Обратный путь от поворота до Студёновска пролегал по прямой – знай дави на газ, не заблудишься. Серёга ездил здесь десятки, если не сотни раз. Вот поэтому он не сбавил скорость, когда впереди показалась Y-образная развилка. Он совсем её не помнил, но без колебаний свернул направо: и дорога там была шире, и разметка лучше, да и Серёга был правшой.

– Смотрите, ой, собачку раздавило! – тоненько воскликнула Ника немного позже, когда они проехали мимо месива бурых кишок, сохнущих у обочины. Оно могло быть каким угодно зверьком. Только ребёнок разглядит в этой размазне собаку. – Бе-е-едненькая! Мама, почему её раздавили? Это сделали злодеи!

Серёга, который однажды за городом сбил зайца, когда ехал из бани, где парился с сослуживцами, бросил взгляд в зеркало. Дочь выбралась из детского кресла и подалась к заднему стеклу, упираясь в него ладошкой. В другой руке она держала раздетую до топлесс Барби.

– Ника, сядь нормально и пристегнись, – одёрнул он. Девочка неохотно подчинилась. Детское личико выражало неподдельную скорбь, что Серёга нашёл комичным.

– Злодеи! – шёпотом повторила Ника, сжав губы.

Только Серёга хотел сказать, что собачка не знала правил дорожного движения и не слушалась старших, как их нагнал какой-то мудила в белой «Киа Рио» и начал поджимать.

– Ага, щас, – прорычал Серёга. – Щас, ага, размечтался.

И тут мудила – Серёга аж дар речи потерял от такой наглости – вырулил на встречную, не показав поворот, и обошёл их легко, точно стоячих. У Серёги отвисла челюсть. Не «Бэха», не «Гелик», не «Вольва», на худой конец – «Киа Рио»!

И хотя стрелка на спидометре «Рено» упиралась в сто десять, белая машинка стремительно удалялась от них. Серёга прибавил газу.

– Ну Сирёж! – затянула жена. – Ну Сирёж! Ну Сирёж!

– Ты смотри, какой резвунчик, – проскрежетал Серёга, едва обращая внимание на нытьё супруги. Теперь «Рено» делал сто тридцать, но расстояние между ним и белым автомобильчиком только увеличивалось. Быстрее Серёга ехать боялся, в чём он никогда не признался бы даже себе.

После минуты тщетной погони скорость пришлось сбросить.

– Какой у него номер? – спросил он ровным тоном, но глаза его сощурились от ярости. – Ты заметила?

– Нет, не заметила, – недовольно отозвалась Лерка. – Зачем тебе его номер, Сирёж?

– «Пробью» мудака.

Сзади послышалось девчачье хихиканье.

– Сирёж!

– Отстань, – бросил он, нервно жуя губы.

– Когда уже город? Едем, едем и всё никак.

– Когда-нибудь, – сдержанно ответил он, думая об Y-образной развилке. Правильно ли он свернул? И почему, самое главное, он её не помнил? Местность вокруг тянулась самая бесприметная, глазу не за что зацепиться. И потому Серёга не мог сказать, что она ему знакома.

– Приедем, – сказал он, желая убедить в этом больше себя. Ему страшно хотелось свериться с картой в смартфоне жены. Сам он пользовался кнопочной мобилкой, так как смартфонам не доверял – все знают, что смартфоны прослушиваются западными разведками. Разумеется, он этого не сделает. Нельзя демонстрировать неуверенность окружающим, особенно если это жена и дочь. Неполезно для авторитета главы семьи, знаете ли.

– Сирёж, – снова напомнила о себе супруга, и десяти секунд не прошло. Голос её звучал как-то странно, как у человека, который раскрыл чужой обман. – Ты говорил, что не заправлял до полного бака.

– Ну, – подтвердил он, бросив косой взгляд на Лерку. Она же смотрела мимо него на приборную панель – сосредоточенно, напряжённо, испуганно – и Серёга невольно проследил за направлением её взгляда.

Индикатор уровня топлива показывал полную заполненность.

– Насос на заправке и правда был неисправен, – хмыкнул Серёга. – Залил больше нужного за меньшие бабки. Халявочка!

