Крысолов или К вящей славе Божией

Наконец в помещении установилась относительная тишина и подобающий высокому статусу собрания порядок. Дон Франгипани, напоследок о чём-то переговорив с камерарием и учтиво раскланявшись с кардиналами-епископами, сопровождаемый многочисленной свитой своих охранников и слуг, также покинул зал. Начальник папской стражи, выставив с наружной стороны двери внушительный караул, запер за вышедшими дверь на засов, после чего повернулся к ней спиной и замер, заложив руки за спину и отрешённо глядя поверх голов туда, где на дальней торцевой стене залы, между выдающимися вперёд парными колоннами, парили в голубом небе полуобнажённые фигуры не то языческих богов, не то древних героев.

– Миссери!.. – выйдя на середину залы, обратился к присутствующим камерарий. – Миссери! Прошу внимания!.. Тишина, миссери!.. Благодарю вас!.. Миссери, мы начинаем выборный консисториум, и я, на правах блюстителя папского престола, хочу начать процедуру…

– Я прошу прощения!.. – раздался в тишине негромкий властный голос, и со своего места поднялся Октавиано Паоли. – Я прошу прощения, брат Ценцио, но ведение консисториума отнюдь не является прерогативой папского камерария. Равно как и архиканцлера Святой Церкви. Как тебе, наверное, известно, в отсутствии декана Священной Коллегии кардиналов его э-э… обязанности исполняет старейший из кардиналов-епископов. Поэтому сердечно благодарю тебя за добросовестно проведённую подготовку консисториума, а также за… э-э… за наведение надлежащего порядка в зале и прошу: займи своё место, – он сделал паузу, небольшую, но достаточную для того, чтобы двусмысленность последней фразы дошла до присутствующих, после чего повёл рукой в сторону пустующего кресла Ценцио Савелли.

На лице камерария отразилась сложная гамма чувств. Он сильно покраснел и даже открыл было рот, готовый вступить в полемику, но, натолкнувшись на жёсткий непримиримый взгляд кардинала-епископа, потупился и, неловко поклонившись, молча проследовал к своему месту.

Октавиано Паоли дождался, когда камерарий умостится в кресле, после чего подошёл к столу с тиарой и Евангелие и повернулся к собранию.

– Миссери! Я не стану много говорить. Слова – пыль, которую носит ветер. Каждый из вас знает, зачем он пришёл в этот зал. Мы собрались здесь для того, чтобы исполнить свой священный долг и, ведомые лишь своей совестью и… э-э… волей Божией, избрать из нашей среды достойнейшего. Того, кто возложит на свои плечи тяжкий, но почётный крест и, продолжая дело Святого Петра, возглавит нашу Церковь… Миссери! Следуя регламенту, я прошу и требую, чтобы каждый из присутствующих принёс клятву на этой Святой Книге… – кардинал-епископ положил руку на евангелие и, ещё раз внимательно оглядев присутствующих, возвысил голос: – Мы, допущенные к таинству выборов Великого Понтифекса, как каждый по-отдельности, так и все вместе, под страхом отлучения от церкви клянёмся соблюдать тайну относительно всего, что каким-либо образом касается выборов понтифекса, а также… э-э… всего, происходящего во время выборов. Мы даём обещание и клянёмся никоим образом не разглашать этой тайны, как во время, так и после выборов… ежели только на то не будет исключительного дозволения нового понтифекса. Мы даём обещание и клянёмся не благоволить никакому влиянию или противодействию выборам со стороны… э-э… стремящихся вмешаться в процесс избрания… – он замолчал и, выждав несколько мгновений, сделал шаг назад от стола. – Прошу присутствующих в порядке старшинства принести клятву на евангелии!

Кардиналы, сойдя со своих мест, неровной цепочкой выстроились к столу. Первым на Святую Книгу возложил свою узкую, унизанную перстнями, длань кардинал-епископ Петро Галлоциа.

– Клянусь в сказанном, и пусть поможет мне в том Бог и это святое Божие евангелие, которого я касаюсь своей рукой, – торжественно произнёс он и, нагнувшись, поцеловал золотую фигурку распятого Христа в центре оклада.

