Подарок от Призрака. детектив

9

Нужна была машина. У Елагина была своя «четверка», но, естественно, одна. На ней жена уехала отдыхать. Он как-то не думал, что здесь, в городе, ему понадобится машина. Всегда на метро ездил, это гораздо быстрей выходило, да и чувствовал себя как белый человек: где хочешь вышел, парковаться не надо, потребовалось в магазин зайти – зашел, хоть на этой, хоть на той стороне: всего-то делов в подземный переход войти. Пробок никаких. Живи и радуйся. А если куда-то ехать, так вон, у Левы этих машин сколько угодно… Так ему казалось, во всяком случае. Но теперь Лева неизвестно где, и если до вечера не объявится, то придется начинать и его искать активно.

Раздумывая, где бы добыть машину, Елагин проехал пару остановок и зашел в отделение, на территории которого находился Левин офис. Поскольку никого там не знал, представился как есть, капитаном в отставке, спросил, что там такое произошло в этом офисе. Но ребята оказались необщительные. Выяснил только, что никаких трупов не было. Ну и то хорошо.

Потом вышел на кольцо, стоял, озирался, будто можно было таким образом найти машину. Главное, что времени не было. Придется платить. Ведь ждет же он там… Вздохнув, капитан вынул из кармана смятые купюры, пересчитал. Ни документы, ни кошельки или портмоне он предпочитал с собой не носить, с тех пор, как уволился из милиции. Отчасти поэтому и в записную книжку ничего не писал. Мало ли… Сейчас бы, например, в вытрезвителе про него полная информация была.

Елагин поднял руку, и остановились сразу трое, один за другим. В очередь встали. Первым был парень на потертой красной «восьмерке».

– По Нижегородскому шоссе километров пятьдесят, – сказал капитан. – Если там подождешь, то и обратно. Подождешь?

– Смотря сколько, – сказал парень.

– Штука.

Парень думал. Капитан молча открыл дверь, сел, протянул ему деньги.

– Поехали. Если хорошо водишь, добавлю.

Под знаком на въезде в Лыково действительно стояла синяя «шестерка». Капитан пересел в нее, пожал Микову руку.

– Ну, – сказал он. – Излагайте.

– Вы мне сказали, что с конем связана опасность какая-то, помните?..

– И что?

– Похоже на то. Лет семь… почти восемь назад. – Миков вздохнул, потер подбородок. – Нет, семь. Наш конзавод… ну, вот этот, куда я еду. В общем, купили партию эберсвальдских кобыл. В Германии. Это такая порода… даже, точнее сказать, породная группа, чисто спортивная, совсем недавно выведена. А раз недавно, значит, ее еще продолжают формировать, и за пределами этого хозяйства получить такую лошадь невозможно. Производителей всего по пальцам пересчитать… словом, это разговор отдельный… а смысл в том, что порода очень прыгучая, буквально равных нет. Стоят эти лошади очень дорого.

– Очень? – переспросил капитан.

– Сотни тысяч, бывает, если способная. Тоже ведь разные попадаются. Ну вот… Жеребцов они вообще не продают. Только меринов и кобыл. Наши купили партию кобыл… как-то через Польшу ухитрились. Нашим бы и этого не продали. Традиции сильные. Конкуренты.

– Мы – конкуренты?.. Неужели настолько?

– Ну… они так считают. Вон же, не продают. В общем, получилось совпадение, каких мало бывает. Случайность. Одна из кобыл в этой партии оказалась жеребой. Как они прохлопали, никто не знает. Бывают и у них накладки, не все же у нас. Обнаружилось это только в России. На кобылу не дышали, молились, чтоб жеребца родила. И получилось. Родился жеребенок. Как подрос, стали гадать, от кого. Постепенно, по экстерьеру, по отметинам, ну… по многим признакам, в общем. Определили. Оказалось, лучше нет, от самого породного, Призрак его зовут. Это, знаете, в таких вот молодых породах обычная картина: стоит, например, производителем гольштинец, а потомство его считается уже эберсвальдскими лошадьми, потому что подходит по всем промерам под породный тип. Ну вот. А Призрак – это самый настоящий эберсвальдец. Не тракен, не чистокровный. Первый производитель этой породы.

