Олг. Путешествие через века, или Анатомия русской души

Один из таких друзей, в дом которого Олег на время перешел жить, как-то рассердился на неугодившую ему молодую жену, посмевшую не выполнить приказ мужа, и решил отдать ее на воспитание Олегу.

Раньше Олег имел дело только с наложницами. Теперь же ему нужно было научить покорности законную жену смотрителя садов самого шаха – гордую красавицу Ширин, саму дочь сановника.

Узнав у смотрителя, что ему разрешено делать со строптивицей всё что угодно, но ни в коем случае ни калечить, Олег приступил к воспитанию.

В комнате с высокими сводчатыми потолками, изукрашенными золотой мозаикой, но без окон, не было никакой мебели кроме толстого ковра на полу и высокой, в два роста Ширин, каменной колонны с дорической капителью. В капитель было вделано медное кольцо, а через кольцо пропущена веревка с петлей на конце. Эту колонну Олег велел поставить, вспоминая столб, у которого его родители наказывали молодых. Кроме входной двери в комнате была еще одна – в уборную.

Чтобы доставить Ширин в комнату с колонной, Олегу должен был связать ей руки, когда она, ни о чем не догадываясь, безмятежно спала, раскинувшись на шелковой простыне. Затем, так как проснувшаяся Ширин завизжала и стала пытаться укусить Олега, пришлось вставить ей в рот кляп и связать ноги, которыми она отчаянно брыкалась. Только после этого Олег смог взвалить извивающуюся Ширин на плечи и отнести в комнату с колонной.

Здесь он заменил веревку на руках Ширин свисающей с колонны петлей, а петлю поднял так высоко, что Ширин могла касаться пола только кончиками пальцев. Так когда-то Слава привязывал Настю. Теперь можно развязать и ноги.

Олег приподнял Ширин за бедра и повернул спиной к себе, а искаженным злобой лицом – к колонне. Перед ним была удивительной красоты девичья фигура. Которая так и просилась на камею. И будь на то его воля, он бы немедленно начал эту камею резать. Но надо было заниматься другим – портить эту красоту.

Олег взял в руки широкий ремень и сначала неохотно, но чем дальше, тем старательней стал стегать никогда не знавшую порки попу семнадцатилетней красавицы.

Через десять минут Олег повернул Ширин к себе зареванным лицом, вынул кляп и едва успел отдернуть руку от лязгнувших зубов. Поняв, что зубами до Олега ей не дотянуться, Ширин истошно завизжала и стала плеваться. Тогда Олег снова повернул ее лицом к колонне, но кляп вставлять уже не стал.

И продолжил не торопясь, размеренно пороть Ширин по всё больше синеющей попе. После каждых пяти ударов он опускал ремень и негромко говорил, что избавить Ширин от порки может только полнейшая покорность. Первые два раза эти слова Ширин просто не услышала из-за собственного крика. На третий раз она их всё-таки разобрала, и крик стал делаться тише пока, наконец, не сменился горьким плачем.

Тогда Олег отложил ремень и освободил руки Ширин из петли. И едва успел отскочить – она, как дикая кошка, бросилась выцарапывать ему глаза.

Олег снова подвесил Ширин к кольцу. Отдохнул. И снова стал пороть.

Так продолжалось весь день. Попа, спина, ноги Ширин почернели, но покорности ей добавилось немного. Ей хочется пить, но еще больше Ширин хочется другого – освободиться от выпитого и съеденного вчера. Она кричит, чтобы Олег пустил ее в уборную. Но он только раздвинул Ширин ноги и просунул между ними горшок.

При мужчине? Никогда! Хорошо – никогда так никогда, и Олег поставил горшок на пол. Но в конце концов природа берет свое: Ширин уже не может больше терпеть и после очередного удара ремня заливает себе ноги спереди желтой, а сзади – коричневой жижей. И всё это остается на ковре, где ей предстоит спать. Теперь всё это – и ковер, и свою перемазанную попу, и ноги – всё это надо было мыть.

Отмыла, всё собрала в горшок. И выплеснула горшок на Олега. В ответ Олег только обнял ее. Размазав по животу, грудкам и спине Ширин всё то, чем она облила его. И, не дав умыться, снова стал пороть.

Потом Ширин еще раз мыла: себя, пол, Олега. Но сейчас тазик с грязной водой она безропотно вылила в уборную.

Спала Ширин здесь же – на полу, голой, при чужом мужчине, хоть и евнухе. Горшок, на который она уже сама попросилась сесть перед сном и который Олег поставил прямо возле ее головы, не позволив закрыть крышкой, благоухал отнюдь не розами. Но поспать Ширин удалось недолго. Через три часа Олег разбудил ее и снова выпорол. Потом еще три часа сна, и снова порка.

