Расслоение. Историческая хроника народной жизни в двух книгах и шести частях 1947—1965

Глава семнадцатая

Сталин не раз вспоминал своего первого заместителя Николая Алексеевича Вознесенского после того, как впервые услышал, что тот якобы передал на Запад двести тридцать шесть секретных документов, в которых теоретически и конспективно говорилось о дальнейшем развитии плановой экономики в СССР. Как могли пропасть сотни работ из сейфов органов Госплана? Впервые об этом ему доложил Н.С.Хрущёв, затем Г.М.Маленков. Он им не поверил, тогда Иосиф Виссарионович пригласил Л.П.Берию.

– Лаврентий, что я слышу о Вознесенском, он шпион, у него пропадают документы из сэйфа? Ты об этом что-либо слыхал? Ведь ты с ним хорошо ладил? – и зорко взглянул на того, увидев, как тот слегка потупил взор и непроизвольно усмехнулся.

– Не знаю, что вам ответить… Да, слухи нехорошие. А Никите и Жоре можно верить? Они сами комиссию назначили для проверки. Мне Игнатьев звонил и тоже подтвердил. Говорил, что за доллары продавал секретную информацию. И потом книгу написал под названием «Политэкономия коммунизма». И там есть глава о сотрудничестве с европейским сообществом. Вознесенский мне тоже говорил об элементах рыночных отношений в период современного развития капитализма и построения коммунизма и замены социалистического соревнования прямой конкуренцией между предприятиями и коллективами. Я помню, когда возглавлял НКВД, мне докладывали, что Вознесенский писал пятилетние планы неодинаково: для всех предприятий предлагал свой подход. В атомной промышленности он придумал шкалу поощрений за рациональные предложения и персональные разработки. Конструкторы работали не единым коллективом, а на принципе конкуренции. Соревновательный принцип по Вознесенскому ведёт к припискам и очковтирательству, а конкуренция, как на Западе, подключает к делу творчество, не признавая коллективное авторство. Шкала премиальных! Вот и судите, Иосиф Виссарионович, кто есть Вознесенский? Он стремится перейти хоть сейчас от планирования к рыночным отношениям, что, в конечном счёте, развалит социалистическую экономику. И стандартизацию думает упразднить, готов был отказаться от госта качества! Привить экономике термин: эстетика производства в условиях конкуренции. И эта перманентная теория будет называться теорией политической экономики коммунизма.

– Мы ему это не позволим! – степенно ответил Сталин, пристально глядя на Берию. – Мы не откажемся от социалистического соревнования в пользу буржуазных ценностей, а конкуренцию – ми ему позволим ввести на двух предприятиях, которые подстроим под его теорию. Эксперимент нам нужен. Искать лучшие формы экономического развития мы ему позволим. Я и сам пишу работу: «Экономические проблемы социализма в СССР». А ти, Лаврентий, найди его последнюю работу, мне надо с ней познакомиться…

Разговор с Берией укрепил веру Сталина в то, что Вознесенский, всеми признан как блестящий теоретик и практик. Он разрабатывал все пятилетние планы; и как непревзойдённый специалист, мог заменить плановую экономику на рыночную, которая была принята в Германии и других странах Европы.

Ради того, чтобы проверить своего любимца и до конца выявить его свободолюбие и желание без обиняков навязывать своё мнение, Сталин в тот год решил необоснованно снижать цены на товары первой необходимости. Он тогда почти со всей страны созвал лучших экономистов, чтобы в споре за социалистический путь экономики прийти к убеждению, прав ли Вознесенский, который убеждал его, вождя народов, в принятии необходимого ему решения? Он выступал за более свободное планирование выпуска товаров, подлаживаясь не под интересы государства, а под материальные нужды и духовные запросы советских людей. А для повышения покупательской способности необходимо было поднять зарплату.

– Вы, Николай Алексеевич, нас хотите убедить, что ваша свободная экономика приведёт страну к коммунизму, а что если расшатает социализм, который мы так упорно строили и продолжаем строить? – заговорил Сталин на одном из заседаний Политбюро.

Он посмотрел внимательно на стоявшего Вознесенского. А потом с зажатой в руке трубкой, указал тому на стул.

