– По-моему, ты крезанулся, – сказал Артём мрачно. –Так просто не бывает. – Он ткнул пальцем в рядок пустых бутылок из-под «путинки», выстроившихся возле холодильника. – Это называется «белая горячка».

– Ты просто ещё его не видел, – пробубнил Прохор в тон ему.

– Кого?

– П-п. П-п. Первоотца.

– Кого?!

– А я видел однажды… Ты веришь в с-сверхъес-стественное? – выговорил Прохор, с трудом осилив непривычно длинное слово.

– Нет, – холодно ответил Артём. Однажды он наблюдал в небе летающее блюдце. Четыре года назад на день рождения Андрюхи кто-то из гостей раздобыл очень забористой травы. Артём не уточнял, что именно они курили всей компашкой (да ему в том состоянии было уже всё равно), но точно не обычную коноплю. После конопли ты скорее станешь вести беседу с собственными руками, а не видеть, как пурпурный НЛО выплясывает над крышей бани. Самым сверхъестественным в тот день было то, что он доехал домой через весь город без происшествий. По крайней мере, утром машина оказалась целёхонька, никаких тебе трупов на капоте. И НЛО не возвращался.

– Тогда п-продолжать незачем, – сказал Прохор. Он выглядел даже не старым – ветхим, – и измождённым. – Какой смысл? П-просто убирайся из города, п-пока не хватились, слышь-меня?

– Пока не выясню, где Кристина, я остаюсь.

– Уйди хотя бы от м-меня! – взмолился Прохор. – Если я скажу, где твоя д-дев… хотя и бес-смыс-ссл….. обещай…

– Обещаю, выкладывай! – потерял терпение Артём. Он вскочил со стула и подступил к собеседнику, сжав кулак. Прохор съёжился. Его слезящиеся кроличьи глазки бестолково вращались.

– Она у них…

– Как я не догадался! Яснее давай!

– З-з… – боролся с заиканием Прохор. – З-з, здесь.

– В больнице?

– П-под больницей, – возразил Прохор. Артём непонимающе нахмурился. – Я же говорил, п-под городом п-пещеры. Рабы прорыли много ходов. Один из них прямо из больницы, слышь-меня? Но он заперт. М-м, п-п, м…

– Хорошо, спокойно, спокойно, эй! – Артём похлопал завхоза по плечу. Покой был нужен им обоим. Бешеные удары сердца отдавались в его висках и горле, отчего становилось трудно глотать. Головная боль усилилась, заставляя забыть о рези в боку и ноющем колене. – Покажи, где этот ход, и свободен.

– Нет! – отрезал Прохор. Артём уставился на него, изумлённый такой категоричностью, и убедился: ничто не заставит завхоза передумать. – Ты меня хоть п-прибей, это лучше, чем иметь дело с ними. Нет, ни за что!

– Ладно, как попасть туда, храбрец?

– Есть к-ключ…

– Давай сюда.

– Не у меня! Ключ есть у старухи!

– Да что за старуха такая?! Объясни внятно.

– Татьяна П-петровна! – выкрикнул Прохор с ненавистью. – Крыса Рязанцева!

Артём поцокал языком.

– Не такая уж и старуха. Лет сорок. Хотя насчёт крысы я с тобой согласен…

– Лет с-сорок! – ощерился Прохор. – Ей за шестьдесят! «Лет сорок»… Вот!.. – Он метнулся к тумбочке и, расшвыряв вокруг рассыпающиеся от древности номера «Спорт-экспресса», извлёк на свет фотоальбом в блекло-красной обложке. Кинул его на стол и принялся лихорадочно листать, слюнявя пальцы. Артём следил за мельтешением страниц с чувством дежа-вю.

– Вот! Вот! – крикнул Прохор ликующе, тыча пальцем в нужную страницу, и Артём склонился над альбомом.

Чёрно-белая фотография, потрёпанная, тронутая желтизной. Выхваченный вспышкой «Зенита» фрагмент прошлого: другие люди другой страны – страны Советов – выстроились в три ряда на ступенях больницы перед центральным входом, мужчины и женщины – поровну. Многие в белых халатах. Беззащитно и простодушно улыбаются будущим поколениям: как вы там, потомки? Коммунизм построили?