Капитан тем временем чисто машинально посматривал по сторонам. Все было нормально, шоссе как шоссе. На той стороне стояли три машины, подальше в направлении Москвы. Да позади, метрах в трехстах – фура. Ну да чего бы им тут не стоять? Всем можно. Ни домов поблизости, ни чего другого особенного. Да еще сзади, впритык – красная «восьмерка», на которой он приехал.

– Ну… вот тут и началось, – говорил между тем Миков. – Немцы узнали, и к нам. Стали требовать назад жеребенка. Кто им сообщил, не известно, все, в общем, в тайне держалось. Но такой, почему-то, всегда найдется. Кто свистнет. Так вот, стали разбираться, и оказалось, что законов таких нет, чтоб возвращать.

Миков развел руками.

– Умылись, стало быть, – подытожил Елагин, начавший уже сомневаться, стоило ли мчаться сюда, чтобы слушать лекцию о выведению новой породы лошадей. – И в чем же тут гвоздь, так сказать, истории? Так, чтобы мне, а не вам, интересно было.

– Да… сейчас объясню. Ну… мне звонит какой-то человек. Болтает как персонаж из этого… не знаю откуда. Странно как-то говорит, витиевато.

– Ну да, бывает, – согласился капитан, вспомнив урку-профессора из «Анны Монс», где говорил с Левой. – И что же он так витиевато вам говорил?

– Предложил доказать, что Подарок не годится для спорта.

– Как это? – удивился капитан.

– Я и сам не понял. Но он сказал, что коня хочет купить кто-то с деньгами, ну… так, чтобы ни в спорте, ни в селекции его больше не было.

Капитан начал чувствовать какую-то логику во всем этом, но внятно уловить смысл пока не получалось. Он спросил:

– И это он прямо вам вот так и предложил?

– Не совсем. Он думал, что говорит с братом.

– С вашим?

Миков недовольно вздохнул и рассказал ему историю с Зуськом и его пулеметчиками.

– Ветераны? – уважительно заметил капитан. – Это ребята серьезные. И хорошо его знаете?

– Ну… Зуськов постарше меня, конечно, но мы как бы друзья. Так вот, из-за Генки мне и пришлось в Москве задержаться. Вроде, я – это он. А брат там, в заводе, за меня. Как будто я туда приехал. Похожи мы с ним. Даже очень. Но он… ну, лопух немножко. Да и Зусёк, все же, больше мой друг, чем его.

– Брат ваш тоже конник?

– Нет!.. Не рубит абсолютно. Близко к лошадям не подойдет.

– Понятно. То-то вы так к нему спешите.

– Ну да… конечно. Мне в завод вчера надо было приехать – ну вот никак не позже. Потому я его с женой своей отправил, чтоб думали, что это я из Берлина сразу туда. Ну… там, в общем, свои интриги. Я тренером оформляюсь, но есть, как бы, сложность. Конкуренция.

– Понятно, – повторил капитан. – И тут вам кто-то звонит…

– Да!.. Вот он, витиеватый этот, и звонил, чтобы предложить брату уговорить меня, то есть, как бы, человека знающего, которого слушать станут, чтоб я наговорил всякого на Подарка. Чтоб продать его. Это невозможно. Но витиеватый не понимает. И я вот почему вам позвонил. Мне вдруг показалось, что это ведь могут немцы шуровать. Дали деньги, чтоб кто-то его купил, да? А он потом втихаря им назад продаст. Думаете, не получится?.. Еще как получится. А то могут и вообще покалечить. Или травануть чем-нибудь. Настоящие заводчики, я думаю, этого не станут, но тот, который мне звонил – запросто.

– Почему вы так думаете? – спросил капитан, слушавший уже с очень большим интересом.

– Он в курсе насчет тех машин… ну, в смысле, насчет аварии. И насчет Зуська. Как будто сам там был, или ему кто-то рассказал сразу. Я ж вам говорил, что такие же две машины за нами до Москвы по шоссе тащились, как будто момент ловили, чтоб остановить. Когда мы Подарка сюда везли. Наверно, те самые и есть.

