Прежде чем сделать глоток стоимостью в мой рабочий месяц, я направил бокал к солнцу и какое-то время любовался цветом – изумительный тёмно-бордовый! Запах оказался тонким и насыщенным. А вкус… внезапно я ощутил лёгкое разочарование: да, приятный, но я-то ожидал большего – чего-то поистине волшебного. Может, я его просто не распробовал? Глоток, ещё глоток. А, может, надо с сыром? Да, так намного вкуснее. И спохватился: пить такое вино без тоста – преступление.
– Выпьем за твоего деда!
– Давай, – согласился Иван (он чуть насмешливо следил за тем, как я дегустирую). – Только за что именно? Пить за его здоровье теперь как-то избыточно.
– За фиолетовый статус, конечно! Ну, и за будущие успехи в науке! И да: тебя тоже поздравляю!
– С чем? – он скептически поднял одну бровь.
– Как «с чем»? С этим… твой дед стал бессмертным – разве ты тут не причём?
– Извини за каламбур: мне это фиолетово.
– Как? – опешил я. – Почему? Почему???!
Он пожал плечами:
– Хотя бы потому, что это бессмертие – не настоящее.
– Как это «не настоящее»? А какое – настоящее?
– То, которое после смерти. Это же логично?
– А-а, – протянул я разочарованно, – ты про религию… Но ведь, что там бывает после смерти и бывает ли вообще – неизвестно. Это вопрос веры, а медицина бессмертных – вот она!..
Выготский вздохнул и протянул навстречу бокал. Я протянул свой.
– С тобой скучно.
– Это всё, что ты можешь мне сказать?! – из меня неожиданно прорвалась запальчивость (похоже, я начал пьянеть).
– Добавлю: очень скучно. Судя по всему, ты – посредственность даже среди зелёных. А ведь они так гордятся своим средним положением…
– То-то Нина никак не могла из нас выбрать, – обиделся я. – А разница-то была – ого-го!
– Причём тут Нина? – поморщился он. – Это же так просто: фиолетовое бессмертие – точно такой же вопрос веры. Никогда не думал об этом? Можно верить, что человек способен прожить тысячу лет, а можно и не верить. Насколько мне известно, пока никто не дотянул даже до скромных трёхсот. Просто принято считать, что это возможно и легко достижимо. Всё строится на теоретическом расчёте, что постоянное омоложение, предупреждение болезней, замена отработанных органов, подавление гена старения позволят поддерживать организм в одном и том же состоянии бесконечно. Но это даже не научно: предположение и вера выдаются за факт. А на практике всё может получится совсем иначе: где-нибудь на триста семьдесят шестом году – бац! – и всё кончилось…
– Что значит – «бац»?
– Ну, не знаю… Появится новая неизлечимая болезнь – новые возможности создают новые проблемы. Или фиолетовых со временем станет слишком много, и тогда создадут новый статус – каких-нибудь ультрафиолетовых, и не всякий в него не попадёт.
– Не будет никаких ультрафиолетовых, – произнёс я с убеждением, – не будет! Знаешь, почему? Численность человечества уже сокращается, верно? Пусть не так быстро, как хотелось бы, но тренд уже устойчив – через поколение-два динамика усилится, а дальше, как знать, дойдёт и до геометрической прогрессии. В конце концов, на Земле останется всего миллиард людей – как и запланировано. И, знаешь, что я думаю? Это будет фиолетовый миллиард, потому что сокращение идёт в первую очередь за счёт жёлтых и оранжевых, а лучшие из зелёных, голубых и синих тоже достигнут бессмертия! И я твёрдо намерен оказаться в этом миллиарде! Ты только представь: миллиард лучших умов соединятся воедино – в единое ментальное пространство! Для этого вечного супер-интеллекта не будет ни непреодолимых преград, ни нерешаемых задач! Настанет фиолетовый век человечества! В сравнении с ним все золотые века, о которых грезили в предыдущие времена, – порождённый пустыми фантазиями примитив!..
– А потом – бац! – и…
– Ну, какой ещё может быть «бац»?