Вот только когда он садился в машину после того, как заправился, индикатор показывал половину бака. Он проверял. Да, иногда прибор после заправки выдавал показания с погрешностью… но не в пятьдесят же процентов.

Ну и что делать с этим противоречием?

Правильно, игнорировать. Колонка оказалась с дефектом, индикатор среагировал с задержкой, нечего заморачиваться и всё будет чики-пуки. Образ лыбящегося верзилы с красной банданой на голове возник перед его мысленным взором, подобно призраку, и озноб пробежал по серёгиной спине.

– Господи, Сирё-ож, – всхлипнула Лерка, прижимая к подбородку кулачки в хорошо знакомом ему мелодраматичном жесте, означавшем, что жена либо крайне заинтересована, либо напугана. Или и то, и другое сразу. Обычно он наблюдал этот жест, когда Лерка смотрела всякие будоражащие шоу – про пришельцев, похищающих людей ради опытов, про заговоры мировой закулисы, про полтергейст, – и находил его забавным. Но не сегодня. Не сейчас.

– А нечего было подслушивать херь всякую, – заметил он раздражённо.

– А если это правда, Сирёж?! – Лерка резко развернулась к нему. – Аномалии и проклятия… – Она понизила голос, чтобы не привлекать внимание Ники. – Проклятия существуют.

В отличие от неё Серёга не собирался шептать. Напротив, он прибавил громкости:

– Ты сама посуди. Даже если все пропавшие водители заправлялись на той заправке до полного бака, какая связь с их исчезновением? Только потому, что так сказал тот обрыган? С тем же успехом можно сказать, что они пропали потому, что ехали на машинах.

И Серёга хохотнул, отрывисто и зло.

Лерка продолжала прижимать кулачки к подбородку. Значит, его слова не подействовали. По крайней мере, она хоть замолкла. Спасибо богу за маленькие радости.

Дорога – вот что волновало его по-крупному. Слева беспрерывно тянулся выцветший луг с опорами ЛЭП, справа – такой же однообразный лесок. И эта «Киа», ушедшая за горизонт… С тех пор им не встретилась ни одна машина, никто не пытался обогнать. «Рено» катил по пустой дороге. Стерильной, если бы не раздавленный зверёк, который, впрочем, давно остался позади.

Серёга непроизвольно подумал о закольцованной киноплёнке и зрителях, вынужденных нескончаемо смотреть одни и те же кадры.

Впрочем, он был больше, чем зритель, он – участник.

Мысль абсолютно ему не понравилась. Было в ней что-то от тех передач, которые любила смотреть Лерка, и он уже не мог от неё отделаться. От мысли, не от жены. Хотя…

И вот помянешь же чёрта – та опять начала канючить:

– Сирёж, а мы правильно едем?

– Тут одна дорога, – буркнул он, прибавляя скорости. Только скорость могла развеять его сомнения – и тревогу. Слово «заблудился» ещё не прозвучало в его сознании, но, неоформленное, уже поселилось там. Шевелилось, как змея в норе – ты её не видишь, но знаешь, что она есть, и если сунешь в нору палец, змея может укусить.

Лучше не совать палец в нору, не произносить про себя запретное слово, а давить на педаль. Ещё чуть-чуть, и слева появится жёлтый рекламный щит, который висит на въезде в город с незапамятных времён: УЧАСТКИ В СТУДЁНОВСКОМ БОРУ! СПЕШИТЕ! ПРОДАЖА! ПРОДАЖА! ПРОДАЖА!

Серёг включил радио, чтобы успокоиться. На «Ретро FM» Шевчук пел про дождь. Серёга, считавший Юру-музыканта изменником родины, переключился на другую станцию и поймал русофоба Макаревича. Сморщился и продолжил поиски. Другие частоты отвечали ему треском или наполненным шорохом молчанием. Под конец радио выплюнуло громкое механическое «Авгав! Харр!», которое скорее напугало Серёгу, чем разозлило. Он сдался и выключил магнитолу.

Тут Лерка плаксиво повторила вопрос:

– Сирёж, мы точно правильно едем?

