Czytaj książkę: «Любовь на русском языке», strona 3
Морозное дыхание признания
Лилия шла по длинному, ярко освещенному коридору городской больницы, медленно, не торопясь. Шаги ее отдавались легким эхом по кафельному полу, а сердце все еще звучало последним взглядом, последним словом, последним прикосновением, с которым она попрощалась с Вадимом. В коридоре было тепло, сухо, пахло лекарствами и чем-то сладковато-затхлым – запах больничных стен, в которые впитались сотни человеческих историй.
Возле вешалки она остановилась, поправила волосы перед зеркалом, будто проверяя: «А все ли на месте? Ничего ли не выдает моего волнения?» Потом медленно натянула свое пальто благородного бордового цвета – оно мягко облегало ее фигуру, подчеркивая стройность и вкус. Шарф, серый в голубую клетку, она повязала особенно аккуратно, как будто кто-то мог бы смотреть. А может, он все еще смотрит?
Около окна Лилия остановилась. За толстым стеклом лежал безмолвный больничный двор, окутанный зимней тишиной. Деревья, тонкие и хрупкие, стояли будто в стеклянной оправе – покрытые тонкой коркой льда, словно застывшие в ожидании весны. Ветер едва-едва колыхал их ветви, оставляя еле заметные следы на белом снежном покрывале.
Она всмотрелась в эту картину – и ей стало немного щемяще. Прекрасно. Одиноко. Знакомо.
«Как же чисто. Дорожки расчищены, посыпаны песком… Старается дворник, молодец, – отметила она про себя. Взгляд скользнул вниз, на подоконник, по которому она провела пальцем. На коже остался плотный налет пыли. – А вот санитарочка…»
Но не это занимало ее мысли. Под внешней суетной оценкой бурлило совсем иное.
«Зачем я вообще пришла? – мысленно спросила она себя. – Почему сказала Вадиму, что просто мимо проходила? Ведь это неправда. Я собиралась, подбирала одежду, подкрашивала губы, надеялась, что он будет рад… – Она смутилась, почувствовав, как внутри вспыхнуло легкое чувство вины. Как будто кто-то подслушал ее самые сокровенные намерения и теперь осуждающе молчит. – Я – замужняя женщина. У меня дети. У него – тоже. Что вообще я здесь делаю?» Но сердце не соглашалось с упреками разума. Там, у больничной палаты, она снова почувствовала себя живой. Настоящей. Той, которой когда-то была, – до пеленок, графиков, рецептов и серых дней.
«Я просто хотела его увидеть… Услышать его голос. Убедиться, что он жив, что он не исчез. Что с ним все хорошо. Это ведь не преступление?» Внутренний голос отвечал неуверенно: «Мог бы и сам позвонить. Сказать, что заболел. Хоть одно слово…» «А почему он должен был отчитываться? Мы кто друг другу?» И тут же, вопреки всему, сама себе ответила: «Никто. Но мне он – не никто».
Эта мысль была одновременно освобождающей и обжигающе обнажающей. Она не имела на него прав, но чувствовала к нему тепло. Тонкое, неоформленное, но настоящее.
С усмешкой на устах, чуть ироничной, она достала белоснежный носовой платок – тот самый, с кружевами по краю, который всегда лежал у нее в сумочке как знак ее прежней, почти забытой женственности. Смахнула пыль с пальца, положила платок обратно и направилась к выходу.
За дверьми ее встретил морозный воздух – чистый, колючий и пьянящий. Он обжигал лицо, вдыхался до самой глубины легких и будто бы смывал остатки тревог и сомнений. Снег мягко похрустывал под каблуками, небо было бледно-голубым, почти прозрачным, как будто вот-вот должно было упасть на землю. Солнце скользило по замерзшим крышам, отбрасывая длинные золотистые тени.
