Крысолов или К вящей славе Божией

– А если они вовсе не приедут? – подал голос Ульрих, сенешаль герцога, он тоже глазел на дорогу, опёршись локтями на каменный парапет в промежутке между двумя зубцами стены.

Конрад дёрнул щекой.

– Не каркай!..

Он и сам опасался такого развития событий. Опасался настолько, что даже запрещал себе думать о такой возможности. А тут верный, но глупый сенешаль сказал об этом вслух. Действительно, при отрицательном ответе из Ромы папские легаты могли больше вовсе не приезжать в замок на Плоской Горе. Нечего им тогда было здесь делать. Ну, разве что ещё раз вкусно отобедать. Кардиналы могли спокойно возвращаться в Рому, известив бывшего герцога о принятом папой решении через епископа Бонифация.

– Нет, должны приехать… – сказал Конрад, останавливаясь рядом с Ульрихом, – Чего бы им не приехать, я ведь им столько всего наобещал… – он шагнул к стене и тоже опёрся ладонями на неожиданно холодный, несмотря на жаркое послеполуденное солнце, камень. – Участие в войске обещал? Обещал… Десять тысяч либр серебра заплатил? Заплатил. И ещё пятьдесят тысяч обещал… Все замки свои и дворцы обещал церкви передать со всем имуществом!.. Ну, почти все… Чего им ещё надо?!.. – герцог говорил медленно, как бы размышляя вслух, словно уговаривая несговорчивую фортуну, а по сути – самого себя: – Нет-нет, должен Иннокентий согласиться. Должен. Он ведь понимает, что большего я дать не смогу… Ну да, припёр он меня к стене. Но ведь он должен понимать, что даже крыса, зажатая в угол, может прыгнуть и укусить. А я ведь не крыса. Я укусить могу так, что мало не покажется! Я одних только рыцарей могу до сотни собрать!.. Ну, хорошо, сотню навряд ли, но с полсотни, это уж наверняка. Но ведь и это очень даже немало! У него и столько сейчас нет!.. Да если ещё Марковальдо мне с полсотни пришлёт… Ну да, потрепали его под Лонзанумом. Ну, потерял он половину штандартов. Но ведь вторую половину сохранил!.. Ничего, проиграть одно сражение – это ещё не значит проиграть всю войну! Ничего, мы ещё повоюем! Мы ещё посмотрим кто кого…

– Никак едут! – прервал невесёлый монолог герцога сенешаль.

– Где?!.. Где?! – Конрад навалился грудью на парапет. – Да, вроде едут…

Из городских ворот неторопливо выдвигалась длинная конная процессия. Возглавлял её герольд в сопровождении двух трубачей. За ними двумя колоннами ехали двенадцать знаменосцев с красными флагами в руках. Далее следовали ещё два всадника, несущие на копьях четырёхкрылых золотых херувимов. Следом двигался охранный авангард – с десяток вооружённых мечами и копьями воинов в блестящих на солнце доспехах. Далее одна за другой ехали три карруки, каждая запряжённая четвёркой белоснежных коней. Спереди, по бокам от кучера, и сзади, на запятках повозок, также стояла вооружённая стража. За карруками двигался ещё один конный отряд стражников, насчитывающий уже не менее полусотни легковооружённых воинов. А уже за всеми ними ехали и шли вперемешку многочисленные горожане, верховые и пешие, мужчины и женщины, знатные и не очень, богатые и те, у кого денег с трудом хватило лишь на пару крепких башмаков, – ведомые к замку на Плоской Горе уже не столько служебным долгом или какой-либо насущной необходимостью, сколь извечным, столь свойственным простолюдинам, праздным любопытством.

– Конца не видать! – присвистнув, оценил масштабы шествия Ульрих. – Это что же, все к нам?!..

Процессия, пыля, длинной змеёй лениво поползла по дороге. Её голова уже пересекла поле, а хвост всё ещё никак не мог выбраться из городских ворот.

– Раньше ж такого не было, сир! Зачем это всё?!.. – сенешаль растерянно оглянулся на герцога.

