К его удивлению, она не стала отнекиваться. Слегка зарделась и позволила вывести себя на середину зала. К этому времени актовой зал комбината уже представлял собой пьяное кишение, и только одна пара была словно не от мира сего. Наш потенциальный любовник впервые так откровенно держал в объятиях зрелую даму, и его голова слегка кружилась от женского жара. На следующий танец он опять пригласил ее, потому что не мог не пригласить. Потом был третий танец, четвертый, пятый, и с каждым разом танцоры прижимались друг к другу все плотнее и плотнее. Марк чувствовал знойное дыхание этой женщины, и сам задыхался от ее пылающего тела, особенно от упругих грудей, которые прильнули к его ребрам. Когда уже стало совсем невмоготу, партнерша оттолкнула студента, затем еле слышно прошептала:
– Хочешь, завтра пойдем в кино?
– Конечно, – выдохнул юноша, и в глазах потемнело от счастья.
В кино они сходили. На последний ряд, на котором все влюбленные парочки так обжимались, что случайно обернувшиеся не знали, куда девать глаза. Про что был фильм, Марк так и не понял. Однако по сегодняшний день очень ясно помнит, как он, словно пьяный, дрожащими руками расстегивал пуговицы на пальто Эмилии и искал губами ее губы. Когда закончилось кино и включили свет, пришлось приложить усилия, чтобы оторваться от нее и, напустив на себя равнодушие, насильно засунуть руки в карманы. Женщина была смущена, прятала глаза и отворачивалась от Марка. Выходящие из зала зрители смотрели на них с интересом. Марк с Эмилией вышли последними. Если сказать, что расставаться не хотелось – значит ничего не сказать. Отлепиться от нее, от ее пылающего тела, которое чувствовалось даже сквозь пальто, от ее прерывистого дыхания, от ее запаха, от которого замирает все внутри, было невозможно.
– А пойдем к моему другу! – неожиданно выпалил Марк дрожащим голосом. – Его сейчас дома нет, он в общаге у девчонок, а я знаю, где лежит ключ.
Эмилия ничего не ответила. Она, словно сомнамбула, позволила взять себе под локоток и повести в чужую холостяцкую квартиру. Дрожь поминутно накатывала то на нее, то на ее юного спутника. Пока дошли до дома, не обмолвились ни словом. Ключ лежал под ковриком. Марк до сих пор помнит, как от волнения не мог попасть ключом в скважину, как дверь наконец открылась, как они вошли в квартиру товарища… А дальше сознание словно отключилось.
У них произошло все очень быстро, нетерпеливо и безрассудно. Они толком даже не разделись и едва дошли до дивана, начав сумасшедше целоваться еще в прихожей. Когда Марк окончательно пришел в себя, то заметил, что он в одном ботинке, а на шее намотан шарф. С ним рядом лежит прекрасная полураздетая женщина с закрытыми глазами, и ее ресницы чувственно трепещут.
Потом были страстные встречи у него в квартире во время отсутствия родителей, особенно в конце месяца, когда на предприятиях гнали план. Приводить к себе соседского юношу замужняя женщина опасалась, хотя ее муж также целыми днями пропадал на комбинате. Свидания напоминали хмельной угар. Для Марка это был первый опыт интима с женщиной, а для нее этот пылкий юноша был вторым мужчиной в жизни. При встрече она набрасывалась на него, как оголодавшая волчица.
Так продолжалось два года. Этот период Крамер всегда вспоминал как время абсолютного счастья. Без Эмилии он уже не представлял своей жизни и мечтал по окончании института увести ее в любую глухомань, в какую только распределят. Даже если комиссия пошлет его в район вечной мерзлоты, и тогда молодой специалист воспримет это с радостной улыбкой на губах, поскольку с ним туда отправится его возлюбленная.
Но судьбе было угодно распорядиться по-другому. Однажды их застукала возвратившаяся с работы мама. Пара в это время, разомлев, в обнаженном виде отдыхала на их общем фамильном диване. Мама пришла в такой ужас, что Эмилия в панике бежала из квартиры в одной простыне.
