Мы помолчали.
– Мать моей бабушки – дворянка, которая вышла замуж за революционера. Революционер хотел изменить жизнь. А кто отец революционера?.. Я не знаю. Значит, изменить жизнь хотели обе ветви моего рода. Судя по тому, что я видел, это простолюдин. Отец революционера? Этот отец владел магией, а сын отказался, и решил изменить всё целиком, как быстрее. Ну, вот – изменил. Получается, что эта заявка пришла ко мне по поколениям. И куклы от предка достались. Не те. Но такие же.
– Почему не те?
– Те – маленькие из хлебного мякиша с яйцом.
– Может, эскизы? – засмеялся Платон.
– Ну, если только…
– Если мужика царём одеть, царь не получится. Что, собственно, мы сейчас и имеем. Воспитывать надо, а не революции делать. Твои домыслы о предках логичны, но не обязательно, что это правда. Я это говорю для того, чтобы ты не поверил в то, что сам напридумывал. Это будет тебе мешать.
– В чём?
– В твоих исследованиях. Ты же не успокоишься.
– Так, что получается? Он – это я? То есть – наоборот.
– Ты пользуешься интернетом. У интернета есть хозяин?
– Нет.
– Некоторые докупают себе оборудование и обзаводятся серверами. Это опорные точки в нервной системе информации. Часть этой нервной системы можно отключить, как это сделали Китай и Северная Корея, но сама система от этого не становится подвластной: она становится неполноценной. Это, как болезнь органов тела. Нельзя сказать, что циркулирующая в интернете информация чья-то. Кто-то первый её придумал вне интернета, но в самом интернете она уже ничья. Пользователи группируют эту информацию исходя из своих вкусов. Можно ли сказать, что любовь к фотографиям котиков признак Иры или Оли? Все пользователи подчиняются правилам интернета. И даже вирусы им подчиняются, только по-другому. В результате, для интернета Ира не отличается от Оли. Это для них есть котики и не котики, а для информации есть только информация. Информационное поле не знает признаков различия.
– То есть, кем ты себя считаешь тем и являешься.
– Именно. Начнёшь собирать не котиков, а собачек – для себя станешь другим, для интернета – нет. Абсурд в том, что и для себя другим не станешь: просто убедишь себя в том, что у тебя поменялись вкусы. Человек, ни с какой стороны не хочет принимать то, что он часть информации. Он хочет быть уникальным, и отметает факт своей природы, которая является сгустком выборочной информации. Потряси любого, и от него не останется ничего, кроме кучи оценок. Даже генетика – физиологические оценки. Никто никем не является – есть похожие друг на друга структуры сходной информации, и они не принадлежат никому. Я слышал, что при перерождении от человека остаются три точки или веретена, на которые наматываются полотна информации, и говорить об этих точках, как о конкретном человеке, было бы неправильно.
Но есть область за пределами интернета. В этой области нет никаких интернетных правил: ни перерождений, ни пользователей, ни самого интернета. Никто из пользователей интернета не может сказать, что существует за его пределами: в интернете нет таких понятий. Так что, все, о чём я тебе говорю, является только одной из версий описания происходящего.
– А что с серверами?
– В интернете ты можешь прочитать об Антаровой. Она была мощным человеком, и практиковала агни-йогу. Умирала она очень долго и болезненно. Агни-йога отметает жалость и культивирует радость. В отличие от любви, радость имеет цвет. Разные люди радуются по-разному и радость укрепляет их индивидуальность. Чем мощнее структура, тем болезненнее она разрушается. Отсюда простой вывод: интернетом можно пользоваться, но быть внутри виртуальной реальности – дело неблагодарное. Всё, что есть, существует по-настоящему, пока работает интернет.
– Вы сказали, что любовь не имеет цвета, но вся культура отношений построена на радостях и муках любви.
– Это не любовь. Описываются отношения кого-то к кому-то, и кто что хочет иметь в данных отношениях.
– Нам говорили, что жёны декабристов пошли за мужьями в Сибирь.