Лилия шла пешком, не спеша. Шарф развевался на ветру, лицо покраснело от мороза, но в глазах было тихое, светлое счастье. Она думала о доме, о супе для семьи, о крахмале, о детских перчатках – да, конечно. Все это тоже было важно. Но внутри, глубоко в груди, как маленький огонек, жила мысль о Вадиме.
Подходя к дому, она снова позволила себе вернуться туда – в ту палату, в тот взгляд, в его чуть растерянную, но теплую улыбку. Она вспомнила, как он оживился при ее появлении, как будто из тусклого больничного воздуха внезапно вырвался глоток жизни.
И это тепло, это внимание – оно было для нее. Она это знала. Неосознанно, тихо, но точно.
«Может, это безумие. Может, это ни к чему не приведет, – подумала она, подходя к подъезду. – Но почему же тогда на душе так хорошо?»
Она прижала ладонь к груди – туда, где тихо билось сердце. Оно стучало ровно, но с какой-то новой мелодией. И в этой мелодии слышались надежда, трепет и обещание. Обещание весны.
Вадим Николаевич, а сколько вам лет?
20 декабря 1992 Захарова выписали из больницы. Он решил пройтись пешком, потому что почти месяц не был на улице. Свежий воздух был поначалу даже слишком свежим и обжигал ноздри, горло, бронхи, пришлось прятать нос в воротник пальто, смягчая тем самым «ударное воздействие» морозного воздуха. Больше всех его возвращению обрадовались дети: Любаша, которой через несколько дней исполнялось 8 лет, и четырехлетняя младшая доча Танюша, которую Вадим называл Чип за ее неимоверное желание всем помогать, будь это родные, близкие или просто чужие люди. Слово «Чип» имеет много значений, но источником являлся полюбившийся малышам и взрослым мультфильм «Чип и Дейл спешат на помощь», где у одного из главных героев было также ярко выраженное свойство характера безвозмездно помогать другим людям.
На следующий день выйдя на работу, сразу после планерки у начальника Вадим позвонил Лилии, ему очень захотелось услышать ее такой ставший для него дорогим голос. «Центральная аптека, Лебедева, здравствуйте», – раздался в трубке знакомый голос. Нужно было соблюдать официальные отношения: «Здравствуйте, Лилия Александровна, это Захаров». «Вадим Николаевич, здравствуйте. Когда вас выписали? Как вы себя чувствуете?» «Со вчерашнего дня я уже свободен от докторов и уколов, – попробовал пошутить Вадим. – Чувствую себя хорошо». «Я очень рада за вас. Может, нужны какие-то лекарства для восстановления организма?» Вадим почти не слышал, что говорят на другом конце провода, но он очень хорошо слышал мелодию ее голоса и этот приятный тембр, который проникал прямо в душу. Только с задержкой сообразив, что нужно что-то ответить, Захаров поблагодарил Лилию за предложение помощи и плавно перешел к выяснению служебного вопроса, касавшегося финансовой деятельности центральной аптеки города Степаногорска. В конце разговора, сославшись на необходимость личного ознакомления с документацией в стенах аптеки, Вадим спросил, будет ли Лилия Александровна у себя в кабинете в названное им время через два дня. Получив положительный ответ и вежливо попрощавшись, Вадим положил трубку.
В назначенное время он вошел в аптеку. За кассой сидела все та же Женька, которая, как ему показалось, излишне вежливо поздоровавшись с Вадимом, сказала: «Лилия Александровна у себя». Поблагодарив ее за информацию, Захаров направился уверенной походкой к кабинету Лилии. Постучав в дверь и услышав дорогой голос: «Да-да, входите!» – открыл дверь. Лилия сидела за столом и, как всегда, что-то писала. Переведя взгляд на Вадима, отложила документы в сторону и предложила ему присесть. Чтобы оправдать свой визит, Вадим задал несколько вопросов, попросил показать ему некоторые документы и, когда закончил, спросил: «Лилия Александровна, можно чашечку чая?» Это означало, что он не собирается сразу уходить. Увидев по реакции Лилии, что идея с чаем ей тоже понравилась, Захаров несколько успокоился. К чаю нашлись печенье и конфеты. «Это от благодарных пациентов, – пошутила Лилия. – Количество таких пациентов очень быстро сокращается. Многих позиций лекарств уже просто нет и неизвестно когда будут». О плохом совсем не хотелось говорить. Разговор зашел о вышедшем недавно фильме «Прощальные гастроли», главную героиню которого Нину сыграла Людмила Гурченко.
