Иной вариант: Иной вариант. Главный день

Блин, Игорь Михайлович рассказывал все настолько серьезно, что я внутренне подобрался. Как-то слишком много подробностей. Да и глаза во время этого рассказа у него стали такие… Нет, или в его лице сцена потеряла великого актера, или… да нет, не может быть! Сейчас он дождется, когда я рот от удивления открою, и в своей обычной манере начнет по-доброму вышучивать великовозрастного балбеса, который до сих пор верит в сказки. А вот фиг он угадал! Не дождется!

Но сосед и не думал улыбаться. Наоборот, тяжело вздохнув, он продолжил рассказ, говоря о том, что к 1993 году финансирование совсем прекратилось, а на секретных объектах начали появляться какие-то мутные «иностранные наблюдатели». И как-то так совпало, что тогда же бывший «коммунистический» город начал резво превращаться в город будущих наркоманов. В общем, стало окончательно понятно, что стране уже не нужны ни ученые, ни их исследования, и народ принялся активно разбегаться в поисках заработка.

Я про подобный беспредел был наслышан и относился к нему просто как к превратностям того далекого времени, но Профессор от воспоминаний совсем распереживался и даже закурил стрельнутую у меня сигаретку. Затянувшись один раз, он закашлялся и, вытерев платочком заслезившиеся глаза, с силой воткнул ее в пепельницу. А потом, помолчав, сказал:

– Но за некоторое время до наступления полного коллапса была объявлена подготовка к плану «Сумерки».

Загасив до конца продолжавший дымиться «бычок», я осторожно поинтересовался:

– И что этот план подразумевал?

– Хм… он подразумевал очень многое. Но скажу лишь одно – этот план был разработан на случай оккупации страны противником. Так что сами можете представить, что это было за время.

– И?

– И всё. Подготовка была, но реализации не было. Где-то произошел сбой. Хотя какой там «сбой»… Когда предательство происходит на самом верху, это гораздо хуже любой самой страшной оккупации… В общем, все просто тихо развалилось и умерло. Но наш руководитель – Тихомиров, светлейшая голова и ученый с большой буквы, взял на себя ответственность и пошел на должностное преступление. Он, по ряду лабораторий, реализовал «Сумерки» на свой страх и риск, еще до окончательного развала. Все данные последних исследований были уничтожены или фальсифицированы. А наиболее перспективные к разработке объекты розданы трем руководителям проектов. Куратор от КГБ был настоящий патриот и поэтому одобрил все действия Тихомирова. Да что там говорить, без куратора ничего бы и не получилось… А так, когда какие-то непонятные люди с большими полномочиями приехали осматривать наш центр, им досталась только не представляющая интереса мелочовка и липовые результаты работы. Ну а мы просто разбрелись кто куда. Мне до пенсии оставалось всего-ничего, поэтому, доработав дворником, продал машину и переехал в Юрьево. Квартиру пришлось просто бросить, так как в Радужном-2 она стоила совершеннейшие копейки, только даже за эти копейки покупателей не было. А то, что было накоплено и лежало в сберкассе, превратилось в пшик. Хорошо еще, денег с продажи «Волги» вполне хватило на покупку этого домика. М-да…

– А почему дворником устроились? Получше места не нашлось? Или это… кхм, для маскировки?

– Какая там маскировка! Туда, где платили, то есть за границу, я не собирался ехать по моральным соображениям, а на родине… В общем, так скажу: грузчик из меня получился плохой – годы не те, но вот дворник – вполне нормальный…

Игорь Михайлович, побарабанив пальцами по столу, на несколько секунд замолк, видимо вспоминая, каково ему тогда пришлось, а потом выдал:

– А теперь самое главное. Уже здесь я, насколько мог, продолжал исследования объекта «18–36 бис». Продолжал, даже зная, что раньше мы практически ничего не могли добиться целым штатом светлых голов. Но свободного времени у меня неожиданно стало очень много, вот и ковырялся потихоньку. Восемнадцать лет исследований прошли безрезультатно… Только, как это очень часто бывает в науке, все решил случай. Два года назад на… – Сосновский хмыкнул и, смущенно кашлянув, продолжил: – Да, на свалке, я нашел интересный прибор. Ну, вы, наверное, подобные видели. На базе трансформатора Теслы сделана такая игрушка – стеклянный шарик с электрическими разрядами. Принес ее домой, починил и, включив, поставил на стоящий в углу столик. Как раз рядом с «турником». И представьте мое удивление, когда внутреннее пространство объекта «18–36» вдруг потемнело! То есть буквально через пару секунд налилось сплошной чернотой! Я был поражен! Ведь еще в Радужном что мы только не пробовали. В том числе и трансформаторы Теслы. Но результата не было. А тут вдруг все получилось… М-да… В общем, не буду утомлять вас рассказами о том, что и как я делал потом, просто скажу – мне удалось открыть путь в параллельный мир!

Я, хлопая глазами, слушал этот рассказ, не зная – верить или нет. Ведь все было сказано без тени улыбки. А глаза, тональность, мимика, интонации только подтверждали, что человек говорит правду. Но он не может ее говорить! И дело даже не в фантастичности самой истории! Дело совершенно в другом.

Сосновский, видно, правильно истолковал мое молчание, потому что, улыбнувшись, спросил:

– Вас что-то смутило в моем рассказе?

Я кашлянул и честно ответил:

– Вообще-то да. Спорить не стану – в жизни и не такие чудеса встречаются. Но сами посудите – по вашим словам, вы практически всю жизнь проработали на государство. Причем не просто на государство, а на его наиболее закрытые проекты. И что такое режим секретности, знаете не понаслышке. Да что там говорить – он у вас в крови сидеть должен! А тут… как там у классиков было… – Прикрыв глаза, я по памяти процитировал: – «И тогда Ипполит Матвеевич открыл первому же встреченному им проходимцу все, что ему было известно о бриллиантах». Так что или вы вообще не работали в закрытом городе, или никакого открытия не было, а вы мне сейчас, кхм… извините, просто сказку рассказали.

Мне казалось, что после этих слов Игорь Михайлович может обидеться, но этого не произошло. Наоборот, удовлетворенно кивнув, словно убедившись в каких-то своих предположениях, он серьезно произнес:

– А третий вариант вы не учитываете?

– Какой?

– Безвыходное положение. Кстати, у Кисы Воробьянинова оно тоже было безвыходным, только «предводитель дворянства» это не сразу понял. Но чисто инстинктивно поступил правильно. Ведь если рассуждать трезво, то без Остапа Ипполит Матвеевич не нашел бы вообще ни одного стула. А с Бендером лишь случайность помешала добраться до сокровищ. Вот и у меня сейчас безвыходная ситуация. Просто мне для одного очень важного дела, направленного на продолжение исследований, КРАЙНЕ НЕОБХОДИМ помощник. Причем не в научной части, а скорее в силовой. То есть молодой, крепкий и неболтливый человек, который умеет хранить чужие секреты.

«Проф» многозначительно замолк, а я облегченно выдохнул. Фу-у-у, вот тут-то ты, мил человек, и прокололся! «Безвыходное положение» у него. Щаз! При подобных раскладах у ученого никак не может быть этого самого «безвыходного положения». Да как только государевы люди узнают об успешном эксперименте, у соседа не возникнет никаких проблем и вопросов. Ну, может, кроме одного: «Что? В какой валюте я хочу получить положенную вместо Нобелевской премии компенсацию?»

Но желая поддержать предложенную игру, я не рассмеялся в голос, а только въедливо поинтересовался:

– И для чего он вам нужен? На роль подопытной крысы? – и тут же добавил: – Если вы меня на эту роль сватаете, то разу скажу – я несогласный. Я электричества боюсь, да и вообще… – А потом, сменив тон, фыркнул: – Вам не надоело? Как по мне, так шутка затянулась. Рассказывали вы, конечно, очень увлекательно, но я слишком хорошо знаю СИСТЕМУ, чтобы вам поверить. Судите сами – как только государство узнает о вашем открытии…

Увидев внезапно заледеневший взгляд Профессора, я осекся, а он, катнув желваками, отрезал:

– Государство?! Для меня никто «Сумерки» не отменял! Сергей Васильевич, разве вам не очевидно, если парадигмой общества декларируется и возможность, и даже необходимость паразитирования, то обращаться к носителям такой государственности безнравственно?

