Узоры на полотне

Как вообще можно подозревать в чём-то человека, пришедшего им на помощь в жарком, бездушном Хальме, человека, пустившего их в свой дом, предложившего еды и воды, человека…

Продолжая улыбаться, хозяин заговорил:

– Красивое название, да, друзья? Неужели вы ещё не поняли, откуда оно взялось? – он вытер руки об рубашку. Леонид и Эсте следили за каждым его жестом, затаив дыхание. – Потому что дальше нет ничего. Междумирье заканчивается здесь.

– А как же Эобара? – спросили они хором.

Хозяин улыбнулся – одновременно сочувственно и иронично, вздохнул и ответил вопросом на вопрос:

– Вы ехали в Эобару?

– Да!

– Все ваши помыслы и желания были направлены на то, чтобы достичь Великого Города?

– Да!

– Вы были готовы положить свои жизни на этот алтарь, чтобы только увидеть золотой свет крыш Эобары?

Это было странно, нелепо и страшно, но губы Леонида уже шевелились сами по себе, а язык послушно выталкивал из себя ответ, которому в унисон вторила Эсте:

– Да!

Мужчина резко выдохнул и Леонид сжался в комок, понимая, что ничего хорошего он не услышит, что всё кончено, что всё – хуже некуда….

Поче…? – кто-то вякнул в глубине сознания, но доктору не было никакого дела до своего внутреннего голоса.

Тревожно мучительное чувство, ожидание чего-то неизбежно плохого, заполнило его разум.

– Я думал отложить это разговор до того момента, когда вы поедите, – хозяин резким движением смахнул со стола тарелки. Те со звоном разлетелись. – Никакой Эобары не существует. Дети, вы не знаете самого главного – в пути к Эобаре, вы идете не только сквозь миры, но и сквозь годы.

Мужчина резко встал со стула и сказал громко и четко, как будто вколачивая гвозди в крышку гроба:

– Эобары нет. Больше нет.

Голова Леонида поплыла. Четыре слова, произнесённые хозяином ударили по ушам оглушительным набатом, проникли сквозь барабанные перепонки и ушли тяжёлым грузом куда-то в глубь грудной клетки.

– Пока вы были в пути, прошли не дни и не годы, прошли столетия. Эобары нет уже более тысячи лет, песок заметает молчаливые камни, и только волки воют на руинах …– мужчина говорил без остановки, певуче и распевно. – Золотой Шпиль обветшал и рухнул, лестница Ткачей искрошилась, Сады засохли, с костями жителей играются шакалы. Всё кончено для Великого Города, – торжествующим голосом практически пропел мужчина.

Этим словам нельзя было не верить. Они были истиной.

3. Жаркая волна боли и отчаяния захлестнула Леонида: – Всё было зря! Весь этот путь, это путешествие – обман, мираж. Он покинул свой мир. Ради чего? Ради мёртвых руин? Они были в пути четыре дня. Четыре дня для них – и четыре тысячелетия для всех миров. Родные и близкие, оставшиеся позади, мертвы – и лишь ветер разносит песок над их могилами. И он сам – жив ли он или нет?

Из глаз покатились слезы. Злая, острая стрела боли пронзила нутро, Леонид без сил согнулся над столом.

Ничего нет впереди, ничего нет сзади. Ничего нет и здесь. Одна лишь смерть, песок, забвение…

– Леонид! Нет! – откуда-то донёсся еле слышный голос девушки. – Мы проехали мимо! Ты решил сюда не ехать! Почему мы здесь? Где меч? Где меч?!

Зачем она кричит? Зачем тревожит мёртвый сон его могилы? Ему так хорошо лежать здесь в холоде и покое, в месте, где уже ничего не беспокоит, в месте где уже ничто ничего не значит…

– Нет, ну это даже не смешно! – в пустоте, заполнившей сознания Леонида, раздался знакомый голос. – Хотя, нет, в чём-то всё же забавно! Забавно-забавно-забавненько! – отвратительным тоном протянул Человек-без-лица. – Мальчик, учись, порой невинная шутка способна испоганить тебе все планы… Мальчик, ты меня слышишь? Нет? Ничего страшного, сейчас исправим….

Рубец на шее вспыхнул. Леонид открыл глаза.

Девушка, вся в слезах, с мертвенно-бледным лицом отчаянно пыталась встать из-за стола. Из-за стола?