Разумеется, ужас охватил родительницу отнюдь не из-за того, что зрелая тетенька лишила девственности ее двадцатиоднолетнего мальчика, а что грубый муж этой женщины проломит несчастному башку. Явившийся с работы отец, услышав эту новость, принялся взывать к рассудку и требовать от сына, чтобы он прекратил всякие отношения с соседкой, пока дворовые сплетницы не разнесли сенсацию по всему городу. Но Марк уперся:
– Об этом не может быть речи, папа! Я ее люблю! После распределения я возьму ее с собой.
– Что ж, – устало выдохнул отец, поняв, что сына не переубедить, – тогда мне ничего не остается, как отправить тебя в армию.
Марк весело расхохотался, приняв это за шутку. Ведь отец больше всех из семьи был противником армии. Он считал, что служба в вооруженных силах его умному, тактичному и интеллигентному сыну принесет только вред. Высокий интеллект и энциклопедические знания в армии не ценятся. В армии царят грубость, тупость, дедовщина, и там скопление недоумков всех мастей, которых уравнивают рядовые погоны. О чем речь? Неглупым, беззлобным и неагрессивным юношам (а тем более еврейским) там делать решительно нечего. Так, хоть тресни, считал отец.
Папа не любил военный порядок, ходьбу строем и уже подготовил справку для военкомата, что у Марка больное сердце и он может быть годен только к нестроевой службе. Эту справку родитель в тот же вечер разорвал прямо на глазах у сына, и только после этого бедный студент понял, что родитель не шутит.
– Как же так? – растерялся Марк. – А «деды», которые могут покалечить, если откажешься чистить унитаз зубной щеткой?
– Ничего! Выкрутишься, – отрезал отец. – В армии, конечно, будет тяжело, но там тебе гораздо безопаснее, чем здесь.
8
Однако именно армия определила дальнейшую судьбу Марка, причем такую необычную, о которой он и помыслить не мог. Если бы не служба в вооруженных силах, жизнь Крамера сложилась бы обыкновенно, как у сотни миллионов простых советских граждан. Нет, на армию Марк ни в коем случае не в обиде, хотя, как любому новобранцу, ему пришлось несладко.
Дедовщина, конечно, в армии была, и довольно жесткая. В первый же день, как выдали форму, к Марку подошел «старик» с лычками ефрейтора на погонах и сурово спросил:
– Кто такой и откуда?
Глаза ефрейтора были совершенно стеклянными, а изо рта разило одеколоном. Новобранец расплылся в обаятельной улыбке и как можно доброжелательнее ответил:
– Я – Марк Крамер. Прибыл из Рамигала…
Бедняга не успел договорить. Военнослужащий внезапно врезал ему кулаком под дых.
– За что? – выдохнул Марк, сгибаясь пополам.
– За все, жидяра! – злобно ответил «старик» и лениво потопал прочь. Находившийся в казарме офицер сделал вид, что ничего не заметил.
Потом новоявленный армеец приспособился. Старослужащие, издевавшиеся над новобранцами, были разные. Одни это делали с неохотой, а другие испытывали наслаждение. Впоследствии Марк со всеми нашел общий язык. С одним старослужащим он прилюдно подрался, прекрасно осознавая, что его недолюбливают друзья-товарищи за то, что он подчеркнуто выслуживается перед начальством. Марк нокаутировал его на втором ударе. Новобранцы вытаращили глаза, и «деды» присвистнули:
– Ты что, боксер?
– Занимался немного, – скромно заметил Марк.
Своим в доску для старослужащих он стал после того, как раскрылись его феноменальные способности в карточной игре. Новобранец так виртуозно их обыгрывал, что они прониклись к нему неподдельным уважением, тем более что все карточные долги Марк великодушно прощал.
После этого рядового Крамера уже не заставляли стирать «дедам» портянки, начищать сапоги, драить полы, чистить туалеты. И лишь один ефрейтор Кириллов, который в первый день ударил новобранца под дых, продолжал ненавидеть чемпиона полка по картам.