– …прилетят инопланетяне. И скажут: «Все эти ваши продвинутые технологии – полный отстой, каменный век в нашем исчислении. Теперь будете нашими рабами – нам очень нравятся такие славненькие, неумирающие рабы! Будете ручным способом заготавливать для нашей сверх-цивилизации дрова, а мы станем делать из них экологически чистые компьютеры и звездолёты…»
– Какие ещё инопланетяне! – поморщился я и снова припал к бокалу. – Ты же сам не веришь в то, что говоришь!
– Мне нравится, что твои аргументы упорно сводятся к «веришь – не веришь», – Иван посмотрел на меня с преувеличенной серьёзностью. – Но что удручает: сплошной тип мышления. Ты совсем не обращаешь внимания на оттенки.
– А какие тут оттенки?
– Например, тема господства и рабства. Человек так устроен: ему обязательно нужно чувствовать своё превосходство хоть над кем-нибудь. Стремление к власти над себе подобными – это и есть история человечества. Ты же не станешь отрицать, что фиолетовые – люди амбициозные? Куда денутся их амбиции, их привычка ощущать себя на вершине пирамиды после наступления фиолетового века? Никуда. Однажды в твоём фиолетовом миллиарде бессмертные из синих сочтут, что им должны подчиняться бессмертные из голубых, а те, в свою очередь, захотят властвовать над бессмертными из зелёных. Не успеешь оглянуться, как в самом эпицентре благоденствия начнётся беспощадная борьба за всеобщее неравенство…
– Такого не случится: будет единое ментальное пространство, где, если одному плохо, то плохо сразу всем. Поэтому все будут заинтересованы в том, чтобы не было плохо никому.
– Или же наоборот: чтобы никому не было хорошо. Если я страдаю от того, что из небожителя превратился в такого, как все, то моя боль передаётся всем. Они обвиняют в своей боли меня, чем усугубляют мою боль и свою тоже. Так возникает общество, где все обвиняют всех, и боль растёт по экспоненте. И этот ад ты называешь пределом мечтаний?
Я уклонился от ответа, чтобы подавить в себе возмущение. Но, вообще-то, это чёрт знает, что! Он думает: если я не готов в одиночку ответить на все проблемные вопросы, которые должны сообща решать миллиард фиолетовых умов, то эти вопросы – нерешаемы!
Захотелось ещё выпить. Я сделал глоток и бросил взгляд на Выготского. Он развернул стул, чтобы сидеть лицом к краю крыши, и, жмурясь, смотрел на закат.
Всё-таки Нина права: я намного симпатичнее его. В профиль особенно заметно. Подбородок словно наискосок срезали. А вот это огромное ухо я кусал?! Бр-р-р! А нос-то какой – прямо носище! С чего этот тип так много о себе воображает? Самое возмутительное: кажется, он забыл о моём существовании. Как такое может быть? Ну да ладно – не денется же он никуда! Я тоже стал смотреть на закат и – это поразительно и необъяснимо – тоже забыл об Иване. По крайней мере, на какое-то время. О чём я думал? Трудно сказать. Это был какой-то сеанс идеального ничего-не-думанья перед лицом завораживающего заката над унылым районом. Сколько я так просидел? Неизвестно. Способность мыслить вернулась как раз вопросом о времени: интересно, который час?..
«18.47», – ответила СМК и тут же сообщила, что меня вызывает МВ.
– Как дела?
– Пьём вино.
– Молодец. Что пьёте?
– «Пино нуар» 2036-го года.
– Хм. Мог бы быть поскромнее.
– Ты же говорил: не скупиться на расходы. Но спокойствие: оплачиваю не я.
– А-а, ну ладно… Смотри, не напейся! Больше двух бокалов не рекомендую.
– Иес, босс. Са ва бьен, шеф. Всё будет беллиссимо, дон Микеле! Дольче вита – прекрасна и иногда удивляет…
– Уже нарезался? Ты понимаешь, что…
– Извини, я занят. Отбой.