Никакого стола не было и в помине.

Леонид не мог понять потом, как тогда, за считанные секунды он успел увидеть и осознать, как изменилось всё вокруг.

Заправка как ни странно была на месте. Точнее «заправка». Более искусственного и нелепого сооружения трудно было представить.

Стеллажи, витрины, яркие плакаты выглядели блекло и невещественно, полупрозрачно. «Голограммы» – мелькнуло в голове слово. На полу валялись осколки тарелок – причём, судя по всему, вполне настоящих, однако на них ничего не было. Еда оказалось такой же иллюзией.

Сквозь обманные «картинки» всё сильнее проступало какое-то полуразрушенное здание – то ли ангар, то ли сарай – с грязным, покрытым толстым слоем оранжево-серого песка полом, какими-то окаменевшими свёртками, один из которых служим им с Эсте «стульями».

В прореху в стене, которая из последних сил притворялась стеклянными автоматическими дверями, виднелась осевшая в дюне машина.

Что-то щёлкнуло внутри, и Леонид почувствовал, что вокруг – не Хальм, а какой-то мир – очередной полумёртвый, пустынный мир. И сразу же вспомнилось, что они так и не пересекли серебряную границу, выбираясь из чужого измерения, что они въехали во что-то похожее на серебряный туман, но… совершенно нелепое, фальшивое – такое фальшивое, как и всё здесь – на «заправке».

И что потом они увидели эту станцию – уже находясь под властью иллюзии.

И что, действительно, он решил ехать дальше. И что они даже проехали мимо и успели отъехать достаточно далеко, как вдруг…

Обрыв воспоминаний… они вдвоем проходят сквозь стеклянные двери, полностью подчинённые злому мороку.

Мороку, насланному тем существом, которое занимало теперь почти половину «заправки»-ангара.

Почему-то первым делом Леониду вспомнилась игра «Змейка» – ведь тело огромной сороконожки неадекватного ярко-зелёного цвета, идентичного цвету глаз говорившего с ними мужчины, заполняло почти половину помещения, кольцами оплетая пространство вокруг них.

Многочисленные ножки извивались в суставах и тянулись к путешественникам. Толщиной насекомое было не слишком велико – сантиметров тридцать, зато его длина, судя по всему, достигала минимум метров сорока. Ни начала, ни конца сороконожки видно не было.

Какая к чёрту сороконожка?! У неё сто… тысяча ног! – почему-то подумал Леонид и вскочил на ноги, но только для того, чтобы рухнуть на землю. Хвост монстра обвивался вокруг его голеней.

Истошно закричала Эсте – её, ухватив также за ноги решили, очевидно для разнообразия, не ронять на пол, а подвесить в воздухе. Леонид дёрнулся к ней, попытался содрать со своих стоп хват, но только добился того, что и его руки оказались плотно зафиксированы.

«В связи с угрозой для жизни и здоровья пациента проведена мягкая фиксация конечностей» – почему-то всплыло в памяти.

– Действительно – достойная добыча! – послышался откуда-то голос хозяина заправки, а спустя мгновение, Леонид увидел, чем «заканчивалась» сороконожка.

У неё не было полноценной головы – просто чуть закруглённый кончик с двумя бусинками глаз и маленьким, беззубым ртом из которого текло что-то желчно-желтоватое.

– То, что ты обманул моего братца – ерунда, ключик, – чавкнул хорита, – он и так был слабоумным, раз соглашался помогать таким как ты! Но то что ты смог освободиться от моей власти… Как тебе это удалось?

Леонид отчаянно дёргаясь, посоветовал насекомому срочно совершить некую прогулку, фактически невозможную в связи с некоторыми физиологически особенностями хориты. Возможно именно поэтому, тот проигнорировал данный ему совет.

Остатки пятака в кармане были одновременно так близки и так безнадёжно далеки – кольца сороконожки фиксировали руки и ноги намертво. Пятно на шее горело огнём, но никак не могло исправить сложившейся ситуации. В галлюцинации Леонид больше не собирался погружаться, но что толку – из хватки хориты было не вырваться.

– Ну, ну, не кипятись, ключик. Дай мне на тебя посмотреть, полюбоваться. Так долго ждал с тобой встречи. Не только я, разумеется, – почему-то глазки-бусинки на секундочку скосились в сторону пролома в стене. – Честно говоря, я уже начал получать удовольствие от этого тела и моего образа жизни, – тварь забулькала, жёлтая жижа из рта попала Леониду в лицо. Кожу защипало, в нос ударил ядрёный химический запах. – Может отдать тебя моему последнему оставшемуся в живых брату или вовсе отпустить?