– А почему они тогда у себя чего-нибудь с вашим конем не сделали?.. – спросил капитан. – Вы же в Берлине были. Там ведь проще, наверно.

– Так… какой же проще. Имидж хозяйства. Это ведь шум на всю Европу был, когда Подарок родился. Ну, конечно, в конном мире шум. Если с ним бы там чего случилось – им не отмыться. Никто бы не поверил, что случайность, если б даже я сам его там на препятствии повалил. Сказали бы, куплено падение. Им это еще хуже, чем если конь у нас останется.

Капитан кивнул и спросил:

– Симанский, не слышали такую фамилию?

– Не-а, – сказал Миков, поразмыслив. – Не слышал, вроде.

– Ну и ладно. – Елагин задумчиво помолчал, потом сказал: – Ловко вы сообразили. Похоже, что так и есть. Очень похоже.

Он протянул Микову свою записную книжку.

– Давайте ваш адрес тамошний, в конзаводе.

Пока Миков вспоминал и записывал, капитан еще раз, по привычке, пригляделся к машинам, стоящим вдоль шоссе. Ничто не привлекало внимания. Чисто машинально, просто чтобы что-то делать, он достал мобильник, и вдруг увидел, что тот выключен. Видимо, после звонка Микова отключил, так же машинально, как сейчас достал. Он покачал головой, включил, набрал код.

И вдруг телефон запипикал, как только настроился. Он посмотрел – звонили с незнакомого номера.

– Да, – сказал Елагин.

– Это я… Таня. Комарова, – сказал тихий женский голос.

Елагин не сразу сообразил после рассказа о Подарке, что это секретарша.

– Я видела тут, у нас, его. Того, помните, о ком вы спрашивали? Голубец. В коридоре.

– Голубец! – сказал капитан и вспомнил, что он на шоссе. – Сейчас приеду. Не сейчас, нет… через минут тридцать. Нет, через час. Не успею раньше. Нет, не успею.

– Приезжайте.

– Уже поехал, – сказал капитан. – Ждите. Если что – звоните. Не отдавайте телефон. Он что-нибудь говорил?

– Сидит в коридоре. Я видела, когда дверь приоткрыли.

– Еду.

– Подождите… – Она помедлила и сказала так же тихо: – Я вспомнила. Я… это не машина меня сбила… это совсем другое. Я видела… это целая история… все совсем не так…

– Да, я знаю, – перебил ее капитан. – Потом расскажете. А сейчас вот что. Там врачи, сестры – есть кто-нибудь?

– В палате сестра. Когда входила, я его и увидела…

– Скажите ей, наплетите что угодно, пусть его выведет. Скажите, у вас истерика из-за него. Родственник, скажите, или любовник, кто угодно. Так, чтоб она поверила. Напомните, что вам волноваться нельзя. Науськайте. Пусть они его вытолкают. Пусть охрану позовут, если упрется. Постарайтесь. Сможете?..

– Да.

– Обдумайте, что говорить будете. Схитрите. У него ведь там и знакомые могут быть, кто его знает. Только предупредите, чтоб меня пустили, когда приеду. Скажите что угодно. Что я хороший. Что на вас хорошо действую. Постарайтесь.

– Ладно. – Она отключила телефон.

Елагин взял у Микова адрес и сказал, вылезая из «шестерки»:

– Через день… или около того. Я к вам приеду. Тогда решим, что делать. До встречи.

– Боевая тревога? – спросил Миков, кивнув на мобильник, который капитан все еще сжимал в руке.

– Боюсь, что да. Может быть.

Парень на «восьмерке» старался заработать еще, гнал, но в Москве были пробки, и к Склифу они подъехали не скоро. Капитан даже не смотрел на часы, чтобы не расстраиваться. Однако по пути было время подумать, и многое теперь встало на место. Картина начала проясняться. Эх, из милиции кого-нибудь подключить бы, думал он. Но это, конечно, так… в порядке фантазирования. Вроде того, что наши придут – отомстят.