Этому без пяти минут дембелю было позволено все: курить в помещении, бухать в казарме, шляться после отбоя по всей территории части. Он трижды избивал Марка, и два раза, когда тот стоял на карауле. Это было еще обиднее. Ведь у рядового Крамера в руках был автомат, а у ефрейтора только кулаки. Успокаивало только то, что зарвавшийся дембель избивал не только его. Однажды после отбоя Марк услышал сдержанный шепот своих сослуживцев.
– Если Кириллов еще раз ударит меня в карауле, я, ей-богу, пущу в него очередь, – произнес обиженный голос.
Другой скептичный голос хмыкнул:
– Ну и дурак! Лет на пятнадцать сядешь. Это в лучшем случае!
– Это почему? По уставу во время несения караула после окрика «стой, кто идет» я обязан применить оружие.
– Ты совсем дебил? Какой, к черту, устав? Ты не на войне!
Разговор солдат произвел впечатление на Марка. Он глубоко задумался. А действительно, почему, собственно, он игнорирует устав? Шальная мысль проучить ублюдка не покидала рядового две недели. В конце концов Крамер разработал нехитрый план, в котором, впрочем, не был до конца уверен. После того как Кириллов снова ударил Марка под дых, когда проиграл ему в карты, боец все-таки решился на праведную месть. И случай вскоре представился.
Однажды, стоя в ночном карауле у склада, он увидел в темноте приближающуюся фигуру, качающуюся из стороны в сторону. Марк уже узнал, что ефрейтор негласно обходит посты, причем не все, а те, где стоят новобранцы. Обычно он подходил к караульному и просил закурить. Если солдат отвечал, что закурить нет – дембель бил его в челюсть. Если караульный доставал пачку сигарет – ефрейтор бил его под дых и при этом нравоучительно изрекал, что на посту курить запрещено.
Когда эта пьяная рожа приблизилась к Марку, его сердце замерло от страха. Преодолевая себя, он вскинул автомат и грозно воскликнул:
– Стой, кто идет!
Дембель остановился и ошарашенно уставился на караульного.
– Ты что, охренел? – изрыгнул он. – Своих не узнаешь, жидяра?
– А ну лицом в землю, или открываю огонь! – крикнул Марк и звонко перезарядил затвор.
– Да ты точно охренел…
Марк выстрелил в воздух и ткнул дулом автомата в лоб Кириллову.
– Лицом в землю, я сказал!
Дембель упал на землю, позорно закрыв голову руками. На выстрел прибежал патрульный наряд. Офицер долго ничего не мог понять, переводя взгляд то на караульного, то на лежащего на земле ефрейтора.
– Что здесь происходит, рядовой Крамер? – наконец выдавил из себя офицер.
– Я действовал согласно уставу, товарищ майор, – вытянулся в струнку Марк.
– Но это военнослужащий Кириллов, – еще больше удивился офицер. – Ты его не узнал, рядовой Крамер?
– Советский военнослужащий не может быть в таком неприглядном виде, товарищ майор, – сдвинул брови Марк. – Это позор для Советской армии!
Офицер лишился дара речи. После недоуменной паузы он приказал Кириллову подняться и следовать за ним, а рядовому – продолжить несение караула.
О происшествии дошло до военной прокуратуры. Действия рядового сочли правильным, а Кириллова отправили под трибунал. После этого Крамера пригласил на беседу сотрудник из соответствующей службы. Сотрудник в гражданской одежде, но с подозрительно военной выправкой поинтересовался, что имел в виду рядовой Крамер, высказав офицеру претензии про облик советского солдата? И ему ли, презренному отказнику, рассуждать о таких высоких материях, как советский патриотизм?
– Ведь твоя семья нацелилась на эмиграцию в Израиль? Не так ли?
Марк вытянулся по струнке и с праведным блеском в глазах ответил, что лично он не имеет желания покидать Советский Союз. Что касается мамы, то она, как объяснил рядовой, никак не может забыть о том, что во время войны ее родителей и сестер зарезали предатели Родины. Нет! Не фашисты, а свои же советские граждане из братской Литвы.
