Распутица. Роман в пяти частях

– Правильно, моя голова не дом советов, – подхватил он. – Скоро пойдём, но такого вечера больше не будет.

– Коля, прости её, беременные женщины все такие капризные…

– Да что там, выпьем и снова нальём, сваха, давай причастимся, – продолжал зять, наливая ей и себе по полстопки водки.

– Ой, да мне бы уже и не надо. Хорошо, за компанию, – и она выпила с ним.

Валентина и правда через четверть часа стала собираться домой, посматривая на Семёна, который о чём-то бойко разговаривал с одной женщиной, на которую она глядела с ироничным удивлением. И как это она могла с таким интересом беседовать с её мужем, который всегда высказывался о жизни по принципу: «У нас всё плохо, а там всё хорошо…». И весь вечер муж проводил в разговорах то с офицерами, то с женщинами из кафе, и у неё ни разу не дрогнуло сердце ревностью к тому, как он вёл себя свободно, будто её тут вовсе не было, и за это на него не обижалась. Всё равно ни одной из этих женщин, которые намного моложе Семёна, он не нужен, рассуждала Валентина, а с ней ему не интересно разговаривать, поскольку он знает, как она не очень одобрительно относится к его образу мыслей и ей известны все рассуждения мужа…

На улице уже было темно, там, в уличном свете фонарей, порхали снежинки, плавно опускаясь на сухой асфальт. В ресторане сияли хрустальные люстры, заливая зал сияющим ярким светом. Стоял шум и гвалт от несмолкавшего оркестра и голосов публики.

– А вы приходите к нам в гости, – на прощание пригласила Валентина Николая и Юлю.

– Ты лучше сама приходи к нам, – сказала Юлия и пошла проводить сестру. А Николай тут же присоединился к танцующей публике…

Глава девятая

Гости постепенно стали расходиться, Юлия уже не чаяла увидеть своих детей. Когда они последними вышли из ресторана, снег лежал на асфальте белым чистым покрывалом без единой складочки и серебристо переливался под светом ртутных фонарей. Николай, выйдя на край проезжей части, остановил такси. Юлия велела сначала заехать за детьми. Но Николай не хотел, чтобы в такой важный для них вечер кто бы то ни было мешал им, чем немало поразил жену. Ведь она и не думала, что дети могли помешать ему. Разумеется, ей это не понравилось, она наклонила голову и тотчас погрустнела. Николай, кажется, не желал понимать её душевное состояние и своими жестокими словами причинял жене страдания, которых у неё и без того хватало. Впрочем, ему казалось, что Юлия слишком часто думает о своих детях. В этом ему виделся нехороший признак: значит, она не сильно его любит, хотя он и не требовал от неё полной жертвенности во имя их отношений, которые его вполне удовлетворяли. Если она его не любила, то всё равно их постельные отношения не вызывали никаких сомнений в том, что ей с ним хорошо. Юлия часто смотрела на него с каким-то таинственно-признательным блеском в глазах. Конечно, она не знала, что, кроме её детей, в его воображении мелькали мужчины, которых сейчас люто ненавидел, тогда как Юлию любил всё сильнее.

Сейчас, в такси, когда они смотрели в окно на свежевыпавший снег, им почти в равной мере казалось, что новый снежный ковёр стелется специально для них – с этого вечера начались новые, уже законные супружеские отношения. Как сделать так, чтобы этот чудесный, сверкающий звёздочками ковёр не запятнали они оба? Юлия смотрела, как вспыхивали и гасли снежинки, и счастливо, правда, с оттенком грусти, думала, что это её чувства вот так же сияют, переливаются в душе. Но с этого дня им вряд ли суждено устояться только потому, что Николай всецело не любит её детей. Ах, как жаль, если эти прекрасные звёздочки со временем превратятся в капли слёз и этот бело-пушистый ковёр побьётся, как молью, их ссорами.

– Ну, чего ты, радость моя, загрустила? – дыша запахом сигарет и водки, спросил Николай, сильно привлекая её к себе.

Юлия действительно была печальна; и она взглянула коротко на него, не веря, что этот человек её муж и так похоже сказал эти слова, как когда-то ей говорил покойный муж, поэтому на время Юлии показалось, будто она видит Женю, отчего больно и тревожно защемило сердце…

– Ничего, милый, это я так… – нежно ответила она, напрочь забыв, что перед ней сидит другой мужчина, которого никогда так не называла. А когда опомнилась, что находится в другой реальности, она улыбнулась одними уголками губ как-то виновато.

