В общем, звонит один митек другому по телефону, сам упёршись головой в холодильник по причине неустойчивости, и спрашивает: «Ну, как ты там?.. Как ты ТАМ?»

ЗАЙМ

Вы даже не можете себе представить, сколько я пил… или пью. Пол-литра, ноль-семь в день, каждый день? Как долго?..

Я не буду отвечать.

В какой- то день работу я закончил довольно рано, но к этому времени был уже достаточно пьян. Мне позвонил приятель с просьбой о займе ста американских долларов в его пользу. Я в просьбе не отказал, но был вынужден ожидать приятеля минут сорок на входе в станцию метро «Чистые пруды». Остановившись в собственной суете под облицованным мрамором порталом, я удивился течению жизни. Оборванец- бомж копался в городской пепельнице, студенты поедали гамбургеры из перекатной палатки, кто- то раздавал бесплатные газеты, другой продавал глянцевую прессу, две девушки просто выпрашивали у прохожих субсидии, следующие предлагали услуги, последующие – только бренчание на гитаре… Приехал мой приятель.

Мы взяли по бутылке пива, отошли от суеты на бульвар, и я спросил у него: «Скажи, брат, если я протрезвею, весь этот маразм исчезнет или нет?» Он ответил глубинно: «Я себе таких вопросов даже не задаю!»

РОМ – РУМ

А вас касалось крыло счастья? Как мы ехали в автобусе по святым местам Индии, свободные, чуть пьяные. А на заднем раскладном диване двое любящих – Жанка и Тимоха – переплетали свои тела. И кто скажет, где больше трансцендентного – в храме или на последнем сидении?..

А случилось всё не совсем запланировано. Жанка и Тимоха играли в любовь, сидели на коленках друг друга, обнимались, смеялись, пили ром. Как то пьяные и весёлые, шли по единственной улице Бира и искали, где бы выпить.

– Ай вонт сам рум, – долдонил прохожим Тимоха – Сам рум!

– Рум? – переспросила какая то старуха и повела таинственными переулками. Через минут десять парочка оказалась в крошечной комнате с огромной кроватью. Ну-у, пришлось воспользоваться… Tеперь Жанка жалуется – Шесть раз в день! Уже я не могу!

Мы едем в автобусе по святым местам Индии.

КУЗЯ

Приятель мой Кузя (производное от Кузнецов), тогда еще лет десяти, влетел в класс, развевая кудрями, и выпалил: «Там объявление! Всех желающих берут в школу Дзю-до!», Весь урок мы шептались, получая замечания, а как только прозвенел звонок на перемену, бросились в фойе первого этажа.

Рядом с медицинским кабинетом на стене действительно висел большой типографский плакат с приглашением записаться в спортивную школу. Жирным красным, тогда еще в большой редкости, фломастером поверх печатных букв было написано: «Кузьмов не принимают.»

СОКОЛ

В тёплый летний московский вечер два человека стояли на берегу пруда. Это маленький пруд, что находиться рядом со станцией метро «Сокол». Глеб, одетый вполне подобающее, стоял со стороны метро, а Фикус, в татуировках и семейных трусах, находился на противоположном берегу, что ближе к студенческим общагам.

Первым, как ни странно, начал Глеб :

– Колбаса и волчий хуй! – бросил он в летящий тополиный пух,

– Свинина? – задумчиво спросил Фикус – Нет! Нам свинины нельзя!

Глеб повел мутным взором по абрису пруда, и, завершив круг, воскликнул уже уверенно:

– Колбаса и волчий хуй! – и сам добавил, – Свинина!

– Нет, нам свинину нельзя! – поспешно подхватил Фикус.

Прохожие испуганно озирались, люди как раз шли с работы…

– Колбаса! И волчий хуй! – продолжил Глеб,

– Свинина? – ехидно спросил Фикус, – Нет! – воскликнули они уже вместе, – Нам свинину нельзя!…

Меняя интонации, мои пьяные друзья продолжали это занятие почти что час, пока их не увел насильно в общежитие начальник второго московского стройотряда 198го года.

Фикус давно убит, и труп его сожжен в подлеске на Щёлковском шоссе, а Глеба я никак не могу найти, чтобы спросить, почему «колбаса и волчий хуй» и почему им нельзя было есть свинину.