Товарищ в гражданке оказался на редкость понятливым. Он подтвердил, что в стране много нехороших и несознательных людей. Они есть везде, даже в армии, поэтому Марк совершенно прав – не соответствуют некоторые товарищи облику сознательного советского солдата.
Мужчина снизил голос и сказал, что был бы очень признателен, если бы рядовой время от времени сообщал ему о настроениях сослуживцев, особенно среди евреев.
– Ведь вы знаете, что Советский Союз разорвал все отношения с Израилем после шестидневной войны и встал на сторону арабов. Не все советские евреи с этим согласны…
– Не все! – согласно кивнул рядовой Крамер. – Но что касается меня, я понимаю международную обстановку.
– Вот и прекрасно! – улыбнулся старший товарищ.
Выйдя из кабинета, Марк понял, что снова оседлал волну удачи. И действительно, отношение к нему после беседы с сотрудником из органов кардинально изменилось. Причем не только со стороны сослуживцев, но и среди офицеров. Его начали ставить в пример и вскоре, присвоив звание сержанта, назначили командиром отделения.
9
Если бы в то время Марку сказали, что его чувствами, удачами и настроениями управляют космические волны, накатывающие откуда-то из глубины вселенной и откатывающие обратно, он принял бы это в штыки: «А что же моя воля – пустое место?»
Сейчас Крамер серьезно задумался над словами Агнесы, которая, кстати, самая первая вставила в виндсерфинговую доску парус и легко понеслась по волнам в открытый океан. За ней последовали остальные, включая учителя Дебдана. Владение старика доской поразило Марка. Особенно впечатлило, когда он, набрав скорость под парусом, неожиданно выдернул его из доски, сбросил в воду и понесся дальше на одном борде, поймав какую-то не очень высокую волну.
Мужчина присел на песок, не решаясь на эксперимент с парусом. Тем более что ему никто и не показал, как правильно владеть спортивным инвентарем. На него вообще никто не обращал внимания, хотя он чувствовал себя не совсем чужим в этой компании. Между тем он так и не спросил ни у кого, что означает «открыть сферу».
Сидя на песке, мужчина не мог не отметить, что все его новые знакомые лавируют между волн довольно виртуозно. «А не такие уж они и психи, если так умело управляют парусом, – подумал Марк. – И в словах Агнесы есть какая-то доля правды…»
Ведь куда потом делась эта сумасшедшая страсть к Эмилии, которая, казалось, будет испепелять и преследовать, как говорят поэты, до самого смертного одра? Исчезла как не бывало! Как будто действительно волна любви взяла и откатила обратно, причем практически сразу же после того, как «казанову» облачили в военную форму.
Взамен накатила другая волна. И не просто накатила, а накрыла с головой. Это медсестричка Аленка, жена лейтенанта Курнакова. В эту нежную девятнадцатилетнюю блондинку с кошачьими глазками и пухлыми губками была влюблена вся военная часть, от самого хилого рядового до бравого генерала с орденами на груди. В казарме после отбоя только и разговоров было что об Алене Курнаковой. Как известно, в мужской портяночно-махорочной среде о женщинах говорят не очень чисто, однако по поводу Алены за весь период службы Марк не услышал ни одного пошлого слова.
Любовь к ней могла быть только платонической. Марк понимал, что с его лычками рядового, а потом сержанта никакого шанса на роман с этим ангелочком в белом халате у него не было. Вокруг медсанчасти вились бравые офицеры в званиях не ниже полковника. Однако если солдату выпадало счастье заболеть, он летел в медсанбат как на крыльях. «Оно и понятно, – вздыхал влюбленный военнослужащий. – При виде Алены и безногий побежит без костылей».
