Илья картинно прикусил юлтуз зубами. Остальные безотрывно наблюдали, каждый со своим чувством, и даже у Джека на лице отразилось подобие любопытства. Сакура увидела, как на кожице юлтузины, там, где зубы Ильи сдавили её, выступили две капли густого, как клей, блестящего сока. Илья втянул клубенёк в рот и заработал челюстями.

– Б – божественно! – вынес он вердикт. – Это по вкусу как камчатский краб. Нет, не так, вру. Эта хренюшка заставила меня вспомнить о том, как я впервые попробовал мясо камчатского краба. Я тогда совсем мелкий был. Родители привезли лапки и клешни с Шантара. Мясо камчатского краба – самая вкусная вещь на свете, я так всегда считал. До этого момента.

После таких слов Джек и Серый, как по команде, нацелились вилками на коробку.

– Знаешь, нет, – отрезала Сакура, выставив перед собой ладонь, словно отгораживаясь от происходящего. – Нет-нет-нет, я в этом не участвую.

И всё-таки, когда ребята набили рты юлтузом, когда Серый объявил, что это похоже на белые грибы, а Джек не сказал ничего, но съел больше остальных, она не устояла.

– Чёрт с вами. Дайте и мне!

– У-ху! – воскликнул Илья.

Всего одна юлтузина осталась в коробке, и Сакура подцепила её на вилку. Ей снова послышался еле уловимый писк боли, на этот раз она ощутила его не ушами, он поднялся легчайшей вибрацией по вилке к её пальцам, отчего Сакура едва не передумала.

А потом запретила себе думать.

Отправила в рот юлтуз, разжевала и проглотила.

Это было неописуемо.

Вкус был таким ярким и мощным, что голова пошла кругом, а в глазах пустились в пляс чёрные точки. Не камчатский краб и не грибы – она вспомнила вкус манго, которое впервые попробовала год назад в Таиланде, вкус, в который она влюбилась с первого укуса. Её слюнные железы работали на полную мощность, но вкушала она не пищу. На её языке таяло само воспоминание.

– Как тебе, Саки? – поинтересовался Илья. Его голос долетал до неё откуда-то с невидимой части Вселенной. – На что это похоже у тебя?

– На куру, – ответила она. Если отбросить эмоции – чего Сакура сделать не могла – у юлтуза и впрямь был вкус варёной курицы, которую забыли посолить. Воспоминание исчезало огорчительно быстро, и Сакура разочарованно заглянула в коробку – вдруг проглядела что.

Увы, нет.

Похоже, все остальные разделяли её разочарование. Илья с остекленевшим взором облизывался, как выползший на солнце геккон. Джек цедил пивцо. Серый понуро перебирал коробки с настольными играми. По телевизору шли «Унесённые призраками»: родители Тихиро уже уселись за колдовскую трапезу и до превращения в свиней им оставалось минут пять.

«Совсем как время доставки в «Транстемпоральной», – подумала Сакура внезапно, и хотя юлтуз ей зашёл – да ещё как, глупо было отрицать – холодок пробежал по её плечам.

Илья продолжал облизываться, и она, чтобы стряхнуть нежданную тревогу, подколола:

– Губы не сотри языком.

– Разминаю перед поцелуями, – парировал Илья.

– С Серым собрался целоваться? – отбила остроту Сакура.

– Его в эти дела не впутывай, – туманно ответил Илья и поднялся с пола. – Никто не против музыки?

Не встретив возражений, он дотопал до компьютера и запустил плейлист. Грянул «Имперский марш смерти» в электронной обработке, и с первыми нотами из колонок заструился фиолетовый свет, густой и пульсирующий, подобно вене на шее утомлённого великана.

– Как ты это сделал? – ошеломилась Сакура.

– Я никак, – ответил Илья растерянно. – Оно само. – Он наклонился над колонками, словно свечение было неисправностью, которую следовало устранить, и тут до него дошло: – Стоп, ты тоже видишь?

Сакура оглянулась на ребят и по их остановившимся лицам поняла, что свет видят все. И что он – повсюду.