Татьяна Петровна стояла во втором ряду справа, ближе к краю, одетая в пальто по последней моде тысяча девятьсот восемьдесят лохматого года, и причёска у неё была под стать. Но в остальном она изменилась мало.

– Год восемьдесят восьмой или восемьдесят девятый! – заявил Прохор с мрачным торжеством. – Вся наша больница. Меня здесь нет. А вот Рязанцева.

– Нашёл, – проговорил Артём. Собственный голос доносился до него будто из другой вселенной. Если на фото не «сверхъестественное», о котором пытался втолковать ему Прохор, то внимание, вопрос: как это тогда называется? – Это, это, это, это просто сходство.

Было на фотографии и ещё кое-что, насторожившее Артёма; но тут Прохор захлопнул альбом, подняв пыль, Артём звонко чихнул и – забыл.

– Как так?.. – развёл он руками.

– Как объяснить? – Прохор вернул альбом на место, закидал старыми газетами, словно постыдный секрет. – Зачем? Если ты не п-поверишь?

– Это эксперимент?

– Она п-просто так много трахается, что омолодилась! – Прохор покрутил пальцем в воздухе, будто изображая движение стрелок на часах, только в обратном направлении, потом откинул голову назад и гадко расхохотался.

– Я видел машину Рязанцевой на стоянке, – сказал он, отсмеявшись. – З-значит, Рязанцева т-тут, и ты можешь её застать. Иди и задавай вопросы ей, слышь-меня? Я всё, что мог, тебе сказал, а остальное…

Завхоз сделал неопределённый жест плечами и не договорил.

– Ещё одно, последнее, – сказал Артём. – Моя невеста… Она не пострадала?

– Я видел твою в п-первый день. Когда вас п-привезли. Она цела, – поспешно добавил Прохор, увидев, как напрягся Артём. – Тебе лучше оставить всё, как есть и не ввязываться. Вернёшься в больницу – п-пропал, слышь-меня? П-поверь, лучше…

– Спасибо за совет и за помощь, Прохор, – поблагодарил Артём искренне.

– Они роют тоннели на поверхность, – предостерёг завхоз из полумрака подсобки, как прорицатель, предсказывающий несчастье. – Роют везде. Тебе вывернут мозги и ты станешь, как они. А после такого долго не п-протянешь… Ты видел рисунки их деток? Цветными мелками?

«Нет, но я видел санбюллетени, – подумал Артём. – Мне хватило». Он повернул ручку и толкнул дверь. Свежий воздух был прекрасен.

– Не сдавай меня! – донеслось из-за спины. – Не сдавай, с-с-с-слы!..

– Слышу, – бросил Артём и, хлопнув дверью, заспешил обратно к больничному корпусу, позабыв про хромоту. Шёл, не оглядываясь.

***

Он застал Рязанцеву в ординаторской. Низко склонившись над столом, врач заполняла историю болезни и не заметила незваного гостя, бесшумно проскользнувшего в кабинет.

– Засиживаетесь на работе? – спросил Артём из-за спины. Татьяна Петровна подпрыгнула и резко, неуклюже обернулась. Ножки стула, на котором она сидела, заскрежетали по полу – словно взвизгнула ведьма. – Надеюсь, скоро освободитесь, потому что я безумно хочу провести этот вечер с вами.

Его слова были игривы, но вот голос звучал недобро.

Татьяна Петровна рванулась к сумочке, лежащей на соседнем стуле, но Артём, опередив врачиху, проворно сунул ридикюль под мышку покалеченной руки. Тогда Рязанцева кинулась к нему. Он выбросил вперёд здоровую руку, накрыл её лицо ладонью и изо всех сил оттолкнул женщину. Татьяна Петровна охнула, когда ударилась поясницей об угол стола. Попыталась удержаться за спинку стула – тот опять заскрипел ножками, – но не смогла и шлёпнулась на задницу. Морщась от боли, которая впивалась в тело, словно корни ядовитого дерева, Артём принялся исследовать содержимое сумочки. Рязанцева медленно поднялась. Её кошачьи глаза лучились ненавистью, но возобновить атаку она не решилась.

– Я пришёл потолковать о моём больничном, – продолжал Артём тем же угрожающим тоном. Он был готов ударить Рязанцеву. Даже ногой – он подозревал, что это доставит ему особое удовольствие. – Его пора закрыть. Я, видите ли, выписываюсь. В действительности… Вау!