Еще в своей части Марк регулярно встречался с товарищем из соответствующих органов, который сообщал своему начальству, что курируемый им сержант Крамер весьма неординарный молодой человек, приятный, хорошо воспитанный. Он редкий интеллектуал, быстро схватывает, прекрасно запоминает информацию, свободно владеет пятью языками, кроме русского, чутко распознает характеры, мгновенно подстраивается под собеседника, чем вызывает у него доверие. При разговоре Крамер безошибочно считывает сущность собеседника и выявляет все его слабости.
Службу в Советской армии Крамер закончил в разведроте. А после демобилизации вчерашнего солдата неожиданно вызвали в КГБ. В ведомстве ему сообщили, что семья Крамер может получить разрешение на выезд в Израиль.
– На каких-то условиях? – насторожился Марк.
– Без каких-либо условий! – задушевно расплылся в улыбке сидящий за столом мужчина с очень внимательным взглядом и аккуратно постриженными усиками. – Нужно только помнить, что вы уроженец великой страны и что вы частичка великой нации, которая спасла многие народы от уничтожения.
Мужчина откинулся на спинке кресла и по-домашнему закинул руки за голову.
– Вот представьте, пройдет тысяча лет. Время сотрет из памяти мелкие детали исторических событий, и на Третью мировую войну время оставит всего три строки, но по существу. А строки будут выглядеть приблизительно так: «Германцы вознамерились уничтожить евреев на всей планете, а русские за них вступились и наголову разгромили германцев, тем самым не дав им исчезнуть с лица земли». Вот и все. Вы согласны?
Внимательные глаза старшего товарища очень цепко впились в молодого парня, который заерзал на стуле и неуверенно кивнул:
– В принципе так, но это очень утрированно… Ведь не только евреев хотели уничтожить фашисты…
– Я и говорю! – подхватил мужчина, и усики его согласно задергались. – Время утрирует события, сжимает их до анекдота, но сущность оставляет. Вы-то понимаете, что если бы фашисты победили в этой войне, евреев бы уже не было! Ни одного человека! И не только их!
Марк кивнул.
– Кстати, русские не в первый раз спасают народы от катастрофы, – покачал головой мужчина. – Русские спасли болгар, которых намеривались уничтожить турки, армян и много кого еще. Все малые народы Сибири и Азии выжили благодаря русским. Если бы туда зашли китайцы или японцы, их бы вырезали, как вырезали всех подряд германцы, когда завоевывали территории. И называли они это скромно, но со вкусом – огерманиванием. Германцы вырезали многих пруссов, и на сегодняшний день от них осталось только название. Они бы вырезали и всех новгородцев, если бы дошли до Новгорода. Впрочем, что я вам рассказываю, вы сами прекрасно знаете историю!
Крамер снова кивнул, хотя ему был не по душе такой исторический примитивизм. Марк порывисто вздохнул и вопросительно посмотрел в глаза собеседнику. Тот без лишних слов уловил, что больше всего интересует молодого парня.
– Не думайте, что мы хотим, чтобы вы, Марк Генрихович, в Израиле совершали теракты и диверсии, – обаятельно улыбнулся усиками старший товарищ. – Мы хотим жить в мире со всеми. У нас только одна задача – выработать политику, чтобы Израиль как можно меньше проявлял враждебности к СССР. Для этого время от времени нам будет нужна информация о деятельности антисоветских организаций на территории Израиля.
Молодой человек потупился и впал в задумчивость. Вчерашний сержант вооруженных сил прекрасно понял, что ему предлагают стать агентом, и его волновало только одно – сможет ли он оправдать такое высокое доверие? Ведь это, по сути, его гражданский долг, сыновний долг гражданина советской страны. Но дело даже было не в долге. Чего скрывать, Марку нравились шпионские игры и вся эта связанная с ними романтика.
– Я согласен! – произнес он, поднимая голову.
Мужчина оживился и тут же поднял телефонную трубку.
– Вы сегодня же должны выехать ночным поездом в Москву. Вас там уже ждут…
10
Неожиданно набежавшая волна выбросила на берег парусную доску вместе серфингистом, которая со свистом пролетела по воздуху метра два. Приземлившись, молодой мужчина небрежно соскочил с доски на песок, словно сделал шаг со ступеньки.