Серёга посмотрел на жену и словно впервые её увидел. Лерка, конечно, утратила соблазнительность той восемнадцатилетней девушки, с которой он когда-то познакомился, Серёга давно это сознавал, но именно сейчас он увидел её по-настоящему, глазами незнакомца: морщинки возле губ и глубоко посаженных глаз, а под глазами – круги. На левой скуле бородавка, из которой растёт волосок, а над правой бровью, точно для симметрии, налился бордовым соком прыщ. И усики, едва заметные, и не такие чёрные и густые, как у тёщи, но ведь всё, чёрт подери, впереди! А вдруг и у Ники такие появятся, когда та вырастет?

Ни девственности, короче, и не соблазнительности, подумал он мрачно, продолжая изучать Лерку. Ему не составляло труда представить, какой та будет в старости. Женские черты отпадали, как луковая шелуха, и под ними проступала гадкая бабкина рожа.

– Сирёж, ну ты чего молчишь?

– Мы едем правильно точно! – ответил он с еле сдерживаемым раздражением. Ещё один подобный вопрос, и оно вырвется, подобно пару из перегретого котла.

– Мы очень долго едем просто, Сирёж.

– Дорога одна здесь. – Его голос звучал спокойно, настолько спокойно, что умному человеку впору было бы искать бомбоубежище. Но бабёха, на которой его угораздило жениться, к умным не относилась. У него не осталось на этот счёт сомнений.

– Сирёж, я просто не узнаю, где мы едем…

Ну всё. Бог свидетель, он пытался.

– …и то, что говорил тот человек на заправке…

– Не нуди мне под руку! – проревел он, брызжа слюнями в лицо жены. – «Сирёж, Сирёж, Сирёж»! Прекрати, нахуй! Довела!

И хотя прижавшаяся к двери Лерка, как видно, не собиралась больше перечить, он принялся колотить ладонью по торпедо. Скоро ладонь, как поётся в песне, превратилась в кулак. Серёга лупил, не ощущая боли.

Пронзительно, словно раненый зверёк, завизжала Ника. Серёга ударил по тормозам – всех швырнуло вперёд, всех удержали ремни – включил нейтральную передачу и рванул рычаг ручника в положение N. Каким-то акробатическим чудом задрал ногу и стал колотить по приборной доске уже ею.

– Довела! Довела! Что ты за тварь такая?! Довела!

Под торпедо что-то хрустнуло.

– Видишь, что ты натворила?!

– Па!.. па!.. – заходилась Ника сзади.

Серёга игнорировал её. Он подался к Лерке, грузный, пышущий жаром, как поднимающийся из осеннего подлеска вепрь, и запустил пальцы в волосы на её затылке. Лерка заверезжала, зарываясь лицом в кулачки. Серёга смахнули их свободной рукой и ею же влепил жене пощёчину. Ладонь его была как мясистая лопата.

– Заткнись! – рявкнул он. – Заткнись, гнида пиндосская!

И, поскольку Лерка не послушалась, он врезал ей опять, на этот раз кулаком. Скула жены покраснела и вздулась, неожиданно ещё сильнее возмутив Серёгу: он и не замахнулся толком, в салоне для нормального замаха не хватало места. Он ударил Лерку третий раз, в лоб. Леркина голова дёрнулась, но он продолжал удерживать её за волосы и сразу вернул в подобающее положение.

Маленькие ручки обхватили Серёгин бицепс, и повисшая на нём Ника попыталась оторвать отца от матери, голося и потешно закатывая глаза. Серёга стряхнул её, не глядя, и открыл подлокотник, где среди прочего барахла лежал складной швейцарский нож.

– Бог свидетель, не хотел! – проклокотал он, зажимая нож в кулаке для большей увесистости. После чего продолжил охаживать Лерку.

В лоб, в щёку, в глаз, в нос, в лоб, в губы, в нос, в глаз.

Он почувствовал влагу на утомлённых костяшках и подумал про кровь. Но жидкость, которой уделала его супруга, оказалась совершенно прозрачной. Поначалу Серёга подумал про слюни или слёзы. Однако в ноздри шибанул резкий горячий запах, крепкий духан бензина, и Серёга на мгновение растерялся. Из ссадин, из разрывов кожи на лице Лерки, из хобота тапира, в который превратился её опухший шнобель, и даже из глаз тёк бензин. Серёга воззрился на жену с непониманием и отвращением. Лерка разлепила раздувшиеся, точно после инъекций, губы и изо рта потёк бензин, вымывая обломки зубов.