– Они пошли за источником счастья. К тому же, они понимали, что совершают акт жертвенности. Так что, поступок был прикрыт с обеих сторон. Неосознанно. Они не выгадывали материально, но морально выгадывали очень много. Эти женщины шли по зову сердца, так как не могли увидеть ситуацию по-другому. Да, и по-другому было бы тоже выгадыванием, так что, хрен редьки не слаще.
– Так. А, тогда, что такое любовь?
– Электричество, на котором работает интернет. Электричество не знает слияния и разделения. В электричестве изначально нет таких понятий. Это слияния до слияния, но слияния в этом нет. Зеркало отражает множественность, и множественность не смешивается. Вот эта множественность, в которой всё само по себе, и есть электричество. Отсутствие единства и есть единство. Прости, эта тема не для описаний.
Я перегрузился. Мы, молча стали пить чай. У меня мелькнула хулиганская мысль.
– Платон Игнатьевич, а я могу пользоваться только своими куклами, или другими тоже можно пользоваться?
– Для достижения личных целей лучше другие не брать: собьёшь настройки, и свои с искажениями будут. А для смотрения – можно. Ты там своё не вкладываешь.
– А можно мне с вашей попробовать посмотреть? У меня же опыта нет – интересно.
Платон принёс куклу.
– Пользуйся. Я на участок пойду. Надо кое-что доделать.
Он ушёл, а я соорудил себе лежанку из табуреток, приставленную к стене. Подушку взял его, и накинул на неё свою снятую рубашку – надо и честь знать. По-другому я не умел, поэтому сделал, как всегда. Всё-таки кукла была другая. Аура непривычная. Невольно вспоминалась камера. Ничего не происходило. Ну и ладно. Я перестал настраиваться. В какой-то момент молниеносно раскрылось пространство. Я иду со старым сильным мужчиной. Мы идём к Сивой Горке по лесу. Я это просто знал без аргументов. Мужчина – мой друг. Даже, больше, чем друг – мы с ним делаем одно дело. Поздняя весна. Под ёлками островки крапчатого ноздреватого снега. Говорить не о чем – мы всё знаем без слов. Тропа пошла на подъём. Скоро мы будем на месте. Лес закончился. На вершине холма – поляна. Несколько старых сосен несимметрично растут по её краям. Они придали законченность этому месту. Солнце пекло по-летнему. Запах земли, травы и хвои. Расстелили тужурки на траве. Я видел, как садился мой соратник. Одну ногу он положил согнутой в колене так, как будто хотел поджать ноги калачом. Другой ногой перешагнул ногу, лежащую вдоль тела на земле, поставил её на стопу так, что нога оказалась согнутой коленом вверх. Наметилось что-то вроде неполных треугольников в разных плоскостях или тетраэдра. Одну руку он положил на голень лежащей ноги, другой опёрся сзади о землю. Поза самая обыкновенная. В такой, часто сидят дети, но для старого человека это было необычно. «Ну, что», – сказал он – «будем зайчиков ловить? Помоги нам Сыва». Он сидел лицом к Солнцу. Я сел так же, как и он спиной к нему. Стал смотреть в небо. Дышал низом живота, и сила дыхания проходила у меня по пустой левой стороне тела. Как в детстве перед глазами на фоне чистого неба стали появляться огненные точки. Их сияние складывалось в узоры и цепочки. Они втягивали внимание. Время остановилось. Безмолвная ударная волна вышибла меня из этого состояния внимания. Я не торопился оборачиваться. Я знал, что произошло. За этим мы сюда и пришли. Когда же обернулся, то никого не увидел. Рядом с Солнцем было второе солнце, которое совместилось с настоящим, и больше не показывалось как отдельное светило. На тужурке лежала его одежда. Пространство схлопнулось. Я продолжал лежать, так как силы во мне замерли. Услышал, как говорю «спасибо» кукле. Медленно встал, отнёс куклу на место в другую комнату, положил подушку на кровать, и расставил по местам табуретки. Когда пришёл Платон я сидел за столом, пил его чай и смотрел в окно. Рассказал ему по горячим следам об увиденном.