Конрад, недобро прищурившись, смотрел на дорогу, старый шрам на его щеке побелел и отчётливо просматривался даже под бородой. Он тоже не понимал, к чему весь этот маскарад? Неужели его предложение принято?! И тогда – что? Местная знать и горожане направляются к нему, дабы засвидетельствовать своё почтение новому-старому господину? Или, наоборот, предложение не принято, и тогда… и тогда…

– Вот что, Ульрих… – нерешительно начал герцог, но договорить не успел.

– Ваша светлость!!.. Ваша светлость!!.. – от ближайшей сторожевой башни к ним спешил комендант крепости Магнус. – Ваша светлость! Депеша от Марковальдо!

– Что?!.. Когда?!.. Откуда?! Я же следил за дорогой!

Запыхавшийся Магнус подбежал и протянул герцогу письмо.

– Гонец, сир!.. Он не через Нарнию, он через Интёрамну прискакал… Тайным ходом через Восточную башню прошёл.

Конрад торопливо сорвал печати и развернул свиток. Кривые пляшущие строки и небрежные чернильные кляксы в начале предложений резанули его по глазам.

«Дорогой брат! Прими соболезнования с постигшими тебя несчастиями. Однако ж помощи не жди. Нынче каждый сам за себя. Уповай на милость Господа нашего и молись. Всё в руках Его. А я помолюсь за тебя. Любящий тебя Марковальдо, герцог Равенны, Романии и проч.»

Конрад почувствовал, как вновь задрожала, мелко задёргалась изуродованная старым шрамом щека.

– Проклятье!..

Он яростно смял предательское письмо и отшвырнул его прочь. Ветер подхватил белый бумажный комочек и быстро погнал его вдоль парапета.

– Где гонец?!

– Внизу, сир. Спит. Прямо у входа и свалился. Чуть живой. Двух коней, говорит, загнал.

Герцог поморщился.

– Не время спать! Давай его сюда!.. – он оглянулся на медленно ползущую вдоль леса процессию. – Нет! Давай в тронный зал! Буди его – и в тронный зал. Я буду там… Ульрих! – он повернулся к сенешалю. – Бегом, неси парадный плащ и корону!.. Хотя подожди! Стой!.. – Конрад в мучительном раздумье потёр лицо. – Наоборот! Никакой короны и… Знаешь что, тащи-ка мой старый плащ крестоносца. Где-то в сундуках должен быть. Поищи. Но только быстро! И тоже – в тронный зал!.. Да! И скажи там, внизу, чтоб открыли ворота!..

Дйтмара, гонца, которого Конрад посылал к Марковальдо, буквально качало из стороны в сторону. Почерневшее от усталости, обветренное лицо его было болезненно неподвижно, сонные глаза равнодушно смотрели на герцога из-под тяжёлых набухших век. Стоящий за ним Магнус предусмотрительно поддерживал то и дело норовящего свалиться слугу под локоть.

– Дитмар! Эй, Дитмар! – Конрад пощёлкал пальцами перед носом гонца. – Ты слышишь меня?!.. Ты видел Марковальдо? Ты говорил с ним?

Слуга с заметной задержкой тяжело, по-лошадиному, помотал головой, а потом с трудом разлепил обмётанные серой коростой губы.

– Нет… Не видал… Письмо забрали… Потом вынесли… Не говорил.

– А что-нибудь ещё слышал? Слухи какие-нибудь? Сплетни? Слуги господские о чём-нибудь болтали? К примеру, по поводу герцога и папы?

Глаза Дйтмара на мгновение ожили.

– Да. Болтали, сир… В трапезной. Я, пока ел, слышал… Господин герцог, болтали, с новым папой договорился… К нему вроде как два кардинала от папы приехали, земли церковные назад требовать. Ну а герцог им вроде как много денег взамен дал. И денег, и подарков всяких. Очень много. На восьми телегах еле увезли… Ну и, теперь, значит, говорят, скорее всего, пояса затянуть потуже придётся. Но это, говорят, всё одно лучше, чем в осаждённой крепости сидеть.

