Новая сила. Книга вторая

Не заставив себя долго ждать, Глобус открыл глаза, щурясь от направленного в лицо луча фонарика:

– Убери свет, падла.

Владимир направил луч на свое лицо:

– Узнаешь меня?

– Узнаю, ты – покойничек! – с агрессией выкрикнул лысый, но тут же замолчал от полученного увесистого удара под ребра.

– Еще раз спрашиваю: узнаешь меня?

Глобус внимательно посмотрел на освещенное лицо своего палача и отрицательно мотнул головой.

– Тогда напомню тебе, сволочь, – голос Владимира дрожал от избытка чувств: с месяц назад в Монино ты грозил мне пистолетом, с тобой были еще два твоих приятеля…

– Ах ты, фраер, сучка… очередной удар не позволил лысому высказать свое неудовольствие в полной мере.

– Я не закончил, тварь. Хуже всего то, что вы убили моих друзей – парня и девушку, а девушку еще и изнасиловали.

– Ты не вкуриваешь что ли, фраер, за то, что я так здесь сейчас сижу, тебя найдут и поимеют еще хуже той сучки… целый град ударов заставил зайтись Глобуса в болезненном кашле.

Откашлявшись, Глобус выдохнул:

– Все, падла, ты не жилец.

Поняв бессмысленность разговоров с бандитом, Владимир засунул ему в рот промаслянную тряпку, заранее принесенную из машины, и вытащил из-за пояса нож.

Глаза Глобуса округлились сразу же, как Владимир загнал почти все лезвие в его ногу; второй, третий, четвертый, пятый удар – лысый лишь глухо мычал и мотал головой.

– Ну что, говорить будешь, или потрошить тебя начать?

Как только кляп покинул рот Глобуса, он запричитал уже совершенно другим – испуганным и дрожащим голосом:

– Не надо, не убивай меня, пожалуйста, я все скажу! Только, пожалуйста, не убивай…

Через полчаса Владимир знал чудовищную историю убийства его друзей. Глобус вместе с двумя своими подельниками заметили Алексея и Инну, возвращавшихся с прогулки. Догнав их около дома, и веря в свое численное превосходство, они решили сначала избить Алексея, а потом уже изнасиловать Инну. Получив отчаянное сопротивление и пару хороших затрещин, Глобус приставил пистолет к голове Инны, вынудив тем самым Алексея сдаться. Именно его сопротивление взбесило бандитов больше всего. Его «вырубили» и усадили в кресло. Пока двое следили за ним, Глобус насиловал Инну, а затем это повторили и его дружки. Боясь еще одной взбучки с Лешиной стороны, Глобус прострелил ему обе ноги, пока его приятели предавались сексуальным утехам с несчастной девушкой. Особое удовольствие состояло еще и в том, что Инну заставляли типа добровольно делать различные вещи, запугивая тем, что они продолжат избивать уже и так истерзанного до невозможности Алексея, а его – смотреть на происходящие на кровати бесчинства.

Продолжалось это несколько часов, параллельно пили пиво, а под конец надругались над Инной пивной бутылкой.

Глобус, как и положено законченным подонкам, с удовольствием назвал имена и адреса своих компаньонов, в обмен на обещание оставить его в живых.

– Не хотели мы их убивать, да и не убивали! Не надо было ему так сопротивляться – мы б только с бабой бы порезвились и все – пусть живут. Не она первая, не она последняя, – резюмировал свои извинения и оправдания Глобус, захлебываясь слезами.

– Ты – животное, садист, законченная тварь, – безразличным голосом проговорил Владимир: ты жестоко убил самых близких и дорогих мне людей. За это ты умрешь и будешь мучатся также как и они.

– Ты же обещал, – захныкал было Глобус, но видя как кляп снова приближается к его рту, стал орать во все горло «На помощь!»

Казнь Глобуса заняла почти полтора часа; Владимир был жесток, словно средневековый палач, но ничто не шевельнулось в его душе. Наказание соответствовало преступлению. Еще два он копал могилу, в которую бывший преступник отправился с перебитыми камнем коленями и локтями, раздробленными пальцами и пронзенной в окончание всего своим же ножом грудью.

Закопав все следы произошедшего, Владимир вымыл руки, оглядывая, не забыл ли он спрятать что-либо – вроде, нет. Небо понемногу светлело, скрывая крупные и яркие звезды – единственные и безмолвные свидетели казни убийцы.

«Где-то среди них мои друзья» – пронеслось в голове Владимира.

