Разговор не клеился, они пытались понять, что же произошло и почему. Последнее меня тревожило, ибо не понимать мотивы значило предать всю миссию за успех которой отвечал впредь я.
Мне были совершенно необходимы официальные полномочия. Из развала толстоногих баев и по – врачебному тупых, крашенных, невозможно было сформировать полноценно работающую врачебную группу с высоким знаменем Советской медицины! Все дополнительные занятия прекратились, партийные собрания просто ушли в подполье за нецелесообразностью.
С Томой мы с переменным успехом играли в пин – понг. Если честно, я был гораздо сильнее, но меня поражало её упорство и грация дикого животного. В шахматах я был слабее, она меня не щадила и к концу недели мы играли из пяти партий, три – два не в мою пользу. Это бы мой успех.
Нам было очень легко и комфортно вдвоём. Утром в среду был получен приказ о моем назначение, я напрягся.
Замена прибыла одномоментно. Восемь взъерошенных спецов, возникли без дополнительных встреч и вопросов.
Они все воспринимали очень серьезно, в том числе утреннюю необязательную разминку. Выходили все, и конечно же, из остатков.
Крепкий парень из Кургана (лор) пытался меня обогнать на перекладине, но при счете минус шесть, он соскочил. Паритет восстановлен.
Шло хорошее общение, по вечерам читали газету « Правда», обсуждения вестей с полей не было, телевизор также не привлекал.
***
Глубокой ночью, когда даже сверчки замирают, в дверь очень тихо постучали, стук женский, торопливый и короткий. Тома. Дверь была не заперта. – «Я ждал тебя». Поток нежности был неиссякаем и целомудрен.
Она была возведена мной в статус «неприкасаемой». Я боготворил миг узнавания, касался только рук и губ руками, слова любви таяли в обожании. Наши пальцы искали и находили неведомое, было дивно от взаимного прикосновения, нескончаемо прекрасно. Ночь и грех, рождаются днём и в головах. Надо выносить это, превратить в бесконечность, дарованную жизнью. Быть вечно благодарной великому счастью любви человеческой.
В свои тридцать шесть лет, я понял, что такое женщина, насколько она противоположна нам, насколько сильна её хрупкая нежность, мудра человеческая природа. Она тихо исчезла, через моё потрясение.
Пробуждение было в грезах, я растворился в ощущениях ночи. Время остановилось, чтобы нас не потерять. Мы берегли себя и нас для более глубокого проникновения на высоте понимания нашего счастья.
Так возник мой заморский аленький цветочек. Если было бы нужно съесть её, для возрождения, я бы сделал это, не колеблясь, она была святая и только моя.
Более целомудренного слияния на высоте обожания и любви просто не может быть, я пропал, мы, исчезли в себе. Дара небесного, выше чуда телесного, быть не могло.
Утра не было, за столом тихо. Тома не появилась. Спокойный молчаливый завтрак. Слегка напряженный. Счёл необходимым объяснить ситуацию. Едем в конфликтную зону, нас ждут. Предложил пройти ко мне без документов через один час, по одному, интервал в пятнадцать минут сформирован.
Из-за стола я ринулся к моей Томе. Я мчался на звук восточной музыки, поселившейся в моей голове навсегда, именно так все воспринималось мной.
Она явилась из света на нашей поляне из ниоткуда. Уход в себя через нас, выражение своего я, и свет бога, мог быть только таким.
Сумашествие рук, рождённое в голове, динамика тела, рождала духовность любви. Я тихо сходил с ума, обретая неведомость через счастье.
Внезапное касание ветра материализовало Тому. Её явление было тихим и очень незаметным. Наложение рук на голову, сродни пришедшей мысли, которая открывает тебе дорогу в бесконечное. – «Я ждала тебя». Мы становись едиными и единственными.
***
Собеседование оказалось очень продуктивным. Вера в этих людей порождала надежную стабильность. Мы вместе сделаем порученное дело. Ребята были достойные. Дистанция в общении, заложенная мной, рождала уважение. На следующий день состоялась церемония сдачи партийных билетов, носящая глубокий идеологический смысл.
На первом этаже здания ЦК с улицы было множество оконцев во двор, в которых принимали корочки. Не было напутствия, либо ленинских слов не было. Ребята стихли и пошли в полное мое подчинение. Дата вылета известна только мне.
Если честно, я был не самым худшим начальником подобной группы. Порядочность была во мне от моих порядочных родителей.
Отец – фронтовик, чьё галифе я примерял, по крайней мере два в день, мать преподавала русский и литературу, совершенно искренне веря в литературные изыски М. Горького, Шолохова, Гайдара. Творения Булгакова, Андреева, Платонова и т. д., ей не известны, была честна и справедлива, но по – житейски немудра.
Её вера в соцреализм была непоколебимой, но мне она, по какой – то причине не передалась. В комсомоле и партии я не состоял. Зато очень хорошо помню свежий, очень солнечный апрельский день и теплые комсомольские руки темноволосой девушки, повязывающей мне пионерский галстук.
Я влюбился в эти руки, помню их запах клёна, но совершенно не могу воспроизвести образ, так неназойливо подарившей мне пионерское будущее, светлое и очень честное.
За три дня до отлета в номер постучался Райс, хирург высшей категории из Киева, без лишних слов представился капитаном ГБ, это был абсурд, предложил мне сотрудничество. Он был еврей и явно плохо понимающий, куда он из амбулаторного приёма попал.
У меня было время решить этот кадровый вопрос, кстати некоторые инструкции мною были получены. Время жило и мы были не при нём, а просто череда событий устроила гонку фактов, восстанавливающих ему угодную последовательность. Она была над нами и владела всем.
Я собрал группу, подчинил своей порядочности, приготовил к работе и верил только себе. Вероятно это было очень самонадеянно, но я был убеждён в своем очень человеческом опыте. Верил себе и не ошибся.
Отлёт назначен на среду, но уже в понедельник утром у телефона в холле сформировалась очередь. Подчас семейные разговоры носили очень личный характер. Топтание вокруг стола с аппаратом пусть не любопытных, но ушей, не способствовало камерности. Пофамильный список с интервалом в в десять минут решил проблему.
Женские вопросы и просьбы носили чисто бытовой, повседневный характер и были эмоционально не обременительны, зато слёзы лились ручьём. Красноносая публика ужин проигнорировала в полном составе.
Речи мужские были кратки и состояли в основном из наказов, они не были пока готовы к словам любви, это придёт со временем и с пониманием. Лица были суровы эмоции сдержаны, а зря. Уезжали надолго.