– Ясно. Ещё что-нибудь?

Гонец медленно мигнул.

– Н-нет… Не помню, сир. Вроде больше ничего интересного. Всё больше про баб, сир.

– Про баб… Про баб… – герцог в задумчивости гладил свой шрам. – Ладно. Ступай. Пока всё…

Дитмар вяло кивнул и, с трудом повернувшись, деревянно переставляя ноги, двинулся к дверям. Комендант буквально тащил его на себе. Голова гонца безвольно покачивалась из стороны в сторону – он уже опять спал.

– Ваша светлость!.. Сир!..

Конрад обернулся – сзади, согнувшись в полупоклоне, стоял майордом.

– Простите, сир, я не понял, трон готовить?

Герцог чуть ли не испуганно замахал на него руками.

– Никакого трона! Закройте его чем-нибудь! Занавесьте!.. А лучше совсем уберите!.. И вообще, всё отсюда уберите! Щиты эти! Флаги!.. Гобелен снимите!.. Распятие! Распятие сюда!.. Да протрите же его, Господи! Не видите, пыль на нём!.. Лампаду зажгите! Масла только туда, масла свежего!.. Ульрих! Где Ульрих?!.. Ульрих! Ты нашёл мой плащ?!.. Ну, не знаю! В чулане посмотри, там, где старые латы!.. – Конрад в нетерпении прошёлся туда-обратно по залу, наполнившемуся топотом ног торопливо снующих слуг. – Ничего… – пробормотал он себе под нос. – Ничего, обойдётся… Марковальдо смог, и я смогу… Ничего, синьоры кардиналы, папские прихлебалы, мы ещё поборемся. Мы ещё поглядим, кто кого…

Герцог встретил папскую делегацию, стоя с непокрытой головой посреди пустого тронного зала. Старый полинялый плащ крестоносца вяло свешивался с его безвольно опущенных плеч. Вся фигура имперского ставленника выражала смирение и полную покорность судьбе.

Октавиано Паоли и Герардо Аллуциньоли вошли в зал в сопровождении епископа Бонифация и герольда, разодетого и напыщенного, точно царский павлин. Глашатай, важно ступая, нёс перед собой развёрнутый пергаментный свиток со свисающими с него на красных шнурах печатями. Увидав перед собой понурую простоволосую фигуру герцога, священники остановились и переглянулись, но Паоли, еле заметно покачав головой, сделал знак герольду. Тот вышел вперёд и, надрываясь так, как будто до герцога было по крайней мере шагов двести, принялся зачитывать документ.