Он вытащил из сумочки травматический пистолет «Оса». Покрутил в руке и заглянул в стволы: два патрона.

– Очень кстати! – сказал Артём. – А где ещё пара патронов? Вы не в пациентов стреляли? Что, нет? Ладно, я шучу.

Он наставил травмат на Рязанцеву. Та отшатнулась, скорее брезгливо, а не в испуге. Её верхняя губа приподнялась, обнажая зубы, как у собаки, и на секунду… на ту долю секунды, которой достаточно, чтобы событие едва зафиксировалось в мозгу… Артёму показалось, что женщина старше, чем выглядит. Значительно старше.

«Старуха», – вспомнил он, и словно холодным пальцем провели по его позвоночнику, сверху вниз. Он перевернул сумочку над кушеткой и вытряхнул содержимое: салфетки, косметичку, пёстрый кошелёк, мобильник в чехольчике с бисером, прочий хлам. Паспорт… Артём подавил желание заглянуть в него, чтобы узнать дату рождения Татьяны Петровны. Незачем верить байкам-страшилкам чокнутого завхоза Прохора.

– Главного не вижу, – сказал Артём, копаясь в вещах врачихи. – Мне нужны ключи.

– Ключи вон, на вас глядят, – прошипела Рязанцева. Голос её звучал низко и глухо, казался мужским.

– Эти от машины, а я же не угонщик, – сказал Артём. «Пока не угонщик».

– В таком случае…

– Вы понимаете, какие ключи я ищу, – многозначительно произнёс Артём. От ярости Рязанцева побледнела так резко, словно собиралась упасть в обморок, и он кивнул: – Да. Ещё как понимаете.

– Кто вам рассказал?

– Ключи, – повторил он зло и опять наставил пистолет на женщину. Целился в голову. – У меня язык устал талдычить это слово. Моя девушка у вас. Я заберу её, а вы меня к ней проводите. После этого мы расстанемся, друзьями или нет – зависит от вас.

– Проводить? – Рязанцева нервно хохотнула. – Вас к ней? А ведь мысль!

Она всплеснула руками.

– Охотно! Отлично! Оптимально, чёрт возьми!

Артём, готовый к тому, что противница начнёт отпираться, ощутил укол тревоги. Холодный призрачный палец перебежал с его спины и упёрся в сердце. Рязанцева не проявляла страха, и это заставило Артёма усомниться, что он контролирует ситуацию.

– Нет, вы не представляете, во что ввязываетесь, – проговорила Рязанцева почти сочувственно. – Глупыш. Маленький глупыш!

– Не пугайте меня вашей сектой мужененавистниц. Что тут у вас? Обряды совершаете? Добываете из мозгов эликсир молодости? Вот только мои друзья в курсе, где я, а уж они напрягут и копов, и даже ФСБ. Если только не захотят справиться своими силами, а это, уверяю, вам понравится ещё меньше.

– О-у! – врач закатила глаза в деланном испуге.

– Они уже в пути. И когда приедут сюда, нагнут раком весь ваш вонючий городок.

На вешалке в углу кабинета висел больничный халат. Артём снял и накинул его на согнутую руку, чтобы прикрыть пистолет; как раз вовремя – в дверь заглянула медсестра. Артём отступил за спину Рязанцевой. Медсестра с подозрением, прищурившись, смотрела то на него, то на содержимое ридикюля, рассыпанное по кушетке.

– Всё в порядке, Галочка, – успокоила Татьяна Петровна. – Пациент хочет, чтобы ему устроили экскурсию. Особенную экскурсию, понимаешь? – Она оглянулась на Артёма. – Проще простого.

У Артёма началось головокружение. Лицо медсестры Галочки слилось в одно пятно и поплыло по комнате облачком телесного цвета. Он взмолился, чтобы никто не заметил его состояния, и его молитва, похоже, была услышана.

– Возвращайся на пост, – продолжала Рязанцева. – До шести принеси мне журнал рождений, оставь в кабинете, если я не вернусь. Не забудь сдать деньги на подарок Анне Сергеевне. И да, пусть девчата операционную готовят.

«Операционную», – мысленно повторил Артём и вздрогнул.