В том, что милиция его поддержит, капитан и сам уверен не был. Даже наоборот. Доказательств никаких. Потерпевших, и то, фактически, нет. Кроме, конечно, Сороки, который ничего уже добавить не сможет. Капитан всего лишь что-то знал, и только. А больше догадывался. Против него самого могли бы начать копать, и обвинили бы в чем угодно. И доказали бы. Потому что он – совсем другое дело. Преступник гораздо более отчетливый. Окно разбил во дворе, это ли не преступление. Поди докажи, что не он. Из вытрезвителя удрал. Опознать его – в два счета. А такому опальному и хулиганящему капитану веры не может быть ни в чем. Ему самому от закона скрываться надо. Пришьют что угодно, если потребуется, уж это он знал хорошо. Словом, рано радоваться.

10

И снова он оказался в Склифе. И ждал его тут сюрприз. Секретарша, глядя на капитана вполне безмятежно и говоря почему-то очень тихим голосом, сказала, что обозналась. В коридоре был не Голубец.

– А кто? – спросил он, начиная нутром чувствовать подвох: что-то в ее лице, во взгляде настораживало.

– Не знаю. – Она пожала плечами, слегка покосившись на соседние койки, что тоже не ускользнуло от внимания Елагина. – Похожий кто-то. Я сказала сестре, что там, в коридоре, кто-то такой… опасный. Что его сюда нельзя пускать. Как вы мне по телефону посоветовали. Она вышла и позвала его. Вот, говорит, это совсем не к вам пришел. Я посмотрела – да, действительно. Не ко мне. То есть, не он. Похож, правда. Но не он.

Капитан смотрел на нее, пытаясь понять, что именно его настораживает. Что спешил напрасно – досадно, конечно, но ничего. Важнее другое.

– А вспомнили вы что? – спросил он, помолчав. – Что с вами произошло?.. Вы мне сказали, что вас не машина сбила. Помните?

– Да-а, – протянула секретарша в некотором замешательстве. – Наверно, так. Мне надо еще вспомнить… подумать. А то наговорю вам сейчас… Я ведь еще не совсем… не совсем поправилась…

Она улыбнулась и снова пожала плечами, как бы извиняясь за свою бесполезность.

Капитан помолчал. Вздохнул. Он привык прислушиваться к интуиции, а та сейчас, можно сказать, кривила недоверчиво губы и покачивала головой. Что-то было не так. Не сходилось.

– Вы меня извините, – сказала секретарша, – за звонок.

Вот оно, понял вдруг Елагин. Звонок. Пытаясь яснее сформулировать догадку, он машинально обвел взглядом палату и вдруг наткнулся на внимательный взгляд женщины, лежавшей на койке у окна. Та сразу опустила глаза, но капитан еще больше уверился в том, что интуиция права. Женщина смотрела напряженно, будто прислушиваясь. И сразу сообразил, чем насторожили его слова про звонок.

– Почему же вы не позвонили, когда увидели, что это не тот? – спросил он.

– А… телефон… он ведь не мой. Неудобно было опять просить, ну я и…

– Послушайте… – Он поискал слова. – Давайте так. Вы мне сейчас все говорите. Правду. Честно. И я постараюсь, чтобы никаких плохих последствий для вас не было.

– И как же вы это сделаете? – сразу спросила секретарша.

– Это уж мое дело.

– Да-а, – протянула она. – Ваше… видали они вас.

– Что вам Голубец такое сказал?.. Угрожал?

– Это не Голубец был, – сказала она, подумав.

– Ну вот опять. Не бойтесь. Лучше расскажите. Ну?.. Итак. Пришел Голубец…

– Да!.. – перебила она. – Голубец. Только не тот.

– Их что… несколько? – искренне удивился капитан.

– Двое. Еще сын его. Такой же, как он. Я потому и спутала. Похож.

– И что?.. Угрожал?.. Уговаривал?.. Что было-то?..

Секретарша молчала, словно колеблясь, говорить – не говорить. Капитан ждал, стараясь не спугнуть.

– Ничего не было, – сказала она вдруг решительно и отвернулась от Елагина.