– Ва-ва, – произнесла она отчётливо и будто дразнясь. – Ква-ва.

И Серёга вернулся к тому, что воспринимал не иначе как воспитательный процесс. Самым бесящим для него было то, что Лерка даже не думала сопротивляться. Как можно не сопротивляться, когда тебя колошматят? Это только сильнее распаляло Серёгу. Правда…

Правда, если бы она сопротивлялась, подозревал Серёга, он бы вообще её убил.

Наконец он, пыхтя, откинулся в кресле. От него шёл пар, хотя кондиционер старался вовсю. Пот жёг глаза. Из-за бензинных миазмов разболелась голова и слегка подташнивало.

– Ухух, – тяжело выдохнул Серёга и разжал пальцы. Нож, брякнув, улетел под сиденье.

Часто моргая, Серёга посмотрел назад: как там доча, отчего затихла? Ника сидела, поджав колени к груди, раскачивалась, будто голова китайского болванчика, и сосала большой палец.

– Ника, ты опять за старое? – сурово спросил Серёга. – Выплюнь палец! Он грязный. Кака!

«Ва-ва», – вспомнил Cерёга Леркино дурное кваканье. Он с нажимом провёл по раскрасневшемуся лицу пятернёй и отдёрнул руку – та была вся в бензине. Глаза защипало сильнее.

Неважно, с этим разберёмся после, сказал голос в его голове. Урок ещё не закончен.

Он выбрался из «Рено», обогнул авто широким солдатским шагом и распахнул переднюю дверцу пассажира.

– Станция конечная!

Лерка скорчилась в кресле в позе эмбриона, осторожно ощупывая голову кончиками пальцев и поскуливая от каждого касания. Серёга без церемоний навалился на неё, отстегнул ремень – Лерка затрепыхалась, – сграбастал и выволок из машины. Лерка беззвучно открывала и закрывала залепленный волосами рот. Серёга швырнул её на обочину, понюхал рукав и скривился – теперь и от него разило бензином. На его боках проступили огромные пятна пота.

– Вот! – сказал Серёга грозно, назидательно и туманно. Он всё никак не мог отдышаться. Даже воздух снаружи смердел бензином. Словно всё превратилось в бензин.

Клацнула задняя дверь, и Ника, выскочив из машины, ринулась, хныча, к матери.

– Ника, поехали, – погудел Серёга. Голова раскалывалась. Ника не отреагировала, хлопоча вокруг своей грязнули мамки, то обнимая, то целуя её. – Ника, фу! Отойди! Мама вонючая.

Ноль внимания.

– Как хочешь, – посулил он и потёр виски. Лерка таскала в сумочке всякие таблетки, может, и от головы что отыщется. Он неуклюже сунулся в машину, поискал, нашёл сумочку на полу, куда она закатилась во время воспитательного процесса, и вытряхнул её содержимое на сиденье. Ох, что за хлам! Какие-то пудреницы, заколки, салфетки, расчёска с волосами, ушная палочка – использованная, тьфу! – и лекарства, названия которых ничего ему не говорили. Они звучали как заклинания, которыми призывают Сатану: «Дерелекс», «Конопотен», «Бензодин»… «Бензодин»? Серёга никогда о таком не слышал.

– У тебя есть что от головы? – обратился он к жене, которая раскорячилась на четвереньках в попытке подняться и подметала обочину космами. Плачущая Ника обнимала её за тяжёлую, как у буйволицы, голову.

Не дождавшись ответа, он ладонью смахнул с сиденья на дорогу женин мусор и подошёл к багажнику. Там, в прохладе, притаились две пивные сестрёнки-двухлитровки. Серёга достал одну баклажку. Баклажка прохладной, и он с китовым стоном наслаждения приложил её к разгорячённому лбу. Пиво внутри зазывно булькнуло. Серёга сорвал пробку и глотнул.

В следующий миг он уже плевался, харкался, кашлял и матерился. Отброшенная бутыль лениво катилась к обочине. Из неё вытекал бензин.

– У-у, – провыл Серёга. – О-о!

Он вскрыл вторую баклажку, потянул носом и сморщился. Размахнулся и шмякнул её оземь. Бензин выплеснулся и засрал ему брюки до колен.

