которого я почувствовал бы в себе силы тянуться… вверх. Ну что ж… Жил как умел. Пока не оступился, польстившись на что-то… большее… Виноват. И сам наказываю… Это моя жизнь все же… Так долго я был к ней… был безразличен, за что получил отпор… в виде отсутствия событий и успехов… Зато, кажется, сейчас мы с ней… достигли согласия… обоюдного… Оно в желании отдохнуть… друг от друга… В желании забыться… Освободить место для тех, кто… кто чего-то хочет и… надеется… Может быть, это и есть мой… мой… мой самый мужественный поступок. По крайней мере… сейчас мне хочется… так думать… И улыбнуться этой жизни… на прощание… из оставшихся… из последних…

Вот… вот… вроде бы и… трудно… дышать… не соображаю… хватит… цепляться… уже… не за что… больше…

Звонок… Далеко… Еле слышно… Кто это?.. Малышев… Мама… Изабелла… Больше… никому… больше… не нужен… Подождите, друзья… Совсем… совсем недолго… увидимся… вот только… не возражаете… я… немного… посплю…

Июль 2008

23:59

– Нам лучше расстаться, – произнесла она после паузы.

Глуховатый серьезный голос. Некоторое время она с вялым интересом смотрела на него, затем взгляд устремился в окно. Она устало провела пальцами по светлым волосам. Помолчав, словно собравшись с мыслями, снова обратила лицо к нему.

– Пойми, так не может продолжаться до бесконечности. Можно обманывать себя день, другой, третий. Но на четвертый все равно понимаешь, что в этом нет никакого смысла. Мы слишком разные с тобой. Мне нужно больше света, тепла, эмоций. Мне уютно на солнечной стороне, ну а ты больше предпочитаешь тень и прохладу. Поэтому нам так непросто друг с другом, хоть мы и пытаемся делать вид, что не замечаем этого. Иногда я пытаюсь перестроиться, что-то изменить в себе, чтобы мы стали чуть ближе. Но все же я такая, какая есть, и эти приступы лицедейства недолги. И утомительны. Если бы ты попробовал примерить на себя маску оптимиста, то получилось бы, наверное, то же самое. Глупость. Потому что и ты хорош таким, какой есть. Ты своеобразен, у тебя своя точка зрения, свой взгляд на события. Хоть я часто и не разделяю его. Ты думаешь. Этим ты отличаешься от невзрослеющих мальчиков, которых я вижу вокруг. Ты интересен.

Сказав это, она помедлила, затем с нажимом добавила:

– Но я не смогу провести свою жизнь рядом с таким человеком. Или это уже буду не я. Не хочу мучить нас обоих иллюзиями. Но буду рада дружбе с тобой. Если ты ничего не имеешь против. И если, как и я, веришь в то, что она возможна между нами.

Она снова взглянула на него, на этот раз выжидающе.

Он смотрел перед собой. Пока она говорила, озадаченность на его лице сменилась растерянностью. Теперь, когда за столом снова воцарилась тишина, его взгляд стал отсутствующим. Привычным движением он достал из кармана платок и, сняв очки, начал неторопливо протирать стекла. Некоторое время они оба наблюдали за процессом. Затем он убрал платок, посмотрел сквозь линзы на свет. Повертев очки в руках, надел их и, наконец, посмотрел ей в глаза. Спокойно и прямо. Взял себя в руки.

Вдруг он улыбнулся. Это была добрая, нежная, сердечная улыбка, которой ей не доводилось раньше видеть на его лице. На мгновение ей показалось, что эта улыбка сама по себе опровергает все сказанное ею только что. Что все, на что она надеялась до той поры, пока не нашла в себе силы высказать накопившееся, еще может случиться с ней и с ним…

Но это была лишь секунда. Нежданная, сладостная. В следующее мгновение его ладонь поднялась со стола и замерла в прощальном жесте. И тут же его улыбка померкла, будто ее и не было. Напротив нее снова оказался прежний молодой человек. Трудный в восприятии и защищенный занавесом самоконтроля. Но все еще неразгаданный.

Она грустно усмехнулась.

Он отвел взгляд и сосредоточился на пейзаже за окном.

Еще несколько секунд она подождала, надеясь услышать хоть слово, затем молча взяла сумочку, поднялась из-за стола и, не глядя на него, направилась к выходу из зала.