– Ну вы же говорили…

– Я ничего не говорила. Я вообще… неадекватная. Меня машина сбила. Отстаньте.

Капитан встал. Раздражение боролось в нем с сочувствием. И победило.

– Если бы я не вмешался, – сказал он, глядя на ее затылок, – вы бы сейчас… вы бы… вас бы… короче, это я вас нашел там, в вытрезвителе. Если вы хоть что-то помните. Машина!.. Не машина. Если бы…

– Хотите сказать, я вам должна? За спасение? – сердито спросила она, вновь повернув к нему голову. – И сколько это стоит?

– Расскажите все, – сразу сказал привыкший к своей роли бесстатусного попрошайки Елагин. – И будем квиты.

– Все – много. За все вы всю мою жизнь устроить должны.

– Как же я это смогу?..

– Никак. Не сможете.

– Ну тогда не все расскажите.

Она подумала.

– Сын Голубца работает в том вытрезвителе. Знали это?

– Нет, – честно сказал капитан.

– Достаточно, значит?.. Расплатилась?..

– Нет, – возразил Елагин, сразу почувствовавший, как становятся на места многие из подвешенных в воздухе фактов.

Эх, один разговор с Левой прояснил бы, наверно, все, подумал он с досадой. Но Лева исчез, вместо прояснения добавив головной боли. Приходилось теперь собирать по крупицам что дадут. Секретарша, конечно, была в курсе некоторых Левиных дел, но что-то ее напугало, что-то произошло здесь, в палате, пока он ехал сюда… Капитан понимал, что сейчас выяснить всего не удастся, надо было ухватить что получится и потом спокойно обдумать… Но что? Сообразить сразу, что бы еще спросить, не удавалось, и потому он задал первый же подвернувшийся вопрос, как обычно, наугад:

– Зачем вы туда поехали?.. В вытрезвитель?.. Из-за меня?

– Из-за вас? – удивилась она. – А почему я должна была из-за вас туда ехать?..

– Ну вы же видели меня… из окна.

– Из окна?.. – Секретарша искренне ничего не понимала. – Вас?.. Когда?..

Капитан смутился, что случалось с ним не часто. И не столько потому, что чуть не принялся рассказывать про то, как вели его в непотребном виде под руки через двор, сколько из-за собственной наивной уверенности, что она кинулась его выручать. С какой бы стати?.. А секретарша, подумав, сказала:

– Был звонок… по делам Льва Михалыча. Нужно было очень срочно разыскать Голубца. Передать ему кое-что. А сотовые не отвечали. Я и поехала к его сыну. Потому что никакой другой связи не нашла. Понятно теперь?

– А какие дела? – спросил капитан. – Что передать?

– Не скажу, – недовольно сказала она и снова отвернулась. – Это бизнес. Все. Я устала. Не могу больше разговаривать. К тому же за ваш благородный поступок… если он действительно был… заплачено сполна.

– А что там случилось, когда вы приехали?.. Почему…

– Ничего не случилось, – перебила секретарша. – Я ничего больше не помню. Мне надо отдохнуть.

– Ну там, в вытрезвителе? – продолжал настаивать Елагин. – Почему вас там… Почему вы там…

– Я ничего не помню, – повторила она упрямо и посмотрела на него таким измученным взглядом, что капитану стало совестно.

– Ну ладно… спасибо, – согласился он и пошел к двери. – Поправляйтесь. Я еще к вам заеду. Как только смогу.

Или как только понадобится, добавил он мысленно. В конце-то концов, прав настаивать на ответе у него действительно никаких нет. Выходя, он снова мельком увидел глаза женщины на койке возле окна. Та смотрела на него странно. Непонятно, как, но… странно.

11

Елагин был сильно раздосадован, когда вышел на улицу из «Склифа». Никогда еще он не ощущал себя настолько последним в колоде. И одновременно самым первым, как будто ему одному все это нужно. Как будто это не Левин, а его бизнес страдает. Как будто это он связался черт те с кем, купил какого-то коня, за которым из самой Европы хвост тянется, и теперь не разберешь, откуда ждать претензий. Как будто это не Лева, а он сам пропал, перевернув все в офисе вверх дном, и теперь на нем одном лежит забота о спасении.