В воцарившейся тишине Леонид неуверенно кивнул, за что получил новую порцию жижи в лицо. Вероятно, бульканье заменяло хорите смех:

– Я шучу. Мне до смерти осточертело всё это! – сообщила сороконожка.

– Может, мы как-то сможем договориться?! – в отчаянии выкрикнул Леонид, не прекращая попыток вырваться. Сердце ёкнуло, он увидел, как Эсте, руки которой оставались свободны, продолжая висеть в воздухе, умудрилась подхватить с пола осколок тарелки.

– Хорошая попытка, но нет. Мне нужна вся твоя кровь. Иначе волшебство не сра… – издевательскую речь хорита сменил недовольный крик – девушка умудрилась дотянуться куском тарелки до тела сороконожки и теперь методично раз за разом вонзала острый осколок в ярко-зелёное тело. Из отверстий хлестала та же жёлтая дрянь.

– Что это? Твоя подружка? – по телу хорита прокатилась волна дрожи, он хитро изогнулся и сдавил девушку десятком новых колец. Зазвенев, выпав из рук осколок. Эсте закричала от боли.

– Что? – спросил хорита у Леонида. – Жалко её? Ладно. Думаю, сегодня могут умереть только двое – ты, мой любезный ключик и я. Пожалуй, пусть живёт!

Кольца разжались и Эсте, вся покрытая жёлтой жижей, полетела куда-то в дальний угол. С отвратительным глухим стуком её голова врезалась в стену. Девушка сползла вниз и осталась лежать неподвижно. Леонид закричал и дёрнулся вновь – бесполезно.

– Извини, промахнулся, – разумеется в бульканье хориты не слышалось и намёка на сочувствие. – Но она жива.

Леонид с трудом отвёл взгляд от Эсте и уставился прямо в наполненный жижей рот хориты. Тот придвинулся совсем близко.

Это конец, – понял Леонид, всё это время пытавшейся вытянуть из кармана монету. Ничего не получалось.

Его ладонь была слишком далеко от монеты, а хорита держала слишком сильно.

Рот монстра раскрылся для укуса…

И тут над правым ухом Леонида кто-то раздражённо вздохнул.

Кольца хориты разжались и буквально рассыпались по сторонам. Насекомое закричало – удивлённо и испуганно.

Вспышка. Здание заходило ходуном, с потолка посыпался какой-то мусор, «голограммы» мигнули и исчезли, ту часть хориты, где помещался рот, отбросило в сторону кверху лапками.

Тем временем какая-то чужая, злая, не терпящая никаких возражений сила наполнила тело Леонида, заставила его встать на ноги, вытащить из кармана пятак и шагнуть вперёд, прямо на тёмно-коричневое брюшко насекомого, грубо вдавливая подошвы башмаков в безвольное и слабое тело.

Из-под ботинок повалил чёрный дым, хорита взвыл и закашлялся, разбрызгивая по сторонам жижу, из жёлтой ставшую малиново-розовой.

– Нет… почему… как… не может быть… это …. – в ужасе стонало насекомое, глядя на Леонида, безжалостно топчущегося у него на брюхе и с каждым шагом подбирающегося всё ближе к глазкам-бусинкам и рту.

– Ну, как же этого не может быть, если это и происходит, дорогой мой Фебрус! – сказали губы Леонида. Рука с монетой взмыла в воздух, хорита закричала.

– Действуй, Леонид, – раздался прекрасно знакомый голос и тут же ехидно добавил: – Или мне всё за тебя делать?

Тут же вернулся контроль над телом.

Леонид вздрогнул и автоматически разжал пальцы. Оплавленный пятак провернулся в воздухе и приземлился прямиком в раскрытый рот насекомого.

Истошный крик оборвался моментально. Изнутри ударил фонтан какой-то непередаваемой мерзости – багрово-зелёного творога, чёрной слизи, каких-то комочков и кусков....

Леонид рухнул на пол, но тут же поднялся на четвереньки и рванул в тот угол, где лежала Эсте.

Он успел вытащить девушку наружу, как раз в тот момент, когда продолжающее фонтанировать тело хорита дрогнуло и взорвалось чёрными хлопьями.