Вслед за Галлоциа к столу потянулись многочисленные кардиналы-пресвитеры. За ними – ещё более многочисленные кардиналы-дьяконы. Первым из них, поддерживаемый под руки двумя слугами, медленно брёл согбенный и шаркающий Грациано Паганелли. За ним двигались остальные, среди которых выделялся топчущийся в нетерпении, словно боевой конь, рослый и статный Соффрёдо Гаэтани – с пробитой благородной седой искрой ослепительно чёрной шевелюрой и модными с недавних пор, подковообразными усами вокруг красного чувственного рта. Замыкал процессию самый молодой из присутствующих выборщиков – Лотарио Сеньи – скромный кардинал-дьякон церкви Святых Сергия и Бакха: невысокий, стройный, с мягкими приятными чертами лица.

Грациано Паганелли достиг стола и тяжело опёрся на него. Слуги почтительно отступили в стороны. Протодьякон, приоткрыв беззубый рот, тяжело, с хрипом, подышал, а потом, тронув евангелие сухой и скрюченной, как куриная лапка, коричневой ладонью, огласил пространство неожиданно громким для столь тщедушного тела, дребезжащим и где-то даже по-бабьи визгливым, пронзительным голосом:

– Клянуфь в фкафанном и пуфть помовет мне в том Бог и это ф-вятое Бовие евангелие…

Несмотря на серьёзность ситуации, многие кардиналы не смогли сдержать улыбки – дикция престарелого протодьякона была неповторима…

Вслед за кардиналами, не без труда выбравшись из-за стола, подошёл к евангелию примицерий Апостольской канцелярии.

За ним потянулись кардинальские секретари и слуги, щепетильно соблюдая тот же порядок, в котором подходили для принесения клятвы их хозяева.

Последним из присутствующих к столу приблизился начальник папской стражи. Он стащил с правой руки защитную перчатку из толстой бычьей кожи и с заметным волнением возложил изуродованную многочисленными шрамами руку на драгоценный оклад.

– Клянусь в сказанном!.. И пусть поможет мне в том Господь Бог и… – голос его сел и он откашлялся. – И это святое Божие евангелие, которое… которого я касаюсь своей рукой!

Он оторвал ладонь от Святой Книги, поцеловал кончики пальцев, после чего облегчённо вздохнул, проворно натянул перчатку и, позванивая в наступившей тишине по каменному полу бронзовыми шпорами, торопливо вернулся к двери, где вновь, повернувшись лицом к залу, замер в прежней позе.

К столу снова подошёл Октавиано Паоли.

– Миссери! Претворяя в жизнь решения последнего Вселенского Собора, я позволю себе… э-э… определить регламент проведения выборов… – он сделал паузу и оглядел зал. – Миссери! Принятый собором первый канон требует избрания понтифекса большинством не менее двух третей голосов. Дабы избежать путаницы и… э-э… и учесть голос каждого… – кардинал-епископ сделал ударение на слове «каждого» и даже поднял в знак особого внимания вверх указательный палец, – я повторяю: каждого выборщика! – голосование будет проводиться письменно с учётом всех поданных за каждого кандидата голосов. – Октавиано Паоли возвысил голос, перекрывая поползший по залу ропот.

– Каждый выборщик – письменно! – заявит предложенного им кандидата, после чего все голоса за каждого кандидата будут посчитаны и оглашены!..

– Такого никогда не было раньше! – вскочил со своего кресла Хуго Бобоне; его кустистые брови стояли дыбом.

– Никто и никогда не голосовал на консисториумах письменно! Зачем эти сложности?! Всегда ведь обходились простым голосованием!

– Всё когда-нибудь бывает впервые, брат Хуго, – сдерживая его порыв, поднял ладонь Октавиано Паоли.

– Письменное голосование будет проводиться исключительно для того, чтобы точно установить необходимое… э-э… для избрания понтифекса большинство голосов, – он подпустил в голос металла: – Или, может, тебе не нравятся решения Вселенского собора?!

– А кто, кто будет считать голоса?! – выкрикнул с места Грегорио Альберти, он тоже явно нервничал – всё на этом консисториуме с самого начала пошло для клана Орсини-Савелли не так как надо.

– Считать голоса будут назначенные нами счётчики из числа выборщиков, – заверил его Октавиано Паоли и сходу предложил: – Как ты посмотришь на то, брат Грегорио, чтобы… э-э… чтобы войти в состав счётного консилиума?

– Я?!.. – опешил кардинал. – Да я, собственно… я даже не знаю… – он заоглядывался, ища глазами поддержки; Йоханнес Бобоне, сидящий наискосок, усиленно закивал ему, требуя согласия. – Что ж… Я, пожалуй, согласен. Да, я согласен стать счётчиком!