– Иннокентий, епископ, Принцепс Наследия Святого Петра, слуга слуг Божиих Конраду Суэбскому из Урслйнгена, бывшему герцогу Сполетиумскому!.. – герольд надменно глянул поверх документа на стоящего перед ним Конрада, набрал в грудь воздуха и продолжил: – Святая наша Церковь имеет единого Господа, единую веру, едино крещение и единого главу, который есть Викарий Христа, законный преемник апостола Петра и продолжатель земных дел его. В руках его два меча, о которых в Святом Евангелии от Луки говорится, и под которыми разуметь следует духовный меч и меч светский. Власть меча духовного, то есть слова, вершится непосредственно папой. Светский же меч вручается папой в руки светские, и извлекается в защиту церкви не самим папой, а, по его мановению, рукой правителей светских – королей и их верных солдат. Как светский меч должен быть в подчинении мечу духовному, так и светская власть должна быть подчинена власти духовной; последняя поставляет первую и судит её, если она от правого пути отклоняется… Подобно тому как Основатель Вселенной поставил два великих света на тверди небесной, больший свет, дабы управлять днём, и свет меньший, дабы управлять ночью, так же он установил два великих достоинства на небесной тверди Вселенской Церкви: больший, дабы править днём, то есть душами, и меньший, дабы править ночью, то есть телами. Эти достоинства – власть папская и власть королевская. Подобно тому как луна получает свет свой от солнца и действительно ниже его по достоинству, положению и власти, так и власть царская великолепие своего достоинства от власти папской получает, ибо Господом нашим так установлено, и пребудет так отныне и присно… – голос герольда гремел, грохотал, отражаясь от голых стен тронного зала и, казалось, это сам Господь, обращаясь к человекам с небес, говорит его устами: – Богопомазанный и августейший государь Германский и император Священной Романской империи Хенрик, представ пред ликом Господа нашего, ныне пред Ним за дела свои ответствует. Нам же, вспомоществуемым милосердием Всемогущего Бога и авторитетом блаженных апостолов Петра и Паула, властью, которую нам, хотя и недостойно, наш Господь даровал, дозволено исправить некоторые земные упущения раба Божьего Хенрика, дабы восстановить доброе и умалить худое… Посему, веруя в милость Божию и силу святых апостолов Петра и Паула, властью связывать и разрешать – той, что Господь наделил нас, повелеваем тебе, Конрад Суэбский из Урслингена, следующее… – герольд выдержал надлежащую паузу; тишина в зале стояла такая, что отчётливо было слышно, как потрескивает фитиль в лампаде перед распятием Христа. – Первое. Надлежит тебе, гордыню смирив, без каких-либо условий и оговорок отречься от титулов и земель, незаконно тебе дарованных, а именно: от герцогства Сполетиумского, от маркграфства Тусцийского и от графства Ассизиумского, и земли оные, некогда беззаконно тобой отринутые, со всеми городами и крепостями, и поселениями большими и малыми, и лесами, и горами, и реками, и угодьями прочими их единственному от Бога владельцу – Святой Романской Церкви – вернуть… Второе. Вассалов своих от клятвы верности, тебе данной, немедля освободить и никаких препятствий им ни угрозами, ни посулами в выборе себе нового господина не чинить… Третье. Исполнив сие, надлежит тебе, Конрад Суэбский из Урслингена, пределы Наследия Святого Петра покинуть и более сюда, иначе как с нашего милостивого дозволения, не возвращаться… Надеемся на то, что, смиренным слугой Божиим являясь, ты зла на нас не затаишь и верным и преданным нам и Престолу Апостольскому останешься и с чистым сердцем, с доброй совестью и с неподдельной верой отныне и впредь стремиться будешь к тому, чтобы Святая Романская Церковь всеми почиталась и уважалась. Мы же со всей полнотой благоволения и со всей надёжностью заверяем, что будем стремиться делать всё возможное, дабы твоей чести и преуспеянию в наибольшей степени способствовать… Если же ты нарушишь волю нашу и, тщя гордыню свою, от исполнения её уклонишься, а паче каким-либо способом препятствовать нам станешь, немедля анафеме предан будешь!.. Писано в Латеране, в шестой пред апрельскими календами день, в год от Рождества Христова одна тысяча сто девяносто восьмой.

Оглушённый и раздавленный Конрад стоял, не в силах ни пошевелиться, ни сказать что-либо в ответ. Он как будто оцепенел. Он видел, как подошедший к нему герольд протянул ему свёрнутый в трубку пергамент и, повернувшись спиной, отошёл, даже не соизволив поклониться. Он видел, как, самодовольно улыбаясь, покидали зал кардиналы, а епископ Бонифаций, суетливо забегая то с одной, то с другой стороны, что-то говорит им, льстиво заглядывая в лица. Он видел, как комендант крепости Магнус, воровато оглянувшись на своего бывшего господина, юркнул вслед за ними в оставшуюся распахнутой дверь и, придерживая шляпу, торопливо побежал вниз по лестнице. Он видел, как трепетало пламя в лампаде пред печальным ликом распятого Христа. И он видел, как, прислонившись к стене, взахлёб, по-детски, плакал глупый, но верный сенешаль Ульрих, и крупные стеклянные слёзы быстро катились по его бледным щекам…

А во дворе крепости, и на мосту через ров, и на дороге до самого низа Плоской Горы ликовал народ. Знать обнималась с простолюдинами, мужчины целовали незнакомых женщин, горожане угощали солдат вином и, взобравшись на крыши кардинальских каррук, свистели и орали, подбрасывая вверх свои поношенные войлочные шляпы…

Меньше чем через месяц герцог Марковальдо, лишившийся своего единственного союзника, был отлучён папой Иннокентием от церкви и, потеряв все свои земли, был вынужден бежать из Италии.