– Пропал вместе с телом по-настоящему, или приём такой, чтобы оказаться в другом месте?
– Не знаю. В христианстве Иисус, его мать и ученик Иоанн ушли в изначальное с телом. В Индии периодически такое случается. На Тибете – это вообще цель каждого приличного монаха. А, так как традиция бон пришла в Тибет из Азии, то и в Азии раньше такое должно было быть. Тело же – тоже энергия. А энергия – это проявленная сторона изначального. Наверное, везде есть люди, которые не останавливаются на полпути. Ты, вот, тоже такой.
– Мне ваша кукла показала мою цель?
– Не знаю. Мир – структура образов. Сейчас ты своими силами и бесстрашием сдвинул образы нашего плотного мира в городе. Может быть, твоё бесстрашие открыло заслонку, чтобы увидеть, чем по-настоящему является человек. Видение природы человека не вгоняет в обязанность следовать данному пути. Она формирует позицию по отношению ко всему: менее раздельное отношение к жизни и смерти, меньшее слипание с ситуациями, понимание, что тебя нет вне ситуаций.
– Это как?
– Грубо говоря, ты видишь, что всё проявляется из ничего вместе с тобой, поэтому ты и ситуация, происходящая с тобой – одно целое. Разруливать ситуацию нужно, так как за тебя это никто не сделает. Но относиться к ситуации как к тюрьме, тоже последнее дело. Любая история – это творчество хотя бы потому, что в ней присутствуешь ты, который как-то себя в ней ведёт. Занимаемая тобой позиция – это твой стиль жизни. Значит, ты почему-то ему следуешь. Сознательно или нет – ты гнёшь свою линию, значит, в общей картине – это твоя роль. Я сказал, что не надо слипаться с ролью, и не надо себя вычёркивать в отдельность от происходящего. Вот это пребывание и неслипание с частностями является творчеством жизни. Ты не можешь не играть, иначе исчезнешь, но ты не забываешь, что это игра.
– А я так всегда себя и ощущаю с детства.
– Ну и отлично.
– Вот теперь я поиграю в то, чтобы свалить отсюда с минимальным шумом. Спасибо вам большое.
– Давай. До встречи.
27
Латур-Мобур настойчиво торопил свои дивизии.
Впрочем, польские полки, идущие в его авангарде, подгонять не было нужды. Они сами горели нетерпением побыстрее ринуться в бой.
Их вела против России призрачная мечта о великой и неделимой Речи Посполитой, мечта, которую Наполеон щедро вселил им в сердца, но отнюдь не собирался исполнять…
Захватив на пути своем несколько брошенных фур и с десяток отсталых, польские уланы легко убедили себя, что русские бегут в панике. А посему двигались вперед беспечно, в полном пренебрежении к противнику.
Именно на это и рассчитывал многоопытный атаман Платов, готовя заносчивым непрошеным гостям свой донской «вентерь»…
Пока не подошли подкрепления, он решил всех малых сил своих неприятелю разом не выказывать, а действовать более внезапностью да хитростью.
27 июня еще до рассвета, пользуясь голубою предутреннею прохладой, передовые полки уланской бригады Турно, входящей в дивизию Рожнецкого, двинулись в сторону Мира, чтобы с ходу занять его и следовать далее, на Несвиж.
Колонна смотрелась красиво. Над строгими синими мундирами и конфедератками вознесенные на остриях пик в нежно розовеющее небо плавно колыхались бело-малиновые флюгера.
Когда на ближних подступах к Миру, где-то у деревни Пясечно, польские уланы заприметили впереди казачью заставу, они немедля бросились в атаку. Казаки, изобразив великий испуг, кинулись от них прочь вдоль по дороге. Передовой неприятельский полк, увлеченный и разгоряченный погоней, с размаху проскочил Мир. И тут на дальней окраине перед ним как из-под земли выросли хоронившиеся до поры лихие сотни Сысоева. Резво развернув коней, обратилась лицом к неприятелю и только что стремительно отступавшая застава.
Все решила внезапность.