– Ну вот и славно! – умиротворённо воскликнул кардинал-епископ. – Кто-нибудь ещё желает войти в состав счётного консилиума?

– Я! – тут же вскинул руку Йоханнес Бобоне и в нетерпении даже поднялся со своего кресла. – Я желаю!

– Замечательно! – улыбнулся Октавиано Паоли. – У нас есть второй счётчик. Что ж, дьякон и пресвитер в составе счётного консилиума есть. Полагаю, будет правильным ввести в его состав и… э-э… и кардинала-епископа. Ну, тут выбор у нас небольшой. Брат Петро, – обратился он к Петро Галлоциа, – может, ты окажешь нам эту честь?

Кардинал-епископ медленно поднялся из кресла.

– Благодарю тебя за это предложение, брат Октавиано!

– торжественно произнёс он и учтиво поклонился коллеге. – Я принимаю его.

Октавиано Паоли ответил ему таким же учтивым поклоном.

– Спасибо, брат Петро!.. Миссери! – вновь обратился он к собранию. – Полагаю, трёх членов счётного консилиума будет вполне достаточно. Или у кого-то есть… э-э… другие предложения?.. – он оглядел присутствующих. – Нет?.. Тогда я попрошу счётный консилиум занять свои места, – он сделал приглашающий жест рукой. – Прошу вас, миссери!.. Брат Альберто! – окликнул он примицерия. – Будь добр, обеспечь наш уважаемый консилиум… э-э… всем необходимым для работы!.. Миссери!.. – дождавшись, когда избранные кардиналы займут свои места за длинным столом, обратился к собравшимся Октавиано Паоли. – Миссери! Порядок голосования будет следующим. Каждый из вас, подойдя к столу, напишет на листке имя будущего понтифекса и… э-э… и передаст этот листок счётному консилиуму. По завершении голосования уважаемый консилиум подсчитает все голоса, поданные за каждого из кандидатов, и сообщит результаты присутствующим… Всем всё понятно? Или есть какие-нибудь вопросы?.. Нет?.. Тогда давайте без промедления приступим… э-э… к голосованию…

– Негоже!.. Негоже начинать столь великое дело, не помолившись! – сердито и даже чуть истерично провозгласил со своего места толстяк Бобоне; проиграв в главном, представитель семьи Орсини жаждал отыграться хотя бы в мелочах.

Кардинал-епископ с готовностью повернулся к нему.

– Благодарю тебя, брат Бобоне! Ты совершенно прав! Моя вина! Действительно, миссери! Давайте, как верные сыны Божии, начиная великое дело, помолимся. Вознесём молитву Господу нашему, дабы… э-э… дабы труды наши осенены были именем Его!.. Брат Бобоне! Будь добр, прочитай всем нам подобающую столь торжественному случаю молитву… Нет?!.. Ты не в голосе?! Ну что же ты!.. Брат Лотарио! Мой мальчик! Может быть, ты… э-э… обратишься от лица нашего к Господу?

Лотарио живо поднялся со своего места. На щеках его проступил румянец.

– Благодарю вас, ваша милость!.. – поклонился он кардиналу-епископу. – Благодарю вас, миссери, за оказанную мне честь!.. – дважды наклонил он голову, приветствуя сидящих по обеим сторонам зала кардиналов, после чего сложил руки перед грудью и на мгновенье замер, глядя в пол; гул голосов затих, и в помещении установилась тишина. – Во имя Отца и Сына и Святого Духа! – подняв голову, начал Лотарио; голос его, поначалу негромкий, постепенно креп и наполнялся силой: – Господь наш Всемогущий! Царь Небесный! Приди и вселись в нас! И очисти нас от всякой скверны! И спаси души наши! Вдохнови дела наши, и да пребудет в них помощь Твоя! Дабы всякая молитва наша и деяние наше в Тебе имело начало и в Тебе было совершено! Благослови, Господи, и помоги нам, грешным, совершить начинаемое нами дело! Во славу Твою через Христа, Спасителя нашего, что говорил нам пречистыми устами Своими: без Меня не можете делать ничего! Господи, верую всей душой и сердцем сказанному Тобою! Припадаю Твоей благости и молюсь Тебе: помоги нам, грешным, сие дело, нами начинаемое, для Тебя Самого совершить! Во имя Твоё! Под защитой Святой Богородицы и всех святых! Аминь!