Здесь-то он и понял, что пора заканчивать. Он плюхнулся за руль, снял ручник и дал по газам. Пассажирские двери справа захлопнулись от движения. В зеркале заднего вида замаячила жена. Лерка бежала, спотыкаясь, за «лошадкой» по пустынной дороге, мокрые волосы облепляли лицо, как водоросли – ожившее огородное пугало, которое мотает на сильном ветру.

– Будешь знать, как перечить! – сипло выкрикнул Серёга в провонявшем бензином салоне. Жена отстала, но не прекращала бег. За ней семенила Ника.

Ничего. Это послужит им хорошим уроком. Тут до города километров пять осталось, через часок дойдут.

И Серёга, который сам рассчитывал оказаться в Студёновске минут через десять, разогнался до привычных ста десяти. Лерка в зеркальце заднего вида уменьшилась до размеров куклы, оставленной Никой на сиденье, но не скрылась из виду окончательно. Серёге казалось немного странным, что она не отставала, сколько он ни гнал по этой одинаковой, как череда закольцованных кадров, дороге.

А кстати, сколько он ехал?

Часы на разбитой панели показывали 88:88 – четыре знака бесконечности, поставленные вертикально. Серёга достал верную кнопочную мобилку и убедился, что та разряжена, хотя в парке заряда было на две трети. Телефон полетел туда же, куда прежде – швейцарский нож.

Серёга ехал и ехал, ехал и ехал, задыхаясь от паров бензина, который, похоже, проник под кожу, в вены, сердце и мозг, а Лерка бежала и бежала за «лошадкой», отражаясь в зеркале заднего вида, далеко, но не отставая.

Спустя богу известно, сколько времени Серёга перестал обращать на неё внимание.

Он думал о том, как не опоздать на «Вечерний вечер с Владимиром Соловьёвым», узнать последние новости про Украину, Сирию и русофобские козни англосаксов. Вот что его по-настоящему заботило.

«Пять минут, – повторял Серёга про себя каждый раз, когда, как ему казалось, проходило пять минут. – Пять минут, и я на месте».

И он никогда не был так уверен в своей правоте, как сейчас.

Послесловие

Как сказал незаслуженно обделённый вниманием сатирик Андрей Кнышев, всякий образованный человек, умеющий читать и писать, должен решить для себя, что же всё-таки делать – читать или писать?

Для меня такой выбор никогда не стоял – пишущий человек просто обязан читать много, – но писать я начал именно потому, что хотел читать, а чтения мне не хватало. Начал лет в семь, когда прочёл в журнале «Юный техник» напугавший меня до чёртиков, но очень классный рассказ Роберта Шекли «Призрак-5» и убедился, что подобной литературы в Советском Союзе практически нет. Фантастику приходилось выискивать, а ужастики и вовсе были под запретом, разве что у Гоголя или Стивенсона наткнёшься и отложишь кирпичей.

Значит, придётся развлекать себя самому. Так я и стал писать рассказы: сначала фантастику, а позже, познакомившись в перестроечные времена со Стивеном Кингом, хоррор. Писал с большими перерывами, без всякой системы и дисциплины. Захотел – начал, захотел – бросил. Сколько рассказов брошены недописанными – не счесть. Их непогребённые тела, должно быть, костерят меня из небытия на все лады.

Рассказы «Шкатулка», «Любимый» и «Пусть будет «орёл» написаны в нулевых после ооооочень большого перерыва. Из таких перерывов обычно не возвращаются; забрасывают сочинительство и посвящают себя чему-то более солидному и общественнополезному: составлению бухгалтерских проводок на любимой работе или сетевому маркетингу. Но я вернулся. Потому что писать мне страшно нравилось. И нравится. Несмотря на перерывы. Несмотря ни на что.

«Шкатулка».

Написана приблизительно в середине нулевых, и это самый ранний рассказ сборника, который вы, надеюсь, прочли. Хотя первые варианты «Кошачьей охоты» и «Этой суки» я написал аж во второй половине девяностых, но я их сильно переработал в 2014-м и 2020-м соответственно, поэтому «не считается». Идея «Шкатулки» появилась на свет под впечатлением от знакомства с одной дамой. Я не мог не написать эту историю. Иначе меня бы разорвало. Прочтя её, вы догадаетесь, почему. Стоит ли благодарить даму за идею? Не уверен, но это точно тот случай, когда «что бог ни сделает, всё к лучшему».