При этом у Шписа был договор с каким-то охранным агентством, которое как бы заботилось о неприкосновенности офиса. Но выяснять это теперь смысла не было. С тех пор, как капитан узнал, что сын Голубца сотрудник милиции, ему многое стало если не полностью ясно, то, по крайней мере, логически объяснимо. А именно то, что за всей этой историей, начавшейся с убийства Сороки, стоит не случайное стечение обстоятельств. И произошло само убийство уже точно не по причине неудачной игры в тотализаторе. Убили Сороку потому, что он стоял на пути, видимо, очень немалых денег. И заинтересованы в этих деньгах и Левины компаньоны, не говоря уж о нем самом, и Голубец, и еще многие неизвестные пока что капитану люди, имеющие, возможно, отношение к ипподрому, лошадям, и, кажется, вошедшие в какую-то махинацию вокруг коня по кличке Подарок, выигравшего что-то там в Берлине и меньше всех ждущего от этого выгоды. И люди эти способны на что угодно. Поэтому ожидать помощи ни от милиции, ни, тем более, от охранного агентства не приходится. Они не в курсе. Кто-то контролирует происходящее, но не они.

Словом, дело неприятное, которое проще всего бросить под шумок, сославшись перед совестью на то, что он, опальный капитан Елагин, по сути, тут лишний. Ничего он точно не знает, полномочий и даже элементарных технических возможностей вести расследование не имеет, а то еще и сам запросто может угодить под следствие, если хоть в чем-то немного оступится. А из того, что он, возможно, один уловил связь между отдаленными событиями и чувствует, куда они могут привести, тоже не следует ровным счетом ничего.

Поэтому он был полон решимости копать и копать. Просто в силу таинственных противоречий своего характера.

Итак, капитан шел по Садовому кольцу в сторону Маяковки и злился. А Василий Миков тем временем уже приближался на своей «шестерке» к конзаводу по местному шоссе, выжимая обычные сто двадцать в час и стараясь добавить еще, просто от нечего делать. Когда дорога шла под горку и ветер был попутным – удавалось. Наблюдая за тем, как на больших оборотах перестает барахлить достававший его с самой Москвы блок зажигания и удивляясь чудесам и возможностям техники, он чуть не проскочил мимо стоящей на обочине коневозки, на которой они ездили в Берлин.

Затормозив, Миков дал задний ход, остановился. Коневозка была та самая, сомнений быть не могло. Примелькалась за время путешествия по Европе. Ее Миков узнал бы из десятка таких же похожих: «Вольво», недавно перекрашенная, с большой царапиной по левой стороне кузова. Дверца кабины была открыта.

Посомневавшись, он вылез из «шестерки», подошел, заглянул. На сиденье лежала сложенная газета и на ней еще что-то. Сверток. Он постоял, подумал. Обошел грузовик спереди. Осторожно заглянул зачем-то в кабину с другой стороны, потом открыл дверцу кузова. Помедлив, забрался внутрь.

В кузове было темно. Привычно пахло сеном и лошадью. Слегка, не так, как в конюшне. Машина, все же. Он включил лампочку. Остатки сена в углу, матрац, на котором спал конюх в поездке. И никого. Он постоял в тишине, но ничего необычного не заметил. Снаружи проехала машина, потом еще одна.

Миков вылез на шоссе. Осмотрелся. Что за черт, подумал он, начиная беспокоиться. Вокруг степь, ни строений, ни людей. Даже деревьев не видно. Никого и ничего. Откуда здесь коневозка? Тут он вспомнил про газету со свертком на сиденье и забрался в кабину. Вначале включил печку, прижал ладонь к решетке: воздух шел чуть теплый, но, все же, и не холодный. Значит, машина стоит тут не так давно. С полчаса примерно.

Он взял было сверток, но привлекло внимание что-то похожее на его фамилию на первой полосе газеты, поначалу отложенной им в сторону. Развернув ее, Миков увидел, что полоса склеена из двух листов. Один был куском обычной, видимо, местной, газеты, второй, приклеенный сверху – из более плотной бумаги, текст на которой был распечатан на принтере.