Ого! Как завернул! В последний раз Игорь Михайлович выражался подобным слогом, когда я заикнулся о Сталине, обозвав усатого правителя «кавказским палачом». А Сосновский в ответ минут на двадцать разразился осуждающим мою позицию монологом, из которого я практически ничего не понял, лишь по интонациям собеседника догадавшись, что он со мной в корне не согласен. Вот и сейчас, кажется, мое предложение Профессора сильно выбило из колеи. Обычно он тщательно следит за своей речью и старается не использовать стиль общения, принятый в их научной среде, предпочитая разговаривать нормальным языком. Но, похоже, мои слова его чем-то крепко зацепили.

Хорошо хоть, его теперешняя фраза была достаточно коротка, и я вполне ясно разобрал в ней принципиальное нежелание сотрудничать с властями. Поэтому, сглаживая ситуацию, примиряюще пожал плечами:

– И что вы так разволновались? Бардак девяностых вроде давно закончился. Зарплаты да пенсии платят. Бандитской стрельбы на улицах нет. Чего вам еще не хватает?

Игорь Михайлович, похоже, взял себя в руки, ответив вполне понятным языком:

– Отношения к жизни. Пойми, власть у нас вроде не оккупационная. И руководят нами не пришлые иностранцы, а вполне себе граждане России. Но это все лишь внешняя оболочка. Маска. Так как по сути, по своему духу, они – янычары.

Я удивленно вытаращил глаза:

– Это в каком смысле?

– В самом прямом. Если тебя с детства воспитывают относиться с презрением ко всему отечественному, начиная от любых технических или художественных достижений своей страны и заканчивая людьми, в ней проживающими, то патриотом ты точно не вырастешь. Наоборот…

– Да ну, – неопределенно покрутив ладонью, я попытался сформулировать: – Это кто же нынешних шишек так мог воспитать? У них папы-мамы все как один при СССР посты занимали – дай боже! И идеология тогда была ого-го! Так что воспитывали как раз в духе этого, как его… о! – коммунистического ленинизма. Или марксизма?.. Не суть! Главное, что если кто от этого учения отходил, так или с поста гнали, или вообще – на Колыму!

Сосновский вздохнул:

– Не думал, что нынешняя молодежь столь наивна… Вот скажи, тебе известен термин «штатники»? Э-э-э… хотя это самоназвание, и они гораздо более известны, как стиляги.

На секунду задумавшись, я согласно кивнул:

– А как же! Лет семь назад одноименный фильм видел. Очень даже неплохой. Яркий, сочный, с хорошими песнями. Кстати, даже не предполагал, что у нас в пятидесятых могла быть своя субкультура. А что?

– Оставим за рамками то, что этот фильм имеет к реальности такое же отношение, как и сказки братьев Гримм. Весь, включая так понравившиеся тебе песни, реально, кстати, написанные в конце восьмидесятых годов. Просто стилягами, или как они себя сами называли – штатниками, могли стать лишь дети ОЧЕНЬ обеспеченных родителей, имеющих вдобавок хорошие связи. Я вот тоже смотрел то кино, про которое ты говорил. Смотрел и смеялся от всей души. Как же – молодой паренек из коммуналки, подработав на разгрузке вагонов, приобрел себе яркую одежду и тут же влился в стройные ряды стиляг.

Пожав плечами, я спросил:

– И что тут такого? Захотел и влился. Там ведь не в одежде дело было, а в духе!