– Вы садитесь, мы перед вами походим и послушаем вас, – продолжал размеренно ходить Сталин. – Все тут старые коммунисты: и Микоян, и Каганович, и Молотов, и те не понимают, что за хозрасчёт ты нам навязываешь?

– Очень простой, товарищ Сталин, – отозвался Вознесенский, привстав, но хозяин усадил того жестом руки, в которой держал трубку, не глядя на него. – Чтобы поднять заинтересованность рабочих, инициативу, стимулировать изобретательность, ответственность за то задание, которое взялись они выполнить.

– Это как же понимать? Никто никому нэ указ, а технологическая цепочка? А норма выработки будет их касаться? – спросил сурово Сталин, который привык к прямодушию и открытости своего главного экономиста, который в годы войны мог так разумно наладить работу оборонных и гражданских предприятий в едином технологическом цикле, что каждый рабочий сознавал – на него смотрит вся страна. И трудились, хотя действовал суровый закон военного времени, который дисциплинировал рабочих, не позволяя им опаздывать, за что тогда строго карались.

И Сталин был уверен, что именно этот страшный закон организовывал народ, не позволял расхолаживаться, поднимал сознательность рабочих, а неэкономический принцип Вознесенского – не снижать норму выработки, но и не повышать, так как сам цикл выпуска боевой техники не допускал простоев из-за нехватки комплектующих деталей.

– Разумеется, ответственность за конечный результат, стимуляция премиями, но далеко не всем одинаково…

Тогда Вознесенский сумел убедить в своей правоте не только Сталина, но и членов Политбюро. Ещё во второй половине тридцатых годов Николай Алексеевич уверял и сумел убедить, что планирование недолжно строиться на душу населения любого вида товаров, оно должно зависеть от перспективного роста населения с нарастающими темпами с учётом всех возрастов…

Немалую роль в производстве всех видов товаров Вознесенский отдавал культуре и эстетике. Но особенно в косметике и парфюмерии. А также в изготовлении дорогих вещей и сувениров, не отставая от лучших образцов западных стран.

Когда Сталин пошёл на поэтапное снижение цен, как мы знаем, он обошёл Вознесенского, и советовался с Маленковым, так как в этом отношении последний был сговорчивей Николая Алексеевича, который в глаза Сталину всегда говорил правду. Но тогда ему было интересно услышать, какой даст тот ответ, когда он назовёт Вознесенского, который был для Маленкова как кость в горле…

В одной беседе с ним о предполагаемом понижении цен, что было тотчас после войны, Вознесенский тогда сказал без обиняков:

– Товарищ Сталин! Если мы это сделаем прямо сейчас, дефицита мы не устраним. На базаре всё равно все продукты в несколько раз дороже, чем в государственной торговле. Впрочем, товаров нет в достатке, потому цены высокие. Я уже говорил – возникает диспропорция между потреблением и неудовлетворительным производством. Мы должны за два года на европейской части страны восстановить народное хозяйство, тогда можем говорить о снижении цен. Хотя даже в этом случае они не будут оправданы: чем больше товаров, тем они дешевле и тем выше в них потребность. Я не хочу вам объяснить простые законы экономики, которые вы хорошо знаете. Поэтому понижение цен – это не вынужденная мера, которая для экономики обернётся эскалацией, а совершенно непродуманная, рассчитанная на улучшение жизни народа. Товаров нет, у нас всё в дефиците, а мы будем понижать, чтобы только удовлетворить или облегчить жизнь людей…

– А мне советуют товарищи сэкономить на пайках, на приплатах, или даже оклады сократить на треть. Этим самым мы покроем дефицит бюджета. Что нам лучше повысить: зарплату или снизить на товары цены? – Сталин смотрел пристально, держа руку с трубкой чуть на весу в согнутом положении.

– Повысить резко выпуск товаров, снизить их себестоимость. Но для этого ресурсов недостаточно, затраты на их производство мы не сможем снизить при низкой эффективности производственных мощностей. От этого зависит и производительность труда.

– Ничего, товарищ Вознесенский, ресурсы обязательно появятся. Вот как наладим станкостроение, хотя строительство новых электростанций уже ведём. Зачем нам немецкие станки, американские машины?