Он не провожал ее взглядом. От этого стало бы только хуже.

Ее силуэт еще мог бы мелькнуть в окне, но она, видимо, решила пойти другой дорогой. Домой. Или в другое кафе. Чтобы сесть и, так же как он, молча смотреть, как дрожащие от ветра листья пытаются поймать последние отблески вечернего солнца.

– Простите, у вас свободно? – негромко осведомился мужской голос.

Он рассеянно взглянул на спросившего, затем хмуро огляделся по сторонам. Свободных столиков не было, кафе незаметно заполнилось посетителями.

Мужчина терпеливо ждал. Невысокий худощавый человек средних лет в сероватом старомодном костюме. Бледно-серые, будто выцветшие глаза смотрели чуть тревожно, неуверенно. Смешные усы. Тронутые сединой волосы торжественно расчесаны на пробор. Похоже, интеллигент в N-ном поколении. Не хватало властной жены-владелицы – может, оттого и чувствовал себя не в своей тарелке.

– Пожалуйста, – ответил он, кивая в сторону сидения напротив.

– Благодарю вас, – тут же отозвался мужчина, садясь и деловито осматриваясь.

Наконец их глаза снова встретились.

– Николай Павлович, – представился посетитель.

В его голосе не было важности, гордости. Имя он проговорил быстро и дежурно, будто не желая заострять на себе внимания.

– Евгений, – бросил молодой человек равнодушно.

– Очень приятно, Евгений, – чуть смущенно улыбнулся Николай Павлович.

Некоторое время помолчали. Мужчина продолжал осматриваться, вглядываясь в посетителей.

– Вы, наверное, ждете кого-то? Ваша жена должна подойти? – нехотя спросил Евгений.

– Нет-нет, – поспешно ответил тот и повел плечами. – Не обращайте внимания. Мне просто редко доводится бывать в таких местах. Тем более одному.

Пожевав губами, мужчина продолжил:

– Моя жена уехала повидаться с родственниками. В другой город. В город своего детства. Ну а я остался. И вот решил немного расслабиться.

Молодой человек кивнул без особого интереса.

– Давно не бывал в этом месте. Уже лет двадцать прошло, наверное, – снова заговорил Николай Павлович, обводя помещение взглядом. – Когда-то здесь был шикарный ресторан. Попасть сюда уже было событием.

– А теперь это всего лишь кафе-бар. Ничего особенного. Один из многих. Время не пошло ему впрок, – заметил Евгений сухо.

– Да-да, возможно. И все же… Когда-то по молодости мы с Галей мечтали попасть сюда. Словно здесь нас ждала какая-то другая жизнь, – мечтательно произнес мужчина.

Молодой человек посмотрел на него внимательно, но ничего не сказал.

К столу подошел официант.

– Добрый вечер, – проговорил он, не глядя на них, и подал Николаю Павловичу меню.

– Здравствуйте, – скромно улыбнулся тот.

Глянув на яркую книжицу, он секунду помедлил и заказал кофе.

– Какой именно? – без выражения спросил официант.

Мужчина замешкался.

– Нескафе, эспрессо, турецкий, фраппе, айс-кафе…

– Экспрессо будьте любезны, – остановил его Николай Павлович, неловко взмахнув рукой. – Двойной, пожалуйста.

– Что для вас, молодой человек? – повернулся официант к Евгению.

– Один «Черный русский», – бросил тот, не посмотрев в его сторону.

Официант, кивнув, удалился.

– Мы маловато заказали, – сказал мужчина вполголоса. – Наверное, этот парень не в восторге от таких клиентов. Только место занимаем, никакой прибыли.

– Да наплевать ему, – буркнул молодой человек и снова взглянул в окно.

Уже почти совсем стемнело. В оконных стеклах отражался интерьер кафе, его лицо и застывший в напряженной позе Николай Павлович. Теперь он неотрывно смотрел на Евгения, будто желая что-то сказать или услышать.

– Может быть, вы кого-то ждете? – неуверенно спросил мужчина, когда молодой человек вновь повернулся к нему.

Евгений лишь медленно покачал головой.

– Вы уверены? – снова поинтересовался тот. – Я заметил, что вы были с девушкой. Может быть, она должна вернуться?

– Нет. Она не должна вернуться. И не вернется.