Фильм был показан только по телевизору, хотя планировался для большого экрана. Лилия была под впечатлением игры своей любимой актрисы, сумевшей пронести свою любовь к режиссеру практически через всю жизнь. Развернувшееся действие фильма в вагоне поезда, где вместе едут на гастроли четыре любимые женщины знаменитого режиссера, держит в напряжении и эмоционально не отпускает. Двое из них – бывшие жены, одна – настоящая, а четвертая – старшая из них – любовь всей его жизни, являющаяся примой театра. Трогательно-гениальная игра Людмилы Марковны оставила как у Вадима, так и у Лилии неизгладимое впечатление. После короткой паузы Лилия вдруг спросила: «Вадим Николаевич, а сколько вам лет?» Услышав в ответ, что Захарову 31 год, Лилия как-то огорчилась, а затем, вздохнув, выпалила: «Я думала, хотя бы 33». Вадим, конечно же, уже знал, что ей 38 лет и что день рождения у нее тоже 10 мая, как и у его младшей дочери Танюши. Поблагодарив Лилию за чай и за приятную беседу, Вадим попрощался и, сказав дурацкую фразу: «Вы, если что, звоните», – удалился. Ведь ему тогда еще не было известно, что его визитная карточка еще при их первой встрече заняла свое достойное место в мусорной корзине Лилии Александровны.
После ухода Вадима Лилия попробовала продолжить свою работу с документами. Переворачивала страницу за страницей, смотрела на цифры, таблицы, расчеты, заявки и… не могла сосредоточиться. Мысли вокруг только что состоявшегося разговора пробегали в ее голове одна за другой. Какое-то щемящее под ложечкой чувство не давало ей покоя. Мысленно она спрашивала себя: «Лилия, ты, что ли, расстроилась?» И сама же отвечала: «Да, немного». «Но почему?» «Вадим совсем молодой, ему 31 год, а мне 38». В этот раз она сама удивилась, что не стала спрашивать себя: «Какое тебе дело?» Ей было уже не все равно. Если не все равно, тогда как? Лилия просто хотела увидеть Вадима снова, попить с ним вдвоем чаю или кофе, поговорить опять о новом фильме. Это было так здорово! А как же возраст? Сама же себе Лилия ответила – какое отношение имеет возраст к чашке ароматного индийского чая с малиновым вареньем? Никакого.
Покинув кабинет Лилии Александровны, Вадим направился в Отдел финансового контроля, чтобы завершить обработку собранных за день на объектах материалов. Замечаний и дел об административных нарушениях финансовой дисциплины становилось все больше и больше. Ответов на вопросы, что с ними делать, на какие законы и подзаконные акты ориентироваться, было все меньше и меньше. Законодательная и административная система не успевала за стремительными изменениями, происходящими в жизни, экономике с «отпущенными» ценами и валютными курсами. Конечно, данная ситуация не оставляла Вадима равнодушным. Он привык выполнять свою работу добросовестно и безукоризненно, что ему до сих пор удавалось.