Николай был чрезвычайно польщён, когда она так назвала его, ведь ни одна женщина его подобным образом не называла. Хотя ему казалось, что «милыми» женщины называли мужчин в старые времена. А сейчас нет ни «милых», ни «любимых». Он и сам подбирал нейтральные слова, и сейчас Николай почему-то не верил в искренность её чувств, что-то искусственное, натянутое находил в интонации её мелодичного голоса. И всё равно он был весьма рад, что она так сказала. Да и долго он не привык копаться в себе, а тем болеё заглядывать в женскую душу, потому что знал артистические возможности женщины. А ещё ему казалось, что Юлия пыталась обратить его внимание на её детей, что нельзя их забывать даже в такой день. Ведь дети всегда остаются детьми: они хотят ласки, требуют заботы в любое время суток, и когда чувствуют себя оставленными и забытыми, то неотвратимо замыкаются в себе и могут запросто ожесточиться. На всё это она насмотрелась в своё время в детдоме.

Николай понимал: то, что она ждала от него, ему было трудно исполнить, словно кто-то нарочно мешал ему быть идеальным мужчиной. На пути к этому он ощущал в себе какое-то внутреннее сопротивление, которое никак не мог преодолеть, чтобы стать всемерно заботливым. Он молча прижал Юлию к себе ещё тесней, чмокнул в щёчку; от неё пахло теми духами, которые по его просьбе достал Михаил. Ведь он уже не один год занимался доставкой импортных вещей из-за границы. Он и в партию вступил ради заграничных поездок, хотя от коммунистических взглядов был так же далёк, как и его друг – от стремления стать генералом. Впрочем, Николай тоже состоял в партии, но ему казалось, что его партийный билет не был липовой визиткой, а вполне соответствовал его убеждениям. Но с Михаилом они почти никогда не вели идеологических споров. Просто надо было как-то жить в соответствии с желаниями и добиваться хоть каких-то реальных благ.

Собственно, и Николай не считал себя убеждённым сторонником партии. Мир делился на Запад и Восток, и везде люди жили со своими насущными запросами. Только у нас они удовлетворялись в погоне за дефицитом с использованием связей. Но почему-то западным людям это удавалось без труда, так как, по словам Михаила, у них магазины ломились от всех жизненно необходимых товаров, тогда как у нас рисовалась противоположная картина. И материальные преимущества были на стороне западных людей. Почему так происходило, Николай точно не знал; впрочем, у нас стремились всех уравнять в правах, но этих прав на всех не хватало. Людям приходилось их искать обходными путями, в основном через знакомых, что удавалось немногим. И одним из пробивных был Михаил…

– Твоя подруга и «до свидания» не сказала, – обронил Николай.

– Тебе это хотелось от неё услышать лично? – спросила Юля отчуждённо, почувствовав затаённую ревность. – Я же тебе не напоминаю о твоём друге. Они друг друга стоят, – прибавила она убеждённо.

– А мы разве не такие? – дурашливо усмехнулся он.

– Что ты имеешь в виду?

– Теперь мы супруги, не просто так.

– А тебе нравится, что твой друг изменяет жене?

– Надо же, а что делает подруга твоя? Скажи мне, кто твой друг, и я отвечу, кто ты, – бросил яростно Николай, грубо отталкивая Юлю от себя, как отбрасывают не нужную тряпку.

– Что ты себе позволяешь, Коля? Я не отвечаю за её поступки, я совсем другая… и не кидай меня как тряпку.

– Всё, всё, извини, успокойся! Я погорячился! – он опять сжал её в объятиях.