Крик оттуда продолжал рвать барабанные перепонки Леонида, пока он тащил Эсте до автомобиля, клал на заднее сиденье, склизкими, испачканными в слизи пальцами нащупывал ключи и наконец, с максимально возможной скоростью ехал прочь из мира-ловушки, оставляя позади дымящееся заброшенное здание.

Паучок вылез из-под камня, под которым из-за всех сил пытался спрятаться последние несколько минут. Правда, он не сомневался, что его заметили. Заметили, но почему-то решили пощадить.

Ничего. Это не важно.

У него своя игра. С другими правилами, с другими целями. И теперь его шансы стали велики, как никогда.

Осталось только догнать машину.

Микроскопическая серебряная вспышка мелькнула в воздухе, и паук исчез.

Глава 5 Холодные камни забытого мира

1. Читающий Вероятности медленно ковылял по пустынной улочке Города.

«Медленно? Давай-ка будем честными хотя бы с самим собой! По сравнению с тем, что было раньше – ты бежишь, летишь, мчишься наравне с ветром! Только есть ли в этом какой-либо смысл? А?»

Он вытер пот со лба. Смысл во всём этом должен был быть. А даже если его нет – он должен попробовать отыскать его. Или придумать. Или найти в своей памяти.

Вчера ночью, лёжа в спальне на пышущих жаром колючих простынях, он смог вспомнить нечто крайне важное, то, что до этого момента, он старался прятать на самой дальней границе сознания.

Ответы на два вопроса.

Почему он позволил себе остаться в живых после того, что случилось пятьдесят лет назад?

И зачем он так хочет дождаться завершения Полотна?

Но прежде стоило проверить безумную мысль, мелькнувшую в его голове.

На небе светило всего одно солнце, воздух, несмотря на переполнявшую Город энергию, был достаточно свеж, от каменных домов по обеим сторонам улочки исходили волны прохлады.

Эту часть города застроили ещё до его появления на свет беженцы из Мардью – тоскливого, пустынного мира, мира праведников-аскетов, передвигавшихся по бескрайним серым равнинам на полуразумных жуках-скакунах, а большую часть своей жизни, посвящавших молитвам, размышлениям и войнам.

«При таких привычках, странно, что они вообще смогли создать какую-никакую цивилизацию. – Тонкие губы скривились в улыбке. – Как минимум, когда они смогли найти время на размножение?!»

Не у кого спросить. Силами Эобары Мардью обратился в камень Несколько десятков тысяч аборигенов спаслись в Городе. Буквально за одно столетия они утратили и своих богов, и свой аскетизм, а в конце-концов и свою историю, превратившись в обычных горожан – в винтики, служащие на благо Мастерской и Полотну.

Но здания остались.

Высоченные, тёмные, с редкими узкими оконцами-бойницами, они возвышались на пять – шесть этажей вверх, здесь, на северо-востоке Города. В одном из них располагалась одна из городских школ. В ней вёл уроки странный знакомый Читающего Вероятности – романтичный, глупый художник, любящий задавать неудобные вопросы и считающий, что он ищет Человека.

Если, конечно, он в действительности существует – художник Северен…

Читающий Вероятности огляделся по сторонам и ускорил шаг.

В последние сутки в гулких коридорах Мастерской стало ещё более пусто, чем обычно. Отозванные из других миров Делающие наслаждались жизнью без масок, проводя дни и ночи в кабаках и Домах Удовольствия Города, тем временем, как все Видящие, включая их мастера и учеников-первогодок, вжимались в мокрые от пота койки, расчищая и растаскивая путь для мальчика.

«Интересно, он вообще обратил внимание, на какие-то странности в своём путешествии? – улыбнулся Читающий Вероятности. – На практическое отсутствие миров, на безопасность тех, которые попадаются ему на пути? Расстроен ли он этим? Жаждет ли его младенческая душа приключений и подвигов, встреч с неведомым, невиданных красот и сводящих с ума пейзажей старых миров?»

– Вряд ли, – вслух ответил на свой вопрос Читающий Вероятности. – Вряд ли. У него есть девочка из Ключевого Мира, – улыбка исчезла, – и, наверное, ему сейчас плевать на всё.

Да… В этой истории было всё то, за что ган Рохбен презирал Видящих. Освобождали дорогу, а Ключевой Мир из вида упустили.