Профессор подумал, а потом, видно, решив не усложнять, ответил:

– Знаешь, Сережа, я не буду тебе объяснять все нюансы. Скажу одно – шанс быть принятым в подобную компанию у него был. Точно такой же, как у нынешнего московского студента откуда-нибудь из хрущевки в Бирюлево попасть на тусовку современной «золотой молодежи». И не просто попасть, но и стать завсегдатаем этой тусовки. Так что сам можешь подсчитать эти шансы… М-да… Но мы отвлеклись. Так вот: штатники – в основном дети дипломатов, генералов, профессоров, директоров магазинов, членов политбюро и прочих «сливок интеллигенции», с юности поняли одно: они – будущая элита, которой красиво жить не запретишь! А красивая жизнь в их понимании это обязательно – «made in…». И так как СССР, вместе с населяющими его людьми, ничего интересного, с их точки зрения, предоставить не мог, они обратили свой взор на Запад. Стараясь при этом всячески дистанцироваться от своей страны и своего народа, в тесном кругу, с наслаждением унижая «совок» и восхищаясь всем иностранным. Так, конечно, поступали далеко не все, но именно тогда началось гниение. А так как у нас сын дипломата становится дипломатом, а сын генерала – генералом, то к началу девяностых мы имели вполне себе созревшую поросль, готовящуюся занять места родителей у руля государства. Поросль, считающую слово «патриотизм» – ругательством, народ – быдлом, а страну – полным дерьмом, годным лишь на то, чтобы качать из нее деньги. Поросль временщиков, которые воспитывают детей за границей, держат финансы в иностранных банках, поддерживают не своего, а английского или немецкого производителя. Тех, которые практически уничтожили российскую науку и образование. А вы еще спрашиваете – чего мне не хватает… Так что, пока во власти янычары, наше руководство может не беспокоиться относительно параллельных миров.

Изумленно почесав щеку, я уточнил:

– Так что, все со стиляг началось?!

– Нет, конечно, но и они внесли свою лепту. А о штатниках вспомнил, потому что ты спросил: каким образом во времена Союза могли появиться люди, презирающие свою родину. Вот я и привел пример. Хотя, конечно, причин может быть очень много…

Сосновский перевел дух и, как-то сгорбившись, добавил:

– Только ты знаешь, Сергей, я думал, что хуже, чем было у нас, просто быть не может. Но когда попал «на ту сторону», понял, что наш вариант истории это даже не цветочки, а так – пыльца от цветочков.

Я, отходя от эмоциональной речи собеседника, тряхнул головой и, возвращаясь к предыдущему странному разговору, ехидно улыбнулся:

– Ого! Так вы уже ТАМ были? А зачем тогда я понадобился?

«Проф» бросил на меня удивленно-рассерженный взгляд:

– Разумеется, был. Не думаете же вы, что я вообще бы начал этот разговор, досконально не убедившись в полной безопасности функционирования портала?

Не обращая на его недовольство внимания, я так же, с подначкой, продолжил:

– И как ТАМ? Люди есть?

– Конечно. И земля, и люди, и Россия есть. Точнее, то, что от нее осталось…

– В смысле?

– В самом прямом. Российской Федерации в том мире больше не существует. – Видно, предугадывая мой вопрос, он махнул рукой: – Нет. Никакой войны не было. Все было практически как у нас. Только вот, по разным причинам, распад СССР плавно перешел в распад самой России. О причинах произошедшего говорить можно долго, но вы ведь политикой не очень интересуетесь, да и не это сейчас главное…

У меня по спине пробежали ледяные мурашки. Это он что… это он всерьез?! То есть наш престарелый сосед на самом деле руководил какой-то закрытой лабораторией? На самом деле проводил эксперименты с параллельными мирами? На самом деле сделал открытие? Бред! Так не бывает!

Я с трудом сглотнул и, уже очень надеясь, что все вышесказанное было просто шуткой, выставил руку перед собой, призывая собеседника к молчанию, и твердо произнес:

– Игорь Михайлович, вы меня, конечно, извините, но хотелось бы кое-что уточнить. Из всего рассказанного мне понятно – данные о «турнике» относятся к высшей категории секретности. И судя по тому, что за все эти годы никто из властных структур вас не побеспокоил, похоже, вы остались единственным человеком, кто о нем вообще знает. То есть вы, единолично, много лет были владельцем бесценной информации, способной перевернуть мир. Вот и возникает вопрос – почему именно я? В смысле, почему и зачем вы это все мне рассказали? Мы ведь знакомы буквально месяц, и у вас нет никакой гарантии, что я с этими новостями не рвану в ФСБ.