Казаки, действуя почти без выстрелов, ударили в дротики, а потом в сабли. Уланы были разом опрокинуты и смяты. Сеча была короткой и жестокой.
Оставшиеся в живых в ужасе покатились обратно и со всего гона врезались в свои идущие следом полки, вызвав в них великую сумятицу.
В это самое время Платов двинул к Миру свои основные силы, а оставленные в засадах отборные сотни ударили с флангов и тыла, накрепко затянув хитроумный атаманский «вентерь».
Атакованный с разных сторон неприятель был прижат к протекающей впереди Мира болотистой речке Уше. Польские кони вязли в зыбной трясине. Навалившиеся скопом казаки довершали славно начатое дело: разили и брали в плен заляпанных коричневой торфяной грязью и тиной улан.
Из тысячи трехсот недавно бравых всадников бригады Турно по узкой дороге через плотину удалось вырваться из «вентеря» лишь немногим. В том числе и их незадачливому командиру, у которого в сече был срублен эполет…
Следующий день работал без происшествий. Я выжидал и сдерживал себя, чтобы не позвонить. Наконец приёмка была завершена, и я поехал к нашему городу. При въезде остановился и позвонил Валентину.
– Приветствую. Саша говорит. Какие новости?
– Твоими молитвами, мать его… подал на доследование. Теперь мне писать и писать.
– Я скоро к вам заеду. Расскажу, что знаю.
Крик рвался наружу. Свободен! Не убьют. Какой же я молодец. Спасибо вам куклы. Спасибо, родные. Ехал, вскрикивая отдельные песенные фразы, приходящие на ум. Какой же контрастный мир. И всё по-настоящему. И я такой живой еду. Прямо сейчас.
– Приветствую – сказал я, открывая дверь. Простите, что не в своё дело лезу, но надо сначала в каждой статье напоминать людям о перестройке. Уверен, что каждый с содроганием вспоминает этот период жизни. И, возможно, эту тему можно будет вынести в агитационный слоган. «Из перестройки в люди», например. «Я поднялся сам, и знаю, как вам помочь», – что-то в этом роде. Если вдуматься, то заведённое дело – это обалденный рекламный ход. Типа – наших бьют. Так он – просто – вор, а так – угнетаемый представитель народных масс, выбившийся в люди. У нас в перестройку дети были брошенными. Отцы уезжали в другие города, а матери работали за похлёбку. Подростковый бандитизм, грабежи, перестрелки – Аркадьичу повезло – и не более того. Чтобы выжить и подняться в то время, как минимум, нужны были мозги и упёртость. Практически все, заимев лёгкие деньги, пускались в загулы, и не замечали изменения времени. Потом-то стрелять стало уже не в кого: бумажками стали давить, а бандюки к работе мозгами не приучены. Лично знаю алкашей, которые когда-то палатки трясли.
– Спасибо, что рассказал: я в это время за печкой сидел. Но в основном ты прав – это называется «повод». «Плохенький, да – свой». Государство давит, а этот из низов. Всё сам прошёл. Что ж, будем работать.
– Если всё получится, то вас могут повысить. Если захотите, конечно. Ну, успехов – мне ещё сырьё сдавать.
За рулём повторялось на какой-то итальянский мотив: «свободен, свободен, свободен»…
В общаге, когда я пришёл, сидел Саня. Пока я ел, он смотрел в ютюбе свои комплексы упражнений.
– Сань – сказал я – а у даосов можно вместе с телом в дао уйти?
– Напрямую об этом не говорится. Там есть статус совершенного человека, который может всё: через стену, по воздуху, в мир небожителей. Хрен знает, как это считается – с телом или нет.
– Я имею ввиду – хлоп – и ты у Бога. Как Иисус.
– Даосы мир воспринимают не как европейцы. У них характер и темперамент обусловлен каналами и дантянями. А у европейцев и евреев – личностью. Только Святой Дух без личности. И то – под вопросом, если Троица – это одно.
– А вот я слышал, что в Индии и Тибете люди с телом реализуются. Значит, там учение круче, чем у китайцев?