Выготский повернул лицо в мою сторону:
– Поговорил?
– Ага, – кивнул я машинально и тут же вскинулся: – Ты слышал?!
Он качнул головой:
– Нет. Обычно могу, хотя не люблю подслушивать. А сейчас подумал: не обо мне ли говорят? Но твой канал почему-то закрыт. Значит, ты не простой зелёный?
– Ну уж, не такой придурок, как ты думаешь.
– Впрочем, да: ты же хочешь стать фиолетовым! Обычно зелёные намного смиреннее. Думают: проживу лет сто пятьдесят и – довольно. Так же, как многие голубые думают: проживу лет двести пятьдесят и – довольно. Не поверишь: есть даже синие, которые думают: проживу лет триста-четыреста – и хватит. Мы не приучены заглядывать на столетия вперёд – не хватает ментального горизонта. А тебе – вечность подавай.
– И что в этом плохого?
– Тебе лучше оставаться зелёным. Хотя… тогда ты до конца жизни будешь думать: «Если бы этот подонок Выготский признался, как он выпадает из Системы, я бы уже был голубым или даже синим!», и это разочарование помешает тебе разглядеть гораздо более важные вещи.
От потрясения я даже рот открыл: он знает!.. Но как же мне теперь?..
– Так ты?..
– Неужели ты думал: зелёный может обмишулить синего? Вот так наивность! Но в данном случае всё прозрачней. Я знал – с высокой степенью вероятности предполагал – что кто-то по поручению Системы захочет побеседовать со мной по душам. Только думал, это будет кто-то из близких к семье – кто-нибудь из друзей отца или деда. Поэтому решил смотать с банкета. Мне и в голову не приходило, что пришлют зелёного – да ещё тебя!
– Ты меня, правда, не узнал?
– Правда. Смотрю: какой-то сумасшедший что-то лепечет про театр – на такие мероприятия всегда прорвётся хоть один сумасшедший. Когда ты заговорил про Нину, конечно, вспомнил, но что нам с тобой было обсуждать? И только потом меня осенило: ты и есть – посланник СМК. Очень тонкий ход! Как тут было отказаться?..
Я подавленно молчал: меня разоблачили. Теперь, если Иван захочет – расскажет. Не захочет – не расскажет. Что-то изменить не в моих силах.
– И что дальше?
– Дальше у меня для тебя плохая новость: ты не станешь фиолетовым. Во всяком случае, если намерен выполнить задание Системы. Поэтому спрашиваю: ты точно хочешь надкусить это яблоко? Подумай хорошенько: наш дальнейший разговор уничтожит твои, пусть и самые мизерные, шансы на фиолетовое бессмертие. Хочешь?
Я воспрянул: значит, от меня всё-таки кое-что зависит!
– Э-э… Ну да… Конечно, да! Хочу. Только мне интересно: неужели тебе не страшно говорить такие вещи – про Систему и ненастоящее бессмертие?
– Мне фиолетово.
– Я это понял. Но почему? Как такое могло произойти? Ты этого у красных набрался? Это же они не признают СМК!
– Красные бывают разные: одни почитают огромные валуны и вековые деревья, другие поклоняются птицам и животным, есть и огнепоклонники, но большинство пока придерживается более поздних религий. Ладно, до красных ещё дойдём. На чём мы остановились – на инопланетянах? Точно! Вот, как всё было: выходят со мной на связь инопланетяне и говорят: «Иван, ты – классный парень! Будешь нашим уполномоченным на Земле. А от СМК мы тебя прикроем!»
– И какой тут оттенок?
– Такой: Система – это ведь технология, верно? Сумма самых продвинутых технологий. И превзойти СМК можно либо с помощью ещё более мощных технологий – сейчас их можно взять только у инопланетян, либо с помощью… чего? С помощью того, что технологией не является. Скажем, машина проваливается в яму: машина – продукт технологий, яма – нет, машина – типична, форма ямы – всегда индивидуальна. Короче: некая неправильность побивает алгоритм.
– По боку инопланетян. А какая тут может быть неправильность?