Люстра истекала вязким сиропом жёлтого, который падал в сочно-красную поверхность ковра и оставлял разбегающиеся концентрические круги. От экрана телевизора по комнате плыли паутинки синего и изумрудного, они перемешивались, как два разных сиропа в коктейле, когда его размешивают трубочкой. Стены облизывал серебристый, морозно искрящийся туман, который дышал в ритме с музыкой. В него вторгалась фиолетовая дымка из колонок, и эта диффузия выглядела неожиданно интимно, будто два цвета оказались живыми, ласкающими друг друга существами. Глядя на них, Сакура ощутила тепло в низу живота. Она поспешила скрестить руки на груди, чтобы никто не успел разглядеть сквозь майку, как затвердели её крошечные соски.

«А у ребят там… тоже?» – подумала она взволнованно и чуточку испуганно. Её сознание оставалось ясным, и ей совершенно не хотелось принимать участие в оргии, на которую провоцировал живой свет. Она встретилась взглядом с Джеком. Знала ли она прежде, что цвет его глаз – зелёный? Они переливались, как драгоценности, а стёкла очков усиливали эффект – не Джек, а навороченный диджей за пультом, ни дать ни взять.

– Космос, – вырвалось у неё.

– Юлтуз, – поправил Джек.

– В Амстердаме я пробовал грибы, – сказал Илья. Он осторожно переставлял ноги, вышагивая по комнате, и воздух вокруг них разбегался волнами. – Меня тогда накрыло на несколько часов. Но то, что сейчас, не идёт ни в какое сравнение с тем, что тогда.

Он поднял руку и продемонстрировал всем, как кончики пальцев, словно призмы на иллюстрациях в учебниках физики, испускают крошечные радуги.

– Что видите? – спросил он, обращая ладонь к собравшимся.

– Пальцы искрят, – подтвердила Сакура. – Ты как грёбаный император Палпатин.

– У нас одна галлюцинация на всех, – заключил Илья и хихикнул – или икнул, Сакура не поняла.

– А так бывает? – спросил Серый. Из его рта выкатилось несколько смоляных шариков, которые чёрной ртутью рассыпались по игровому полю «Имаджинариума».

Илья опять издал икающий смешок. Позже Сакура думала, что ей бы насторожиться ещё в этот момент, но кто мог знать – они быстро привыкали к происходящему. И происходящее было… клёвым. Её возбуждение само собой перетекло в эйфорию.

– Что если, – начала рассуждать она, – что если это не галлюцинация? Что если наши органы чувств обострились настолько, что мы стали видеть мир таким, каков он есть в действительности?

– Вроде как котейки? – поддакнул Илья и хохотнул. А почему бы и не хохотнуть? – шутка ведь.

– Смотрите, – сказал Джек.

По столу между бокалов двигались разноцветные пушистые комочки – ни лапок, ни ушек, только глазки и улыбающиеся ротики. Сакура пришла в восторг:

– Уруру, какие няши!

– Это игральные фишки, – пояснил Джек. – Были только что.

Няши уставились на Сакуру и тонкими клоунскими голосами затянули японскую песню.

– Ты им понравилась.

– Хочу ещё, – заявил Илья. Он дышал с открытым ртом, его щёки налились багрянцем.

– Юлтуз? – встрепенулась Сакура. – У нас сорвёт крышу!

– Какой юлтуз? – отмахнулся Илья. – Юлтуз как-нибудь потом… У нас ещё двадцать третий век не охвачен и двадцать четвёртый.

Тут бы Сакуре и тормознуть его, но раскачивающиеся пушистики, выводящие песенку на японском, были настолько мимимишными, что она выпалила:

– Ахренсним!

Илья скакнул к компьютеру, Серый и Джек – за ним, оба в облаках искр, две несуразные и восхитительные кометы.

– Чёт как-то скучно, – произнёс Илья после непродолжительного кликанья мышкой. – «Комплект номер два», «Комплект номер пять», «Комплект номер шесть облегчённый». Кто-нибудь из вас, друзья, хочет «Комплект номер шесть облегчённый»?