Юлия заплакала, но не из-за того, что он оскорбил её, просто сейчас они проехали улицу, на которой жила сестра. У Валентины должны быть её дети, которые с нетерпением ждут мать, тогда как она предпочла им мужчину, а он так равнодушно относится к ним. Разве это нормально, неужели она теперь должна жертвовать детьми ради Николая? Если бы она знала, что так произойдёт, то никогда бы не вышла замуж. Но другое глубокое чувство возникло наперекор этой мысли; отныне она была не в силах посвятить себя только воспитанию детей. Николай на этот счёт однажды заметил, что они вырастут и даже не выразят ей благодарности; они не оценят всей её любви, которую будут потреблять как должное, поэтому нечего зря казниться. Юлия тогда подумала, будто Николай это уже сам пережил, но услышала в ответ совсем другое: что в жизни таких случаев сколько угодно. Не он ли сам наплевал на своих родителей, о которых она почти ничего не знала. Вот и на свадьбе их не было, хотя жили в какой-то станице. Правда, он обещал свозить её к ним на Новый год. Она также узнала, что Николай собирал деньги на новую машину, поэтому лишней копейкой не разбрасывался, подарками её несильно баловал и потому казался ей скуповатым. Но от этого особенно не переживала, хотя не преминула подумать, что Николай не сильно её любит, а ведь не раз говорил, будто ради её счастья готов на всё!

– Ну что ты? – буркнул он, беря её руку, она попыталась выдернуть, но муж сжал сильно её пальцы, стараясь поймать её ускользающий взгляд, которым выдавала свое душевное смятение.

Наконец такси подъехало к дому, в котором они жили. Здесь снег сверкал в свете фонарей тускнее, чем на проспекте Московском. Юле показалось, что и счастье её померкло, а может, оно лишь мелькнуло чистым сиянием, как призрак, что оно длится всего миг, а на самом деле в жизни замерцает серыми, однообразными буднями. Снег здесь действительно казался мрачным, утратившим так быстро свою первозданную белизну. И Юле подумалось, что это судьба подавала сигнал: мол, больше не жди ничего хорошего. Неужели она должна всё время подчиняться воле рока? Впрочем, не всё так мрачно, как ей кажется, просто в душе за долгое время одиночества накопились отрицательные эмоции, которые теперь выплескиваются при каждом внутреннем переживании. А она больше не хотела им поддаваться. Может, стоит выпить, чтобы разогнать дурное настроение?

Николай вдруг взял её на руки. Не успело такси тронуться с места, как он быстро побежал с ней к подъезду. У неё опять показались слёзы, и лучик от фонаря блеснул в них, как алмаз. К Юлии неожиданно вернулось хорошее настроение, она непроизвольно томно вздохнула, уткнувшись лицом в его грудь. От болоньевой японской куртки веяло хорошим одеколоном, сигаретами и холодом. Но сейчас ей было так чудесно, что она забыла обо всех своих переживаниях.

– Отпусти меня, – попросила она перед самым входом в подъезд. – Не хочу, чтобы увидели бабули, которые, кажется, всегда поджидают меня возле двери!

– Нужна ты им! – он поставил её на снег. – Сейчас тут ни души, побежали наверх, – весело прибавил он.

– Я уже не могу…

Из-за двери слышалась музыка, Юлию это удивило, но тут же догадалась, кто мог бы без них тут хозяйничать, и от этого ей стало как-то не по себе. Николай вставил в замочную скважину ключ, но замок не открылся. Тогда он нажал кнопку звонка.

– Вот паразиты! – выругался он. – Я думал, что они давно ушли, а они всё ещё кувыркаются…

– Значит, ты дал Мише ключ?

На её вопрос он промолчал, дверь распахнулась.

– Ха-ха! Молодожёны? Заходите! – Михаил сверкал глазами, ноздри хищно раздувались.

– Ну, ты прямо орёл! – крикнул возмущённо Николай, отталкивая того с дороги. Михаил был как никогда пьян и головой ударился о дверной косяк. Он пропустил Юлию, почувствовав себя перед ней как кот, который нашкодил. Но это чувство тут же прошло, и он пошёл на кухню.

Евгения сидела за столом на кухне и лениво курила, глядя на тех, кто вошёл, сонными глазами. Она сощурилась, точно от яркого света, отчего подведённые чёрной тушью ресницы казались нагло изогнувшимися, взирала без стыда и совести.

– Ну привет, подруга! – бросила та без тени смущения, когда Юлия вошла и стала открывать форточку на кухне: тут вился серо-голубыми лентами сигаретный дым, который стремительными извивами понёсся к окну.

Николай и Михаил выясняли отношения в комнате, где постель была разобрана.

– А я думала, ты повезла его к себе, – разочарованно сказала Юля.

– Да, я хотела.., но он привёз меня сюда.