Обработав, рассортировав и подшив последние документы, Вадим откинулся на спинку стула и мог, наконец, еще раз за сегодняшний день вернуться мысленно к ней – к Лилии. Уже сама эта возможность вызывала у него теплые, трепетные чувства. Снова и снова возвращался он к сегодняшнему разговору, вспоминая эти прекрасные голубые глаза, восхитительную улыбку и такой милый, дорогой и ставший родным голос с неповторимым теплым тембром. Два слова, ставшие, по мнению Вадима, «визитной карточкой» Лилии в его представлении, звучали из ее уст просто волшебно. Казалось бы, имеющее негативный оттенок слово «ужасно», произносимое ею по отношению, например, к понравившейся сцене из кинофильма, придавали этому выражению особую силу, шарм и неповторимую красоту. «Людмила Марковна, героиня которой Нина – любовь всей жизни режиссера – передала всю глубину большого обоюдного чувства главных действующих лиц. Это мне ужасно понравилось». Или другое выражение: «Просто замечательно сыграли обе бывшие и одна настоящая жены режиссера». Для Вадима звучали эти слова как музыка. Он готов был слушать их еще и еще. Но как? Когда? Где?
Просьба дедушки Горошникова
Через два дня после встречи с Лилией в аптеке Вадим, выйдя от одного из руководителей государственного подшипникового завода, где он должен был донести информацию о финансовых нарушениях на предприятии, остановился у проходной. К сожалению, он не нашел понимания со стороны собеседника, которому предлагалось устранить имеющиеся нарушения сейчас, на ранней стадии, пока они не переросли в уголовные преследования. Официальную обобщенную справку, подписанную начальником отдела финансового контроля, он лично передал заместителю директора под роспись. Однако реакция заместителя руководителя предприятия его очень удивила и огорчила. Ссылаясь на устаревшие на тот момент законодательные акты и постановления правительства, собеседник был уверен, что никаких нарушений не имеется, а следовательно, исправлять нечего, и он этого делать не будет. Аргументы Вадима не принимались во внимание. Выполнив свою часть работы, потому что других методов и средств воздействия на нарушителей у него не было, он, стараясь оставаться вежливым и спокойным, попрощался и удалился из кабинета.
Стоя возле проходной, Захаров пытался найти объяснение подобному поведению официального лица завода и не находил его. На душе было нехорошо. Если бы он курил, то наверняка затянулся бы глубоко табачным дымом и, может быть, успокоился. Но он не курил. Никогда. Научился справляться со стрессовыми ситуациями без этого зелья, противником которого он являлся с самого детства. Его отец, Николай Иванович, курил очень много. До трех пачек в день. Вадим помнит еще ребенком полки в летней кухне, заполненные пачками папирос «Прибой», «Север», «Беломорканал» и сигаретами без фильтра «Архар», «Памир», «Прима». Отец, тяжело работая газоэлектросварщиком, не выпускал папиросу или сигарету изо рта. Дым от газовой горелки или копоть от электросварки смешивались с табачным дымом и проникали в легкие, потихоньку подтачивая здоровье. Когда отцу исполнилось 45 лет, он принял решение бросить курить. Позвав Вадима в кухню, где лежали на полках сигареты, он сказал: «Вадька, посмотри, это моя последняя сигарета. Я бросаю курить». При этом затушил сигарету в пепельнице, собрал оставшиеся несколько пачек папирос с полки и без всякого сожаления выбросил их в мусорное ведро, которое по привычке принято было называть помойным. Даже тогда Вадиму было понятно, что табачная зависимость очень сильна. Не всякий мог с ней справиться. Однако отец был человеком с сильным характером и больше никогда не притронулся к папиросе или сигарете. Захаров запомнил это на всю жизнь и всегда в трудных ситуациях вспоминал отца, его волю и силу характера.