Галочка, кивнув, скрылась за дверью.

– Верни её, эй! – опомнился Артём.

Татьяна Петровна достала из ящика стола связку ключей – тяжёлых, чёрных и сально блестящих.

– Вы её тоже собираетесь взять в заложницы? – усмехнулась врачиха. – В пистолете как раз два патрона.

– Нет, – поразмыслив, ответил сипло Артём. – Нет, мне достаточно и тебя.

Он приставил травмат к спине Рязанцевой и подтолкнул.

– Начнём эту… особенную экскурсию.

– Только не давите так сильно этой штукой. Вы вообще обращаться с оружием умеете? – Артём промолчал, и она деланно рассмеялась: – Ну конечно, как же я не догадалась?!

– Из «Осы» можно и убить.

– Это мне известно, – ответила она почти игриво.

– Значит, обойдёмся без глупостей, – сказал Артём, и они вышли из кабинета.

В коридоре уже собрались зеваки. Четыре пациентки держались на почтительном расстоянии, готовые юркнуть в палаты, если этот страшный, небритый мужчина поведёт себя неадекватно, как и положено страшному, небритому мужчине. Маленькие мышки, пугливые, осторожные, но любопытные.

– Это что такое?! – прикрикнула на них с напускной строгостью Рязанцева. – Будущие мамочки, ну-ка, по местам! Ужин ещё не начался!

Женщины попрятались, как будто их и не было. Рязанцева, обернувшись к Артёму, развела руками: тяжело, мол, следить за порядком. Они направились к лестнице, и из-за каждой двери Артём чувствовал взгляды – настороженные, удивлённые… Предвкушающие?

У лифта им встретилась ещё одна пациентка. Подросток лет тринадцати-четырнадцати в полосатом халатике. Она ойкнула, попятилась и скрылась за дверью в хирургическое отделение. Татьяна Петровна невозмутимо стала спускаться по лестнице, но Артём замешкался. Девочка, которая его испугалась, была беременна. Им овладело желание догнать её, схватить, расспросить: что же, наконец, происходит в этой больнице, во всём проклятом городе? Почему госпиталь превращён в роддом?

– Вы идёте или нет? – окликнула врач.

Артём пошёл.

Первый этаж, поворот направо, очередной коридор, пустой, неосвещённый; носилки вдоль стен. Прошли его весь. К концу пути бок Артёма разболелся так, словно с рёбер сняли кожу, облили спиртом и подожгли. На укол обезболивающего рассчитывать не приходилось… Поворот, поворот, предбанник… дверь! Металлическая неокрашенная плита с петлями, напоминающими танковые снаряды, и выглядящая так, словно её установили недавно. Комнатушку одиноко освещала лампочка Ильича, моргающая с цикадным треском. Пока Татьяна Петровна возилась с замком, Артём сделал ещё один звонок Андрею.

– Они прячут Кристину под больницей, – сообщил Артём. – Здесь какие-то подвалы или… тоннели. Я как раз собираюсь спуститься туда и выяснить.

– Держись, братуха. – Связь была отвратительной, и голос Андрея то пропадал, то прорывался. Вдобавок к этому Артём увидел, что аккумулятор мобильника разрядился до одной полоски. Он пожалел, что не догадался прихватить телефон Рязанцевой из ординаторской. Сколько он медлил, сколько промахов наделал и сколько наделает ещё?.. «Например, сейчас» – включился внутренний голос. – На что ты рассчитываешь, отправляясь чёрт знает, куда?». «Вижу цель – не вижу препятствий», – угрюмо парировал Артём, и внутренний голос откликнулся кислым смешком.

– Мы уже едем, – раздавалось в трубке. – Летим на всех парах. Ты как сам?

– Всё под контролем, – ответил Артём бодро и покосился на Рязанцеву. Та паскудно ухмыльнулась.

– Кристинке передавай привет от меня, когда увидишь.

– Обязательно!

– Будем минут через сорок – пятьдесят.

– Продержусь.

– Тогда отбой, – попрощался Андрюха и отключился.

– Отбой, – запоздало ответил Артём гудкам в трубке. Он опять взглянул на спутницу – её лицо перекосило от сдерживаемого смеха.

– Чего так развеселилась? – спросил он, не скрывая неприязнь.