Девочка из Ключевого Мира… – он дважды нырял в вероятности, в попытках разобраться с тем, что изменилось в будущем, пытаясь понять почему он не видел её раньше. Выводы были неутешительными.

«Ещё одна проверка сегодня вечером, – сказал себе Читающий Вероятности, поднимаясь по вытертым десятками поколениям школьников ступеням, – и я… расскажу гану всё как есть. Прости, девочка».

– И ты прости… – вопреки его воле, губы сами с собой прошептали обращение к той, что уже давным-давно была мертва.

2. Волна забытых воспоминаний накрыла Читающего Вероятности, когда он зашёл в кабинет директора школы.

Жирный, трясущийся от страха боров – сотня с небольшим килограммов жира, запретных желаний, самодовольства и дурости.

Почти также выглядел Говорящий с Буквами, которому будущего ткача отдали… зачем же кривить душой – продали за бесценок его родители… давным-давно, в никому ненужной мире, в забытом всеми городе Рангад-Рэ’мхи, стоящем на холмах Груудхи.

Говорящий с Буквами всерьёз относился к своему делу и делал всё, чтобы вырастить из маленького мальчика придворного счетовода – бил его, морил голодом, оставлял на нежной белой коже метки наказаний – проще говоря, прижигал о тело проштрафившегося ученика ароматические палочки.

Ароматические палочки были и в этом кабинете, и Читающий Вероятности с трудом удерживался от желания схватить одну из них и воткнуть борову в глаз… или в ухо… а ещё лучше в непрестанно работающий язык.

Боров говорил без остановки, и мелькнувшая вместе с воспоминаниями надежда вспомнить своё имя таяла от высоких звуков наполненного ужасом голоса.

…Он давным-давно собирался изгнать Северена из своей школы, и даже более того, сообщить о нём куда следует, а может и самому разобраться с учителем, чьё поведения так часто было совершенно неподобающим, вызывающим, а порой откровенно дерзким. Однако некие люди в Муниципалитете просили за Северена и даже более того, делали вполне конкретные намёки на то, что произойдёт с ним, директором, если он уберёт странного учителя из своей школы…

Читающий Вероятности улыбнулся, а затем с трудом удержался от смеха, почувствовав, как воздух кабинета наполнился запахом мочи.

Директор был готов попрощаться с жизнью. Нелюбимый им учитель вызвал гнев Мастерской, гнев одного из Мастеров. Испугавшись своего начальства, он позабыл – кому на самом деле, принадлежит весь Город, кому, на самом деле, принадлежит он сам.

Почему-то слова о доброжелателях Северена неприятно укололи Читающего Вероятности.

«А что ты хотел? Он задаёт вопросы, за которые обычно лишают жизни. Если бы его не защищал кто-то – какой-нибудь чиновник, достаточно смелый, чтобы пойти на такое, Северен давным-давно перестал бы существовать. Какое ему дело, в конце концов!»

Он пришёл сюда, чтобы проверить безумную мысль, мелькнувшую в его голове. Так же как до этого он посетил городскую библиотеку и даже Зал Записи Новых Имён.

Разумеется, и там и там он нашёл упоминания о Северене.

Художник существовал. Не был иллюзией, выдумкой, химерой больного мозга.

Читающий Вероятности поджал губы – последняя проверка. Самая последняя.

– Молчать, – лениво прикрикнул он на борова. Тот трясся, как желе. «Интересно всё же, как будет пахнуть желе, в которое воткнули ароматическую палочку?». – Ты всё делаешь правильно. Северен – неприкасаемый. Он – лучшее, что есть в этой школе. Ему можно всё. Понял? – злая улыбка появилась на лице Читающего Вероятности. – ВСЁ. Даже если он захочет забрать твоих жён, у тебя же есть жёны? ты лично отведёшь их к нему. А если он захочет…. «воткнуть тебе в глаз ароматическую палочку…» … неважно…

Взгляд сам с собой опустился на правый рукав мантии, туда, где, при желании, можно было представить тонкую кисть, испещрённую десятками маленьких шрамов от ожогов.

«Последняя проверка».

– Незаметно проведи меня к его кабинету! – велел Читающий Вероятности.

Желе принялось выкарабкиваться из своего кресла. Запах мочи усилился.