«Вадим, ты, что ли?» – услышал он сзади знакомый мужской голос. Обернувшись, увидел быстро приближавшегося к нему с распростертыми объятиями соседа по больничной палате деда Горошникова. Захаров обрадовался встрече, потому что за месяц тесного общения они действительно подружились, мужественно вместе перенося все тяготы и лишения больничной жизни. «Архип Егорович! Когда вас выписали?» «На следующий день после тебя. Я сказал врачам, что не желаю оставаться в больнице без моего друга Вадима, – пошутил он. – А у меня есть к тебе дело. Я тебе рассказывал, что мои дети живут на Дальнем Востоке. Так вот они пригласили меня пожить у них некоторое время, а если понравится, то окончательно переехать к ним. Я не хотел бы на такое долгое время оставлять квартиру без присмотра. Ты не мог бы приглядеть, иногда вынимать почту, поливать цветы, да и вообще посмотреть, чтобы не залило кого, если будут проблемы с водопроводом или канализация протечет? – Горошникову Вадим не мог отказать. Конечно, он согласился. Архип Егорович достал из кармана ключи, записку с написанным адресом его квартиры в Степаногорске и детей на Дальнем Востоке и передал Вадиму. – Вот спасибо, выручил. А то мне уже завтра уезжать на поезде из Целинограда. У меня есть запасные ключи. Я сегодня еще переночую, а завтра – в путь-дорогу. Наверное, неделю буду колесить по просторам нашей великой страны». Вадим пожелал другу счастливого пути, они обнялись и, попрощавшись, расстались. Через несколько минут водитель Сергей прибыл на уазике за Захаровым и доставил его в отдел финансового контроля.
Мы близкие случайные соседи?
Лилия стояла на кухне у окна в своей квартире на третьем этаже, смотрела во двор. Новогодние праздники отшумели, утренник в детском садике у сына Ванечки и праздничный вечер у дочки Людаши в школе тоже прошли. Чтобы эти мероприятия прошли достойно, принесли детям радость, родителям приходилось предпринимать все больше усилий, проявляя смекалку и находчивость, делая все, чтобы дети как можно меньше почувствовали как недостаток денег, так и отсутствие возможности что-то хорошее на них купить. Базар был уже завален китайскими товарами, ассортимент которых был широк, но качество никуда не годное. Это касалось, например, одежды – спортивных костюмов, так называемых «жаток», курток, с висящими нитками и кривыми швами, коробочек с косметикой, в которую входили набор теней для век, тушь для ресниц и бровей, губные помады различных оттенков. Проверять было нельзя, потому что «открытую упаковку никто не купит». Дома же выяснялось, что тени не держатся на веках, тушь для ресниц, по-видимому, из-за давно истекшего срока годности высохла и на попытки разбавить ее водой или спиртом почему-то не реагировала. Губная помада была как будто с мелким песком и выглядела на губах просто неприлично. Выброшенные деньги, которых и так не хватало. Попытки вернуть некачественный товар продавцу очень редко заканчивались успехом.
В большинстве случаев дело поворачивалось так, что покупатель чувствовал себя виноватым, что отвлекает такими «глупостями» серьезного, занятого и честного человека – продавца. Подрастал целый класс такого рода «бизнесменов», делавших первые деньги на обмане, лжи и наглости. Как и многие другие, Лилия попадала в эти ловушки, потому что выбора не было, при этом удивляясь, что среди продавцов были ее очень хорошие знакомые, которым она доверяла, которым много раз помогала с лекарствами. Казалось бы, она должна была быть защищена на базаре от лукавства, всучивания подделок и бесцеремонного обмана. Но это только казалось. В реальности люди изменились, как только появилась первая возможность «срубить» немного денег. Честность, мораль, товарищеские отношения потеряли для них значение. Перенесенное из американских голливудских фильмов про миллионеров выражение «ничего личного, только бизнес» во время дикого капитализма звучало кощунственно. Подобные мысли быстро проносились в ее голове, не прибавляя хорошего настроения.