– Просто увидела покалеченного человека, который прячет под халатом травмат и думает, что поэтому у него всё под контролем.

Артём отшвырнул халат и затолкал «Осу» в карман куртки, надеясь, что успеет выхватить ствол, если заложница станет дурить.

Рязанцева потянула за ручку, и дверь раскрылась с удивительной лёгкостью. Волна тёплой сырости выплеснулась на них, и Артём различил в ней нотки слабого, но непередаваемо отвратительного запаха. Артём подумал о прорвавшейся канализации, однако это было неверное сравнение: в действительности, запах не походил ни на один из ему известных.

Он кивнул в сторону двери, пропуская Рязанцеву. Вошёл за ней следом в слабо освещённый коридор подвала с уползающими влево, вдоль стен, трубами в растрёпанной обмотке прошивных матов, а справа…

Справа – пролом, и Артём подумал: «Они роют тоннели». Антрацитовая дыра в стене с неровными краями, притягивающая взор, всасывающая в себя. Голова Артёма опять закружилась, и он почувствовал, что может, вопреки законам гравитации, провалиться в эту дыру, как Алиса в нору кролика. Раздался щелчок, – это Татьяна Петровна повернула выключатель, – и пролом озарился болезненно-рыжим, закатным, убегающим вглубь светом. Свет давали лампы на распорках, установленные вдоль земляной стены явившегося взору тоннеля; они напоминали гигантских одноглазых богомолов на длинных ногах или… «ГЕРОИН», – вспомнил Артём и впервые захотел повернуть назад, воспользоваться советом Прохора, если ещё не поздно. Светильники располагались на значительном расстоянии друг от друга, так, что между ними на полу оставались изогнутые островки полутьмы. Артём попытался представить себе оборудование, использованное при прокладке тоннеля, но воображение подсунуло иную картину: белесая тварь, огромный слепой червь, растягиваясь и сокращаясь, пропуская через себя тонны почвы, волочит своё непомерное, с прожилками, тулово, окутанное облаком вонючего пара.

Он повторил про себя слова Прохора о тоннелях и прооперированных мужчинах, которые их роют, и ощутил подступивший к горлу ком со вкусом горячей меди.

– Клаустрофобией не страдаете? – задорно окликнула Рязанцева и прежде, чем Артём нашёлся с ответом, нырнула в пролом.

Пригнув голову – верхний край пролома находился на уровне бровей, – Артём последовал за врачихой. В тоннеле стенки расширялись, и Артём уже мог идти в полный рост.

Они двигались вниз, по наклону, от светильника к светильнику: мужчина и его таинственный и зловещий поводырь – женщина.

***

Было тепло. Вязкий сквозняк нёс затхлые, болезненные запахи из бездны, долгие времена скрытой от человека и вот – потревоженной им; законсервированные толщами породы, они теперь безостановочно рвались на поверхность и всё не могли иссякнуть. Обволакивали пришельцев. Артём различал запахи сырой почвы, корней вековых деревьев, плесени. В эту смесь фальшивой нотой добавлялось слабое, но отчётливое зловоние, которое Артём почуял у входа в тоннель. Он не представлял, что может его вызывать, оно было совершенно незнакомым, но неожиданно вызвало ассоциацию… воспоминание. Лет десять назад Артём снимал в Москве «двушку». Квартира досталась ему в плачевном состоянии. В первый же день забилась труба на кухне. Вооружившись перчатками, тросом и двумя бутылками чистящей жидкости, Артём приступил к борьбе с засором (попутно решив потребовать от хозяина уменьшения цены за первый месяц аренды). Среди мерзости, которую он выгреб из трубы, попался даже чей-то передний зуб, однако особенно Артёму запомнился комок свалявшихся волос, пропитанных грязным, гнилостным студнем. Как завороженный, Артём рассматривал на ладони гнусную находку, пока ему не показалось, что комок зашевелился. С криком Артём стряхнул его в таз; желе шмякнулось на дно и расплющилось, но уж больше не двигалось (хотя бы и в воображении молодого человека)… Так вот, воняла та штука неописуемо. «Как паховый пот мертвеца, если бы мёртвые могли потеть», – подумал тогда Артём. Если смрад, который сейчас доносился до него, и можно было сравнить с чем-либо, то как раз с запахом волосатого желе из забившейся трубы, усиленным многократно.