В течение полугода на верность новому папе присягнули также Кампания, Сабина, Тусция, Рёата, Фулгйниум, Нурсия, Игувиум, Тудер, Цйвитас Кастёлляна, Перусия. За несколько месяцев папа Иннокентий вернул Святому Престолу практически все земли, утраченные Церковью за предыдущие несколько веков.

Ибо сказано устами пророка Давида: «обступили меня, окружили меня, но именем Господним я низложил их» (Ис. 117:11)

И ещё сказано святым апостолом Паул ом: «потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной» (Еф. 6:12)

Из трактата «Об убогости человеческого состояния» сочинения Лотарио Сеньи, кардинала-дьякона титулярной церкви Святых Сергия и Бакха:

Ты можешь, конечно, сказать, что и Адам был сотворён из грязи земной, а ты – потомок его человеческого семени. Да, он был сотворён из земли, но девственной; ты же рождён из семени, но нечистого. «Кто родится чистым от нечистого?» «Что такое человек, чтоб быть ему чистым, и чтобы рождённому женщиною быть праведным?» «Вот, я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя». И не в одном только беззаконии, не в одном только преступлении, но во многих беззакониях и во многих преступлениях: в преступлениях и беззакониях своих, в преступлениях и беззакониях чужих. Суть зачатия двойственна, одно в нём – само осеменение, а другое – его природа. В одних случаях оно совершается во грехе, в других – от необходимости соития. В первом случае родители предаются пороку; во втором – зачинают потомство. Но кто не знает, что соитие, даже у супругов, никогда не свершается без зуда плоти, без жара похоти, без тошнотворной разнузданности? Поэтому и оплодотворяющее семя пачкается, оскверняется и уродуется, отсюда, в конечном итоге, и душа, замаранная соитием, пятнается грехом, уродуется виной, грязнится преступлением; как портится жидкость, пролитая из испорченного сосуда, так и душа марается от самого прикосновения к грязи. Душа обладает тремя природными силами или тремя природными способностями: разумностью – для различения добра и зла, гневом – для отвержения зла, страстностью – для стремления к добру. Эти три силы изначально разрушаются тремя противоположными сквернами: сила разумности – невежеством, не делающим различия между добром и злом; сила гнева-яростью, отвергающей добро; сила страстности – вожделением, домогающимся зла. Первое порождает ошибку, последнее приводит к греху, среднее творит и ошибку, и грех. Ибо ошибка есть неделание того, что должно делать, а грех – делание того, что делать недолжно. Эти три скверны проникают через плоть, развращённую тремя плотскими соблазнами. В плотском соитии усыпляется взгляд разума, отсюда сеется невежество; в нём возбуждается зуд вожделения, отсюда разрастается ярость; в нём наслаждение сочетается со страстью, отсюда возникает похоть. Это – тирания плоти, телесный закон, источник грехов, природа болезни, пища смерти; без этого никто не рождается, без этого никто не умирает. И если даже кто не чувствует за собой подобной вины, всегда есть только то, что есть на самом деле. «Если говорим, что не имеем греха, – обманываем самих себя, и истины нет в нас». О, гнусная неизбежность и несчастная участь: прежде чем мы согрешим, мы уже грехом связаны; и прежде чем мы провинимся, мы уже виновны. «Посему, как одним человеком грех вошёл в мир, и грехом – смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нём все согрешили». Не так ли: «отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина»?

Страница третья
Блаженны плачущие, ибо утешатся

Рома. Наследие Святого Петра – Альт-Эмс.