– Аминь!.. – многоголосо прошелестело по залу.

Лотарио, троекратно осенив себя крестным знаменьем, ещё раз поклонился кардиналу-епископу и вернулся на своё место. Октавиано Паоли одобрительно улыбался вслед.

– Миссери!.. – вновь напомнил он о себе собравшимся.

– Миссери! Давайте теперь приступим непосредственно к процедуре… Если… э-э… если вы не возражаете, я, на правах старшего, позволю себе проголосовать первым.

Он подошёл к столу, присел на стоящий с края стул, взял из стопки лист бумаги, выбрал перо и, откинув крышку ближайшей чернильницы на мгновенье задумался. Потом окунул перо в чернильницу, быстро и размашисто начертал что-то на листе, отложил перо и поднялся.

– Свидетель Господь, Который будет судить меня, что я выбираю того, кто, считаю пред Богом, должен быть выбран! – громко провозгласил он и торжественно вручил свой лист Петро Галлоциа.

Тот взглянул на бумагу, едва заметно улыбнулся и, сделав запись в лежащем перед ним протоколе, передал лист дальше – сидящему слева от него Йоханнесу Бобоне.

Кардинал-пресвитер ознакомился с содержанием записки и, также сделав пометку в своём протоколе, передал бумагу ещё левее – Грегорио Альберти, восседавшему за столом с видом человека, участвующего против своей воли в чём-то неприятном, тягостном, но, увы, в силу сложившихся обстоятельств, неизбежном.

Кардинал-дьякон прочитал записку и, страдальчески скривив лицо, сделал небрежную пометку на лежащем перед ним листе бумаги. После чего, сложив бюллетень кардинала-епископа пополам, передал его примицерию Апостольской канцелярии.

Альберто Савелли тут же проткнул сложеный лист посредине большой иглой, нанизав таким образом бумагу на тянущуюся за иглой толстую двойную нить – голос Октавиано Паоли был учтён.

– Прошу вас, миссери! – выйдя на середину зала, сделал приглашающий жест кардинал-епископ. – Подходите для голосования!

К столу избирательного консилиума один за другим потянулись кардиналы-пресвитеры.

Выборная машина заработала. Кардиналы, сменяя друг друга, присаживались к столу и выводили на чистом листе бумаги чьё-то имя. Протоколы членов избирательного консилиума медленно, но неуклонно заполнялись. На нитку примицерия Апостольской канцелярии нанизывалось всё больше сложенных пополам бюллетеней.

Грациано Паганелли, совершив очередное непростое путешествие к столу, тяжело опустился на подставленный слугами стул и какое-то время сидел, слепо глядя перед собой и медленно жуя пустым провалившимся ртом. Голова его заметно тряслась. Потом, взяв дрожащей рукой поданное ему перо, он, то и дело не попадая пером в чернильницу, с трудом вывел на листе бумаги имя своего кандидата и, передав листок Петро Галлоциа, двинулся в обратный путь, то и дело тяжело повисая на руках слуг и сварливо шепелявя себе под нос что-то о старых добрых временах и нынешних никчемных новомодных поветриях.

Последним из выборщиков к столу подошёл Лотарио Конти. За ним проголосовали и сами члены избирательного консилиума.

Альберто Савелли, получив от кардинала-дьякона последний сложенный пополам лист, добавил его в общую гирлянду, после чего обрезал нить возле иглы, сложил её концы и, завязав, обильно полил узел расплавленным воском из ведёрка. После чего, сняв с пояса печать Апостольской канцелярии, аккуратно поставил на податливом воске круглый оттиск: два окрещённых ключа, увенчанных царской диадемой.

Тем временем избирательный консилиум сверил протоколы и, не найдя в них различий, быстро подсчитал голоса.

– Миссери!.. – вставая, произнёс Петро Галлоциа. – Миссери, прошу тишины!.. Благодарю вас!.. Миссери! Оглашаю результаты голосования! Имена кандидатов в порядке количества поданных за них голосов… – он сделал паузу; в зале повисла настороженная тишина. – Йоханнес из Салерно – десять голосов!.. – по залу прокатился ветерок шепотков и смолк, вновь сменившись напряжённым ожиданием. – Октавиано Паоли – семь голосов!.. – снова шелест шепотков, и вновь затишье. – Петро Галлоциа… – кардинал-епископ улыбнулся и чуть поклонился собранию. – Три голоса!.. Иордано Цеккано – один голос!.. И Грациано Паганелли – один голос!.. – Петро Галлоциа опустил протокол и оглядел присутствующих. – Таким образом!.. Таким образом, – повысил он голос, перекрывая поползший по залу шум, – положенного по закону вотума не набрал ни один из кандидатов!..