– Я об этом ничего не знаю. У меня практические занятия. Сколько сделал – столько получил, а теоретические разглагольствования – это пустая трата времени. У тебя интернет есть. Можешь уточнить.
– Могу же я после работы поговорить с хорошим человеком. Оказывается, мы с тобой зря подстраховывались. Сегодня мент на вора в суд подал. Я не пью, а то бы нажрался. Если хочешь, пойдём прогуляемся – я бы чего-нибудь такого купил. Мы бы чайку попили.
– Пойдём.
Я заварил полный ковш чая, и мы вышли на улицу. Летний вечер принял нас в себя. Формальные поводы для прогулок так и остаются придуманными поводами, которые можно сменить любым новым предложением. Мы шли, слушали и смотрели. Вечер расступался непосредственно перед нами, давая нам сквозь себя нести нашу жизнь. На газонах отчаянно стрекотали цикады.
– Ты совсем не пьёшь? – спросил Саня.
– Совсем. В подростковом возрасте обблевался, и понял, что это не моё. Понимаешь, я природу люблю. Не только природу – город внутри природы построен, поэтому у меня нет разделения на город и не город. Как жиранёшь, так, как будто, сквозь целлофан на всё смотришь. Никаких деталей. Вот мы сейчас идём: и цикады, и небо, и свет фонарей на листьях, и запах, а в нажоре несёшь сам себя, а всё остальное – условия. А это не условия, ты дуба дашь, а оно жить останется.
– Ну, есть разные взгляды. Буддисты говорят обо всём, что это иллюзия.
– Мне иногда кажется, что иллюзия – это мы, а не всё. Что мы видим только часть, а оно ещё больше, и ещё красивей. Если говорить в этом смысле, то буддисты правы. Вот мы говорили, что можно реализоваться с телом. Если это правда, то получается, что мы даже самих себя видим как безволосых обезьян, а не как форму, вот этого, вот, окружающего нас мира. Всё – больше, и не такое, каким кажется. Может, действительно это иллюзия, но мне она нравится, и я не хочу себя выкрадывать из этой красоты бухлом. А ты пьёшь?
– Тоже – нет. Нас трое, и я с детства слышал, как младшие чего-то хотели: то, чего-то поесть вкусного, то, машинку, как у приятеля, и это ничем не заканчивалось. На себе этого не замечаешь, а на младших видно очень хорошо: когда желания не удовлетворяются, ребята начинают чувствовать себя второсортными и недостойными. У меня с детства решимость сделать их полноценными. Полноценными внутри – пусть хоть канавы копают, если нравится. Если бухаешь, то занят только собой. Сейчас для меня это неприемлемо.
– Надо, когда всё утрясётся, нам на природу съездить. До армии с ребятами выезжал. Они набухаются, орут, музон на всю катушку. И зачем, тогда, огород городить? Нажраться везде можно. Я на природе, как в музее нахаляву.
– К осени гнус сойдёт – можно будет.
В магазине я купил какой-то тортик и пирожные. Вернулись. Попили чайку. Я признался, что от расслабухи хочу спать. Сани с утра на работу, так что он был не против.
28
Когда утром Саня ушёл, я вытащил безликую куклу. Настроился. В памяти были два разных фрагмента, поэтому попытался вспомнить общую основу ощущений без образов. Увидел в кабинете мужчину в кителе с металлическими пуговицами. Он сидел за большим столом с папками бумаг.
– Фрол Никитич – говорил мужчина – ты же понимаешь, что в век телеграфа глупее историю выдумать трудно. Что значит «исчез»? Если ты объяснишь, за что ты его убил, и убедишь суд в том, что не мог поступить иначе, то суд это сочтёт вынужденной самообороной. Такой оборот дела максимально смягчит наказание. Ну, подумай: тебя никто не обвиняет в уклонении от нашей православной веры – это уже полдела. К тебе и к исчезнувшему Карпу Анатольевичу люди ходили за помощью при телесных недугах. Ни о каких ритуальных убийствах речь не идёт. На почве соперничества могла возникнуть ссора. Ты защищался. Случайно убил. Как такое может быть, чтобы ты принёс семье пропавшего его одежду, и не знал, где находится тело исчезнувшего Карпа Анатольевича?