Игорь Михайлович молча поднялся и, выплеснув остывший чай, налил нового. А потом, сев, спокойно сказал:

– За этот месяц я вас узнал достаточно, чтобы понять – вам можно доверять. А если учесть, что вы совсем недавно были командиром подразделения, относящегося к структуре ГРУ, то по умолчанию являетесь человеком, который отлично осознает, что полученные вами сведения имеют гриф «особой важности» категории «А». И поэтому отнесетесь к ним не как какой-нибудь гражданский шалопай, которому хватит ума придать всё услышанное огласке…

– Это-то я как раз отлично понимаю! Я не понимаю другого – почему вы думаете, что я не пойду с этими сведениями в компетентные органы?

Сосед пожал плечами и, тяжело вздохнув, ответил:

– Потому что я вас об этом попрошу. Просто по-человечески попрошу повременить с походом в госбезопасность. Неужели этого мало?

Я подозрительно посмотрел в выцветшие от старости глаза Сосновского, которые так и лучились доверием, и чуть не сплюнул. Нет, ну надо же так попасть?! Зараза! Вот как задницей чувствовал, что ничем хорошим его байка не кончится. Ха – «просто попрошу»… тут гостайна высшей категории, а он в игрушки играет. Или… или не играет? Еще раз глянув на старика, я задумчиво пожевал губу.

Так, надо мыслить логически. Начнем с того, что дураком «профа» точно не назовешь. Дурак просто не в состоянии двадцать лет хранить ТАКОЙ секрет. То есть ума, выдержки и скрытности у старика вполне хватает. А тут вдруг Сосновский решил раскрыться малознакомому человеку. Ладно, допустим, у него безвыходная ситуация и понадобился помощник. Но почему я? Понятно, что на тракториста Васю или студента Петю, могущего случайно разболтать доверенные сведения, я не похож. Не зря сосед упомянул мою службу в подразделении ГРУ. Но ведь он должен сообразить, что трепать языком собеседник, конечно, не будет, только вот именно в силу своего офицерского прошлого, понимая, КАКОЙ важностью обладает полученная информация, с огромной долей вероятности доложит о ней наверх. И все эти «просто попрошу» являются в данном случае наивной отмазкой. Игорь Михайлович не может этого не учитывать.

Нет, тут что-то другое. Профессор, похоже, уверен, что я его не сдам. Тогда получается… Еще раз взглянув на своего собеседника, я только зубы сжал. Вот змей, неужели он НАСТОЛЬКО смог все просчитать? Мне ведь действительно в органы бежать совсем не с руки. До поездки в Израиль – без проблем. А сейчас… М-да, не зря я, как только заподозрил, что рассказываемая им байка может быть РЕАЛЬНОЙ историей, холодным потом покрылся. И все из-за своего еврейского приключения. Причем если бы дело ограничилось только террористами, то это еще было бы ничего. Стычка с арабами воспринималась бы как несчастный случай, не более того. Но как уже говорилось, я слишком хорошо знаю СИСТЕМУ. И это знание дает уверенность в том, что как только Корнев законтачил с представителями израильских спецслужб, в лице Майиного жениха, то его моментом взяли на карандаш. И в ФСБ, и исходя из моей ВУС^[30] – в военной контрразведке. Нет, свежезавербованного шпиона во мне не подозревали. Но сведения о контакте нашли отражение в личном деле. И вовсе не потому, что меня решили «закошмарить», а потому что так было положено.

В обычной жизни это практически ничем не грозило. Единственно что, даже работая на гражданке, я не сумел бы получить допуск, имеющий хоть какое-то отношение к государственной тайне. К примеру, не смог бы работать главным инженером на режимном предприятии. Или шишкой в какой-нибудь внешнеполитической госструктуре. Ну и фиг с ним. Я туда, в общем, и не рвался.

