Часами сидела она одиноко, перебирая бумаги, ожидая стука в дверь. На утренних оперативках не появлялась. Доклады пошли небрежные, доценты откровенно бранились и норовили сесть посредине стола, возникала нелепая давка, в ход шли локти. В аудитории запахло серой, я перестал бриться
В пустом, унылом больничном коридоре с причудливо вытоптанным дешёвым серым линолеумом висели самодельные стенды. Черно-белые фото из коридорных красок лепили не прошлую жизнь, а скорее аллею памяти.
Казалось, премудрые предки в мешковатых халатах были из другого мира, еще более неблагополучного. На одном из стендов были представлены все заведующие кафедрой с момента основания.
Мой профессор – цветущая женщина с огромным букетом белых роз на коленях, выделялась яркой улыбкой и светлым взглядом. Во мне все перевернулось когда я понял из строчек под портретом – завтра у нее День рождения, дата юбилейная. Я вскочил в «Жигули», (подтверждение трудов моих праведных), помчался на рынок.
Отыскать настоящие живые розы можно было только здесь. Роскошный грузин клятвенно заверил, что завтра ровно в половине восьмого требуемые цветы будут у второго подъезда. Оплатил полностью и был абсолютно спокоен. Однако телефон мой он взял.
Цветы были удивительно хороши. В лифте от меня шарахались, коридор мгновенно опустел, двери приоткрылись, звуки стихли, я был неумным изгоем. Постучавшись, приоткрыл дверь, она стояла, оперевшись на подоконник, лицом к двери.
Молча положив цветы, нашел вазу и наполнил её водой. Елена Петровна была в том самом черном платье с белой кружевной накидкой, что и на фотографии. Вышел в коридор. Лица кафедральных были испуганно замершие, все сторонились друг друга.
Оперативка прошла натужно и бестолково, по сторонам не смотрели, доценты расселись по залу, докладывали, обратившись к пустому столу. Я вышел в коридор последним.
Перед профессорской дверью топтался в нерешительности наш народ. Вдруг толпа распалась. Рассекая коридор с огромным букетом красных роз шел ректор. Он исчез за дверью. Все было кончено, читалось на лицах поторопившихся людей, они расползались по углам, сторонясь и не поднимая головы.
***
Накануне отчёта проник в главную аудиторию института, место ожидаемого ристалища. Допустить расправы я не мог. Путь к ректорской трибуне проходил через высокую сцену, огромные окна подавляли светом.
Всё было очень непросто. Три высоких ступени для Елены Петровны были совершенно непреодолимы, еще большее препятствие являла трибуна в рост среднего человека с внутренней опорой и круговым барьером, за которым вполне можно потеряться.
Из-за дубовой ограды выглядывал бы только кончик носа, до микрофона было не дотянуться. Абсурд, нечаянно возникший на ровном месте, способен развалить дело всей жизни. Устройство апробировано не было и в последствии заменено.
***
Я убрал с трибуны огромную настольную лампу с плотным
зелёным верхом и поставил её за штору. Выстраивалась шикарная матовая подсветка. Осталось затемнить ближайшее окно. Получилась просто камерная обстановка с мягким тёплым светом, передвинуть трибуну ближе к ступеням было совсем просто.
Вдруг затылок подсказал мне, ты не один. Драпируя штору, увидел её, она стояла у стены, оперевшись на палку.
Ортопедические ботинки были скрыты длинной темно-серой юбкой. Неизменная кружевная накидка освежала и удивительно молодила. Крупные слезы стояли в глазах, тонкие губы двигались в безмолвном монологе благодарности. Остались ступени. В одном из шкафов, пылившихся у стены, стояли сорок шесть томов академического издания Большой медицинской энциклопедии.
То, что надо. Через десять минут неприступные ступени превратились в гладкую плавную дорожку, трибуна стала доступной и вполне удобной. Пригодившиеся тома укрыл зелёным плюшем, сдёрнув его с президиумного стола, конструкция выстроилась надёжная.
Осиротевший шкаф получилось удачно задрапировать шторой. Приглашения на апробацию не потребовалось. Елена Петровна птичкой летала из зала к трибуне и обратно.
Глаза светились, мы не обмолвились ни единым словом, заперев зал, забрал ключ с собой, под молчаливое одобрение. Отчётно-перевыборная конференция назначалась на следующее утро в десять.
В девять тридцать был на месте. Профессор с низменной опорой под локоть напряжённо ждала под дверью. Посторонних не было, мы вошли в зал, я включил подсветку, укрепил попранный многотомник, он лежал с удовольствием, всем видом демонстрируя свою нужность.
Вопреки ожиданию, кафедра явилась в полном составе, некоторые при цветах. Были заполнены два первых ряда, что очень удачно дополняло нашу маскировку. Защита прошла безупречно, статус был триумфально восстановлен, академизм восторжевал.
На банкете распорядителем был тот самый доцент, что хлопотал против меня. Фигура туловища была вычурно подвижной. Застолье преподносилось строго по устаревшему ранжиру.
Забитая тревожными параклиническими мыслями голова доцента не захотела отыскивать явную причинноследственную цепь и он в ней запутался. Места мне не нашлось, уходя из зала, прихватил с собой стул. Массивное, подвижное седалище осталось без опоры. На глазах выстраивалась новая иерархическая структура, борьба за место в ней или рядом с телом была в разгаре.
По залу прошелестел приглушенный смех. Профессор, уткнувшись носом в цветы, хохотала почти в голос, она была весела, остроумна. Пошли тосты, запоздалые здравицы. Аудитория была прощена. Запрограммированный крах не состоялся.
Впереди долгих пять лет плодотворной работы, из них два года моих, они необходимы мне для командировки за рубеж, желательно в юго – восточную Азию. Это была моя цель и мечта, родившаяся в глухой деревне среди погодного неблагополучия, смуты вечно рабочего дня и угарно тяжёлого утра после хронически бессонной ночи.
Малое окружение становится прозрачным, ритмично стучащаяся в твою стену соседская кровать уже не о чём не говорит. Я часами разглядывал глобус, разноцветные дальние страны манили неизведанностью, обещали диво дивное и аленький цветочек.
Из дальнего Космоса земля не кажется опрятной, лохмотья
облаков и клочья суши. Она неповторима вблизи и везде одинаково хороша и желанна. Я это понимал нутром, а не головой, ей нужна живая образная ткань Мира, а даётся она через познание и только в живом сравнении.