Гул голосов – взволнованных, растерянных, возмущённых, злорадных – наполнил зал:

– Ну вот, и зачем нужно было это письменное голосование?!..

– Говорил же, давайте по-старому! Зачем усложнять без надобности?!..

– Почему без надобности?! Ведь, наоборот, всё теперь наглядно!..

– Ну и толку в этой твоей наглядности, если понтифекс не выбран?!..

– Был бы на месте декан Конрад, всё было бы по-другому!..

– И что теперь делать будем?!..

– Ещё раз надо голосовать!..

– Мы так сто раз голосовать будем и никого не выберем!..

– По-другому как-то надо!..

– А как по-другому, ты знаешь?!..

– Первый канон Вселенского Собора гласит!..

– Да не записано ни в каком каноне, чтоб письменно!..

– Тише, миссери! Тише!.. – Октавиано Паоли поднял вверх обе руки, призывая к порядку. – Прошу вас, миссери!.. Да, голосование не выявило победителя! Ну и что?! Ничего страшного не произошло! Зато, как вы видите, всё очень наглядно и… э-э… убедительно! И никакой почвы для споров!.. Поэтому, миссери, сейчас, я полагаю, мы сделаем небольшой перерыв, чтобы все желающие могли посовещаться и… э-э… и, возможно, прийти к какому-то решению. После чего мы проведём повторное голосование…

– Что, опять письменно?! – снова вскочил со своего кресла Хуго Бобоне.

– Разумеется, брат Хуго, – улыбнулся ему кардинал-епископ. – Разумеется, письменно.

– И опять всё с самого начала?!

– И опять всё с начала.

– Я прошу прощения, ваша милость, – поднялся со своего места Ценцио Савелли. – У меня есть другое предложение.

– И какое же? – повернулся к камерарию Октавиано Паоли.

– Согласно оглашённым результатам, наибольшее число голосов набрал брат Йоханнес. Так?..

– Да, так. Десять голосов. Десять из двадцати двух. Это далеко до двух третей.

– Да-да, я понял. Я как раз и предлагаю… – Ценцио Савелли на мгновенье задумался. – Я предлагаю проголосовать персонально кандидатуру Йоханнеса из Салерно. Проголосовать простым голосованием. Прямо сейчас!

– Да, но…

– Нас здесь двадцать два выборщика, – перебивая кардинала-епископа, продолжил камерарий. – Две трети голосов от двадцати двух – пятнадцать, нетрудно сосчитать! Если за Йоханнеса проголосует пятнадцать человек… ну, или больше, понтифекс будет избран!.. И никакого нарушения канона Вселенского собора!.. – напрягая голос, чтобы перекрыть вновь зашумевший зал, воскликнул Ценцио Савелли. – Всё законно!.. Всё законно и справедливо!.. И никакой писанины!

– Верно!.. – послышались выкрики с мест.

– Правильно предлагает!..

– Не нужна нам эта писанина!..

– Голосовать Йоханнеса!..

– Фпафи Гофподи! Только не пифменно!..

– К порядку! К порядку, миссери! Послушайте старшего!..

Октавиано Паоли колебался. Ища поддержки, он оглянулся на Петро Галлоциа, но кардинал-епископ и сам выглядел растерянным. Тогда Октавиано взглянул в дальний конец зала, где сидел Лотарио Сеньи. Племянник, явно желая привлечь внимание своего влиятельного родственника, делал какие-то жесты: разводил руки в стороны, как будто растягивая между ладонями моток пряжи.

– Хорошо!.. Хорошо, миссери!.. – Октавиано Паоли поднял руку. – Я, в целом, готов согласиться с предложением нашего уважаемого камерария, но… Но давайте не будем торопиться! Я всё же настаиваю сделать небольшой перерыв, чтобы мы все… э-э… чтобы мы все могли успокоиться и принимать решение более взвешенно! Миссери! Мы с вами выбираем Великого Понтифекса! Я напоминаю вам о той ответственности, что лежит на наших плечах! Наш выбор должен исходить от ума и от сердца!