– Браво, Ансгар! – раздались крики со стороны оставшихся на берегу спортсменов.
Принесенный волной Ансгар, высокий молодой брюнет с прозрачными голубыми глазами, деловито выдернул из доски парус и бросил на песок. Затем лег на живот рядом с Марком, который отдыхал после своего первого опыта скольжения под парусом. Показал ему эту премудрость австралиец по имени Джошуа.
– Ловко вы управляетесь, – похвалил его новенький.
– Это я управлял волной, – шутливо ответил серфингист и вдруг рассмеялся.
Мужчине было лет тридцать. Он рассказал, что прибыл сюда из Германии. Этим видом спорта занимается всего год. Что касается его виртуозных прыжков на берег, то здесь ничего сложного нет. Типичная цирковая физика.
– Пару дней тренировок, и вы будете летать, как я, – заверил Ансгар. – В целом – это баловство. Я сюда приехал не виндсерфинговое мастерство оттачивать.
– А зачем? – заинтересовался Крамер, переходя с английского на немецкий.
– За тем, за чем и вы, – ответил удивленно спортсмен. – Поймать большую волну!
Удивление парня было не совсем понятно Марку. То ли немца удивило, что его собеседник знает немецкий, как родной, то ли его поразило, что новенький не в курсе, что здесь он ради большой волны.
На берег стали выбираться другие серфингисты. Неразлучная парочка, швед с китайцем, вытащив на берег свои доски, уставилась на морские волны, накатывающие на песок.
– Смотри, какой интересный камень принесла волна, – произнес китаец Вейс.
– Не трогай его! Давай посмотрим, унесет его следующая волна или оставит? – ответил Бенгт. – Унесла!
Немец резко вскочил на ноги и бросился в океан.
– Опять ската увидел! – заволновался швед и, сделав рупором руки, закричал: – Ансгар, вернись! Тебе учитель запретил приближаться к скатам! Здесь скаты – убийцы!
– Бесполезно, – ответил китаец. – Он слов не понимает.
– Когда скат его долбанет, тогда поймет!
Оба опять уставились на волны, облизывающие их ступни.
– Вот твой камень, Вейс! – воскликнул Бенгт. – Принесло и не уносит. И заметь, следующие волны только двигают его к твоим ногам.
«А ведь точно, – озарило Марка. – И мне казалось, что после эмиграции в Израиль волны только двигали ко мне удачу…»
Через год с небольшим после предложения офицера КГБ семейство Крамер уже сходило с трапа самолета в аэропорту Бен-Гурион. Мама до последней минуты не верила, что им разрешили выехать за границу. Все документы были оформлены как-то неправдоподобно быстро, и как-то не по-советски легко приобретены билеты на самолет до Тель-Авива.
– Надо же, – все никак не могла поверить мама на высоте девять тысяч метров, – не прошло и двенадцати лет.
– Почему же не прошло, – вяло поддерживал разговор папа. – Прошло ровно двенадцать лет и двенадцать дней.
Папа догадывался, что их семью выпустили из Советского Союза не просто так. Он внимательно вглядывался в сына, но задавать вопросы на щекотливую тему не решался.
Когда Марка в израильском аэропорту пригласили в комнату ШАБАКа, в которой за три минуты раскалывали агентов советских спецслужб, родитель сильно напрягся. Жуткие картины возникли перед глазами, однако ровно через двенадцать минут Марк вышел оттуда развеселый, как сукин кот. «Видимо, в Москве хорошо натаскали», – с облегчением подумал отец.
И действительно, год обучения в разведшколе КГБ не прошел для Марка даром. Он быстро схватывал основы шпионских наук, что называется, ловил на лету, проявляя недюжинные способности к учебе, чем вызывал неподдельную симпатию преподавателей.
Выпускнику ускоренных курсов предписали как можно быстрее обжиться на новой родине и поглубже внедриться в государственную структуру Израиля. Порекомендовали устроиться в Центр пропаганды при канцелярии премьер-министра. Намекнули, что туда внедрен нужный человек, который посодействует в приеме на работу.