– Как вы считаете, ваше благородие, принёс бы я одежду родным, если бы убил своего друга?
– В нашей профессии эта хитрость называется «алиби». Человек специально совершает такие действия, чтобы на него не подумали, что он мог совершить проступок.
– Спросите у людей. Они вам скажут, в каких мы были отношениях.
– Так я, ведь, и говорю – случайность. Людей мы опросили, и они нам сказали, что вы неразлучны с юности. Что, к какому-то травнику в детстве ходили.
– Тогда спросите, какой смертью умер этот травник.
– Хорошо. Обязательно спросим.
– На Сивой Горке раз в поколение кто-нибудь, да пропадёт. Место такое.
– Ну, если вы знали, зачем же тогда туда шли?
– Я же, ваше благородие, не один раз говорил: это самое ближнее сухое место. Весной в лесу все дрова мокрые после снега. Земля не просохшая. Тяжесть одна, а не дрова. А на горке, почитай, с апреля снега не бывает. Сразу топить можно.
– Ты понимаешь, что пока мы тело не найдём, ты в тюрьме находиться будешь? Зачем тебе себя обременять? Впрочем – ладно. Я вижу, ты правду говорить не собираешься. Когда в камере, что-нибудь вспомнишь, сообщи – тотчас приму.
Фильм схлопнулся. В общих чертах история понятна. А, что бы мог придумать этот Фрол Никитич? Ушли двое. Пришёл один. Потерялись в лесу? Это местные травники, то? Медведь задрал? Ну, можно было на это давить. Наверное, сыскная полиция вызвала бы профессиональных охотников, которые не нашли бы следы медведя. Не знаю, что заставило его говорить правду. Возможно, хорошее знание повадок медведя, когда тот закапывает жертву для подвяливания. Набрал и инете «реализация вместе с телом». Выскочило: «радужное тело», «тело света». Когда набрал эти сочетания, то пошло про Индию и Тибет. Даже про индейцев писателя Кастанеды. Зацепился за высказывание одного ламы, который сказал, что очень давно традиция Дзогчен существовала на территории нашей страны. Это высказывание интернет ничем не подтверждал. Молчал – как рыба об лёд. Возможно, это был рекламный ход – «всем сестрам по серьгам». Реализация с телом существовала не только в дзогчене и махамудре. Везде встречаются любопытствующие люди, так что, в этом смысле, все на-равных. Я узнал о существовании новых горизонтов в развитии, значит, мои видения не были галлюцинациями. …или, очень изощрёнными.
Зазвонил телефон.
– Привет. Валентин говорит. Ты в городе? Знаешь новость?
– Я в общаге. Ничего не знаю.
– С ночи у нас магазины горят. Сейчас свободен?
– Давай быстро к Павлу Григорьевичу.
– Иду. Счастливо.
Началось. События пошли по жёсткому сценарию. Как бы друг друга не перестреляли. Цивилизованные отношения закончились. Эх, Россия-матушка…
Когда открыл дверь кабинета, то увидел у Павла Григорьевича, вставшего из-за стола мне навстречу, в глазах страх.
– Здравствуй, Саша. Ты знаешь, что у вас происходит?
– Валентин коротко сказал.
– Мне, по роду деятельности, нельзя обращаться к Аркадьевичу как к бандиту. Ты понимаешь это? Телефонные разговоры кем угодно могут записываться. У Валентина с ним контакта нет. Сможешь с ним встретиться?.. Избранничек.
– Других в стране нет. Если сегодня не успею, сможете с Глебом Олеговичем договориться о моей работе?
– Да, конечно, конечно. Сейчас позвоню. Скажи, что мы всё сделаем, и не надо никакой самодеятельности. Тебе проще: ты местный, и можешь себе позволить то, что не могу я. Основное: не надо себя дискредитировать перед выборами. Мы всё сделаем за него.