КРОЛИК

Получив образование инженера-механика по специальности «двигатели летательных аппаратов», Михаил половину жизни проработал строителем. Так новая страна диктовала свои законы, но она же потакала творческим порывам души. И вот, пройдя через Карате, Лайфспринг, Тантру, Цыгун и прочее, Михаил, купив поддельный диплом медицинского училища, стал тайским массажистом. Мял он в основном баб и, следует сказать, вкладывал в это дело всю душу.

А между тем жизнь наворачивала свои спирали.

Для маленького сынишки жена приобрела лопоухого кролика. Животинка сидел в клетке, грызл морковку, радовал ребенка и особого ухода не требовал. Была только одна небольшая проблема – у кролика, при отсутствии реальных условий жизни, очень быстро вырастают зубы. Это недоразумение легко устранял ветеринар, спиливая ненужные резцы за символическую плату.

Однако, жизнь-злодейка закручивала гайки.

И Михаил решился все делать сам. Он доставал кролика из клетки, укладывал его на коленях животиком вверх, делал ему легкий массаж, и когда кролик расслаблялся, Миша пассатижами обламывал ему зубы.

АВТОПОРТРЕТ

Складка на левой брови у переносицы не имеет никакого значения. Я просто упал с «тарзанки» мордою прямиком вниз в канаву, вырытую в лесу у нас за железной дорогой. Просто сломалась палка из сучка сосны, и я улетел. За пару часов до этого мы стырили у местных солдатиков пару ремней – один с офицерской пряжкой – и с кучей трепья, нам, в общем то, не нужного. Это тряпье и помогло мне добраться до больницы. Там же, на левой щеке – шрам – Что так украшает меня, когда я улыбаюсь! Это след пытливости ума (простите за нескромность). Отец рассказал, что при морозе нельзя касаться обнаженными, тем более слизистыми частями тела к металлическим предметам. Я отстал, и когда папаша со старшим сынком уже поворачивал во двор, он увидел Вову (меня, то бишь) прилепленного языком к столбу железной ограды. Говорить я ничего не мог и стоял не двигаясь. Недалекость родного дома быстро решила проблему при помощи горячего чайника. Однако, в следующий раз, перемахивая через этот же забор, я наделся щекой на македонское копье металлических конструкций и висел там до прибытия Скорой помощи. Я помню, что сбежали мы с моим дружком Серёгой из детского сада, так же перемахнув забор, только не зацепившись, а сбежали, чтобы корову посмотреть. Потом пытались проколоть шину у «Москвича» перочинным ножиком, что я спёр у отца. Были отловлены местным ментом и переданы родителям как попавшая дичь, вывешенными на всеобщее обозрение на руках участкового. И губа. Играли в «Сичку», это как в «Три листика», ну, или в «Покер» местного значения. А Камена мухлевал. Играли мы всегда на деньги. И деньги, то есть монеты, всегда были изогнуты, выигранные в «расшиблет», где вышибают свинцовой битой, кто помнит. Ну, и дал я Камене прямиком в лицо! Дал так, что тапочки его мелькнули над скамейкой – быстро и бесшумно. Камена сделал просто. Будучи старше меня года на два, он не стал искать физических решений сам. Он пошёл в «Подъезд», где собиралась вся кодла, и рассказал, что Травин младший послал всех куда подальше. Меня встретили дня через три. Я, конечно, понимал, что лучше молчать, и только в последнюю минуту избиения, я расслабился после фразы: «Ну, ладно, свободен!». Тут я получил такой удар, что часть моей губы оторвалась и кровь полилась уже серьёзной рекой. Довольно быстро доскакали до травмпункта, обезболивающего там не оказалось, и зашивали так, как есть. Вот, собственно, и всё. Фотографию высылаю.

БЕЗ НАЗВАНИЯ

Действительно, трудно подобрать название к такому анекдоту.

Приятель мой, любитель, как и я, а точнее я как он, немецких машин с воздушно-охлаждаемыми двигателями, тех самых «Жуков» и «Транспортеров», истинно православный, и главный инженер одного крупного спортивного сооружения так провел свой день.

Мише позвонил узбекский работник, что строил дачу, и сообщил, что бетономешалка работает плохо. Миша поехал на выходные с утра пораньше. Не дай вам Бог подумать, что Миша является неким олигархом или рабовладельцем! Человек вполне приличный, работящий и соблюдающий законы православия, Миша нанял работника для его же блага и возможности строительства дачи во время его отсутствия. Но серьёзные вопросы решал он сам.