Нельзя сказать, что Марк с легкостью пережил эмиграцию в Израиль. Он только с виду казался беспечным и невозмутимым, на самом деле внутри у него все сжималось от страха перед новой жизнью. С одной стороны, его влекло к шпионским приключениям и познанию другой реальности, с другой – его сердце переполнялось слезами от мысли, что он навсегда покидает Советский Союз. Станет ли Израиль его новой родиной, Марк не мог предсказать. Уже в аэропорту Шереметьево за час до вылета у молодого парня началась ностальгия и тоска по Эмилии, ведь на этот раз он с ней расставался навсегда.
Хотя справедливости ради нужно сказать, что той страстной любви к ней, какая клокотала до армии, уже не было. Сразу же после демобилизации, еще не сняв формы, Марк побежал к ней, и встреча его сильно разочаровала. Несмотря на то что в ее глазах по-прежнему читались обожание и преданность до гроба, Эмилия вчерашнему военнослужащему показалась не такой свежей и восхитительной, как благоухающие девушки, гуляющие по улицам весеннего Рамигала. У бывшей возлюбленной уже наметились едва заметные морщинки, и среди кудряшек можно было разглядеть седой волосок. «Да, постарела Эмилия», – с грустью вздохнул Марк, однако это не помешало ему тут же потащить ее в холостяцкую квартиру однокашника.
В постели Эмилия оказалось такой же огненной и страстной, как до армии, однако в кульминационный момент неожиданно на фоне ее лица проявилась нежная мордашка медсестрички Алены Курнаковой. «С чего это вдруг?» – удивился сержант. В те минуты он знал, что Эмилия уже никогда не будет его женой, и их страстные встречи – это последние дни осени. «Даже хорошо, что мы уезжаем в Израиль, – думал Марк. – Меньше будет слезливых страданий перед расставанием…»
Однако, когда объявили посадку на самолет, сердце парня так прихватило, что он чуть не расплакался. Первым порывом было развернуться и рвануть прочь от регистрационного стола, выбежать из здания аэропорта, взять такси и рвануть к Эмилии. Прижать к груди хотя бы еще один раз… Прижать и больше никогда не отпускать!
Если бы не родители, Марк бы так и сделал. Однако нужно было скрывать свои истинные чувства, напускать бодрость, радость, веселость, поскольку и у родителей наблюдался упадок духа от отбытия в чужую страну.
Тоска усилилась, когда Марк выходил из самолета в израильском аэропорту. Обволакивающий зной, чужой и испепеляющий, дыхнул в лицо, и первая мысль, которая пришла в голову эмигранту, напоминала отчаяние: «Неужели до конца жизни я буду обречен жить в такой духоте?»
Однако и здесь нельзя было показать предкам своего истинного настроения, своей тревоги, своей неуверенности. Здесь же, на трапе, Крамер поклялся взять свою волю в кулак, не позволять себе распускать сопли и гнать от себя эту русскую тягучую ностальгию.
Первым делом новоявленный эмигрант на исторической родине направился на курсы изучения государственного языка иврита, хотя на идише, на котором общаются европейские евреи, в Израиле говорить не возбранялось. После того как он блестяще освоил язык, его без проволочек взяли в Центр пропаганды. Новичку поручили вести разъяснительную работу с будущими гражданами Израиля, прибывшими из СССР.
С первых же дней наш молодой репатриант обаял коллег по ведомству. Марку не нужно было даже напрягаться и прилагать усилия, чтобы понравиться. Сработала его школьная привычка широко улыбаться всем без исключения, даже остро выраженным мерзавцам.
Прилетающие в Израиль евреи были растеряны и напуганы. Выражение их лиц не отличалось разнообразием – как правило, это был страх перед неизвестным. Однако после жизнерадостного общения с двадцатичетырехлетним пареньком на их лицах появлялись первые улыбки и робкое желание жить.