– Ни о чём не говорит, – Сакура не отводила глаз от пушистиков. Один из них заполз на другого, образовав слипшийся комочек с четырьмя глазами. Комочек улиточно заскользил по столу к капельке пролитого пива. Добравшись до цели и не прекращая петь, пушистик выпустил из бока отросток, которым продегустировал напиток. По тельцу создания пробежала лёгкая рябь, песня спотыкнулась, но тут же зазвучала громче и быстрее, словно её исполняли «Элвин и бурундуки». – Божечки, я залипла.

– Зато как дёшево, Илюш. – Серый, советчик. – У этого облегчённого какой состав?

Щелчок мышки. Затем:

– Ничего не понял, – ответил Илья. И икнул.

– Я возьму его, – решился Серый. – Мы и про юлтуз не знали, а оно вон как вышло.

– Тебе лишь бы подешевле, зато побольше, – проворчал Илья. – Джеки-бой, ты?

– «Комплект номер пять».

– Любимое число? – усмехнулся Илья. – Математическая кухня. Саки, радость моя, твоё веское слово?

– На твой вкус, только нежирное.

– На мой вкус?.. Знаешь, я хочу приобщиться сразу к кухне века двадцать четвёртого.

– Ты нам-то закажи да приобщайся себе, – сказал Серый.

– Э-эх, разоритесь, ребятки, – вздохнул Илья с притворным сожалением. – Курочка по зёрнышку клюёт, а под конец как набежит…

– Илья, – произнёс Джек медленно. – Я не улавливаю.

– А что тут улавливать? Вы нетерпеливые и нелюбопытные. «Я очень много-много лет мечтаю только о еде», вот направление ваших мыслей, а вы что, жрать пришли? Никто из вас не задумался, почему здешняя хронология ограничена двадцать четвёртым веком? А вдруг у них там ядерная война? А вдруг люди эволюционировали настолько, что им вообще не нужна пища в нашем понимании, и люди питаются праной или радиацией? Вот, отправил ваш заказ, ждите.

– Ничего духовного, ужас, – откликнулась Сакура. Илья адресовал ей презрительный взгляд, который она, увлечённая пушистиками, пропустила.

– На тебя действует юлтуз, – сказал Серый.

– На меня действует эта песня. Эти штуки на столе. Что они такое? Господи, они что, спариваются?

– Ассимилируются, – возразила Сакура. Пушистиков теперь осталось только два. Слившись друг с другом, они почему-то почти не увеличились в размерах.

– Как глупо звучит немецкий язык, – продолжал ворчать Илья.

– Это японский, и он прекрасен.

– Будто я немецкий с японским спутаю, пф!

– Я думал, как бы корейский, – встрял Серый.

– Всё, идите встречайте посланца, а я отправляюсь в двадцать четвёртый век. И бесконечность не предел! – И Илья воинственно икнул.

Сакура продолжала наблюдать за пушистиками. С потолка медленно и печально падали синие снежинки. Пушистики скользили под ними, как детишки на катке, не прекращая петь, и хотя зрелище было сказочным, Сакура не могла не признать: песня начинала утомлять своей безостановочностью.

– Пятюня минут, – сделал Илья уже ставший традиционным прогноз.

Он ошибся на две минуты. После звонка в дверь Серый с Джеком отправились открывать, и Сакура, подстёгиваемая любопытством (и, надо признать, лёгкой тревогой), последовала за ними. Илья остался в кресле – горгулья с поджатыми ногами, вытянутая рука с мышкой неподвижна, взгляд закаменел, и только язык слюнявит усишки.

В прихожей Сакура обнаружила, что полосы на обоях, некогда строго вертикальные, теперь повалились вкривь и вкось, как доски старого забора, и сделались кислотно-яркими, превратив комнату в гигантский калейдоскоп. Опять слегка закружилась голова, и Сакура пожаловалась:

– Сейчас меня стошнит радугой.