Но в случае с Сосновским все становится гораздо сложнее. И если всплывет информация о моей причастности к информации грифа «особой важности», то я даже боюсь предположить свою дальнейшую судьбу. Будь даже я чист аки агнец, и то – жизнь бы круто поменялась. Причем с непредсказуемыми последствиями. Но вот отметка в личном деле о контактах с представителями забугорных спецслужб лишает каких-либо иллюзий напрочь. Что контрразведка, что безопасность – особыми сантиментами не страдают, и если будет хоть малейшее подозрение, что тайна ТАКОГО уровня может попасть к иностранцам, то Корнева в самом лучшем случае упакуют так далеко и глубоко, что я имя свое забуду, а солнце буду видеть раз в полгода. Чего тут говорить – уж я-то точно знаю, что это обычная практика, принятая в любой серьезной стране. Только мне совершенно не хочется «упаковываться». Так что ни о каком походе в ФСБ не может быть и речи.

Тут Сосновский все верно просчитал. Но ведь он мне не только рассказал про свое открытие, он еще и про помощника намекнул. Поэтому очень интересно, почему сосед считает, что я не пошлю его на три буквы и не сбегу куда подальше? Это было бы вполне логично с моей стороны.

Нет, что-то не то получается… Тогда какой ему был смысл вообще про «турник» рассказывать? Но он рассказал, значит, почему-то считает, что я стану ему помогать. Почему?!

Хм… задумчиво поскребя щеку, я машинально глотнул чаю и, не найдя прямого ответа, решил прервать затянувшееся молчание:

– Допустим, я уважу вашу просьбу и сохраню все в тайне. Но мне одно непонятно – с какой стати вы решили, что я воспылаю желанием вам помогать?

Сосновский как-то лукаво сощурился, неуловимо став похожим на кота Базилио из старого фильма, но ответил вполне серьезно:

– Знаете, Сережа, вы, разумеется, можете отказаться. Тем более что мне и оплатить вашу помощь нечем. Ну… практически нечем. Только имейте в виду – вам я могу доверять всецело, будучи твердо уверенным, что вы человек слова и информация об «объекте 18–36» нигде не всплывет. Не всплывет, так как вы отлично понимаете, какое отношение должно быть к сведениям подобного уровня. Но в случае вашего отказа мне придется искать другого помощника. И нет никакой гарантии, что он не будет гораздо менее опытен вас в отношении сохранения информации категории «А».

Вот гад! Я аж фыркнул от неожиданности. Как он все продумал! Теперь все стало понятно… Ну да, к примеру – я отказываюсь. И что? Этот «профессор Мориарти» ищет другого. Но если другой хоть как-то проболтается, то мне точно – кирдык! Безопасность, выйдя на Сосновского с помощником, начнет их трясти как груши (да еще и наверняка с применением фармакологических средств). В данном случае никто стесняться не будет. И в результате этой «тряски», помимо основной информации, появятся сведения о причастности к этому делу некоего Корнева. То есть лично для меня получатся те же яйца, только в профиль. Но так как подозрений в этом случае у госбезопасности будет больше (типа – почему скрывал?), то на «упаковку» можно не рассчитывать. Найдут, допросят и закопают. Ну я и влип… Вот только этого геморроя мне ко всему прочему и не хватало. Для полноты, блин, ощущений!

Ладно… «Проф» у нас человек головастый, но и я не пальцем деланный. Он думает, что все учел, но почему-то упускает возможность того, что и я могу кое-что спрогнозировать в его поведении. Так что поиграем… Сделав задумчивое лицо, я шумно выдохнул и, криво улыбнувшись, поинтересовался:

– Игорь Михайлович, вы себя в роли шантажиста до встречи со мной не пробовали? А то хватка нешуточная чувствуется…

Сосновский всплеснул руками:

– Бог с вами, Сережа! Вы о чем?!