Однажды в помещение центра в сопровождении свиты вошла грациозная женщина лет семидесяти, при виде которой все сотрудники начали подниматься с мест и торопливо приосаниваться. Это была премьер-министр Голда Меир.
Она сразу обратила внимание на молодого красивого парня, который всего неделю назад устроился на работу, а к нему уже стояла очередь из мигрантов. Почему-то только что прилетевшие в Тель-Авив граждане хотели пройти инструктаж именно у него. Все знали, что Голда Меир испытывала слабость к молодым мужчинам и мимо такого красавца из Литвы пройти не могла.
Женщина подошла к Марку и, не сводя с него внимательных глаз, протянула свою царственную ладонь. С чувством пожав руку новенькому, высокопоставленная дама поздравила Марка с большими успехами в их скромном центре и величественно удалилась. Когда дверь за ней захлопнулась, сотрудники бросились поздравлять коллегу и уверять, что он скоро пойдет на повышение.
И точно, не прошло и недели, как Крамеру предложили должность начальника Объединения новых репатриантов, действующего под эгидой правящей партии «Авода».
Новая должность открыла Марку двери как в ЦК партии, так и в коридоры Кнессета. Он познакомился с главой идеологического отдела партии Бени Маршаком, а тот свел его с министрами Игалем Алоном и Исраэлем Галили. О такой стремительной карьере и таких высокопоставленных знакомствах любой разведчик может только мечтать. Марк действовал на волне удачи, накатившей на него.
Возможно, Крамер совершил бы блестящую карьеру израильского политика и советского разведчика, если бы не богатые кварталы Рамат-Авив Гимеля. Именно они немного помрачили рассудок нашего друга. У Марка была довольно скромная зарплата партийного работника. Скромного по израильским меркам. А по меркам Советского Союза – самая обычная, средняя, как у всех. В СССР о большем помышлять было не принято, поскольку блеск роскоши советским людям глаз не слепил. Но в Израиле богатство не было предметом осуждения, поэтому престижные кварталы с дорогими бутиками, машинами не могли не кружить голову репатриантам.
Особенно нехватка денег у Марка ощущалась при знакомстве с женским полом. Та категория девушек, которая нравилась нашему бывшему соотечественнику, почему-то предпочитала самые дорогие рестораны и роскошные номера отелей.
Недавняя соотечественница Крамера Наталья Яковлева была исключением. С ней Марк познакомился в больнице, куда явился к отцу, устроившемуся туда инженером. Именно в больничном коридоре он столкнулся и едва не стукнулся лбом с красивой стройной врачихой, которая крепко выругалась по-русски. Марку это ругательство показалось слаще музыки, поскольку ностальгия по Советскому Союзу все-таки временами хватала его за горло.
– Приятно слышать до боли знакомую речь, – рассмеялся молодой мужчина.
Женщина рассмеялась в ответ. Оказалось, что она здесь уже более трех лет. Работает в больнице врачом-гинекологом, в Израиль приехала в качестве «мужниной» жены, который был евреем.
– Был? – подозрительно выгнул брови Марк. – А потом оказался арабом?
– Да нет! – повторно рассмеялась Наталья. – Жидяра – негде пробу ставить. Просто мы здесь развелись.
Наталья чем-то напомнила Эмилию, при воспоминании о которой сладко засосало под ложечкой. Молодой человек нежно взял врачиху под локоток и интимным полушепотом произнес:
– Буду краток, как Моисей: что ты делаешь сегодня вечером?
– А есть какие-то предложения? – рассмеялась женщина.
Вечером в дорогом ресторане молодой парень, чтобы произвести впечатление на новую знакомую, спустил всю имеющуюся наличность. Накоплений у Марка не было, поэтому все, что он имел в виде местных купюр, носил в кармане. До зарплаты еще было далеко, а за душой уже не осталось ни шекеля. По этой причине красивый молодой мужчина не мог встречаться с Натальей каждый день. Но, как назло, с каждым днем она нравилась ему все больше. Марк все чаще задумывался: а не заняться ли ему бизнесом? Только каким?