Её реплика осталась без внимания – Серый открывал дверь.

Курьеров оказалось двое. Они выплыли из темноты лестничной клетки, подобно лишённым пигмента глубоководным рыбам, что безмолвно и плавно возникают в иллюминаторе батискафа. Сакура подумала, что от них даже пахнет рыбой. Одинаковые, долговязые и большеглазые, без признаков растительности на лицах, как Тру-ля-ля и Тра-ля-ля, изнурённые химиотерапией. Их синегубые рты конвульсивно дёргались, что вызывало у Сакуры плохо сдерживаемое омерзение, сродни тому, что она испытала, когда в прошлом семестре, открывая дверь в студенческую столовую, вляпалась в чью-то харкотину на дверной ручке. Что за дары можно было ожидать от таких созданий? В её сознании, в том его отделе, который отвечал за интуицию, загорелся красный сигнал, делая очевидным: Илья не просто совершил ошибку, заказав еду из двадцать третьего века. Возможно, заказывать еду на сайте «Транстемпоральной службы доставки» не следовало с самого начала.

Сакура представила, как в этот самый момент он зачарованно выбирает из меню века двадцать четвёртого. Может, уже кликнул на прямоугольной иконке «Оплатить», красной, как беда.

– А можно отказаться от доставки?.. – начала Сакура. Игнорируя её вопрос, курьеры синхронно шагнули вперёд и расступились, каждый к своему клиенту. В руках курьеров были чёрные ребристые футляры неизвестного назначения. Футляры напоминали реквизит из какой-нибудь антиутопии про будущее… только реквизитом не являлись.

– Эй, – предостерегающе воскликнула Сакура, пятясь. – Мы отменяем доставку! Всё! Вы это…

– Они говорят, – сонно произнёс Джек и поднёс палец к своему виску, точно собираясь застрелиться из воображаемого пистолета. – Здесь.

– Я тоже их слышу! – поддакнул Серый. Его обычно скорая речь замедлилась. – Это как бы телепатия. Я хочу попробовать. Я как бы должен. Мы заплатили.

– Так… необычно… – Джек опустил руку и, словно в трансе, направился вглубь квартиры. Тру-ля-ля с футляром наперевес не отставал от него ни на шаг.

– Джек! – напрасно крикнула Сакура. – Джек!

Тут она некстати вспомнила мультик «Медвежуть», который смотрела в детстве – слишком психоделический, чтобы быть детским, – где звери сначала наелись всяких лакомств из загадочного чёрного ящика, а после сами в него провалились и оказались в мезозойской эре, где их схарчили динозавры.

– Можно на кухне, – ответил Серый на незаданный вслух вопрос Тра-ля-ля. Сакура схватила Серого за плечо, но тот небрежно стряхнул её руку:

– Перестань, Саки. Вечно ты… Это как бы безопасно. – И скрылся за кухонной дверью, а Тра-ля-ля двуногим червём произвивался за ним.

Сакура побежала в зал.

– Илюха! Они хозяйничают у тебя в квартире, курьеры! Их двое, и они читают мысли. Тебе лучше пойти и сделать что-нибудь с этим! Они увели мальчиков… Илья, ты чего?

Илья сидел, высунув язык почти до подбородка. На его розовых щеках выступила испарина.

– Жарковато стало, ты не считаешь? – прошамкал он, не убирая язык. «Фаркофафофалонефыфаэшь»? – Что-то мне нехорошо. – «Фтотофне неховошо».

Он захихикал. Полетели слюни.

Её осенила догадка, от которой похолодело сердце. Боком, с поднятым плечом, чтобы не попасть под брызги, Сакура прошмыгнула мимо Ильи к столу и схватила коробку из-под юлтуза.

Так и есть, всё самое важное опять набрано мелким шрифтом: «В редких случаях возможны аллергические реакции. Для устранения применить сатимаркат тагот или интерфейсируйте по стреле +LL<0LL| в течение тридцати стандартных циклов».

Из комнаты словно выкачали весь воздух.