– Вы что же, расстались? – обронил мужчина, но, тут же, словно спохватившись, предупредительно поднял ладонь. – Простите, не мое дело.

– Расстались, – негромко ответил Евгений, мрачно разглядывая переплетенные пальцы, и через паузу добавил: – Девушка решила, что так будет лучше.

Николай Павлович понимающе кивнул.

– Ну… Вы не расстраивайтесь, – начал он. – В вашем возрасте найти другую…

Вдруг Евгений резко поднял глаза на него.

– Послушайте… Николай Павлович, кажется?

Мужчина растерянно кивнул.

– Я знаю, что найти другую девушку мне не составит труда! – раздраженно воскликнул молодой человек. – Не нужно меня успокаивать, хорошо? И не нужно думать, что я так уж сильно переживаю ее уход. Она сделала свой выбор и поступила правильно, поэтому мы расстались легко, быстро, не выясняя отношений! Так что все в порядке, не печальтесь за нас.

Николай Павлович, ошеломленно глядя на Евгения, замолчал.

В этот момент к столу вернулся официант. Поставив чашку и бокал, он все же оставил меню и, бросив торопливый взгляд на другие столики, отошел.

Мужчина придвинул к себе чашку, добавил сахар и принялся помешивать кофе, не сводя глаз с соседа по столику. Евгений же не обратил на заказ никакого внимания, снова отвернулся к окну.

– У вас что-то случилось? – кашлянув, осторожно поинтересовался Николай Павлович.

Молодой человек не шелохнулся.

– Я, наверное, все же мешаю, да? – сконфуженно тряхнул головой мужчина и огляделся по сторонам.

Свободных столиков по-прежнему не было.

– Простите, – послышался голос Евгения.

Он повернулся и пристально посмотрел на соседа.

– Я не хотел показаться резким и неучтивым. Сорвался. Не уходите, вы ни в чем не виноваты, – проговорил молодой человек, чуть смягчившись. – Просто… так сложилось. Я не в настроении.

– Почему? – помедлив, спросил мужчина.

Евгений скрестил руки и мрачно опустил взгляд, не отвечая.

– Вам принесли напиток. Выпейте, – предложил Николай Павлович, пододвигая бокал. – Кстати, что это такое, «Черный русский»? Коктейль какой-то?

– Знаете… Мне и самому трудно четко сформулировать, в чем дело, – вдруг сказал молодой человек. – Так, чтобы вы это поняли. Здесь много всего… И, наверное, самым простым будет сказать, что такова моя реакция на нашу жизнь и на мир, в котором мы живем.

Евгений поднял глаза и посмотрел на соседа по столику долгим тяжелым взглядом.

– В котором приходится существовать и мне, несмотря на то что больше всего на свете я хотел бы оказаться где-нибудь на другой планете, в другой жизни. В какой-то другой плоскости.

Николай Павлович перестал размешивать кофе, в его глазах появилось удивление.

Евгений усмехнулся ему, поправил очки и откинулся на сидении, оглядывая посетителей.

– Вам нравится наблюдать за людьми? – спросил он. – Вот они сидят, красавцы, посмотрите.

Николай Павлович повернул голову. За столиком в центре зала сидели двое молодых людей лет двадцати пяти. Перед ними стояли полупустые пивные бутылки. Они что-то возбужденно обсуждали, посмеиваясь.

– О компьютерах, наверное. Или о машинах. Или о футболе, – проговорил Евгений, недружелюбно улыбаясь. – О том, как они мило проведут этот вечер в компании себе подобных. А за следующим столом две девушки с одинаковыми стрижками, видите? Сплетничают. Или новые шмотки обсуждают. Или планируют записаться на фитнес. А в уголке притаилась молодая пара, у них свидание. Они очень стараются понравиться друг другу и, наклеив на лица радостные улыбки, оживленно беседуют о всякой чепухе, боясь неловких пауз.

Он полюбовался на них еще несколько мгновений, затем снова взглянул на Николая Павловича.

– Не требуется большого ума, чтобы понять, чем наполнена их жизнь. Чем они занимаются в свободное от работы или учебы время. Что читают, какие передачи и фильмы смотрят. За кого голосуют, если ходят на выборы. О чем мечтают. Это обычные люди. Двадцать первого века. Наше большинство, определяющее жизнь во всем ее многообразии. За ними будущее. На них будет строиться новое государство. В ближайшие годы они и такие, как они будут определять, как говорится, «направление нашего развития».