Сталин и сам понимал, что страна нуждалась в перевооружении новой техникой заводов и фабрик. При этом он завидовал Вознесенскому за его способность улавливать ситуацию почти на лету и видеть экономические выгоды вживую, что было дано далеко не каждому…

В разные периоды своего общения с Вознесенским, когда его теперь не было в живых, Сталин, как никогда, ощущал себя экономически беспомощным человеком. Он перечитывал его научный труд «Военная экономика СССР в период Отечественной войны» и вспоминал, как впервые его читал ещё в машинописном виде и как провёл над ним не одну бессонную ночь; и делал синим карандашом пометки, делал вставки и был даже горд, что есть у нас истинного пролетарского происхождения экономисты. К этой работе он возвращался не раз, пока она около года находилась у него на прочтении. А потом с его резолюцией пошла в печать.

Когда ему принесли последнюю работу Вознесенского «Политическая экономика коммунизма», над которой он работал в пору домашнего ареста, Сталин прочитал её за несколько ночей. И тогда у него возникло непреодолимое желание на её основе написать свою по экономике работу и сделать акцент на стоимости, которая его всегда интересовала…

Он, разумеется, и от себя скрывал, что был несвободен от зависти и думал грустно: «Почему я нэ такой, как Вознесенский, ум мой не так устроен, консерватизмом я страдаю…».

Когда ему доложили о пропаже более двухсот секретных документов по планированию, он вознегодовал. Выходит, Вознесенский не зря ездил в Германию знакомиться с немецкой экономикой. Вот тогда он и мог вполне передать немцам секреты своего ведомства.

Но, тем не менее, зная хорошо Вознесенского, его непревзойдённую никем из соратников принципиальность, преданность своему делу и скромность, Сталин долго не хотел в это верить. Однако в последние годы у него обострилась мания подозрительности к своему ближайшему окружению. Недаром он отстранил Молотова с поста министра внутренних дел, поскольку тот разъезжал по странам Запада и мог там встречаться с соотечественниками, которых выслал ещё Ленин, да и с тем же перебежчиком Керенским. Вот они могли настроить Молотова против него с целью уничтожения самым коварным способом.

Сталин также подозревал и Анастаса Микояна, который ему всегда казалось, мечтал сесть на его место, и по той же причине отдалил от себя Лазаря Кагановича. Хотя все трое для него не представлялись серьёзными соперниками. Он даже А. Жданова не рассматривал как своего возможного преемника. А когда тот неожиданно умер, Сталин перебирал в памяти всех, кто мог быть заинтересован в его смерти. И он вспомнил, как в 1946 году между секретарём ЦК А.А.Ждановым и Г. М. Маленковым, который в 1944 году стал заместителем Сталина, а через два года был введён в секретариат, между ними разыгралась борьба. Сталину же всегда был ближе Жданов своей безупречной преданностью, за это он перевёл того к себе поближе.

А сверхинициативный и даже бескомпромиссный Маленков, хоть и выказывал себя верным соратником (что даже стремился угадывать направление мыслей вождя, который у него весьма часто интересовался его мнением о политической благонадёжности руководителей наркомата и секретариата), тем не менее, именно своей всеядностью, что ему до всего было дело, он и наводил Сталина на догадку: «Почему Георгий так старается? Я поставил его всего лишь везде надзирать за кадрами, – размышлял вождь. – А он суёт свой нос даже туда, куда я не прошу. Почему он ссорится со Ждановым? Неужели как баба ко мне его ревнует? Это хорошо демонстрирует Берия. А Маленкову и Вознесенский не по вкусу, и Жданов. Ну, этот Берия, дождётся у меня за то, что ссорит людей. Я ему поссорю! Потому я и отстранил от ведомства госбезопасности, чтобы был ко мне ближе. Он хорошо умеет угождать. Лис, большой лис! Такой тем и опасен! С Маленковым Берия дружит, с Хрущёвым заигрывает, знает, что Никита, хоть и шут гороховый, но исполнительный. В рот мне заглядывает. Все оспинки на моей коже пересчитал. И Булганин чего к этой тройке прилепился? Я за то его и снял с поста министра обороны. Армию такому прохвосту-карьеристу было опасно доверять…