– Супрастин есть? – сумела выдавить Сакура. Не сатимаркат тагот, но вдруг сгодится? Илья откликнулся новым приступом хихиканья. Слюни полетели пуще. Их сопровождал не самый приятный запах. – В ванной? В холодильнике?

– В фанно! – каркнул Илья. – В хофофифифе!

Сакура ринулась в фанну и к хофофифифу, по пути пнув подвернувшихся пушистиков. Те разлетелись с кошачьим шипением, а когда запели снова, ей вслед, это было минорно и зло, как у рок-группы «Агата Кристи».

У входа в ванную Сакура едва не столкнулась с вышедшим из-за двери Тру-ля-ля. В руках он нёс футляр, открытый и пустой. Сакура выхватила его, при этом случайно коснувшись пальцев курьера. Ей не удалось сдержать возглас омерзения: пальцы оказались обжигающе горячими и бескостными, как черви – липкие черви, приклеившиеся к футляру, отчего Сакуре пришлось приложить некоторое усилие, чтобы завладеть им. Она отпрыгнула, прижимая футляр к груди и готовясь защищаться, но Тру-ля-ля потерял к нему всякий интерес. Он невозмутимо миновал Сакуру и поструился к выходу по своим делам. Сакуре больше ничто не мешало отправиться по своим.

Джек сидел на опущенной крышке унитаза, придавленный жёстким излучением светодиодных ламп. Его рубашка была расстёгнута и приспущена, открывая плечо, по которому расплывался розовый след, словно от укуса насекомого.

– Это… укол? – На мгновение Сакура забыла, зачем сюда явилась.

– Чувство сильное, но непонятное, – промолвил Джек. Подумав, добавил: – Чешется.

– У Ильи аллергия на то дерьмо, которое мы ели! – выпалила Сакура. – Юлтуз или как там его. О чём вы вообще думали?!

Она бросилась к полкам у раковины и принялась выворачивать их одну за другой в поисках супрастина. Под ноги посыпались салфетки, расчёски, бигуди, зубные щётки, пачка прокладок, туалетная бумага – но никаких лекарств, даже пластыря. Джек заторможено наблюдал за бардаком.

– Джек. Джек! Джек, иди в зал, присмотри за Ильёй, если ему стало хуже, вызови «скорую»! – Безрезультатно. – О господи! О господи!

Джек встал и снова опустился на крышку.

– В ушах звенит, – пожаловался он, но Сакура его уже не слышала – неслась на кухню.

Которую как раз покидал сделавший дело Тра-ля-ля. На этот раз она не стала вырывать футляр, и курьер беспрепятственно просочился мимо Сакуры. Растворился во тьме за квартирной дверью, как глубоководная рыба.

Серый восседал на мойке и рассматривал свою правую руку – очень сосредоточенно. На Сакуру он даже не взглянул.

– Тебя тоже укололи? – бросила Сакура по пути к холодильнику.

– Никто меня не колол, – вяло отреагировал Серый. Рука всецело приковала его внимание, точно он безуспешно силился постичь суть гипотезы Ходжа. Где-то за окном, далеко, на тёмной стороне Луны, с юга на север провыла сирена – копы или «неотложка». Сакура едва отметила это событие. – Он дал мне подышать.

– Очень хорошо, – бросила Сакура, ничего не поняв из сказанного. Она распахнула холодильник и наполовину скрылась в нём. Полки в дверце были заставлены упаковками с лекарствами, прочитав названия которых в правильном порядке можно было призвать Вельзевула. Попытавшись найти среди них супрастин, Сакура уронила чёрный футляр, который продолжала сжимать в ладони. Она нагнулась за ним, коснулась подушечками пальцев его верхнего края там, где на поверхности футляра ребристые складки пластика образовывали узор, и… что-то произошло. Узор содержал информацию, которую мгновенно впитало её сознание. Говорят, некоторые люди могут решить уравнения, не делая долгих вычислений, а лишь взглянув на него – подобное случилось и с Сакурой. Не буквы в голове, не телепатия – озарение. Она резко распрямилась и врезалась головой в дверцу холодильника. Несколько коробочек вывалились на пол. Супрастина среди них не оказалось.