«Орёл».

Своим появлением обязан одной моей хорошей приятельнице. Идея зародилась в девяностые, могла в них и остаться, но в нулевых я захотел похвалиться перед приятельницей, какой я крутышка писатель, и написал «Орла». За это я говорю ей «спасибо». Изначально история была о таксисте, решившем отомстить любовнику своей жены единственным доступным способом: устроив тому поездку до гроба с препятствиями. Действие разворачивалось в США (я много читал Кинга, помните?). К нулевым идея трансформировалась, избавившись и от США, и от таксиста, и от ненужной мелодраматичности.

Ира, этот рассказ посвящается тебе.

«Стрингер».

Если не считать пары моих неуклюжих публикаций школьной поры в журнале «Пульс», «Стрингер» – первый опубликованный рассказ, за который мне не стыдно. Он предстал перед широкой публикой в интернет-издании DARKER (и им я тоже говорю «спасибо»). Для меня это в некотором роде рассказ-талисман: я отправил заявку в онлайн-журнал и её утвердили. Первая попытка не вышла комом. Признание от ведущего хоррор-издания весьма мотивирует начинающего писаку, знаете ли. Рассказ напечатан в DARKER’е № 11 за 2015 год.

«Высота».

Идея взялась из моего страха высоты. В 2018-м году судьба занесла меня на вершину башни Олимпиатрум в Мюнхене (собственно, этот опыт описан в рассказе). Выбираясь с верхней площадки, цепляясь за перила, как сдуваемый ураганом краб, посреди ужаса распахнувшейся бездны я узрел в своей голове рассказ практически готовым. Идея воссияла так ярко и очевидно, словно всегда была со мной – надо было лишь стряхнуть мусор с драгоценности, закопанной среди нейронов и электрических помех. Я подумал: возможна ли ситуация, когда акрофоб сам сиганёт с такой-то высоты? А если да – то что его сподвигнет?

По определённым причинам Олимпиатрум не сгодился как место действия, но не прошло и года, как я посетил гору Утлиберг в Швейцарии, где живут мои друзья (в Швейцарии, не на горе). И паззл завершился.

Катя и Дэвид, этот рассказ я посвящаю вам. И говорю «спасибо».

«Мир клоунов».

В основе рассказа – вопрос: до какой степени государство может засрать обществу мозг? Где предел и есть ли он? Наверняка многие видели коллаж из двух снимков. На первом – хохочущие девушки в купальниках и шортах. На втором – женщины в парандже (хохочут они или нет – неясно). Оба снимка сделаны в Иране с разницей в тридцать лет. Есть и другие примеры, когда общественное устройство вставало с ног на голову. Вы без труда сможете вспомнить их сами.

Ответ на вопрос я попытался отыскать в рассказе. Прошу прощения у клоунов: у вас достойная и дарящая радость профессия. Но мне нужен был наиболее абсурдный образ и я, как мне показалось, его нашёл. Правда, клоуны, простите. Не приходите меня защекотать в отместку.

Другая цель рассказа – посмеяться над тем, что нам кажется серьёзным. Убийственно серьёзным. Я уже упоминал: бухгалтерские проводки, сетевой маркетинг. Или офисная работа – почему бы и нет?

Хронологически «Мир клоунов» – самый последний рассказ в сборнике. Его опубликовал DARKER в апреле 2022 года – года, ни разу не смешного.

DARKER я вообще не устану благодарить. Они напечатали ещё и «Транстемпоральную службу доставки еды» (июль 2018-го), «Высоту» (январь 2021-го) и «Эту суку» (июнь 2021-го). Даркеровцы большие молодцы. Если кто не знаком с изданием – дочитывайте послесловие и срочно знакомьтесь!

Что ж. Таков мой первый сборник рассказов «Дурной глаз». Надеюсь, он хоть немного вас развлёк, помог отвлечься от мрачных дум или скоротать часок-другой в долгой поездке. Если так, я рад. Если так, тогда, надеюсь, мы увидимся ещё. Главное, не садитесь в машину к подозрительным типам и не заказывайте на сомнительных сайтах еду.

Мало ли.