– Зачем тебе он нужен, ведь он женат?

Евгения на это только рассмеялась, а потом сказала:

– А что я должна киснуть без мужа, пусть ему там икается. У нас зима, а он у берегов солнечной Зеландии бананы ест и ананасами закусывает. А может, туземку или аборигенку обнимает…

– Ты судишь так по себе?

Евгения встала, махнула рукой. А потом вдруг резко рассмеялась:

– Знаешь, Мишка хорош в постели, а твой Николай такой же? – дразня, прибавила она, подмигивая подруге.

– Я подробности не обсуждаю! – отрезала недовольно Юлия, нервно блеснув глазами.

– Мы сейчас отчаливаем, извини, что измяли твою постель, я тебя очень люблю, постель не убрали… Но ничего, вам пригодится как раз…

Юле стало омерзительно не оттого, что подруга цинично выражалась, ей уже было противно смотреть на Евгению, хотя её стройная фигура была весьма привлекательна и неодолимо влекла к себе мужчин. Она встала, потушила в пепельнице окурок, пошла в прихожую, позвала Михаила. Но он не очень торопился. Николай показался в проёме дверей совершенно трезвым на фоне покачивавшегося друга…

Вскоре они ушли, в квартире установилась тишина. Юлия перестелила постель: сняла простыню, наволочки, пододеяльник и надела всё чистое, выглаженное сразу после того, как постельное бельё высохло.

Ни Николай, ни Юлия не обсуждали поведение своих друзей. Он приготовил кофе и по рюмке армянского коньяка. Но Юле есть не хотелось, Евгения внесла в душу смятение и оторопь: как она легко поступала! Раньше об этом только слышала от неё и полагала, что та гуляет от мужа только на словах, желая быть современной, но вот теперь воочию увидела, на что она способна. Если бы её боцман узнал, что бы тогда было? Но она вскоре забыла об этом, Николай позвал за стол, и она нехотя села.

– Что с тобой, моя радость? Михаил плохо действует на психику?

– Не говори так, я не хочу думать о них, а тебя прямо кто-то подбивает сказать какую-нибудь гадость. Красиво, красиво, – она покачала головой. – Тебе больше не о чем говорить? – упрекнула жена.

Николай молча встал, поплёлся в комнату, она слышала, как он открыл секретер и вернулся со свечами, вставил их в подсвечник, зажёг от спички и выключил электрический свет. Юлия встала, закрыла форточку, потому как на кухне было уже прохладно и пахло уличным холодом.

– Ну, давай по граммульке за нас с тобой, – бодро предложил Николай. И Юля подняла рюмочку, ей сейчас хотелось расслабиться, забыться от всего, что доставляло неприятности. В свете свечей лицо мужа казалось чужим, хотя за два с лишним месяца сожительства он стал ей родным, но вместо него она хотела бы видеть того, кого уже въяве никогда не будет. И потому, вопреки жестокой реальности, иногда пыталась наивно представлять его в своей жизни. Какую-то злую шутку играет с ней жизнь, или она сама нет-нет да начнёт истязать себя совершенно несбыточными надеждами, с которыми пора бы покончить и принять раз и навсегда того, кто сейчас сидит напротив. Он же, наверное, как и все самонадеянные мужчины, тоже считает себя самым лучшим из мужчин или мечтает быть таким. Собственно, Николай хороший, но такой, какой есть, и с этим надо считаться. Юлия улыбнулась уголками губ. Сейчас она подумала, будто Николай, как и она о покойном муже, думает тоже о своей бывшей жене. Пусть та некрасиво поступает, подло, но сердцем он принимает её прежнюю и смотрит на неё, Юлю, наверное, через сущность Антонины…