Сакура схватилась за затылок больше от удивления. Ей было всё равно на боль. Увиденное – понятое – шокировало. Сакура и прежде знала, что некоторые продукты не следует мешать с другими, дабы не навредить здоровью. «Комплект номер пять» относился как раз к таким продуктам. Его строго запрещалось употреблять вместе с алкоголем, а Джек по части последнего этим вечером особенно отличился. Она повернулась, чтобы рассказать об этом Серому. Открыла рот, но он заговорил первым:

– Как бы почему бы и нет? Один раз живём, и надо всё попробовать.

Озвучив эту сентенцию небывалой для него философской глубины, Серый совершил поступок, который Сакура осознала не сразу, несмотря на то, что вечер становился всё страньше и страньше.

Серый поднёс руку совсем близко к лицу и широко распахнул рот. Обнажились крупные крепкие, с желтизной, зубы. Привычным жестом, словно делал так всегда, он сунул в рот пятерню, захлопнул челюсти и резко рванул. Пальцы отделились от кисти легко, как кусок мяса от варёной курицы. Крови не было. Вместо неё по подбородку Серого потекла густая пена, розовая, с серыми нитяными прожилками. Сакура успела увидеть, как обрубки пальцев исчезают за его зубами. Он принялся усиленно жевать, и пока это длилось, менялось выражение его лица – с задумчивого на восхищённое.

Сакура уставилась на его изувеченную руку. Грязно-розовая пена, покрывавшая культю, пузырилась, вздувалась и застывала, принимая форму вновь прорастающих сквозь плоть пальцев.

– Ошень вкушно, – сказал Серый. – Кроме ногшей. – И сплюнул в раковину шершавый обмусоленный ноготь. Судя по размеру – большого пальца.

Сакура выскочила из кухни.

Комната, в которой она оставила Илью, неуловимо, но существенно изменилась. Жёлтый свет сгустился и стекал с настенной лампы по обоям, точно старый жир, оставляя на стене полосу морщинистой, с бляшками, шкуры. «Унесённые призраками» исчезли со вздувшегося, словно живот беременной, экрана, уступив место диктору местных новостей. Тот торопливо шевелил губами, выпуская слова-рыбёхи – скользкие и с варёными злыми глазами. За его спиной фоном шло какое-то ночное мельтешение, полное фиолетовых сполохов и снующих спецмашин с мигалками. Илья лежал на полу навзничь, хватая себя то за грудь, то за горло. Он выглядел как человек, который никак не может вспомнить, в какой из карманов сунул кошелёк. Возле его дёргающегося плеча сидели и наблюдали за вознёй пушистики, вот только в них не осталось ничего мимимишного. Даже петь они прекратили, а лишь шипели, пуча гляделки и выворачивая губы цвета пены, которая вытекала из ран Серого. Ещё одним звуком, наполнявшим комнату, было скрипучее поскуливание – то Илья судорожно елозил ногами по ламинату.

Сакура кинулась к нему, шлёпнулась рядом на задницу. Она боялась до него дотронуться, но Илья приподнял голову, и Сакура через страх помогла удержать её. Влажный затылок Ильи обжигал ладони. Его глаза нашли глаза Сакуры, и хотя она не ожидала этого – Илья не выглядел как человек, способный произнести нечто осмысленное, – он заговорил:

– Аллергиа, – просипел Илья. – Никогша раньше не быо. У машери быа. На орэххи.

– Звоню врачу. Сейчас. – Её мобильник остался на столике, возле которого как раз уселись пушистики. Она замахнулась на них, и те, бурча, откатились в сторону… но не сразу, как бы демонстрируя Сакуре отсутствие страха перед ней. Она дотянулась до телефона и набрала номер «скорой».

После переливов набора в трубке повисла плотная тишина, словно сигнал наглухо затерялся в пространстве, так и не превратившись в звук. Когда трубка ожила спустя вечность, Сакура услышала.