– кардинал-епископ приложил ладонь к груди, – Но отнюдь не быть продиктован поспешными порывами… э-э… замешанными на эмоциях!.. Поэтому, миссери, я объявляю перерыв!

На этот раз возражений не последовало. Сторонники Орсини-Савелли были вполне удовлетворены. По их довольным лицам было видно, что они уже фактически празднуют победу.

К Октавиано Паоли подошёл Лотарио Сеньи.

– Всё хорошо, ваша милость! Всё замечательно.

Пожилой кардинал с сомнением посмотрел на своего племянника.

– Ты полагаешь?

– Да, ваша милость! Савелли ликуют. Они даже не станут сейчас особо готовиться к голосованию, полагая, что победа у них в рукаве.

– А разве не так?

– Нет, ваша милость, – замотал головой Лотарио. – Совсем не так! Я же вам говорил, что у меня есть веский довод против брата Йоханнеса.

– И ты… И ты его выскажешь? Когда?

Лотарио заколебался.

– Полагаю… Нет, не будем торопиться. Для начала мне надо переговорить с ним.

– С Йоханнесом?!

– Да, – кивнул Лотарио. – С Йоханнесом. Я дам вам знать, ваша милость. Я поговорю с ним и дам вам знать.

– Ладно, мой мальчик, – медленно произнёс кардинал-епископ. – Полагаю, ты знаешь, что делаешь…

Лотарио оторвал Йоханнеса от ужина – кардинал-пресвитер церкви Святого Стефана, зайдя за ширму, с неприкрытым удовольствием обгладывал жареную баранью лопатку; пухлые губы и щёки его лоснились от жира.

– Прости, что помешал тебе трапезничать, брат Йоханнес, – улыбнулся, кланяясь, Лотарио. – Но не мог бы ты уделить мне малую толику времени? Есть разговор.

– А на потом отложить его нельзя? – недовольно откликнулся кандидат в понтифексы.

– Увы, – развёл руками Лотарио. – Я бы и рад, но… никак нельзя! Время не терпит – скоро закончится перерыв, а я хотел бы разъяснить для себя некоторые вопросы, касающиеся твоей кандидатуры.

На этот раз кардинал-пресвитер взглянул на своего собеседника с интересом.

– Ты… Ты, наверное, хочешь продать мне свой голос? – он кинул недоеденное мясо на поднос и небрежно утёрся ладонью.

– Не исключено… – уклончиво ответил Лотарио. – Но давай немного отойдём, – он кивнул на слуг Йоханнеса. – Я бы не хотел, чтобы наш разговор слушали посторонние уши.

– Так в чём дело? – хмыкнул кардинал-пресвитер. – Ну-ка, брысь! – шуганул он свою челядь. – Пошли вон! Надо будет – позову!.. Слушаю тебя, – повернулся он к Лотарио, когда слуги исчезли.

– Я, собственно, для начала хотел успокоить тебя, – весь вид кардинала-дьякона излучал доброжелательность. – Я слышал, у тебя были небольшие неприятности: из твоей монастырской школы сбежал ученик. Как его?.. Никола, кажется? Никола, сын покойного Стефана из Монтекассино. Так вот, можешь не волноваться, он жив и здоров. Он пришёл ко мне в церковь, и я приютил его.

Лицо Йоханнеса застыло.

– Никола у тебя?!.. И… и что?

– Он много чего порассказал мне о жизни в твоей школе, этот Никола, – улыбнулся Лотарио. – И особенно о тех тёплых чувствах, которые ты, брат Йоханнес, испытывал к сироте. Ты ведь, кажется, даже брал его к себе в спальню, не так ли? Наверное, ты просто хотел заменить ему его родственников? Дать несчастному мальчику немного родительского тепла.

Кардинал-пресвитер заметно побледнел.

– Ты… Тебе всё равно никто не поверит!.. Мальчишка лжёт!

– Может быть! – не стал спорить Лотарио. – Мальчишки, они такие, они часто лгут, причём даже не из корысти, а просто так – в своё удовольствие. Но, может быть, ты забыл, у этого сорванца Николы есть два старших брата. Которые тоже прошли через твою монастырскую школу. Один из них, Бертбльдо, как раз служит акблитом в моей церкви. Второй, говорят, подался в Витёрбиум, но, полагаю, его также несложно будет найти. А их показания, согласись, это уже не лепет двенадцатилетнего пацана. Их примет к рассмотрению любой непредвзятый суд. Тем более Святой Апостольский Трибунал.