Пол был земляной, неровный; Татьяна Петровна шла медленно и неловко. Артём и сам однажды зацепил ногой провод, тянущийся по полу от светильника к светильнику, оступился и вытянул руку в сторону, чтобы не упасть. Ладонь упёрлась в стену, пальцы погрузились во что-то волокнистое и податливое, сочащееся водой. Он потряс рукой, чтобы смахнуть грязь. С пальцев посыпались влажные комки, но похоже, грязь отпала не вся. Он перевернул кисть и посмотрел на неё. На запястье сидело и шевелило антеннами белое, полупрозрачное насекомое со студенистым телом и огромными незрячими глазами. Челюсти создания открывались и закрывались, словно оно пыталось донести до Артёма некую весть на языке тараканов и жуков. Оно было странно теплым и оно пульсировало. Не раздумывая, Артём ударил по нему покалеченной рукой, чтобы стряхнуть. Сломанные пальцы отозвались вспышкой острой боли.

Рязанцева обернулась, ничего не поняла и продолжила путь, спотыкаясь через шаг.

Так они и шли, от одного островка света к другому.

Постепенно тоннель становился шире. Корни и ветхая паутина уже не касались головы Артёма призрачными лапами. Наполненного тьмой пространства становилось больше, отчего свет ламп казался совсем эфемерным. Наконец Артём уже не мог видеть потолок, полностью скрывшийся во мраке. В этот мрак безбоязненно ныряла спутница Артёма, её белый халат плыл в черноте, как привидение.

Мысль, которая ему не понравилась: «Она знает это место, я – нет»; и мысль, которая ему не понравилась ещё больше:

«Если она скинет халат и собьёт лампу… у неё появится шанс убежать от меня».

– Долго ещё? – прикрикнул он. Молчание и тишина делали спуск невыносимыми. Кроме шороха шагов и «кап-кап» воды где-то впереди, он не слышал ничего.

– А и всё-таки, – отозвалась женщина. – Кто вам рассказал про нас? Про ключ? Вообще, как много вы знаете?

– Знаю, что пальну тебе в башку, если не умолкнешь, – огрызнулся Артём. Воздух делался всё более сырым, свет вокруг ламп казался воспалённым и режущим глаз, как в парилке, когда из черпака плещут на камни. Дышать стало труднее, и Артём подумал, что путь назад может оказаться по-настоящему серьёзным испытанием. В висках бýхало, и лёгкая тошнота уже не отпускала его желудок.

Да ещё этот запах… Теперь он преобладал над всеми другими.

– Мы всё равно выясним. У нас глаза повсюду. Весь город полон наших глаз. Кто-нибудь наверняка видел, с кем вы болтали.

– И что тогда?

Рязанцева вздохнула.

– Вы должны осознавать: ваша эта затея ни к чему не приведёт. Вы бы даже из больницы не сбежали. Вас бы перехватили за воротами.

– Сомневаюсь, – буркнул он, жалея, что не засёк время, когда начал спуск в эту пещеру Бэтмена. Ребята должны быть уже на подходе. Лишь бы ему хватило сил на дорогу обратно.

И с врачихой что-то нужно делать.

«Потом решим. Главное – Кристина».

– С девушкой всё в порядке, – сообщила Рязанцева, словно прочитав его мысли. Она как раз входила в темень между одним пятном света и другим; бестелесный голос, какой бывает, наверное, у погруженных в транс провидиц. – Цела и здорова. Вы, небось, понапридумывали бог знает, что.

Она снова появилась в свете. Эта лампа оказалась последней в ряду. Не мешкая, Рязанцева прошла мимо неё.

– Остановись! – крикнул Артём.

– Не бойтесь. Тут хватает естественного освещения. Просто глазам нужно привыкнуть. Идите сюда.

– Естественное освещение?..

– Биолюминесценция. – Татьяна Петровна повернулась к нему, сложив руки за спиной. Несмотря на то, что она удалилась от лампы, Артём её видел… смутно, но видел. Он двинулся к ней и скорее почувствовал, чем услышал, что звук шагов изменился. Он опустил взгляд. Вместо утоптанного земляного пола под ногами оказался камень.