Итак, Миша приехал на дачу и попытался отремонтировать бетономешалку. Результат был резко отрицательным, т. е. агрегат сломался полностью. Сдавая машину задом для разгрузки некого дерьма, которое он привез сюда, Миша раздавил металлический ящик с инструментом, который он забыл убрать после попытки ремонта бетономешалки. Решили расслабиться и съездить искупаться на речку. Почему то, решили поехать на мотоцикле. Мотобайк не заводился, и Миша, посадив узбека на машину « даванул с толкача». Сработало! Узбек прямым ходом въехал в минибус и смял ему задницу. Ну-у, ладно, делов-то! Поехали купаться. На обратной дороге под колеса мотоцикла прыгнула сумасшедшая корова и приятели мои улетели в кювет. Все остались живы и целы, включая корову. По прибытию на двор родной Миша решил успокоиться покосом травы. Как только он включил бензокосилку, все мелкие детали разлетелись в разные стороны… Ну, все! Надо валить домой, решил Миша, и в этом была его основная ошибка! Возвращаясь в Москву, ночью, на трассе М10 у машины срезались крепёжные болты и двигатель упал на землю!

Я звонил ему часов в 10 утра и он попросил меня перезвонить попозже, поскольку сам уснул только в четыре. Вечером он рассказал мне эту историю. А как назвать ее – не знаю.

КРАБ

Судно было с невысокой рубкой, пузатое, с тем необъяснимым эффектом объёма большего внутри, нежели снаружи. Острый ум советского инженера дал название – «Краб». Капитаном был Михаил Петрович Горюнов, начальник отдела твердотопливных двигателей, соединивший в себе небо и море, и собственно, построивший корабль. По выходным он терзал свою душу (вот он, тельник-то!) двумя напитками: пивом и водкой. Вина Петрович не пил, а баб не жаловал.

В «Крабе» всегда хватало гостей, и давно уже повелось делать подарки капитану в виде плакатов официально напечатанных в типографии, но поданных с другого ракурса, если не сказать с извращением. Ну, например, известная картинка «Даешь!», где колхозницу заменили на полуобнаженную японку из заграничного календаря; или «С крепкой красной (армией – аккуратно вырезано) мы непобедимы!». В носовой спальной части судна проснувшиеся девицы читали на потолке: «Спасибо тебе, женщина!» и т. д.

Но верхом поэзии был большой плакат, напечатанный в Финляндии почему-то на русском языке:

«В этом доме строго запрещено употреблять спиртные напитки,

Кроме употребления с рыбными блюдами.

Рыбными блюдами считать всякое блюдо, кроме колбасы.

Если же, вопреки всем ожиданиям на стол подается колбаса,

То и её считать рыбным блюдом!»

ВОЖЕ

Что хорошего может быть на озере Воже? Да – ни чего! Только остров, за которым можно скрыться от дикого ветра, от волн полутораметровых, вырастающих на сплошном мелководье.

До берега не до грести, не достать. Байдарка упирается в дно, а вылезти нельзя – уйдешь в ил. Сколько там метров, никто не знает. И только под вечер нашли проход в камышах к земле. Замёрзли страшно, промокли – Север, брат.

В Вологодско- Ярославских губерниях строились, как крепость, всё внутри. Единый двор для скотины и для людей, под одной крышей. Я и сам справлял нужду с закрытого балкона в коровью жижу внизу – простите уж меня, ради Христа, за откровенность. А приехали мы к « страшному бывшему кулаку».

В смысле, они нас приютили в эту ночь.

На острове раньше была деревня. Все работали на этого деда и жили в достатке. У деда было 15 коров, пять лошадей и всю рыбу крестьяне отдавали ему – он продавал на большую землю. И всё так и было годов до 30х, когда сюда добралась Советская власть. Деда арестовали, ну и по этапу. Деревня вымерла… Ну, как обычно.

В доме, уже на берегу (остров нынче пустой), жили дед и бабка. Пробавлялся дед незаконной ловлей леща и продажей его уже в вяленом виде на станции ж. д. Скнятино. Сколько он «отмотал», дед не говорил. При дворе было сетей купленных и самотканых километра три, и две собаки. Сплошь по переходам стояли огромные таинственные сундуки, с чем – не известно. На таком я и спал позже. Отец выставил бутылку водки. Дед не противился, тоже ведь, коммерсант, и пил, смешивая горючую жидкость с заваренным чаем пополам- на пополам. Похлебку делали так: Немытую картофель загружали в чугунный котелок, туда же лещей не чищенных, а только потрошоных. Варили с остатками каких то овощей. Рыбы выкидывали собакам, а юшку хлебали сами, осторожно, дабы не возмутить комья грязи, лежащие на дне. Картофель шел на второе блюдо с ничем.

