Из теории и практики классовой борьбы: Происхождение командующих классов. Основы их идеологии. Вопрос об интеллигенции.

Так было до авантюристического выступления организаторов. Затем начинается радикальная перестройка всего здания юридических отношений. Похитители средств производства похищают у общинников права на вершение суда и расправы. Правда, еще раньше община возложила на них юридические функции. Но это вещь иная: никакой монополии не было места, участие общинников в «расправе» отнюдь не исключалось, речь шла не об «абсолютных» правах, юридической власти не существовало. Теперь, помимо всего прочего, наряду с созданием юридической власти, возникает институт власти законодательной. Затем реформируется понятие преступления и наказания. Если раньше преступление почиталось чем-то стихийным, своего рода болезнью^[30], которая обусловливается не внутренними, а внешними причинами, за которую преступник не несет «ответственности», теперь постепенно вводится понятие о внутреннем источнике преступления, о злой воле. Преступления начинают квалифицироваться, как преднамеренные и непреднамеренные, вольные и невольные. Преступник признается несущим ответственность. Сначала он отвечает перед целым родом, или целой общиной (отголосок воспоминаний о коммунальной собственности на средства производства). Затем устанавливается мал помалу новый принцип: совершивший преступление совершил его против организаторов, «согрешил» перед ними. Дальнейший этап развития юридических основоположений: ответственного перед ними преступника организаторы могут миловать или не миловать по своему усмотрению. В прежние времена судьи не имели права освободить нарушителя «порядка» от кары; кара – дело общины, определяется интересами последней. Теперь – на первом плане интересы частных собственников средств производства: кара зависит от частных интересов. Право на наказание индивидyaлизиpуeтcя.

Мы должны остановиться на крупном моменте охарактеризованной эволюции – на новоявленном понятии о злой воле. Необходимо выяснить его социально-экономическую родословную. Прежде всего – «воля»: откуда взялось это понятие, само по себе, без отношения к сопутствующему ему определению «злая»? Оно принадлежит к категории таких понятий, как душа, первопричина, двигающая сила, сложившихся в атмосфере «авторитарного мышления»^[31]. Как все эти родственные между собой понятия, «воля» указывает на личность организатора, суммирует отношения организующих с организуемым. Воля – это направляющая, регулирующая, распоряжающаяся психика представителя командующего центра. Обладать волей, – в сущности, составляет привилегию организаторов. Но обладать злой волей, т. е. волей, вносящей беспорядок и расстройство в область данной системы производства, было бы для организаторов крайне невыгодной привилегией. Правда, на первых порах возникновения организаторской группы, тогда, когда организаторские посты были выборными и организаторы не являлись существами «высшего типа», – действительно, неудача того или иного предприятия ставилась в зависимость от умелости и распорядительности вожака. Вожака «удаляли». С постепенным ростом общественного значения организаторов, роль последних, в данном отношении, начинает становится довольно щекотливой. Воле старейшины и главы рода или клана приписывают все нежелательные явления, происходящие в недрах организуемой ими социальной ячейки. Кто принимает на себя организаторские полномочия, тот тем самым берет на себя задачу не допускать никаких аномалий в жизни первобытного общества: в этом и заключается сущность его деятельности. Постепенно общество раскалывается на две части: инертную, неспособную самостоятельно действовать, – по господствующему представлению – рядовую массу и носителей творческого начала, двигающей силы – организаторов собственников. Все, что происходит в жизни общества, происходит по воле последних. Они всемогущи. Все «добро, слава, дела», характеризующие степень преуспеяния и благоденствия данной общины, – результат их направляющей воли, принадлежит им. Но палка оказывается о двух концах. Всемогущие, они обязаны естественно, принять на себя и все «темные деяния» и все несчастия, имеющие место в подведомственной им общине. Виновники «добра» должны быть и виновниками «зла». Общинники терпят на войне жестокое поражение: побежденные обвиняют в неудаче своих вождей. Заразная болезнь, мор свирепствует среди общинников: согласно всеобщему мнению, это боги послали наказание за «грехи» организаторов. Страдает община от недостатка пищевых продуктов, малоуспешно идет общинное производство – опять замешана «воля» тех, кто стоит на верху социальной лестницы. Совершит кто-либо из членов общины тяжкое нарушение установленных норм общежития и тут дело не обходится без нареканий на организующую «волю».

Всюду эта «воля»! Она – источник всего происходящего; прежнее представление о стихийном преступлении, стихийном грехе, приходящем извне, отныне устарело. Отныне причина, корень «зла» лежит в личности человека, отныне отдельная особь несет ответственность за совершаемое ею. Но организаторы, естественно, недовольны подобным расширением «прав» своей личности. Они согласны удовлетвориться частью привилегии, приобретенной или вместе с приобретением средств производства, – привилегии на всемогущество, а кое-что переуступить рядовой массе. Олигархи, они выступают в данном случае защитниками реформы в демократическом духе.