В школьных коридорах – скорее больше похожих на чуть облагороженные пещеры – вновь привет от забытых жителей мира Мардью, было пусто и сумрачно.«Иногда с тоской вспоминаешь те миры, в которых магия слаба, – подумал Читающий Вероятности, напрягая глаза в полумраке. – В конце концов, электричество – великое изобретение, к сожалению, совершенно не совместимое с магией и энергией Междумирья».

Когда-то он всерьёз работал над этим вопросом, но потом сдался… или ему попросту надоело биться о стену… а может так получилось, что он отправился в тот мир… – этого Читающий Вероятности не помнил.

Да и зачем Городу электричество, если на то пошло?

Затем же – зачем и эта школа, и другие, подобные ей, и библиотеки, и законы, защищающие горожан от ткачей, – ответил он себе и поморщился. Культя заныла.

«Хорошо же ты жил раньше! Как хорошо! Честно и благородно, следуя словам твоего друга-художника. А знаешь, почему они всегда тебе так ранят? Что, неужели ещё не догадался? Ведь дело не в том мире, о котором ты пытаешься забыть. Точнее не только в нём. Столетиями уничтожать и перекраивать чужие миры, лишая судьбы миллиарды живых существ и при этом строить из себя этакого защитника сирых и убогих… Что может быть лицемернее, циничнее и глупее?!»

– Мастер, мы дошли! – голос борова-желе-директора, к счастью, вернул Читающего Вероятности в реальный мир.

Трясущаяся от жира голова кивнула на неплотно закрытую дверь. Из-за неё доносился слаженный шум, из которого явственно выделялся голос художника.

Читающий Вероятности заглянул в оставленную, будто бы специально щель и облегчённо выдохнул.

Все его утренние измышления обернулись полной глупостью. Вот он – Северен, стоит и доски, тихо улыбаясь, смотрит на класс, периодически почёсывая длинной указкой свой нос – какой одновременно глупый, но располагающий к себе жест. Читающий Вероятности, с радостью бы послушал как художник ведёт урок, но, к сожалению, они пришли в самом конце занятия, в тот самый момент, когда Северен начал повторять с классом Главные Вопросы.

– Кто спас меня? – спрашивал художник и класс послушано отвечал ему:

– Ткачи!

– Кто спасает миры?

– Ткачи!

– Кто спасёт Вселенную, дарует ей мир и покой?

– Ткачи!

– Кто равен богам?

– Ткачи! – ревел маленький хор.

– Кто станет богами?

– Ткачи!

– Служить кому, моя цель? – Читающий Вероятности не мог подметить, что несмотря на ту гипнотическую силу, которую транслировал голос Северена, в нём едва слышно, проскальзывали ироничные нотки.

– Ткачам!

– Кому принадлежит моя жизнь?

– Ткачам!

Покачав головой, Читающий Вероятности направился к выходу из школы. За ним семенил белый как мел директор.

На пороге Читающий Вероятности обернулся:

– Знаете, возможно, вам стоит поменяться с Севереном местами, – нарочито ласковым голосом предложил он. Директор согласно закивал. Его три подбородка кивали вместе с ним. – Предложите ему. Но не заставляйте. Только если он этого захочет. Вы поняли меня?

Голова директора кивала не переставая. Только оказавшись на улице, Читающий Вероятности понял, что так и не узнал, как того звали. Хотя… зачем ему так много чужих имён… если он не помнит своего?

Так проще – мальчик, художник, девочка из Ключевого Мира…. девушка в сиреневом платье.

Так проще.

3. А ночью ему приснился сон.

Во сне он лежал , глядя в высокий потолок с до боли знакомым хитросплетением геометрических линий – почему-то в этом мире считалось правильным украшать интерьер зданий абстрактными картинами, составленными из разнообразных треугольников, трапеций и других фигур.

Правда, лежал он не в своей спальне – а в соседней, предоставленной его ученику. Да и сам он собой не был.

Эти пухленькие пальцы с мелкими волосками, эти мокрые от пота ладони, это сводящее с ума чувство страха, стыда, потаённая жажда мести, круто намешенная с обидами и проглоченными оскорблениями.

В этом сне он стал Петром. Петром в ту самую ночь, когда его жизнь, жизнь Читающего Вероятности закончилась.

«Почему он видит такой сон? И сон ли это вообще? Его дар позволяет ему видеть будущее, видеть будущие, но он никогда не разу в своей жизни не видел прошлое…»

Поток мыслей оборвался резко, потому что пришла боль. Не к нему, к Петру, но от этого было совсем не легче.