Под бесконечный северный дождь, утром мы отчалили, точнее, отошли от берега озера Воже. Когда глубина позволила всем запрыгнуть в байдарку, стена камышей полностью закрыла дом деда.

Погода резко поменялась. Только всплеск вёсел нарушал тишину.

АЛЛО

Длинные гудки, снимают трубку:

– Аллё!

– Здравствуйте! Можно попросить Сашу?

– Аллё!

– Сашу можно позвать к телефону?

– Аллё!

– Это квартира Назаровых?

– Бля-я-я…

Вторая попытка, снимают трубку:

– Аллё!

– Будьте добры, Сашу к телефону…

– Аллё!

– Сашу можно позвать?!

– Бля-я-я…

Еще несколько таких попыток. Вечером попадаю на Сашу:

– Слушай, а я вот, звонил днем и…

– Да это тесть, у него недавно инсульт был, он теперь только два слова произносит: «Аллё» и «Бля», а поговорить хочется.

ЗА ПИВОМ

– Ну что же, пойдём за пивом во Второй залив! – так выставил цель Николай Пронин.

Конец сентября давал о себе знать, прогулки на яхтах закончились, ветер был баллов семь, и все мы были пьяны.

Да полно, – ответствовал я, – пансионат уже не работает, нет там пива!

…И Михаил Оленев в офицерской шинели Белой Гвардии поддакивал, качая головой.

Спьяну решили идти на двух суднах. Взяли уже снаряженный Солинг и мою 470ку…

Солинг, это килевая яхта с открытым кокпитом и хорошей парусностью, туда мы загрузили всех гостей, а 470ка, это спортивный швербот, принимающий на палубу не более двух пассажиров, да и то в крайних случаях. Мы не взяли никого, только я и Вова в качестве матроса – ну, ему досталось в этой поездке, но остальным…

При таком хорошем ветре идти до Второго залива всего минут семь. Вова в качестве матроса успел нахлебаться водички, только что на трапецию не вывешивался, да и я бы ему не позволил… Ну, а у Солинга дела были веселее! Шли мы короткими галсами, друг мой Вова летал неуклюже с борта на борт, а капитан Солинга потерял на ходу капитанскую фуражку. Фуражка качалась на пенистых волнах, и Коля Пронин закрутил поворот фордевинд, не предупредив пассажиров судна – огромный гик с пожелтевшим парусом перекинулся с одного борта на другой в доли секунды. Почему все остались живы, это вопрос к Посейдону, яхта сбросила скорость, точно подошла к капитанской фуражке, и невозмутимо пьяный Николай, подцепив её рукой, и не сливая воды, надел прибор на голову! Михаил Оленев стоял на носу, держась за бушприт, и рукою указывал путь…

Мы вошли во Второй залив, здесь с ветром было спокойнее. Две яхты красиво подошли к пирсу в глубине залива, поближе к пивному ларьку. Кроме нас, белок, и удивленных сторожей заснувшего пансионата вокруг никого не было. Коля Пронин в мокрой капитанской фуражке и Миша Оленев в своей невероятной шинели сошли на берег. Всем остальным приказано было ждать. Они зашли за прибрежный сарай, который сразу за пирсами, помочились на пироговскую землю, и мирно беседуя между собой (даже и не пытаясь поинтересоваться наличием пива – все равно нет!), вернулись к яхтам, уверяя, что пива нет. Мы согласились.

Лет через десять Коля Пронин тихо умрет от пьянства и мнимой гангрены правой ноги, а Миша Оленев – изобретатель серфинга в виде сигары – шагнет с двенадцатого этажа прямиком в Шамбалу.

Шам-балу-ла-ла-ла!