– Понимаю. Если бы не эта дурь, положение у него выигрышное. Я сказал Валентину, что мент сыграл ему на руку. После подачи на доследование, Аркадьич стал представителем угнетаемого народа. Он спасибо говорить должен, а не жечь. Ну, ладно. Я поехал. Буду держать вас в курсе событий.
Попрощались, и я вышел. Позвонил администратору ТЦ. Сказал, что меня зовут Александр, что я уже общался с Виталием Аркадьевичем, и что я к нему еду по важному партийному делу. Что подъеду в ТЦ через два-три часа.
Аркадьич был готов к прыжку. Он сидел за столом молча, с еле заметными мелкими движения всего тела. Его глаза втягивали меня в себя целиком. Я говорил медленно, взвешивая каждое слово. Жить мне по-прежнему хотелось.
– Павел Григорьевич просил передать, что они всё сделают для того, чтобы вы прошли на выборах. Он не стал вам звонить из-за того, что телефонные разговоры могут записываться. Начальник полиции своими действиями создал вам рекламу, что очень облегчило задачу вашей победы на выборах.
Я помолчал, давая бандиту осмыслить сказанное.
– Он невольно напомнил людям о времени, когда они голодали. Тогда все были равны. Судьба у людей сложилась по-разному, но, в то время, у всех были равные шансы.
Я почувствовал, что Аркадьич ослабляет внутреннюю хватку.
– После напоминаний этого мента, люди увидели в вас человека, которому просто повезло. Он вас сделал ближе к избирателям. Я, как раз, сказал Валентину Геннадьевичу, что для вас нужно будет придумать девиз, объединяющий вас с жителями города. «У меня получилось. Вместе со мной получится и у тебя». Или: «Я всё прошёл. Проведу и вас».
Моя рука в воздухе рисовала неопределённость.
– Что-то, типа этого. Вы же понимаете, что ваши соперники – представители правящей партии. Сейчас вас зарегистрируют, и вам будет нужна политическая платформа, а все обещания прежних лет не выполняются. Людей уже тошнит от ежегодных обещаний. И тут вам помощь – новый образ своего деятельного человека, которому не дают развернуться в полную силу. Это должно сработать. Заниматься чёрным пиаром, опуская конкурентов, рискованно.
Я выразительно на него посмотрел.
– У них вся экономика схвачена. Значит, нужно давить на новый неповторимый образ. И тут вам помощь. Я уверен, что руководство партии решит вопрос с этой подставой. Конечно, человек не выполняющий договорённость должен подвергнуться порицанию. Он уже своё получил, и руководство просит вас два раза не наказывать за одно и то же. Вряд ли, что он в пенсионном возрасте начнёт сводить неуставные личные счёты. Как это в фильме «Белое солнце пустыни»? – «Хорошая жена, хороший дом, что ещё надо для того, чтобы встретить старость»? С его уходом на пенсию недоразумение было бы исчерпано. Я правильно думаю? Так что, как говорится: «не было счастья, да несчастье помогло». Не буду вас больше задерживать. Вы человек занятой. И об имидже надо подумать, – сказал я, протягивая ему руку – чтобы работать вместе с журналистом в этом забеге.
– Спасибо за информацию – ответил он, протягивая руку. – ты посыльным у них работаешь?
– Нет. И тогда, и сейчас – совпадения. Но, надеюсь, пойду учиться, и тогда кем-нибудь стану. Из этого всего – я кивнул подбородком на окно – надо выбираться, как можно быстрее.
– Обращайся, если что понадобится.
– Спасибо. Учту. Всего доброго.
Я вышел. Пора начинать бухать. Или к Евдокии за травами. Отгул я заслужил.
29
А, что? Поеду-ка я в гости без спешки. Только, сначала домой. Давно родителей не видел. Может – дома?
С воцарением Павла I, посвященного в члены ордена еще в бытность его наследником-цесаревичем, сторонники масонства приободрились. Свое торжество «вольные каменщики» уже намеревались ознаменовать построением в Петербурге под видом Казанского собора грандиозного и помпезного масонского храма, начертание проекта которого уже было поручено гениальному зодчему Василию Баженову, тоже в свое время «уловленному» в орденские сети.