Звон хрустальных рюмок, слегка коснувшихся другу друга, прозвучал почти неслышно. Но зато они на короткое время как-то остро вспыхнули в свете горящих свечей и отдались в сердцах новобрачных чистым мелодичным звучанием, и потому казалось, их отношения должны складываться так же. В них, однако, с первых дней совместной жизни закрался заметный диссонанс, непрошено нарушавший их гармонию, к которой тем не менее стремились, но пока её достичь не могли, что смутно ощущали, так как у них ни в чём не было полного согласия. «Дети, дети, где вы, милые, сейчас? Конечно, они уже спят и видят сны. К сожалению, мои дети исподволь становятся между нами яблоком раздора», – подумала грустно она. Но вскоре предалась другим мыслям. Николай опять налил ей коньяку. Первая рюмка ударила в голову и заглушила все её недавние переживания. Николай говорил, что она сводит его с ума, когда кто-то из мужчин бывает с ними рядом. Его это всегда донельзя раздражает, и он готов даже всех поубивать. Он так неимоверно её любит, что всё женщины перед ней меркнут и почти ничего не стоят. Он боится разочароваться в ней, и чтобы она как можно меньше общалась с Евгенией, этой бесовкой, которая дурно, должно быть, влияет на неё, Юлю. Если она терпит все её побочные связи, то это набрасывает нехорошую тень и на неё.

Они выпили ещё по рюмке, затем ещё по одной, так что от бутылки коньяка осталось только на донышке, но она уже больше не хотела пить. К тому же под ложечкой порядком припекало и в гортани отчего-то стояла горечь. Она стала бессмысленно смеяться, как дурочка, откидывая при этом голову назад. Николай задул свечи и понёс жену в комнату, куда от остывавших свечей распространялся запах воска, и ей почему-то казалось, будто она в церкви вдыхает ладан (куда надо бы зайти снова и поставить свечки).

В комнате она лежала в постели, Николай включил бра, но Юля не хотела света и шёпотом попросила выключить. С улицы даже на пятый этаж в окно сквозь сиреневые шторы проникал свет фонарей. С лестничной площадки доносились мужские и женские голоса.

Николай встал, закрыл дверь в прихожую. Юлия поднялась и сняла с себя платье, оставшись в комбинации, потом и её сняла, надела подаренный мужем пеньюар. Николай с каким-то нетерпением потянул жену за руку, она засмеялась и подчинилась его порыву. Юлия провалилась в какой-то любовный бессознательный дурман, и он сладчайшей волной подхватил, поднял кверху, точно пушинку. Ей казалось, она парила далеко отсюда и даже не слышала, как из неё вырывались приглушённые стоны. Какая-то волшебная сила овладела ею, и тепло облекло всё тело приятной истомой, и она не чувствовала себя. Николай своими горячими горьковато-сладкими губами накрыл её губы, и ей казалось, будто её губы раздавил, как тугие ягоды, и теперь слизывал с них сок. Она была во власти каждого его движения. Перед её лицом блестели глаза – словно вспарывали темень. Он овладел ею с такой силой, что у неё от наслаждения помутилось сознание, точно окутывалось тёплым ласковым облаком. И инстинктивно помогала ему вопреки тому, чего бы постеснялась делать, если бы была она трезвой. Но любовь под влиянием хмеля толкает совершать естественные для двоих движения, в которых строгая пуританская мораль почему-то отказывает женщине, называя их непристойными. Уж что природой предусмотрено, того нельзя осуждать, а ведь совсем недавно она от этого нового понимания была далека. Эта тема для неё всегда казалась неподлежащей обсуждению. А вот Евгения позволяла себе рассуждать на эту тему не без пошлых замечаний. Она давно пребывала в мире алькова с посторонними мужчинами, как дышала воздухом, и всё потому, что у Евгении большой опыт порочных отношений с мужчинами. И для неё это вполне естественное состояние, какого никогда не достигнут другие женщины, и она их искренне жалела, о чём не стеснялась говорить и Юле. Но та только слушала подругу и посмеивалась, полагая, что Евгения просто её разыгрывала. Хотя она почти всерьёз говорила, что нет такой женщины, которая во время любви не была бы в том же состоянии, что и продажная женщина, поэтому они переживают одни и те же ощущения.

И Юлия сейчас была близка к тому, чтобы признать и больше никогда не отрицать этой истины. Удивительно, что есть такие женщины, для которых нет разницы, любят они или нет, но им в равной мере приятно вступать в близость с одним и тем же лишь только нравящимся им мужчиной. Но для неё это было вовсе не всё равно, так как с тем, который ей ни капли не нравился, она никогда не станет спать…

С того дня Юлия определила свои отношения с Николаем, который их способен варьировать и тем самым доставлять ей и себе истинное удовольствие, которое с другим ей, наверное, никогда не достигнуть… Она уяснила для себя ту истину, что, как бы ни было дорого ей прошлое, надо дорожить и настоящим…