Губы Йоханнеса задрожали.

– Что… что ты хочешь от меня?!

– Я хочу, брат Йоханнес, чтобы ты осознал всю неправомерность своих притязаний, – в голосе Лотарио не осталось ни капли добросердечности, черты лица затвердели, взгляд сделался жёстким и колючим. – Тебе ли не знать всю греховность твоей души? Скажи мне, брат Йоханнес, разве может грешник, вроде тебя, претендовать на священное звание Великого Понтифекса?!.. Верно, не может. А потому я вижу для тебя только один выход. Отрекись! Отрекись от соблазна! Твои притязания суть гордыня и тщеславие. Одумайся, брат Йоханнес! Одумайся, пока не поздно!.. Одумайся, и всё сохранится в тайне.

– Но… Но я ведь не смогу отречься просто так. Я буду должен объяснить причину своего отказа!

– Ну и на здоровье! – усмехнулся Лотарио, – Просто скажи, что греховен и что недостоин занимать столь высокий пост. Без подробностей. Поверь мне, этого будет вполне достаточно.

– Но я… Я ведь должен буду отказаться в чью-то пользу! Кого… кого мне назвать вместо себя?!

– А ты подумай, брат Йоханнес, – губы Лотарио изобразили любезную улыбку, но взгляд остался холодным.

– Подумай… При чьём покровительстве твоя грязная греховная тайна сможет навсегда остаться тайной?..

После объявления перерыва не прошло ещё и четверти часа, а некоторые выборщики уже проявляли нетерпение

– сторонники клана Савелли-Орсини жаждали закрепить своё преимущество.

– Миссер Октавиано, не пора ли начинать?..

– Действительно, давайте продолжим! Не до утра же нам здесь сидеть!..

Октавиано Паоли вышел на средину зала.

– Миссери!.. Миссери, внимание!.. Продолжаем выборный консисториум!.. Члены счётного консилиума, прошу, займите свои места!.. Брат Грегорио!.. Да, сюда, за стол!.. А где брат Альберто?!.. А, всё, вижу!.. Брат Гуйдо! Прошу, угомони своих слуг! А то они, вероятно, думают, что… э-э… что они сидят в таверне!.. – кардинал-епископ оглядел притихшее собрание. – Ну вот, пожалуй, можно начинать!.. Миссери! Перед перерывом наш уважаемый камерарий предложил проголосовать кандидатуру Йоханнеса из Салерно. Проголосовать её обычным образом, а не письменно. Я правильно изложил твою мысль, брат Ценцио?.. Отлично!.. Кто-то хочет что-то добавить?.. Возразить?.. Нет?.. Что ж, если ни у кого нет… э-э… каких-нибудь других предложений, то, я полагаю, мы можем перейти непосредственно к процедуре. Члены счётного консилиума зафиксируют полученный результат. Брат Петро, вы готовы?.. Ну что ж, тогда… э-э… тогда, пожалуй, начнём?..

– Стойте!.. – раздался в тишине взволнованный голос, и со своего места поднялся пресвитер церкви Святого Стефана, он был мраморно бледен. – Стойте! Подождите!

Все взоры устремились на кандидата в понтифексы.

– Ты что-то хочешь сказать нам, брат Йоханнес? – повернулся к нему Октавиано Паоли.

– Да!.. То есть… – Йоханнес потёр ладонью лицо. – Да, я хочу сказать!.. – он сделал шаг вперёд. – Миссери! Вы оказали мне огромное доверие и… и высокую честь! Но… Я хочу сказать, что… что я не достоин вашего выбора! Миссери! Даже те десять голосов, что я получил в предыдущем голосовании – слишком много для меня!.. Миссери! Я грешен! Я грешен и недостоин! Звание Великого Понтифекса предполагает чистоту души и безупречность помыслов! А я!.. – Йоханнес обречённо махнул рукой. – А я очень грешен, миссери! И я… не достоин!..

– Все мы грешны!.. – раздались ободряющие голоса кардиналов.

– Йоханнес, успокойся! Всё будет хорошо!..

– Кто не без греха! Не согрешишь – не покаешься!..

– Ничего, отмолишь!..

Кандидат в понтифексы отчаянно замотал головой.