Нет, Хрущёв на заговор не способен. А вот Берия… с Маленковым могут объединиться. Кстати, Маленков мне всё о Булганине докладывает. Вот Каганович привёл Георгия в правительство для того, чтобы быть верной ищейкой врагов народа. Он с этой задачей хорошо справлялся и ещё готов напасть на след любого. Но зачем он так заводился со Ждановым? Ненависть у обоих к оппортунистам, либералам, космополитам. А вот между собой не ладили. И что привело к выводу Маленкова из секретариата. А потом Жданов вдруг умер! Не мог же Маленков врачей подговорить? А теперь для него первый враг стал Вознесенский. Что он на него прёт? Вот он и его погубил, а я всем и поверил. Сами документы выкрали из сэйфов, а обвинили Вознесенского! Но как я могу это доказать? Всех бы их надо расстрелять, вот только с кем тогда работать?..»

Сталин вдруг почувствовал сильное головокружение, а в ногах слабость, но об этом никому не сообщил. Он боялся говорить своему окружению о том, что уже часто повторяются недомогания. В такие дни, уже, будучи некурящим, он стал заговаривать о новом преемнике П. П. Пономаренко – прославленном партизане, слава которого, как и Жукова, не давала ему покоя. Но уже не отдавал себе отчёта в том, что этот человек, которого называл, моментально становился тайным врагом Берии, Маленкова, Хрущёва. А Булганин буквально всей душой трепетал при упоминании Пономаренко, которого побаивался, как бывшего прославленного партизанского командира и которого так высоко отмечал Сталин.

Между прочим, и Молотов, у которого, как известно, жена была еврейка, подозрительно относился к Пономаренко, наслышанный о его нелюбви к евреям. Поэтому такой преемник многих не устраивал вдвойне.

Сталин знал, как Маленков самостоятельно изучал политэкономику, старался поначалу дружить с Вознесенским, просил у него книги. Но Николай Алексеевич, хоть и не был мнительным, а больше доверчивым, в отношениях с Маленковым проявлял твёрдость и перед ним не очень откровенничал по вопросам экономики? Особенно его интересовала стоимость и планирование как два из главных законов.

Маленков, чувствуя сдержанность председателя Госплана, про себя раздражался; его круглое, припухшее лицо напрягалось. И он уходил прочь. А потом Маленков стал испытывать к главному экономисту, нет, вовсе не зависть, а злость, что тот держит его на расстоянии. Но так, впрочем, было не всегда, хотя члены Политбюро и члены ЦК не очень раскрывали свои знания друг перед другом, так как издавна сложился как-то сам по себе дух негласного соперничества. Но и Сталин его также поддерживал, чтобы никто из его окружения крепко не сдружился, не сходился во взглядах и чтобы они неукоснительно подчинялись исключительно одному ему.

Дух товарищества, однако, витал лишь весьма условно, не пронизанный, не подчинённый их единому делу служения народу. За многие годы и Каганович, и Микоян, и Молотов, и Ворошилов, и Маленков, и Хрущёв, и Булганин, и, тем более Берия, выработали свои мировоззрения. Но они их все скрывали, находясь в подчинении той государственной системы, которой было безразлично то, что они думали каждый в отдельности. Они были такими же винтиками, как и все, кто находился на службе у государства. Но их характеры и мировоззрения зависели друг от друга. Сталин это отлично понимал как никто. Для него явно непредсказуемых в аппарате, по существу, уже давно не было… Но он ошибался: они были, о чём до конца так и не узнает…

Винтики вращались вокруг своей орбиты, не меняя траектории, параметров. И было весьма трудно кого-либо заподозрить в инакомыслии. Сталин не был бы вождём, если бы не задавал тон в управлении государством. Берия улавливал настроение хозяина, даже ход его мыслей. Задумав оттеснять Сталина от государственных дел, он думал, что это делал только ему в угоду. Если высказывались им взгляды о будущем, надо было подготавливать почву для постепенной смены обстановки, которая бы для хозяина протекала весьма приятно и ему бы удобно жилось…

Берия собрал необходимый компромат на главного охранника, секретаря Поскрёбышева, медсестру-хозяйку Валентину Истомину, лечащих врачей во главе с академиком Виноградовым.