На этом самодельном листе было напечатано название: «Газета». Под ним – как бы заголовок статьи: «Приезд японского посла Микирджи в наше захолустье». Дальше размещалось, действительно, что-то вроде статьи и следующий заголовок: «Покушение на Микирджи». Снова текст, и ниже еще одна крупная надпись: «Увезение тела Микиржди обратно в японскую родину». На нижнем, обычном газетном листе речь шла о каких-то районных делах и не было никаких японских послов.

Прежде чем читать, он в замешательстве поискал на других полосах название газеты, но ничего не нашел. Впрочем, это было не так уж важно. И Миков вернулся к хронике визита японского посла.

Это оказался дурацкий треп, не остроумный. Посла застрелили местные сектанты, желавшие дать свободу карманной японской собачке, которую посол возил с собой. Тот отказался подчиниться, и вот как вышло. Тут же в памяти Микова всплыли телефонные разговоры насчет Подарка, и очень захотелось поговорить с тем сыщиком.

Микирджи было его школьным прозвищем. Если бы не это, он и не догадался бы заглянуть в газету. Против его назначения тренером в заводе составилась целая оппозиция, поэтому каких-то выходок можно было ожидать. Но не таких. Не выглядело это шуткой, не выглядело и угрозой. Неприятный осадок, однако, появился.

Тут он вспомнил про сверток. Взял его с сиденья, повертел в руках. Это была выцветшая тряпка, а в ней – что-то твердое. Осторожно, уже допуская любую гадость, развернул. И увидел видеокассету. Нехорошее предчувствие заставило его быстро пересесть в «шестерку» и проделать оставшийся до завода путь уже не отвлекаясь ни на что. Теперь если бы даже две коневозки стояли на обочине, он бы не остановился. Даже три. Пытаясь подбодрить себя мысленным созерцанием десятков коневозок, не способных сейчас отвлечь его от сосредоточенного движения к хорошо знакомой заводской гостинице, Миков доехал минут за двадцать.

Но там оказалось все довольно спокойно и безмятежно. Нормально. Аленка его ждала и обрадовалась очень. Геник сидел на кровати и даже к окну отказывался подойти, опасаясь, что кто-нибудь его заметит и придется идти в конюшню. Ждал, когда можно будет сложить с себя обязанности главного тренера. Вчера он пошел и оформился в отделе кадров, ему жали руку и приглашали сразу идти осматривать спортивные конюшни, да еще и расспрашивали о чем-то абсолютно Генику неведомом, что привело его в ужас. И теперь он прятался.

Однако ни видака, ни телевизора в номере не было. Аленка сказала, что, вроде, видела телевизор на первом этаже, и Миков, прихватив кассету, пошел туда. Аленка, заперев Геника в номере – за ним. Телевизор, действительно, нашелся в каком-то большом помещении, похожем на актовый зал, но не было видака. Выругавшись, Миков сел на длинную скамью, стоявшую у стены, и стал думать. Нужно было посмотреть, что на кассете, иначе покоя не будет. Как работать, когда уже почти стресс из-за всей этой беспрерывной ерунды?..

Но видак в гостинице, как выяснилось, был только у администратора, а того не оказалось на месте. И Миков, чем сидеть и ждать, пошел пока в спортивное отделение. Его устроили в бывшей отъемной конюшне рысистого направления, одной из трех. Рысаков теперь стало меньше, потому что появились эберсвальдцы, а еще одну конюшню арендовал вообще неизвестно кто. Пока она стояла пустая.

У денника Подарка к нему присоединилась Алёнка.

– Геник спать улегся, – сказала она и, оглядевшись по сторонам, торопливо зашептала: – Тут какой-то человек ходит, из Нижнего, я слышала, или из местных, но предприниматель. Он про рыжего расспрашивает.

– Ну и что?

– Говорит, он вообще не эберсвальдец. Он, вроде, хорошо эту породу знает. У них, говорит, характер не такой буйный.