– Нет! Нет, миссери! Я не смогу! Я не достоин!.. Я… я отказываюсь!

Октавиано Паоли под гомон взволнованных голосов пересёк зал и остановился перед кардиналом-пресвитером.

– Тише, миссери!.. – поднял он руку. – Тише!.. Йоханнес из Салерно! Правильно ли я тебя понял? Ты отказываешься от права… э-э… от права быть избранным Великим Понтифексом?!

На зал упала мёртвая тишина. Стало слышно, как тяжело, с присвистом, дышит неудавшийся кандидат.

– Да… – Йоханнес переглотнул и на этот раз громко и отчётливо произнёс, глядя в лицо кардиналу-епископу: – Да, я отказываюсь!

Гул голосов всколыхнул зал.

– Тише! – снова вскинул руку Октавиано Паоли. – Тише, миссери!.. Тишина!.. Брат Йоханнес, может, ты тогда… э-э… назовёшь кого-нибудь вместо себя? Того, кто, по твоему разумению, достоин быть избранным. Того, кто… э-э… как ты говоришь, чист душой и безупречен в своих помыслах.

Кардинал-пресвитер быстрым движением языка облизнул губы.

– Да!.. Да, я назову кандидата!..

Зал снова притих. Йоханнес поднял голову.

– Миссери!.. Я хочу назвать имя кандидата!.. Человека, более достойного, чем я! Человека, который, в отличие от меня, сможет надеть папскую тиару без угрызений совести!.. Миссери! Имя этого человека… Это – Лотарио, миссери!

Зал выдохнул и снова затих. Изумление было слишком велико. Сказанное требовало осмысления.

Одинокий негромкий голос потерянно произнёс:

– Но это же!.. Это… – и замолк.

Первым опомнился Октавиано Паоли.

– Правильно ли я тебя понял, брат Йоханнес, ты предлагаешь избрать Великим Понтифексом кардинала-дьякона Лотарио из рода Сеньи?

– Да, это так!.. – подтвердил кардинал-пресвитер и окрепшим голосом – главное уже было сказано – добавил: – И я прошу, миссери! Я прошу всех, кто голосовал за меня, отдать свои голоса в пользу брата Лотарио!

Октавиано Паоли одобрительно кивнул и повернулся к собранию.

– Миссери! Брат Йоханнес заявил нам своё решение, которое… э-э… которое нам всем, безусловно, следует уважать! Он также высказал своё предложение, касаемое кандидатуры Великого Понтифекса! У кого-нибудь есть что сказать?!

– Есть!.. – кардинал-епископ Петро Галлоциа, скрипнув по каменному полу стулом, поднялся из-за стола. – Миссери! – выдержав весомую паузу, начал он. – Я вижу, что многие из вас удивлены новой кандидатурой. Да, Лотарио Сеньи не получил при первом голосовании ни одного голоса! Это, кстати, говорит о скромности самого брата Лотарио – он, в отличие от некоторых, не вписал своё имя в избирательный лист! Так вот, за Лотарио Сеньи при первом голосовании не было отдано ни одного голоса! Но говорит ли это о том, что брат Лотарио не достоин быть избранным?!.. Нет! Ничуть! И я со всей ответственностью заявляю: кардинал-дьякон Лотарио из рода Сеньи достоин стать новым Великим Понтифексом!.. Да, он молод! Но он молод годами! Но отнюдь не умом! Брат Лотарио не раз доказывал нам всем, что обладает умственными и душевными качествами, достойными самого высокого предназначения! Я скажу больше! Он мудр! Мудр не по годам!.. Во всём же прочем молодость даёт ему только преимущества. Взгляните на брата Лотарио! Он энергичен! Он честолюбив! Он здоров, наконец! И он ещё не накопил грехов, не погряз в роскоши и самодовольстве, как… как некоторые из нас!.. Скажите мне, миссери, разве нас не тяготило вечное нездоровье папы Целестина?! Его немощность тела и слабость ума?! Ведь сколько раз физическая слабость покойного папы влияла на прочность самого Священного Престола! Молодой же папа будет править долго и усердно. На благо Святой Церкви и всем нам! К вящей славе Божией!.. Миссери! Я полностью поддерживаю кандидатуру Лотарио Сеньи, предложенную братом Йоханнесом, и, более того, я, как и он, прошу тех, кто голосовал за меня, отдать свои голоса в пользу Лотарио!