Оглядевшись, Артём заметил новые источники света. Ближайший валун облепила колония грибов с короткими ножками и грузными бесформенными шляпками, больше похожими на мозоли или вскрывшиеся гнойники. Свет, идущий от них, был фиолетовым. Предметы, находящиеся в этом свете, не отбрасывали тени.

– От них такая вонь? – предположил Артём, брезгливо указав на грибы.

Татьяна Петровна не ответила. Приблизившись к ней, Артём обратил внимание, как жадно и глубоко она дышит, как раздуваются её ноздри, румянятся щёки и блестят глаза. Она словно пожирала носом этот термоядерный запах. Внезапно до Артёма дошло: Татьяна Петровна возбуждена.

«Нет, не просто возбуждена. Она же течёт. Твою мать!»

И как подсказывала Артёму интуиция, не его присутствие вызвало это возбуждение.

– Ромашка растрепал, да? – произнесла Рязанцева. Кончиком языка быстро облизнула губы, но едва ли заметила это.

– Что?!

– Или Прохор? – Она подумала и кивнула. – Скорее всего, он. Бедный педик. Он не похвалился своей коллекцией фарфоровых поросят?

– Давай не будем про каких-то поросят. – Артём вынул из кармана травмат и многозначительно покрутил им перед лицом врача. Некоторое время женщина, не реагируя, продолжала смотреть куда-то мимо него. Наконец медленно – плавно, как в вальсе, – повернулась и продолжила путь.

– Я просто пытаюсь понять, – говорила она, – о чём вам рассказывать, а что можно пропустить. Вы же хотели задавать вопросы и получать ответы? Ну вот. Давайте сотрудничать. Мне так будет легче отвечать. Потому что пока я слышу от вас одно «что происходит?», да «что происходит?», а это глупый вопрос.

– Начинайте с самого начала, – сказал Артём. Хромота вернулась – нога в разбитом колене отказывалась сгибаться. К счастью, спуск прекратился, и теперь они шли по ровному дну пещеры, лишь иногда перешагивая через наросты известняка или куски камня, имеющие странные, правильные очертания. Потолок и стены пещеры терялись в темноте, которую не могло рассеять мертвенное свечение грибных колоний. Последние стали попадаться чаще. Некоторые грибы были крупными, шляпки – размером с приличную дыню. Рельефные узоры на шляпках напоминали сморщенные в крике лица людей: распахнутые рты, свесившиеся языки, запавшие глазницы. Артём вспомнил мужчину с перевязанной головой, вспомнил, как тот вопил, когда сестра везла его в кресле-каталке: «Э-э, э-э!». Вновь ему захотелось повернуться и уйти. Просто сбежать, оставив всё как есть. Пока Татьяна Петровна не привела его… куда бы то ни было. Ибо – у него появилось твёрдое ощущение – вела она его к беде.

Осознание трусливости – детскости – такого поступка, даже не мысли о Кристине, удержало его от бегства.

– Если мне не изменяет память, официальная наука считает, что вид Homo sapiens, или Человек разумный, возник на Земле от 50 до 200 тысяч лет назад, – начала врач. – Гораздо раньше, в действительности, но речь сейчас не о том… Долгое время учёные полагали, что предками нашего вида являлись неандертальцы, однако в конце двадцатого века от этой гипотезы пришлось отказаться. Происхождение современного человека по-прежнему остаётся тайной. Палеоантропологам не удаётся отыскать промежуточное звено между примитивными гоминидами и человеком. И это неудивительно! Промежуточное звено – вся история, любое упоминание о нём, – было уничтожено.

– Кем?

– Вами же, – откликнулась Рязанцева. – Мужчинами. Смотрите под ноги, тут трещина.

Перешагивая через трещину, широкую, в ладонь, и на удивление прямую, Артём спросил раздражённо:

– Ты затащила меня в вонючую нору, чтобы рассказать о происхождении человека? Какое бы открытие тут ни совершили, я вас всех поздравляю – но мне это всё зачем?

– Мужчины… – повторила Татьяна Петровна «ну-что-ещё-от-них-ожидать?» тоном. – Никогда не слушают. Совсем как дети. Только злые и испорченные. И тупые.

– И какой рецепт спасения? Лоботомия?

– Когда впервые обнаружили это место… – продолжила было Рязанцева, но Артём перебил:

– Что это за шум?