– Вы находитесь в режиме ожидания. Пожалуйста, оставайтесь на связи, вам ответит первый освободившийся оператор. Ваш номер в очереди семнадцатый…

Хотя Сакуре и нечасто приходилось вызывать неотложку, она никогда прежде не сталкивалась с подобными автоматическими ответами и сомневалась, что они вообще предусмотрены при звонках в «скорую». Ужас сжал её горло, как аллергия – горло Ильи, и тут Джек, про которого Сакура успела забыть, начал кричать. Она выронила мобильник. Джек кричал и кричал, прерываясь только за тем, чтобы глотнуть воздуха.

Она не хотела, но побежала на его нарастающий – с «А-а, а-а-а!» до «АААА!!!» – рёв. Вынуждена была.

Лучше бы она не делала этого.

Шатаясь, Джек брёл по коридору. Сакура не сразу сообразила, что происходит с его лицом. Какая-то чёрная, похожая на сочного тарантула штука присосалась к его подбородку, и из-под её «лапок» обильно сочилась кровь. Обжигающие брызги попадали на стены, отмечая путь Джека от ванной. Тарантул или нет, оно поедало лицо Джека. И, поедая, росло.

Его чёртова родинка. Несмотря на трансформацию, Сакура узнала её – ну просто вечер озарений. Окружающие считали эту родинку отталкивающей. Видели бы они её сейчас.

– АААОХ! – голосил Джек, мотая головой с тяжелеющей, теряющей формой щекой. Ещё больше крови брызнуло на стену. Он сделал усилие, чтобы посмотреть на Сакуру, и в его глазах за пеленой агонии она разглядела узнавание. Это было хуже всего. Она попятилась, не в силах оторваться от зрелища, загипнотизированная им.

Прогрызая кожу, родинка ухватила Джека за губу одним из своих отростков и запустила его в рот. Джек остановился. Его руки взметнулись вверх, коснулись чёрной твари и беспомощно опали. Затем Джек закашлялся. Его щека растворялась под родимым пятном, а оно всё разрасталось и разрасталось. Волосы на виске Джека зашевелились, когда тварь пустила корни в его шевелюру. Как жидкий пластилин, тварь растекалась, облепляла правую сторону его лица, раздвигала отмеченные кровью границы здоровой плоти, и из центра вязкой пульсирующей опухоли, как из жерла вулкана на Сакуру вытаращился выпученный, уцелевший – пока что – глаз.

Глаз, из которого так и не уходило узнавание.

Она попятилась, и Джек двинулся к ней, отвечая на каждый её шаг своим.

– Вика, – сумел произнести он. Затем его горло наполнилось свистом, как слив в раковине, когда в него уходит вода, и изо рта выплеснулась тугая струя крови – на пол, на его рубашку. Но, по крайней мере, он перестал кричать. И говорить.

Гипноз спал. Сакура развернулась, чтобы бежать, не желая видеть, как Джек окончательно исчезнет под складками этой чёрной вязкой дряни – и врезалась в Серого, который всё это время наблюдал за происходящим. Ничего осмысленного не было в выражении его лица, словно мозг Серого находился на каком-то спутнике Юпитера, а то, что Серый не прекращал жевать, только усиливало впечатление.

– Тебе бы тож попробовать, – сказал он, чавкая. – Это как бы не больно. Тебе понравится.

И он протянул ей свою культю с вечно отрастающими, как у Дэдпула, пальцами.

Сакура оттолкнула его с дороги и вбежала в зал, где Илья на полу отплясывал лежачую чечётку.

– Это всё твоя идея, Илья! – заорала она, чувствуя ярость, слепящую, как ядерный взрыв. – Это что, блядь, по-твоему, весело?! – Забыв, что поначалу действительно было весело – в том числе, ей. – Что мне со всем этим делать?!

Шея Ильи превратилась в перекачанный футбольный мяч. Заострённый язык, точно дразнясь, вывалился из мокрого рта на длину, которую в иной ситуации Сакура сочла бы невероятной. В его хрипе ей почудились слова.