Из подъезда дома напротив вышли четверо: двое взрослых, мужчина и женщина, и двое детей, примерно четырех и восьми лет, одетые в мохнатые шубки, с завязанными шарфами. Вадима она сразу узнала. Это был точно он. Но что он здесь, в их дворе, делает? Да еще и с «этой», скорее всего, с женой? Кровь прилила к ее лицу, стало жарко… Лилия проводила вышедших взглядом до угла дома и поняла, что ревнует Вадима к его жене. Даже себе она не могла в этом чувстве признаться, настолько это было для нее необычно, ведь разум, рассудок говорил совсем другое: ты, замужняя женщина с двумя золотыми детьми, не имеешь права даже думать о другом мужчине. А ты еще и как будто ревнуешь.
Когда все четверо скрылись за углом, Лилия отошла от окна, села на диван. Делать ничего не хотелось. На душе было тяжело. Одновременно ее интересовало, как здесь оказался Вадим. Было бы слишком невероятным совпадением, чтобы Вадим жил с ней в одном дворе, в первом микрорайоне. Ведь она знала всех жильцов, хотя бы в лицо, живущих во всех трех четырехэтажных домах, окружавших двор в виде буквы «П». «А почему ты, дорогая, так усложняешь простые вещи? – подумала Лилия. – Вадим позвонит (а если больше не позвонит? От этой мысли ей стало не по себе, она прогнала ее прочь), и я спрошу его, что он делал в нашем дворе». Ей сразу стало легче, как будто было найдено решение большой и сложной проблемы. Дальше думать не хотелось. Она заставила себя встать с дивана и, как всегда делала в таких случаях, взяла сковороду, которая и без этого была чистой, начала ее натирать чистящим средством, пока она не засверкала как зеркало. Ополоснув холодной водой и внимательно осмотрев сковороду со всех сторон, Лилия осталась довольна своей работой.
Приглашение на кофе
Квартира деда Горошникова находилась в четвертом микрорайоне на третьем этаже. Как обещал, Вадим пришел проверить, все ли в порядке. Три комнаты, кухня и ванная выглядели ухоженными и чистыми. Дедушка был аккуратным и чистоплотным: везде прослеживалась определенная система, вещи лежали на своих местах, пыли не видно, ковровые дорожки также чистые, так они выглядят, если их чистят снегом. В прихожей на специальном столике стоял телефонный аппарат. Это была возможность сразу же услышать Ее такой милый и дорогой голос. Хотя бы чуть-чуть, хоть недолго, хоть что-то. Набрав уже наизусть выученный номер телефона аптеки Вадим, ждал ответа. Один гудок следовал за другим, но никто не отвечал. Он терпеливо ждал ответа, но слышал только противные гудки.
Положив трубку и подумав для собственного успокоения, что у Лилии, наверное, другая смена, продолжил осмотр квартиры. Полив цветы, установив регуляторы радиаторов на минимум, не выключая совсем, чтобы горячая вода циркулировала, Вадим направился к выходу. Дойдя до телефона, набрал снова знакомый номер аптеки, раздались гудки, немного подождав, хотел положить трубку, но вдруг услышал: «Центральная аптека…» Это был ее голос. Он слышал ее дыхание, так дышат люди, которые быстро преодолели определенное расстояние. Вадим решил пошутить и спросил: «Почему вы, Лилия Александровна, не представляетесь полностью?» Ответ его обескуражил: «Я знала, что это ты. А что ты делал вчера в нашем дворе?» «Я теперь там живу, напротив тебя. Получил квартиру. Прямо над квартирой главного врача медсанчасти, – ответил Вадим и продолжил: – Как ты смотришь на то, если я приглашу тебя на кофе?» «Что, прямо домой? А что скажет жена?» «Не домой. У меня есть знакомый дедушка, который сейчас в отъезде, и я присматриваю за его квартирой». Наступило короткое молчание. Уже зная Лилию, Вадим видел «через телефонную трубку» лицо этого дорогого ему человека, как она, наверное, покраснела, представив, что останется один на один с чужим мужчиной в квартире какого-то дедушки… На другом конце провода примерно так все и было: «С чужим?» – подумала Лилия. И не нашла ответа на этот простой вопрос. «Я не приду, Вадик, не обижайся на меня, пожалуйста», – услышал он в трубке. Вадим попросил Лилию записать номер телефона дедушки, что она и сделала, сама не зная зачем, потому что звонить не собиралась. В разговоре он также сказал, по каким дням и в какое время будет приходить к дедушке поливать цветы и проверять отопление. Покинув квартиру, Вадим отправился пешком в отдел финконтроля. По пути зайдя на базар, остановился у прилавка, где продавали в том числе и кофе. Его внимание привлекла популярная в то время плоская металлическая баночка коричневого цвета с 90 г растворимого кофе. На боковой стороне было латинскими буквами написано: «Indian instand coffee» и изображена полуобнаженная индийская танцовщица с широкими бедрами, задача которой и была убедить покупателя, что кофе на самом деле произведен в Индии и только что доставлен на базар города Степаногорска. Улыбнувшись своим мыслям о кофе, он взял еще коробку конфет Карагандинской кондитерской фабрики и продолжил свой путь в Отдел финансового контроля.