– Давай выпьем, – Иван долил в бокалы вина. – С тобой очень занятно: ты сначала даёшь ответ, а потом сам же о нём спрашиваешь: «На улице солнечно и безветренно. А какая сегодня погода?».
– Когда такое было? – я отхлебнул из бокала и в следующее мгновение чуть не подавился от возмущения: – Красные?! Ты хочешь сказать: делать невидимым для Системы тебя научили красные?! Эти почти приматы? Да у них и биочипов нет – что они в этом смыслят?
– Теперь самое сложное, – он тоже сделал глоток и посмотрел мне прямо в глаза. – Какой у нас позывной экстренной эвакуации?
– «Спаси и сохрани!». А что?
– Ты его когда-нибудь применял?
– К счастью, нет.
– А мне случалось – при общении с оранжевыми. Но в последний раз позывной не сработал. Я жил рядом с красной деревней – одной из самых диких. У них начался падёж скота – я, дурак, не придал этому значения. А когда началась сильнейшая гроза, мужчины деревни пришли ко мне. Ты понимаешь? Они дожидались грозы! Красные – вовсе не примитивные. Они, если чего-то не знают, то интуитивно чувствуют. И их расчёт был верен: когда молнии сверкают одна за другой, и гром не умолкает, связь не работает. Если меня сжечь и развеять пепел по ветру, никто никогда не докажет, что это их рук дело.
– Они хотели тебя сжечь?!
– Принести в жертву. Они думали: я навёл порчу на их коров и свиней.
– Ну и дикари! Как же ты выпутался?
– Я твердил позывной экстренной эвакуации и не получал подтверждения. Глухая тайга. Дождь – сплошной стеной. Я прижался к бревенчатой стене и понимал: это – конец! Но больше ничего не оставалось – только твердить. И вдруг… тут ты можешь верить и не верить… я ощутил Чьё-то присутствие. Невидимое, но абсолютное реальное. И тогда самый бородатый из них сказал: «Что толку, если мы его убьём? Скот это не вернёт. А он восполнит потерю». Только это меня и спасло.
– Вот это да! – выдохнул я. – Но ясно же: дело не в Чьём-то присутствии! Этот бородатый очень рационально рассудил. Кстати, ты им восполнил?
Иван кивнул:
– Конечно, восполнил. И да: я тоже потом стал думать, что дело не в Чьём-то присутствии: просто возобладал здравый смысл старосты – не зря же он у них главный. В городском комфорте такие мысли естественны. Но СМК сочла инцидент актом агрессии против человека с голубым статусом, и власти решили, что должны жёстко реагировать. Короче, всю деревню очиповали – перевели в оранжевые. Так сказать, для дальнейшего воспитания и вписывания в социум. И, на всякий случай, не только эту деревню, а все в округе.
– За это ты и получил синий статус? – утвердительно спросил я. – И что дальше?
– Дальше я узнал, что несколько человек из них – и староста в первую очередь – покончили жизнь самоубийством. В знак протеста. И мне… захотелось молиться. Собственно, всё.
– Ты стал молиться? – не понял я. – И что с того? Как это связано с выпадением из Системы ментальных коммуникаций?
– Я же уже всё сказал: СМК – это технология. Технология построена на повторяемости и типичности процессов. Она не призвана делать открытия и создавать шедевры. Её задача – производить продукт заданного качества. В обыденной жизни мы стремимся повторять и повторяться – подражаем друг другу, следим за модой, играем социальные роли. Поэтому легко подчиняемся самым разным технологиям. А в молитве человеку открывается его неповторимое «я», и этот путь уникален. В Божьем присутствии ментальные технологии сбоят: уникальность и технология несовместимы.
– «Уникальность и технология несовместимы», – повторил я задумчиво. – В целом, понятно. Кроме одного: ты молился – это легко считывается Системой. Кстати, благодаря твоему дедушке. В чём тут загадка?
– Я придумал свой язык и на нём молился. В чём удобство своего языка? СМК не знает, произносишь ты осмысленные слова или абру-кадабру.