– Вас, кажется, это не устраивает? – деликатно поинтересовался мужчина.

– Не в этом дело. Они стали такими не потому, что кто-то плохой или хороший заколдовал их. Просто так сложились обстоятельства, что в данный период так выглядят герои нашего времени. Когда-нибудь этот портрет изменится, но останется главное, что не сможет стереть, вычистить время. Это людская природа. Наша суть, с которой мы поделать ничего не можем. И все ошибки, которые мы делаем, я думаю, заложены в нас с рождением. И такой вот мир, в котором постоянно ощущается угроза конфликта и который мы так привыкли ругать, создан нами же. И жизнь, которую мы проживаем впустую – это плод нашей же человеческой деятельности.

– Вы не очень-то любите людей, не так ли? Вернее, то, что вы называете «людской природой»? – несмело улыбнулся мужчина, склонив голову чуть в сторону.

Евгений снова небрежным жестом поправил оправу. Затем, положив локти на стол, приблизился к Николаю Павловичу и заговорил отрывистым полушепотом:

– Нет смысла любить или не любить то, что есть и будет всегда. Но жить в этом, принимать какое-то участие и понимать, что я не могу и не хочу быть частью всего этого, мне бывает трудно. Временами слишком.

Он снова отстранился и посмотрел по сторонам. Когда его голос зазвучал вновь, то казался спокойным, даже безмятежным.

– Знаете, я недавно подумал… Люди просто не знают, как жить. Никто. Каждый предполагает, что вот так, возможно, будет правильно, а вот так – нет. Что так вот жить можно, а вот так уже ни в какие ворота. Но никто не уверен. Даже те, кто берет на себя ответственность за судьбы множества людей, целой страны. Те, кто считает, что сможет сделать счастливыми одновременно массу людей, заблуждается. Количество счастливых окажется равным числу глубоко несчастных и недовольных своей участью. Люди вбрасываются в этот мир, получают в свое распоряжение жизнь, а что делать с ней им никто не объяснил и уже не объяснит. Пока они взрослеют, им предлагаются простейшие инструкции по правилам поведения в обществе и некие элементарные знания на первое время, которые могут пригодиться в дальнейшем, а могут и нет. Но никому перед попаданием в этот мир не дается задание, какая-то четкая цель, к которой стоит стремиться. И вот каждый набивает свой пустой сосуд, свою жизнь каким-то содержанием на свой вкус. Какими-то ценностями, которые ему кажутся главными и без которых, на его взгляд, никак нельзя обойтись. В итоге мир оказывается заполнен совершенно разными людьми с придуманными целями, с придуманными понятиями о счастье. Порой эти идеалы кажутся им настолько достоверными, что люди даже на время забывают о вымысле, изо всех сил отстаивая свою правоту и искренне заблуждаясь в ней. Незнание – вот что, по-моему, объединяет всех. Внутренняя скрываемая ото всех неуверенность в том, что выбранный курс верный и единственный. И еще нацеленность на то, что рядом может быть кто-то, кто знает секрет, знает как нужно. Готовность примкнуть к рядам этого кого-то, как только благоприятные ожидания хоть отчасти подтвердятся. Мы же обожаем объединяться, не правда ли? Образуя скопление, мы чувствуем себя сильнее, увереннее, неуязвимее, даже непобедимее. Толпа – это действительно сила, но лишь в известной мере. Она неповоротлива и обладает лишь коллективным разумом, который при должном умении несложно подчинить кому-то или чему-то. В ней больше нет индивидуальностей, способных сориентироваться и осмыслить свои поступки, свою правоту и неправоту в этом скоплении людей. Все идут – и ты иди! Ты однажды сделал свой выбор, присоединившись к ним, теперь тебе нужно только следовать за ними и слушать, что делать дальше! Неважно, что в один непрекрасный день люди, наслушавшись убедительных речей, могут ринуться, к примеру, создавать новую идеальную расу, попутно уничтожая вредных, неугодных по всей стране, а затем и по всему миру. Но тебе какое дело? Ты можешь продолжать жить прежней жизнью – читать газеты, слушать музыку, строить планы на будущее. Ведь ты же чуть раньше своевременно сделал правильный выбор, так?!