Откуда-то – Артём не мог определить ни расстояние, ни направление; вроде очень далеко, но слышно отчётливо – доносился ритмичный мерный стук. Стук ненадолго прервался грохотом камней и визгом машины, после чего возобновился.

– Мы не одни, – произнёс Артём.

– Здесь полно разных звуков. Очень причудливая акустика, учитывая геометрию пещеры. Она крайне необычна. Куда бы вы ни шли, неизбежно выйдете к центру. Так что не бойтесь заблудиться.

– А теперь вода, – сказал он. Капéль, услышанная им ранее, делалась всё громче, сливаясь в журчание. Затем раздался плеск – справа, чуть сзади. Артём посмотрел за плечо и увидел на самой границе освещённого фиолетовым пространства подземную реку. Её быстрые чёрные воды сливались с мраком пещеры. Река казалась холодной и глубокой, берега бугрились минеральными отложениями, такими непривычными на вид, что нельзя было определить, камень ли это, корни загадочных растений или выброшенные на поверхность засохшие водоросли; Артёма окружали предметы, которым он не находил названия, они просто не попадались ему в солнечном надземном мире. Перед ним раскрывалось чрево Земли, где всё гнило и издыхало, и в то же время – жило невообразимой пародией на жизнь, испорченной и чумной. Артём задрал голову, но тут же, не увидев потолка, опустил взор, – ему почудилось, что он проваливается в распахнувшуюся над ним пропасть, тонет и захлёбывается в ней.

Его внимание привлекла скала странной формы – будто толстенное дерево. Сходство усиливалось благодаря колонии грибов, облепивших «ствол» у подножья. Ножки грибов сплелись, как глубоководные черви; пятно света, которое отбрасывали шляпки, колыхалось, словно грибы шевелились. «Дерево» обильно обросло каким-то белым, вроде известняковым, налётом, и всё равно от Артёма не скрылись ровные, хотя и несимметрично расположенные друг относительно друга грани «ствола», кое-где покрытого узорами. Узоры были так обезображены временем, солью и водой, что их нельзя было разглядеть. Тем не менее, у Артёма сложилось впечатление, что они являют собой нечто запредельно мерзкое.

– Ведь это колонна! – догадался он.

– Они поддерживают свод, – пояснила Татьяна Петровна голосом экскурсовода.

– Да что это за пещера, мать её?!

– Очень древняя.

Поравнявшись с рукотворной «скалой», Артём увидел в отдалении вторую такую же. Следующая колонна покосилась, но, похоже, вросла в потолок, что и удерживало её от падения. Артём наклонился, и да – под ногами пол был вымощен огромными толстыми плитами, которые лишь огрубели неизвестно за сколько сотен – или сотен тысяч? – лет. Пяти- семи- и восьмиугольные, плиты состыковываясь друг с другом в, на первый взгляд, произвольной последовательности и производили таким способом укладки впечатление, которое Артём назвал нечеловеческим. Вскоре они миновали комплекс колоссальных перекошенных монолитов, образующих композицию, сам смысл которой казался оскорбительным для человеческого глаза. Артём вспомнил, как Кристина, которая интересовалась современной живописью, показывала ему книгу с гравюрами различных художников. Картины изображали то, чего в реальности не могло существовать: предметы в искажённом пространстве, фигуры с невозможными соединениями элементов, немыслимо закрученные лестницы и башни, кажущиеся одинаковыми и симметрично расположенными, пока не замечаешь, что у них разное количество этажей. Картины показались Артёму отвратными. Это же чувство возникло у него и теперь.

Ещё одна колонна, и ещё одна. Затем они, пройдя под перекрученной аркой, которую мог создать только архитектор, подсевший на ЛСД, взошли на каменный мост, широкий и короткий, почти квадратный. От воды поднимался крепкий минеральный запах; даже вонь подземелья не могла его приглушить. На мосту Артёма повело. Увлечённый путешествием, он не обращал внимания на собственное ухудшающееся состояние, пока организм ему не напомнил. Артёма мутило, бок от тяжёлого дыхания раскалывался. Если бы Артёма начало тошнить, не исключено, что он выблевал бы собственные повреждённые рёбра прямо в маслянистые, тяжёлые волны. Вот бы Рязанцева потешилась!