– А у Подарка, что – буйный?

– Ну вот и я говорю. Это ж валенок, а не жеребец. Мухи не обидит.

Миков вздохнул.

– Ты-то почему забеспокоилась?.. Ну сказал и сказал. Может, он дурак. Мало ли кто чего ляпнет.

– Да что ж я, не вижу?.. Вокруг рыжего еще с самого Берлина что-то затевается.

– Да? – искренне удивился Миков. – И ты видишь?.. А я почему не заметил?

– Ты выступал. Я тебе и не говорила ничего. Думала, они специально накручивают, чтоб ты занервничал. Про рыжего-то ведь они знают, как он сюда попал. Могли отомстить… Не хотели, чтоб ты вообще стартовал. Мало ли что.

– И что там такое творилось?

– Какой-то тип… вроде, русский, но, вроде, и не наш. Не знаю. Говорит почти без акцента. Он все к деннику рыжего подойти хотел. Поближе. Охрана не пускает, так он меня просил провести его. Говорил про немцев, что они швабы, что нас отсюда вообще не выпустят, а в опилки подмешивают металлическую стружку, чтоб конь спину себе травмировал, когда валяться будет на подстилке. Чтоб ты прыгать на нем не мог. Я проверила – нет никакой стружки.

– Надо было его самого…

– Ну я и его проверила, а ты что думал!.. Сказала охране. Они документы у него посмотрели, и ничего больше. Извинились. Чего они могут-то? Он и пошел, мне только ручкой так вот помахал неопределенно… вроде пожалеешь еще, что не послушала.

– И кто он оказался? – машинально спросил Миков. – У охраны не спрашивала?

– Спрашивала. Фамилия такая… как у этого, авиаконструктора… как же его… Который в Америку уехал и там у них вертолеты делал. Полицейский его назвал по фамилии, я слышала.

– А!.. Этот… Сикорский?..

– Нет. То есть, конструктор – да, а этот почти такой же, но не такой. Тоже на «си».

Миков даже взялся за голову, пытаясь вспомнить, где слышал совсем недавно что-то похожее. И вспомнил: сыщик. Он называл фамилию вроде этой. Не размышляя особо, Миков вытащил из кармана мобильник. Набрал номер.

Сыщик ответил не сразу. А когда, наконец, включился, принялся говорить так же, как и Алёнка поначалу, вполголоса.

– Слушаю, – прошептал он.

– Простудились? – спросил Миков. – Это Василий вас беспокоит. Почему шепчете?

Сыщик так же, шепотом, вдруг засмеялся.

– Проезжаю правительственные дачи.

Поскольку Василий в недоумении молчал, он спросил:

– Помните этот анекдот?.. – и, так же вполголоса, принялся рассказывать. – Военные едут на «УАЗе», от водилы до майора, несколько чинов. Водитель шепчет: «проезжаем правительственные дачи». Рядом сержант, он по цепочке передает, тоже шепотом. Доходит до майора, он оглядывается и, тоже шепотом, обратно: «а почему шепотом?» Дошептали до водилы, а тот отвечает: «пивка холодного вчера выпил». Но я пива не пил, я просто не хочу шуметь. Такие у меня тут обстоятельства. Ну, говорите теперь вы.

– У меня обстоятельства проще, – сказал Миков, усмехнувшись анекдоту. – Я помню, вы спрашивали про какого-то человека с фамилией, похожей на Сикорский. Помните?

– Конечно, – очень серьезно прошептал сыщик. – Было. Его фамилия Симанский.

– Точно! – вспомнил Миков. – Симанский.

Он взглянул на Алёнку. Та закивала изо всех сил: он, он, точно.

– Один Симанский в Берлине пытался к нам в конюшню просочиться. Ну… там охрана, конечно. Не пустили.

– Что он хотел?

– Предупреждал. Вроде, собираются навредить…

– Давайте так, – зашептал, перебивая его, сыщик. – Я приеду к вам туда. Постараюсь завтра с утра. Надо кое с кем поговорить. Заодно и про Симанского потолкуем. Важно, что вы знаете, как он выглядит.