Арлбёргика – Реата. Наследие Святого Петра

Aprilis-Julius-September, indiction primus, MCXCVIII A.D.

Папа Иннокентий принял делегацию от королевы Константин в своей резиденции, в Латеранском дворце. Делегация не была сильно представительной, но состав её был явно хорошо продуман – как говорится, ничего лишнего, лишь только то, что нужно. Возглавлял посольство архиепископ Неаполисский Ансельмо – высокий, плотный, монументальный, с чёрной, цвета вороньего крыла, шевелюрой и строгим взглядом широко посаженных, тоже чёрных, глаз под густыми, вразлёт, бровями. Был он ещё совсем не стар, но уже достаточно опытен, а потому отличался решительностью в поступках и осторожностью в словах. Престарелый архидиакон Эмёрико из Катаны – сухонький, согбенный, с утонувшими под дряблыми морщинистыми веками маленькими глазками – присутствовал, скорее всего, в качестве неистощимого кладезя жизненной мудрости. Магистр Томас из портовой Каеты – известный знаток церковных законов – изящный, моложавый, с румяными яблочными щёчками на улыбчивом лице – долженствовал, вероятно, отстаивать интересы королевы в клерикальных спорах. Этих троих Иннокентий хорошо знал. А четвёртый член делегации, представленный как судья Никола из Буксйльи, был папе незнаком. Судью, надо полагать, отрядили в посольство в качестве специалиста в области светских законов. Иннокентию он как-то сразу не понравился. Был дон Никола суетлив в движениях, обильно потлив и абсолютно лыс. Ноги имел коротковатые и по-женски пухлые. Непропорциональный телу объёмный зад смотрелся на судье неестественно – как будто засунутая сзади под одежду подушка. Как это часто бывает у лысых людей, отсутствие волос на голове компенсировалось у дона Николы обилием растительности по всему телу: густые нестриженные кусты торчали из-за ворота туники; пухлые запястья, выглядывающие из рукавов, обильно поросли плотной мохнатой шерстью. Держался судья несколько стеснённо, скованно, но, в то же время, чуть нагловато. Так зачастую ведут себя люди, внезапно вознесённые судьбой к богатству или к власти – новая действительность кружит им голову, развязывает руки и язык, но глумливый призрак рабской трусливости и угодливости всё ещё то и дело выглядывает у них из-за плеча.

Для беседы папа пригласил гостей в Леонинский триклиниум: роскошный зал, с изукрашенными великолепными мозаиками многочисленными апсидами – по периметру, и большим фонтаном из красного порфира в форме раковины – в центре. Расположились недалеко от негромко журчащего фонтана, на стоящих полукругом диванах-аккубитах. К разговору были поданы сыр, цукаты и молодое вино.

Как Иннокентий и предполагал, архиепископ Ансельмо не стал ходить вокруг да около. Едва пригубив принесённого вина – ароматного, отдающего вишней, краснокоричневого цинциннато, – он отставил в сторону свой кубок и, витиевато, но недлинно поздравив понтифекса с недавним избранием, сразу перешёл к делу.

Королева Константия, выждав положенный полугодовой траур по безвременно усопшему супругу, храброму Хенрику, намеревается в ближайшее время короновать своего трёхлетнего сына Фридерика. Торжественная церемония должна состояться в воскресенье Пятидесятницы в Балерме, в недавно отстроенном соборе Успения Девы Марии. Её Величество смиренно приглашает Главу Вселенской церкви посетить Сицилию и совершить обряд помазания на царство единственного законного наследника императора Священной Романской империи. В случае, если Великий Понтифекс по каким-либо причинам не сможет принять приглашение, Её Величество с сыном готовы сами прибыть в Рому в любой, назначенный по обоюдному согласию, срок. В качестве благодарности и в надежде на дальнейшее взаимополезное сотрудничество, Её Величество королева Константия передаёт Святейшему Отцу в дар бесценные реликвии: ковчеги с мощами Святой великомученицы Агаты и прото епископа Сиракузского святителя Марцйана. Также Её Величество просит Патриарха Запада принять в качестве скромного пожертвования на нужды Святой Церкви пятьдесят тысяч золотых таренов и двадцать пять тысяч либр серебра. Кроме того, королева обязуется в дальнейшем отчислять Святому Престолу ежегодный взнос в размере трети прибыли, получаемой всеми сицилийскими и апулийскими епископатами. Что же касается досадного инцидента, связанного с отказом признать назначенного королевой митрополита Святой Северйны Иоаннеса, то Её Величество согласна утвердить на данном посту назначенного папой архиепископа Бартоломео и предать это незначительное происшествие взаимному забвению, однако покорно просит Святейшего Отца в дальнейшем согласовывать с ней кандидатуры прелатов, продвигаемых Святым Престолом в епархии Королевства Апулии и Сицилии.