Целую неделю Олег не отходил от Ширин. Только – в уборную. Ширин же туда он так и не отпустил.

Через три дня от строптивости Ширин не осталось и следа. Она послушно делала всё, что говорил Олег: сама подавала ремень, сама обнимала во время порки руками колонну, подвешивать ее больше было не нужно, сама становилась после порки на колени и целовала поровшую ее руку.

Но Олег придумывал для Ширин всё новые унижения – ни одной из его прежних учениц не доставалось столько. И стоило Ширин чуть замешкаться с выполнением приказания, как она снова подставляла свою, когда-то бывшую цвета слоновой кости, попу под широкий кожаный ремень.

Седьмую ночь Ширин спала, вымазав себя содержимым ночного горшка, который она и Олег наполнили вечером, и с ужасом думала, что завтра то, чем она сейчас мажется, ей придется есть.

Но до этого не дошло – утром Олег объявил, что наказание закончено и пора приводить Ширин в порядок, чтобы можно было вести ее к мужу. От неожиданной радости Ширин расхохоталась, стала прыгать и, в конце концов, повисла на шее Олега, покрыв его лицо поцелуями. И перепачкала Олега остатками того, чем мазалась на ночь и что за ночь успело засохнуть. За это ей пришлось обнять колонну еще раз.

Всю эту неделю у Олега не было ни минуты для любимого дела. Зато следующие три недели, пока попа Ширин приобретала свой естественный цвет, а сама Ширин – свой естественный запах, он принадлежал только самому себе. В эти недели Олег вырезал среди прочего и браслет с дорической капителью, который оставил Ширин на память с тем, чтобы она никогда его не снимала. Ширин приняла подарок с дрожью, но отказаться не посмела.

И, наконец, через месяц после того, как он принес в комнату с колонной строптивую жену, Олег привел главному садовнику шаха жену идеальную, которая прежде всего распласталась перед мужем на полу и стала целовать его ступни и пол вокруг ступней, умоляя простить глупую.

Садовник рассказал об этой истории друзьям, а друзья – своим женам. И слава Олега стала еще громче. Мужьям было достаточно произнести имя знаменитого евнуха, и самая сварливая жена моментально становилась послушной овечкой.

Так проходили годы. Пока однажды Олега почему-то не потянуло снова увидеть родные места. Сначала это было только робкое желание, но скоро оно превратилось в навязчивую мысль.

Собственно, Олег даже не очень знал, где эти места. Знал, что где-то на притоке большой реки, которая впадает в Персидское море. Но где именно? Впрочем, его это не останавливало.

И Олег оставил двор визиря и с караваном купцов отправился на север. В столицу Хазарии. Там он дождался другого каравана, который шел в Киев. И сейчас с этим караваном ехал через бесконечную степь.

Всё произошло неожиданно и очень быстро. На горизонте поднялось облако пыли и стало приближаться. Через десять минут облако превратилось в несущихся прямо на караван всадников. Потом над всадниками поднялось другое облако – облако стрел. Потом Олег почувствовал, как что-то острое ударило его в шею, и стал сползать с коня. Потом – синее небо и яркое солнце в глаза. Потом – солнце погасло, и начался полет.

Внизу подлетевшие всадники срывали с мертвеца тюрбан и плащ, отрезали пальца с кольцами, вскрывали сундуки с дивными вещицами, вырезанными из слоновой кости.

II

Больше всего Оленька любила этот час. Когда приходил отец Антон, раскрывал книжку и начиналось учение. Отец Антон – священник и знает всё на свете. Он только что вернулся из Греции, где три года учился в городе Салоники.

Весь день Оленька к этому часу готовилась, старалась быть хорошей, всё делать правильно. Чтобы ничем не рассердить маму. Иначе мама накажет. А самым страшным наказанием для Оленьки был запрет учиться.

На прошлой неделе Оля разбила крынку и мама сказала, что сегодня урока не будет. Оленька разрыдалась, стала целовать маме руки и умолять: пусть лучше мама высечет ее, пусть больно-пребольно, только чтобы не отменяла урок. Насилу уговорила. Правда, во время урока ей пришлось стоять и глаза были красные, но отец Антон, хотя и всё понял, но сделал вид, что ничего не заметил. Только нежнее обычного поцеловал, когда уходил. Он всегда целовал Оленьку, когда приходил и когда уходил.

Секут Оленьку не часто. И всегда только мама. Отец – никогда. Он и видеть не хочет голенькой дочки, только – в сарафане и шапочке. Раньше еще нянька наказывала девочку, но тогда Оленька была совсем маленькой. А теперь – только мама.