ФУТБОЛ

Как-то выпивали мы втроём в скверике имени Радищева, затем выпивали на тройном перекрестке с ныне Николоямской, а тогда Ульяновской, и соответственно – Серебрянической набережной, а затем перебрались во дворы Котельников. И стало нам так хорошо, что даже в футбол играть не хотелось! А между тем, прямо перед нами гонял мяч одинокий мальчишка. Мы подбросили ему как-то подкатившийся мяч и спросили: «Что же ты без друзей-то в футбол играешь?» А он ответил: «У меня нет друзей!» – «Так не бывает!» – воскликнули мы. Tолько Назар махнул вниз рукой и уронил туда же: «Бывает…»

ЧАЙКОВСКИЙ

По телефону дед сообщил, что едет по делам в Москву на машине и заглянет к нам в субботу. Проблема заключалась в том, что в этот день мы уезжали в Клин по купленной заранее экскурсии по местам Чайковского. Тогда ещё молодой, дед решил догнать нас на ленинградском шоссе и вместе завершить экскурсию.

За час с небольшим домчавшись на наградной бежевой Волге (ГАЗ 21 выпуск 1959года) до Клина, дед приблизился к старинной двери заповедного домика и прочёл на медной табличке:

«Чайковский Модест Петрович. Часы приема пн- ср с 10.00 до 16.00, суббота с 10.00 до 13.00. Просим в другое время не беспокоить».

Дед посмотрел на часы, согласился, что опоздал, пожал плечами и поехал назад. Мы тогда слушали музыку в концертном зале.

Машина времени, знаете ли…

ТУРИЗМ

На Шпицбергене помимо людей живут белые медведи и олени. Это из крупных млекопитающих на земле. А прочей живности ещё много, да нас это не касается. Олени гуляют себе, бока наедают, а вот с медведями хуже… Как говорит один знакомый вертолётчик, главное, чтобы он не начал есть тебя с ног. Поскольку, если медведь собрался сожрать банку тушонки на двух ножках, то он это сделает. И пишут поэтому на плакатах: «Если вы увидели белого медведя, постарайтесь сделать так, чтобы он вас не увидел». Хотя не бояться винтовочных выстрелов арктические хищники (а убивать их запрещено!), выходить за территорию поселка без карабина нельзя. Да и что собственно, делать в дикой природе советским, ныне российским, шахтёрам?

Из Баренцбурга в маршруты всегда уходили, уплывали, улетали люди научные, с научными заданиями, провиантом, приборами и оружием. К карабину получали пару коробок патронов, по возвращению все подотчётно сдавали. А простым людям уходить из цивилизации не положено.

Вот и приходиться жить не по-простому, а с закавыками. То есть, работал себе на шахте Андрюха, и вдруг стал туристом. Написал устав турклуба, завизировал у директора, выбил помещение, одежду кое-какую, лыжи и прочее снаряжение. Стал Андрюха ходить в походы по выходным, официально с карабином, всё, как и быть должно. Гуся или куропатку взять сложно, а вот олешку или морского зайца – пожалуйста, они здесь не пуганные. Сходит Андрюха в поход – сам котлеты наворачивает, тому свеженького мяса подкинет, этому солонины – быт то налаживается! Так бы и шло-ехало, да время нынче другое…

Двое блатных из управления шахтой в туристы записались сразу по прибытию на остров. Через месяц познакомились ребята с вольнонаёмными девчонками из «погоды». А у тех погода всегда хорошая! Все молодые, весёлые, собрались в поход в Грендален, там через 20 км норвежская избушка стоит. А идти то по вечной мерзлоте тяжело… До контрактного участка доехали на вахтовке, сократив 5 км, дальше – тундра. Прошли километра два, а от угольных отвалов, как и не отходили, все рядом; тарахтит обогатительный агрегат; видно черный дым от котельной; водка уже кончается; олени в пойме пасутся… Убили, зачем то, сразу двух. Ребята попробовали освежевать туши, но не получилось, не умеют. Тогда попытались отрезать у одного оленя окорок, тоже не смогли, только кишки на землю вывалили. Девчонки стояли уставшие, присесть негде, вокруг мерзлотное болото. Короче, в Баренцбург добрели только к утру, все перемазанные кровью. Первым делом туристы взломали валютный буфет, но выпивки там оказалось немного, тогда вся компания загрузилась в «табачку», выбив прикладами заднюю дверь. Понятное дело, талонов на водку никто не спрашивал,

Такой вот туризм! Кстати, водка там только одного вида, называется «Тройка», в литровой таре. Башка от неё трещит ещё дня три…

12 3 Kolejny

Плацкартные монологи. Анекдоты и миниатюры