Иннокентий выслушал длинную речь главы сицилийской делегации, не проронив ни слова. Лицо папы оставалось бесстрастным, и только тонкие длинные пальцы его, постоянно шевелящиеся, как будто перебирающие струны невидимой лютни, выдавали внутреннее неспокойство понтифекса. Дослушав архиепископа до конца, Иннокентий встал и, заложив руки за спину, неспешно двинулся по залу. Дойдя до фонтана, он остановился и, повернувшись к гостям спиной, некоторое время внимательно изучал падающие в мраморную чашу тонкие прозрачные струи.

– Неприемлемо!.. – вдруг громко сказал он и, развернувшись, решительно направился к напрягшимся в ожидании королевским посланникам. – Неприемлемо!.. – подойдя, повторил он и, коротко кивнув секретарю – мол, записывай, принялся неторопливо, в чеканных формулировках, как будто диктуя некую очередную буллу, излагать свою позицию по пунктам: – Первое… Безусловно, принц Фридерик, как единственный сын покойного короля Хенрика, является его единственным законным наследником. Однако короновать принца Фридерика императором Священной Романской империи ныне возможным не представляется… ибо на то, как того полагается, согласия большинства имперских князей и прелатов дано не было… Напротив, не далее как месяц назад на съезде германской знати в Мюльхузиуме императором Священной Романской империи был избран младший брат покойного короля Хенрика Пилипп Суэбский… что ставит под вопрос само императорское будущее сына королевы Константин… Во всяком случае, в обозримой перспективе… В то же время… Святой Престол, не допуская и тени сомнений в законности престолонаследия принца Фридерика, не станет противиться… но наоборот, приветствует и благословит коронацию его как единственного законного правителя Апулийского и Сицилийского… с обязательным регентством над ним королевы Константин… либо другого лица, на то королевой уполномоченного, и Святым Престолом утверждённого… до достижения принцем Фридериком совершеннолетия… Второе… – папа подождал, пока перестанет скрипеть перо секретаря. – Второе… Святой Престол и я – Глава Вселенской церкви и Викарий Христа, Великий Понтифекс Иннокентий Третий, опираясь на примат апостольской власти, а также на дух и букву Гравинского конкордата… полагаем и впредь прелатов Апулии и Сицилии по своему разумению назначать, исходя из насущных потребностей… их кандидатуры с кем-либо из светских правителей не обсуждая и тем паче не согласуя…

Судья Никола что-то возмущённо пискнул и даже изобразил некий протестующий жест, но Ансельмо сейчас же остановил его строгим движением бровей: подожди, не сейчас, имей терпение.

– Третье… – продолжал Иннокентий, не обращая внимания на реакцию своих собеседников. – Святая Церковь покорнейше благодарит королеву Константию за её столь щедрые пожертвования… как единовременные, так и обещанные впредь регулярные… однако, к великому сожалению, принять ни тех, ни других не сможет… поскольку принятие оных Святую Церковь и её главу… к исполнению в будущем неких, пусть пока ещё и неявных, обязательств безусловно обяжет…

Лица гостей вытянулись – уж чего-чего, но подобного от папы они явно не ожидали – кто ж в здравом уме и твёрдой памяти отказывается от такой кучи денег?!