Ормузд отделяется от Аримана, Бог от дьявола. Слагается дуалистическая теория: добро и зло признаются началами совершенно разного порядка. Это значит, что в организаторской воле они не совмещаются. Царство зла, греха, преступления – вне организаторской группы. Организатор ответственности за совершаемое в его общине зло не несет. Он должен лишь очищать общину от последствий зла (творя суд, принося искупительные жертвы или просто посылая моление своим богам): это в его власти и должно составлять его привилегию. Этим ограничиваются его отношения к проявлениям «aparadha». Что же касается ответственности за различные нарушения порядка и гармонии социально-экономических норм, усвоенных общиной, то подобная ответственность предоставляется теперь каждому члену рядовой массы. «Демократизация» преступления, конечно, осуществилась не сразу, а проходила последовательные этапы развития. До сих пор господствующим классам не суждено видеть окончательного торжества выдвинутого ими идеала: часть рядовой массы, лишенная гражданских прав, до сих пор считается лишенной, одновременно, и «права на преступление» (напр., несовершеннолетние в известных случаях). Но, как бы то ни было, означенное «право» было переуступлено древними организаторами-собственниками общинникам. За рядовым общинником, который считался инертным существом, не обладающим способностью действовать по своей инициативе, без внушения свыше, теперь признается, в известных случаях, личность: он, оказывается, может проявлять свое «я», свою волю. Только эта воля непременно должна быть злая. Творцами бора простые смертные по-прежнему быть не могут. Все доброе устрояется по-прежнему попечением и помышлением организаторских верхов.

Конечно, если бы организаторы занимали ту позицию, которая им принадлежала в начале, если бы они чувствовали себя представителями общинной массы, подобная теория не могла бы сложиться: они не тяготились бы возложенною на них «ответственностью», не пытались бы снять ее с себя. Что являлось бы злом для общины, являлось бы злом и для них. Но интересы общины давно перестали быть интересами организатора. Организатор давно идет своей дорогой, осознает себя чуждым тех общих стремлений и забот, которые волнуют рядовую массу. Собственность на средства производства диктует ему иные, диаметрально противоположные задачи. Зачем же, на самом деле, ему брать на себя «ответственность» за то, что так чуждо его интересам? После того как он овладел средствами производства, отношения между членами общины начали осложняться, количество «зла» начало увеличиваться с возрастающей прогрессией. Некогда призванный регулировать ход производственного прогресса, направлять его так, чтобы соблюдалась наибольшая экономия и продуктивность работы, теперь он, со своими «правами» собственности играет роль камня, лежащего на пути этого процесса. Он тянет назад, к старым формам техники, которые в свое время оправдывали его существование. Ему трудно приспособиться к новым техническим методам, в десятки раз труднее, чем любому рядовому общиннику. Он, в сущности, уже не организатор, а дезорганизатор. Прогрессивное техническое развитие и с ним прогрессивное развитие общественной жизни в ее различных проявлениях («надстройках») обходит его. Регулировать производство он уже не может. Повторяем, он лишь старается приспособить новую технику к старым формам, а подобное урегулирование означает не что иное, как внесение беспорядка в хозяйственную деятельность рядовой массы. Один из актов подобного урегулирования – это охрана захваченной у общины собственности. ІІриходится отстаивать собственность от всякого рода посягательств со стороны, приходиться бороться против остатков коммунистических обычаев, против действий общинников, которые в отдельных случаях никак не могли усвоить принципа неприкосновенности перешедших в частное владение орудий и продуктов. Вот эта борьба и является решающим моментом в процессе разграничения «доброй» и «злой» воли: именно она побудила организаторов категорически отречься от части «прав на всемогущество».

На самом деле, брать на себя ответственность за все нарушения социально-экономических норм, значило, помимо всего прочего обвинить себя в преднамеренном противодействии собственным интересам, квалифицировать себя, как врагов самим себе. Посягательств на собственность, присвоенную организаторами, последние никак не могли приписать своей «воле». Эти посягательства, в глазах организаторов, несомненное «зло», «aparadha», согласно установившемуся уже тогда воззрению, предполагает действие активной двигающей силы – чьей-нибудь воли. А раз так, приходится усмотреть в представителях рядовой массы носителей означенной силы. При этом заключение о наличной воле у представителей рядовой массы сделано на основании фактов одного порядка: «рядовики» выступают самостоятельно, вне зависимости от воли организаторов, – так последние рисуют себе картину социальных отношений – только тогда, когда противоречат интересам захваченной собственности; в остальных случаях организаторы видят прежнюю инертную, лишенную инициативы массу. Отсюда вывод: простые смертные обладают односторонне развитой волей; воля эта направлена против организаторов; следовательно она злая и только злая.

Переступая, таким образом, «злую» волю, оставляя за собой монополию на волю добрую, организаторы объявляют себя единственными охранителями и единственными созидателями правовых норм. Рядовику, которому отказано в праве считаться «полным» человеком», полною личностью, отказывают в способности различать справедливое и несправедливое. Он не может знать закона, а если, паче чаяния, вздумает изучать последний, то подобное занятие, – выражаясь языком древнеиндийских законодателей, – «плода ему не принесет». Знанием закона может обладать только «хорошо рожденный», только он может быть «ведающим справедливое» dhаrmаvid.