Непонимающего строишь? Хорошо, а если так:

– Задам вопрос по-другому. Ответьте честно, если бы не мое еврейское приключение, вы бы мне стали рассказывать о своих исследованиях?

Игорь Михайлович потарабанил пальцами по столу, покряхтел, а затем, глядя мне в глаза, твердо ответил:

– Но ведь оно было? И знаете, Сергей Васильевич, я очень рад, что не ошибся в вас. Рад, что вы все смогли трезво взвесить и понять…

После этих слов у меня исчезли последние сомнения. Этот жук очень четко просчитал ходы собеседника. И сейчас практически прямым текстом ответил, что если бы не моя стычка с террористами, а самое главное, последовавшая за ней встреча с Натаном Блохом, он бы никогда ничего мне не стал говорить.

Я поудобнее уселся на стуле и, достав сигарету, щелкнул зажигалкой. Раньше себе такого не позволял, всегда спрашивая разрешение, прежде чем закурить, но сейчас мне нужно было показать, что наши отношения перешли в несколько иную плоскость. А потом, выпустив к потолку струю дыма, выдал:

– Ладно, расклад ясен. Теперь можете говорить, для чего вам так понадобился помощник?

Сосновский, который понял, что я хоть и покраснел от злости, но не собираюсь его прямо сейчас душить диванной подушкой (хотя, честно скажу, даже этот вариант с перепугу мелькнул было у меня в голове), встрепенулся и торопливо сказал:

– Поверьте, Сергей, ничего сложного! Надо только сходить на ТУ сторону, добраться до Радужного-два и, достав из тайника «турник», привезти его сюда. То есть ваша помощь и состоит в этой единичной акции. После которой я больше вас никогда не потревожу.

– Пф! – Я поперхнулся дымом. – Э-э-э… Что-то я недопонял. Если этот «турник» ТАМ, то как я ТУДА вообще попаду?! Вы… ничего не путаете?

У меня внезапно вспыхнула надежда, что вся эта история все-таки бред впавшего в нежданный маразм собеседника, но сосед ее быстро развеял:

– Не путаю. Просто в ТОМ мире, приблизительно до путча девяносто первого года, все было совершенно так же, как и у нас. И объект «18–36» был найден и передан в нашу лабораторию. Но его так и не удалось активировать, хотя исследования шли гораздо дольше, чем у нас, – вплоть до 2009 года. А вывод о том, что и в параллельном мире работа с находкой зашла в тупик, я сделал после того, как артефакт обнаружился в тайнике. В противном случае объекта бы там не было. Сами понимаете, что активированный портал никто…

Внимательно слушая Профессора, я уловил некую нестыковку в его рассказе и перебил:

– Извините, вы сказали, что в «параллели» исследования шли гораздо дольше. Но это значит, что и последующая ситуация там была иной. Откуда в таком случае вы могли знать, что в тайнике что-то есть? Да и само местоположение тайника… оно ведь тоже изменилось? Согласитесь – не может быть, чтобы человек, действуя в разное время и в разных условиях, нашел для тайника одно и то же место.

Собеседник в ответ лишь вздохнул:

– Мне понятны ваши сомнения. Я и сам не знал наверняка, есть там объект или нет. Шел наудачу, думая для начала найти своего двойника и получить от него необходимую информацию. Но, добравшись до Радужного, узнал, что пенсионер Сосновский через несколько недель после окончательного закрытия центра был убит во время бандитской перестрелки. М-да… – «Проф» с силой потер лоб и продолжил: – Что же касается местоположения тайника… Просто, согласно внутренней инструкции от 19 августа 1991 года, для моей лаборатории были приняты четыре точки возможных «захоронок». Вот, узнав о «собственной» смерти, я по ним и пошел. Деваться-то все равно было некуда, плюс оставалась крохотная надежда, что инструкция осталась неизменной и в ТОМ мире, да еще что Сосновский-два четко следовал ее выполнению. Хотя честно скажу – шел, совершенно не рассчитывая на успех. Так, для очистки совести. Но неожиданно даже для себя, обследуя второе место возможного тайника, нашел то, что искал.