– Да? – наклонилась она к нему. Из её глаз хлынули непрошеные слёзы. – Что?!

– Ф – физдетс, – просипел Илья последнее осмысленное слово, сказанное им на планете Земля. Чечётка ускорилась. Он принялся колотиться головой об пол, с каждым ударом выкашливая шершавые стоны. Пушистики, которые прятались под столом, поползли к нему, оставляя на полу болотистые полосы. Сакура отпрянула, замахнулась на них, но те ответили шипением и не подумали остановиться. Они почти добрались до него, когда Илья вскину руку. Не конвульсия – осознанный жест, побуждающий Сакуру обернуться.

Илья указывал на компьютер. Буквы на странице сайта «Транстемпоральной службы» были достаточно крупными, чтобы Сакура со своего места могла прочесть последний заказ Ильи.

Ох, ей бы заметить это раньше!

ОСОБАЯ ДОСТАВКА ДЛЯ ВСЕЙ КОМПАНИИ! – кричала надпись на экране. Над буквами был год, и тут она сощурилась, чтобы разобрать. 2317-й. Последний год из списка доступных. И в нижней части экрана – ОПЛАЧЕНО. ВАШ ЗАКАЗ ПРИНЯТ! BON APPETIT! Алыми буквами.

На возникшей перед её мысленным взором картинке – которая была ничем иным, как воспоминанием – Илья растопыривал пальцы и выкрикивал: «Пять минут».

Когда был сделан заказ?

И сколько времени у неё в запасе?

Неизвестно, но его явно не стоило тратить на то, чтобы торчать тут и гадать. Она рванула из комнаты, в которой затихал Илья и две гадины воссели на его груди пучеглазыми, причмокивающими комками грязи.

По коридору, необъяснимо растянувшемуся и превратившемуся в подобие «рукава», по которому пассажиры покидают самолёт, сгорбившись, брёл Джек. Сакура узнала его по рубашке. Всё, что ниже плеч, было Джеком. Выше плеч торчал пучок длинных чёрных отростков, напоминающих изломанные корни. С их концов капала кровь, усеивая пол багряными монетами. Отростки шевелились; их соприкосновение друг с другом сопровождалось пощёлкивающим шуршанием. Пощёлкивающим шуршанием. С похожим звуком Илья не так давно потирал свою бородку. Хуже всего было то, что шевеление выглядело осмысленным. Один из отростков нащупал фотографию, из тех, что украшали стены коридора – с Эйфелевой башней – подцепил её, сорвал и швырнул к ногам Джека. Стекло, прикрывающее фотографию, лопнуло. Сердце Сакуры устремилось так быстро, что его удары слились в одно вибрирующее трепетание. Глазам стало больно – так они расширились. Джек напоминал Грута, человека-дерево, и ей захотелось смеяться и кричать. Смеяться и кричать.

Она решила, что сделает это потом. Как только покинет вечеринку.

Она развернулась с чувством дежа вю, ожидая, что опять натолкнётся на Серого. Путь был свободен. Электрический импульс, побуждающий её бежать, ещё опускался к ногам, когда раздался звонок в дверь и пригвоздил её к месту.

Время замерло.

«Уходи, – прошептал голос в её голове. – Уходи, оставь заказ себе».

Звонок повторился, настойчиво и сердито. Сакура вспомнила, что никто не запер дверь, когда курьеры покинули квартиру.

«Уходи», – повторила она, как заклинание. Успела поверить, что оно сработает. Затем дверная ручка плавно повернулась и дверь беззвучно, будто во сне, начала открываться, впуская темноту… и что-то ещё. Жёлто-лиловое, фирменных цветов «Транстемпоральной службы».

Курьер вошёл внутрь, чтобы вручить особую доставку для всей компании.

Теперь Сакура могла сделать то, что ей хотелось. Она принялась смеяться и кричать, смеяться и кричать.

А потом – только кричать.

Вечеринка продолжалась.