Никогда в жизни он не испытывал такой муки, такой яркой, бесконечной, растянутой в прошлой и будущем, равной вечности, пытки. Всё тело превратилось в пылающий кусочек угля, мозг кипел и плавился… Пётр и Читающий Вероятности кричал, но никто не слышал его криков…

«Почему? Дворец же был полон народу. Почему никто не слышал этого?»

Боль закончилась так же внезапно, как и началась. Вместо неё пришёл голос, и один только его звук заставил Петра забиться в конвульсиях, а Читающего Вероятности вздрогнуть в тщетных попытках сбежать из тела ученика.

– ПРОСТО НЕБОЛЬШАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ МОИХ СПОСОБНОСТЕЙ. ПОВЕРЬ, ЭТИ ОЩУЩЕНИЯ МОЖНО СДЕЛАТЬ ГОРАЗДО БОЛЕЕ… СИЛЬНЫМИ… И ГОРАЗДО БОЛЕЕ ДОЛГИМИ… НАПРИМЕР, ВЕЧНЫМИ – ЛЮБЛЮ ЭТО СЛОВО.

«Кто это? Что за тварь пришла в голову Петра пятьдесят лет назад? Что вообще происходит?» – не переставал думать Читающий Вероятности, в то время как Пётр извивался в мокрой постели, сжимая голову обеими руками.

С ДРУГОЙ СТОРОНЫ – ЕСЛИ ТЫ СДЕЛАЕШЬ, ТО, ЧТО МНЕ ОТ ТЕБЯ НУЖНО – ВСЁ БУДЕТ СОВСЕМ ИНАЧЕ. НИКАКОЙ БОЛИ, НЕСКОЛЬКО МИНУТ ВСЕМОГУЩЕСТВА. НЕСКОЛЬКО МИНУТ СЕЙЧАС И ПОЛНОЕ ВСЕМОГУЩЕСТВО ПОТОМ, СПУСТЯ КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ, КОГДА Я ОБРАЩУСЬ К ТЕБЕ ЕЩЁ С ПАРОЙ ПРОСЬБ – СУЩИХ МЕЛОЧЕЙ, ПО ПРАВДЕ ГОВОРЯ. ПРЯНИК И КНУТ – ДРЕВНИЙ МЕТОД, НО ТАКОЙ ДЕЙСТВЕННЫЙ, НЕ ПРАВДА ЛИ?

«Неееееет!» – закричал Читающий Вероятности, в то время как Пётр, в теле которого он всё ещё находился, отнял руки от головы и еле слышным голосом проговорил:

– Всё… всё, что вы скажете… Я хочу жить, прошу, прошу!

Голос был явно доволен:

– МОЛОДЕЦ, ТЫ СДЕЛАЛ ПРАВИЛЬНЫЙ ВЫБОР, – раздалось внутри черепа Петра. – А ТЕПЕРЬ ИДИ И СДЕЛАЙ ТО, ЧТО НЕ СМОГ СДЕЛАТЬ ТВОЙ УЧИТЕЛЬ. СИЛ ТЕБЕ НА ЭТО ХВАТИТ. Я ПОДАРЮ ТЕБЕ ИХ. НА ВРЕМЯ. ПОКА НА ВРЕМЯ.

– Но… – Пётр открыл рот и зря. Новая волна боли прокатилась по телу – от макушки и до пят.

– НЕ ВРЕМЯ РАЗГОВАРИВАТЬ! ТЕБЕ НАДО ДЕЙСТВОВАТЬ! ДАВАЙ!

Послушной марионеткой, Пётр поднялся на ноги и спрыгнул в окно, за котором тем временем ударили в небо очередные залпы праздничного салюта…

Читающий Вероятности распахнул глаза. Он был в своём теле, в настоящем, в Эобаре. Боль в культе, хоть и не была сравнима с тем, что он только что испытал во сне, сводила с ума. Правда, увиденное во сне пугало его ещё больше.

События той ночи, тщательно запрятанные в глубинах его памяти…

Его боль, которую он нёс в себе все эти годы…

Девушка в сиреневом платье…

Нет, всё это осталось. И память, и боль, и потеря. Но вводные теперь были совершенно иными. Некто заставило Петра в ту ночь совершить, то что отказался делать его учитель. Но кто или что это было?

Он не знал, где искать ответ.