– Так что же вы его сразу не забрали?

Профессор удрученно пожал плечами:

– Потому что артефакт весит двадцать девять килограммов. Я его просто пытаясь поднять чуть не надорвался, не говоря уже о том, чтобы куда-то нести. В упакованном виде он, конечно, объем занимает достаточно небольшой, но на вес это не влияет…

– Ага, понял. Так получается, что «турников» две штуки? У нас и ТАМ?

Игорь Михайлович, подняв палец, торжественно заявил:

– В том-то и дело! В том-то и дело, что две!

Сложив пальцы домиком и щурясь от попадающего в глаза дыма, я подвел черту:

– Значит, вы хотите, чтобы я сходил в «зазеркалье», прошел по его территории… – на секунду запнувшись и прикинув расстояние, продолжил: – Тысячи полторы километров, взял спрятанную в тайнике хреновину и принес ее вам? Так?

Сосновский, удивленный внезапно изменившимся тоном собеседника, настороженно подтвердил:

– Так.

А вот теперь, доктор наук, держись! Думаешь, что все прикинул? Тогда – заполучи:

– Нет. Никуда я не пойду. Ищите другого дурака за пять сольдо!

«Проф» от такого заявления откровенно растерялся:

– Э-э-э… Но…

– Чего «но»? Или вы думали, что я, отлично понимая свое положение, никуда не денусь? Зря! Да, я знаю отношение спецслужб к секретоносителям такого уровня. И знаю, чем мне может грозить возможная утечка. Тут вы все правильно рассчитали. Но не учли того, что и я могу предвидеть ходы оппонента. Так вот, уважаемый Игорь Михайлович, никакой утечки просто-напросто не будет! И объясню почему: вы двадцать лет хранили тайну. Но главное не это. Главное, что, совершив глобальнейшее открытие, которое переворачивает все представления человечества о мироздании, вы не обнародовали его. Кстати, насколько мне подсказывает пусть и небольшой жизненный опыт – ученые тщеславны. И я даже не могу представить, что кто-то из этой ученой братии смог бы поступить аналогично. Но вы поступили именно так. Понятно, что вы человек старой закалки, да плюс со своими тараканами в голове относительно ныне существующей власти, так что тут, наверное, есть свои резоны. Но именно эта закалка и позволяет мне с уверенностью сказать – никто ничего не узнает. И к подходу поиска другого помощника вы отнесетесь ничуть не менее тщательно и взвешенно, чем сейчас. Так что МНЕ опасаться нечего. А засим – позвольте откланяться!

Я встал и, воткнув сигарету в пепельницу, глянул на собеседника. Тот молчал, не поднимая головы, упершись взглядом в вытертую полировку стола. Молчал до тех пор, пока я не сделал шаг к двери. А потом, уже мне в спину, сказал:

– Вы во всем правы… Извините меня, Сережа, я действительно хотел поступить непорядочно, воспользовавшись вашей откровенностью…

Обернувшись, я уже хотел было ляпнуть что-нибудь типа «бог простит», но, увидев выражение лица Сосновского, осекся. А он продолжал:

– И вы, разумеется, вправе думать обо мне как о старом, неудачливом шантажисте. Но вы для меня были последним шансом. Из-за этого все так и получилось. Мне ведь далеко за восемьдесят, и у меня просто нет знакомых, которым можно было бы раскрыться и попросить о помощи. Кто уже умер, кто дряхл, а кто потерялся. Знать бы заранее… Но восемнадцать лет жизни прошли в исследованиях, а весь прошлый год был посвящен изучению проблемы прохода через портал. А когда она была решена и я провел на себе серию завершающих экспериментов, вот тут-то и встал вопрос с помощником. Я, грешным делом, даже по ту сторону портала думал найти хоть кого-то из старых друзей, только потом от этого решения отказался. Ведь вполне могло статься, что ЗДЕСЬ ты знал его как честного и порядочного человека, а ТАМ за эти годы он превратился в полную свою противоположность. Поэтому все так и вышло…