– Четвёртое… – Иннокентий вновь подождал, пока Хугулино, закончив скрипеть пером, подымет голову. – Четвёртое… Что же касается мощей великомученицы Агаты и святителя Марциана, то Святой Престол… преклоняя колени пред духовным подвигом сих святых и светлую память их всемерно почитая, всё же полагает… что мощам святым уместнее находится в местах исконных, где были они погребению преданы… ибо сказано: выходит дух его, и он возвращается в землю свою… – он сделал упор на последнем слове. – Это всё… Миссери?.. – понтифекс замолчал и вопросительно оглядел собеседников.

Первым из гостей «очнулся» судья Никола.

– Э-э-э… Позвольте, святой отец! Касаемо Гравинского конкордата. Прошу заметить, что это, с позволения сказать, соглашение было заключено ещё шесть лет тому назад между папой Целестином и прежним правителем Сицилии королём Танкредом. Её Величество королева Константия не имеет к этому договору никакого отношения! Верно?!.. И она, с полным на то основанием, не признаёт его легитимность!

– Если королева Константия не признаёт преемственность обязательств, получаемых от прежней власти, почему она столь спокойно принимает от этой власти её права? – Иннокентий заложил руки за спину и, наклонив голову, пристально, сверху вниз, посмотрел в лицо судьи. Тот смешался.

– Э-э-э… Но позвольте! Король Танкред, он же!.. Да он, вообще, незаконнорождённый! Его приход к власти незаконен! Верно?!.. И следовательно, все договоры, подписанные им, не имеют законной силы!

– Папа Клеменс и вслед за ним папа Целестин признали полную легитимность короля Танкреда, – возразил понтифекс. – Он получил благословение Святой Церкви и был помазан на царство. Значит, правление его законно и, следовательно, все договоры, подписанные им, имеют законную силу.

– Я прошу прощения, святой отец, но это не совсем так, – мягко возразил магистр Томас. – Четырнадцатый титул «Юстинианова Кодекса» гласит, что договоры, заключённые против установленных законом правил, не имеют законной силы. Там же сказано, что договоры, содержащие ложное основание, не подлежат исполнению. Для случая с Гравинским конкордатом мы имеем полное право на применение обоих этих положений. Во-первых, король Танкред, являясь бастардом, внебрачным сыном Рогёрия Апулийского, не имел законных прав на сицилийскую корону, а следовательно, на заключение каких-либо соглашений и договоров от её имени. А во-вторых, Гравинский конкордат был принят с нарушением установленного порядка заключения подобных договоров, поскольку не был предварительно одобрен большинством сицилийских и апулийских князей и прелатов. Разве это не так?

– Очевидная полезность нового права является достаточным основанием для его установления взамен того права, которое в течение долгого времени признавалось законным, – назидательно процитировал Иннокентий. – Вы ведь не станете возражать против этого положения «Юстинианова Кодекса», миссер Томас?.. – понтифекс наконец сел и, взяв со стола кубок с вином, облокотился на изголовье своего ложа. – Стороны, заключившие договор в Травине, пришли к пониманию полезности принимаемого нового порядка инвеституры и, скрепив его своими подписями и печатями, придали ему законную силу… Во всяком случае, на территории Королевства Апулии и Сицилии… Что же касается законности престолонаследия короля Танкреда, то, как я уже сказал, её легитимность была утверждена актом коронации, совершённым Святым Престолом при соблюдении всех необходимых формальностей и процедур. Причём, заметьте, миссери, актом, совершённым дважды: и папой Клеменсом, и папой Целестином!

– Я вынужден опять не согласиться с вами, святой отец, – удерживая на лице любезную улыбку, сказал магистр. – Изменения установленных правил и законов – сфера деликатная и… весьма ответственная… Возможно, это было бы приемлемо по отношению к каким-либо менее важным установлениям. Возможно. Но вопросы инвеституры… И тем более – престолонаследия! Церковь не может принимать решения, идущие вразрез с установленными здесь законами.