И Сталин, который не мог уже по старости всех контролировать, поверил Берии, что почти в одночасье была произведена замена всей охраны. А на место начальника охраны генерал-лейтенанта Н.С.Власика заступил ставленник Берии Орлов…

Всё это смахивало на стариковскую беспомощность и сентиментальность, коли Сталин проникся такой трогательной заботой соратников и поверил во все их небылицы? Хотя были они подготовлены и конкретными провинностями. Поскрёбышев якобы потерял умышленно секретные документы, за что хозяин бил его лицом по столу и заставлял найти бумаги. Валентна Истомина якобы была обвинена в связи с начальником охраны, академик Виноградов был обвинён в смерти А.А.Жданова и в подмене лекарств Сталину. А Власик ещё раньше обвинялся в особо крупных растратах рыбных деликатесных консервов. Так что все они получили как бы по заслугам.

Неужели у Сталина, несмотря даже на старость, как говорят историки, при хорошей феноменальной памяти, возросла подозрительность, что в каждом человеке из своего ближайшего окружения видел потенциального врага? И потому вдруг вот так легко он потерял бдительность, что у него даже и мысли не возникало: почему Берия, Маленков, Хрущёв, Булганин держались вместе? Нет, он иногда задумывался, а потом забывался в своих государственных делах…

Разве он мог безоговорочно поверить в то, что они творили, пользуясь его подозрительностью, и нагло удаляли от него преданных ему людей? И это «ленинградское дело» и «дело врачей», были направлены вовсе не на укрепление его абсолютной власти, а на захват её. Да потому он и поверил, что хорошо знал, кто долго занимает ответственные посты, те со временем теряют ответственность и уже не служат честно.

К тому времени Сталин правил страной тридцать лет. За это время он мог им надоесть только потому, что они видели другие пути развития страны. Сталин же, точно это понимая, неожиданно для всех заговорил о желании отказаться от планирования и перейти к свободной экономике. И только это могло повысить производительность труда и позволить перейти к созданию новых средств производства, что должно было привести к переоснащению всех производственных сил.

Сотрудники госбезопасности, используя систему доносительства и прослушку, пришли к выводу, что с уничтожением огромного числа руководителей новой формации, среди членов Политбюро и членов ЦК настроения как бы уравновесились. И борьба за власть приняла скрытый характер. И потому считается, что интригующие суждения Сталина о преемнике были направлены на выяснение расстановки политических сил.

В роковой вечер с 28 февраля на 1 марта 1953 года Сталин пригласил четвёртку товарищей – Берию, Маленкова, Хрущёва, Булганина, не как своих соратников, а именно как своих скрытых соперников. Нет, Сталин не утратил бдительность, как это можно считать, он уже знал, почти знал следующие шаги этой четвёрки, когда до рокового для себя вечера, он во всеуслышание провозгласил:

– А я вот, товарищи, думаю, поторопился назвать своим преемником Вознесенского. У него закружилась голова, не выдержал, пошёл против меня. Документы, вы говорили, он продал… А теперь я хочу видеть на своём месте Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко. Он самый совестливый, умный, хороший аналитик событий, почему бы ему не возглавить страну? – Сталин, проговорив последние слова, не мог не улыбнуться, правда, только слегка, но с иронией и с искоркой задора в глазах. Но уже не с той энергией, а с налётом весёлой грусти. И посмотрел на всех по очереди, причём долго на каждом из четвёртки и других товарищах нарочно не задержался.

– На пятое число мы назначили пленум и ещё одно крупное мероприятие, – продолжал Сталин, быстро глянув почему-то на Берию, и тут же перевёл взгляд на Маленкова, отчего оба невольно стушевались, смутились и украдкой непроизвольно быстро переглянулись, опустив следом глаза, заметив при этом, как вождь смотрел то на Хрущёва, то на Булганина. Они тоже покраснели. – А теперь вы свободны. Вечером у меня встретимся…

Все знали, после войны Сталин любил собирать всех на поздний ужин, так как страдал бессонницей. Последние месяцы вождь чувствовал себя весьма одиноко, несмотря на то что из далёкой ссылки вернул Валентину Истомину, по отсутствию которой сильно скучал.

Берия не чаял от неё избавиться, и подговорил её мужа, чтобы вызвал жену домой. Не то он его самого засадит. Хотя Истомина с мужем уже почти не жила, находясь постоянно при хозяине с 1935 года, и оставалась при нём до его кончины…