От центральной аптеки до дома пешком идти нужно было примерно полчаса. Лилия шла по заснеженному Целиноградскому проспекту. Снег перестал. Навстречу ей по проезжей части дороги двигалась снегоуборочная машина, образуя снежный вихрь, похожий на метель. Ей пришлось остановиться и отойти в сторону, потому что часть этого вихря доставала до тротуара. Она снова и снова возвращалась к телефонному разговору с Вадимом. Почему-то же он позвонил… Значит, я ему тоже нравлюсь? На слове «тоже» она задержала свое внимание, уж слишком естественно оно прозвучало в ее голове. Ага, значит, Вадим тебе нравится? Первый раз она задала себе этот вопрос напрямую, не пытаясь от него убежать, скрыться или спрятаться. «А разве я имею право на то, чтобы мне нравился какой-то мужчина?» Последний вопрос был поставлен ей самой себе настолько прямо и откровенно, что от его простоты пришло возмущение. «О каких правах ты, дорогая, говоришь? Разве эта часть жизни прописана в Кодексе об административных правонарушениях? Не прописана. Да, мне, замужней женщине с двумя детьми, понравился мужчина. А что, раньше никакой мужчина не нравился? Никто никогда не смотрел на тебя с восторгом и восхищением и не говорил комплименты? Смотрел и говорил. Не скажу, что мне было неприятно. Любой женщине приятно, если ей говорят комплименты». Лилия свернула в сторону третьего микрорайона и продолжила путь дворами, где знала каждую тропиночку. «Да, было приятно. Но через минуту я о них забывала и никогда больше не вспоминала. Что касается Вадима, я помню все. Как он принес мне цветы на 9 Мая, как засмущался, когда я сказала, что я не ветеран Великой Отечественной войны, хотя держался молодцом, стараясь не подавать виду. Теперь бы я так не сказала… А его красные щеки в больнице, когда я к нему пришла, чтобы проведать. Он взял меня за плечи… А ведь мне было это приятно. Взял за плечи и сказал, что не нужно ничего варить и приносить, что у него есть жена. А мне все равно понравилось… И что это за совпадение, что он живет теперь в доме напротив? Значит, я смогу его теперь каждый день видеть из окна?» Но голос разума говорил: ты что, собираешься торчать у окна и ждать, когда он выйдет из подъезда? Вдруг тот же самый голос задал простой, понятный, но неожиданный вопрос: уж не влюбилась ли ты, дорогая Лилия Александровна? Как можно отличить, влюбилась или нет, – ответа у нее не было. У нее есть муж, есть дети, семья. А любовь? Была ли? Есть ли? Какая она вообще – любовь? Только тут она заметила, что подходит к своему дому. «Хватит летать в облаках и думать о всяких глупостях». А думать об этих глупостях почему-то хотелось все чаще и чаще.