В первопрестольной по-своему торжествовал Иван Владимирович «со товарищи». Все сколь-нибудь значительные градоправительственные должности переведены были масонам. Еще крепче прежнего взяли «братья» в свои руки и рассадник будущих умов общественных и государственных – Московский университет: директорство над ним было передано старому улыбчивому масону Ивану Петровичу Тургеневу (отцу будущих декабристов), а полное и безраздельное попечительство над благородным пансионом, учрежденным при том же университете в 1797 году, взял на себя верный и преданный семинарист и выкормыш Шварца Антон Антонович Прокопович-Антонский. Преподавание и заведование кафедрами в обоих учебных заведениях отдавалось людям соответственным.
Посему и ездил Иван Владимирович Лопухин и в университетские горницы на Моховую, где тут же при храме наук размещалось в эту пору семейство Тургеневых, и в крашенный желтою краской длинный и приземистый особняк на Тверской (на месте нынешнего Центрального телеграфа), в котором учились и обитали юные благородные пансионеры, ровно в свою вотчину, где его негласные советы и наставления имели великое почтение и силу…
Однако больших масонских надежд Павел I не оправдал. Видимо, почувствовав в масонстве, таящем в себе глухую и страшную антиобщественную силу, опасность для своей короны, он охладел к «братьям». Открытой войны «вольным каменщикам», как его мать Екатерина, он не объявлял, но потворствовать им более не желал, а сверх того понемногу стал чинить всяческие препоны.
Предчувствуя надвигающуюся опасность, Павел I становился все более подозрительным и желчным, не доверял уже никому, в том числе и супруге своей Марии Федоровне, и спешно возводил в Петербурге для себя внушительное убежище – Михайловский замок, а по сути, настоящую боевую крепость с куртинами, бастионами и глубокими рвами, заполненными водой. Однако даже эта вновь отстроенная и почти неприступная в военном отношении твердыня не спасет его, как известно, от скорой лютой расправы заговорщиков…
Дома была мать. Что-то готовила. Обнял. Спросил, как отец. Сказала, что у него ровно. Держится.
– Ты слышал, что больше десяти зданий сгорело? Пожарные машины приехали поздно. У нас их две, а из города три часа ехать. Так всё и сгорело. Продуктовые и меховой. Ателье, аптеки, овощные, булочная. В ТЦ, что ли, ходить? Говорят, начальник полиции с владельцем ТЦ, что-то не поделили, вот он и сжёг конкурента.
– Не. Бандит на выборах будет выдвигаться, и мент испугался, что он его задавит, когда станет главным. Он его старые дела в город на доследования отправил, чтобы бандита до выборов не допустить. Вот бандит и отомстил. Хорошо, что не грохнул. Сейчас из города полиция понаедет. Будут копать. Мент вряд ли рискнёт при посторонних разборки устраивать. Бандит не идиот – со стороны, наверное, кого-нибудь нанял. Думаю, так и затухнет.
Мать мне верила. Она меня чувствовала. В детстве, родители, при каком-нибудь происшествии со мной, пугались, но особенно меня не наказывали, поэтому врал я им крайне редко. Обычно, чтобы их не расстраивать. Мать не стала спрашивать откуда такая информация – знала, что сам скажу, когда будет надо. Говорить им о своём участии я не хотел: минута хвастовства могла обернуться их волнениями и потерей здоровья на этой почве. Наверное, когда-нибудь похвастаюсь, когда всё останется позади. Сейчас я видел два варианта развития событий: или бандита грохнут, или он будет победителем. Если выиграет мент, то больше в городе никто не пикнет – закон и бизнес окажется в одних руках. Аркадьич до сих пор оставался живым, вопреки всему, поэтому я надеялся, что он и сейчас выкрутится. Надо будет вечером пошаманить.
Поел вместе с матерью. Сказал ей, что теперь буду чаще ночевать дома, так как стали позволять обстоятельства. Увидев моё спадающее напряжение последних недель, она покивала.