Он приехал домой, когда уже почти рассвело. Осторожно улегшись на кровать рядом с Татьяной, он провалился в черную пучину небытия. Там не было ни снов, ни чувств, не мыслей – ни единого проблеска чего бы то ни было. Но при этом его душа не почувствовала ни капли облегчения или удовлетворения – была проста чернота и пустота; позже Владимир поймет, что тогда он впервые ощутил и увидел изнанку мира, то, что начинаешь видеть, перейдя некую грань, вернуться из-за которой обратно уже невозможно.

Следующие несколько дней он прожил словно в аду. Ужасные мысли одолевали его и наваливающиеся, словно чудовищная лавина, страхи мучали снова и снова. Татьяна, не понимающая, что происходит с ее парнем, пыталась отвлечь его от тягостных медитаций; и лишь снова оказавшись в ее объятиях и занимаясь страстным животным сексом, Владимир переставал думать об убийстве Глобуса и всем остальном, что с этим было связано.

По правде говоря, он еще никогда в жизни так не боялся. Представлявшиеся ему картины были ужасны и невероятно реалистичны одновременно. Периодически ему начинало казаться, что бандиты – дружки почившего Глобуса – нашли его и устроили ему такие истязания, в сравнении с которыми произошедшее с лысым подонком следует воспринимать как акт высшего милосердия. Его били, рвали ногти, жгли огнем, отрывали куски его плоти – и спасения от этих мучений не было. Но еще хуже становилось от осознания того, что садистская злость этих уродов может выплеснуться еще и на ни в чем не повинную Татьяну, и не будет возможности спасти ее и избавить от страданий. От картин, которые с завидной подробностью вырисовывала его воспалённая фантазия, Володю передергивало физически.

На смену одному кошмару являлся другой: его нашла милиция, и он оказался в тюрьме. Памятуя рассказ одного из знакомых, побывавшем в этом «гостеприимном» заведении, Владимиру представлялась сырая и темная камера, переполненная сверх всякой меры зеками и зловониями смешавшихся застоялых запахов пота и мочи. Короткий сон по часам на кровати, на которой спят в три-четыре смены, постоянная опасность от сокамерников, которые давно очумели в неизбывной агрессии. И так секунда за секундой, час за часом – долгие годы, нет возможности выйти из этой клетки, нет возможности остаться хоть ненадолго наедине с самим собой, не находясь под пристальным взглядом внимательных и злых глаз, даже нет возможности справить нужду в более-менее комфортной обстановке; вши, блохи, целая коллекция различных зараз и постоянные склоки и драки, оставляющие различные следы на и без того изможденном теле и сходящем с ума мозге.

Унять свою панику Владимиру удавалось с большим трудом; отогнав страшные мысли, он вспоминал загородный домик, истерзанные тела своих друзей – страх перед любыми последствиями тупился, словно нож о камень. Милиция работать, судя по всему, напрочь не хотела или боялась за собственные шкуры; и ублюдки, убившие Алексея и Инну, могли еще долго топтать землю и коптить небо. Разве стоило из-за собственных страхов позволить им спокойно жить дальше и, возможно, сотворить подобные злодеяния с кем-то еще?! Праведная злость закипала в нем, вытесняя остальные эмоции, и на какое-то время страхи оставляли его.

Даже во сне Владимир не мог найти покоя; один раз ему приснилось, что он оказался на Страшном Суде перед Богом, и за сотворённое с Глобусом он был отправлен в ад – в вечность огня и боли. И вот, он уже падает в бесконечно глубокую раскаленную расщелину, стоны, крики и искаженные от страданий лица грешников пролетают со всех сторон. Он опускает взгляд вниз – туда, куда его влечет сила тяготения и видит под собой реку расплавленной лавы, в которой уже извиваются в конвульсиях какие-то фигурки… Тогда проснулся не только он, а от его крика проснулась и спавшая рядом Таня…

Прошло несколько дней; но какие долгие это были дни! Владимир посерел лицом от своих мыслей и бесконечных перекуров; на улицу он не выходил, решив пока отсидеться дома. Постепенно, его сознание адаптировалось к новой реальности, реальности в которой любой из дней его нормальной, совсем еще недавно обычной жизни, мог стать последним. Страхи постепенно отпустили его, и им на смену пришла жесткая уверенность в правильности сделанного шага и необходимости дальнейшего возмездия.

Отыскать двух других убийц уже будет не сложно, благо Глобус перед своим уходом в мир иной проявил чудеса правдивости и красноречия, выдав своих подельников с потрохами за обещание сохранить ему жизнь.

Чуть больше, чем через неделю, вслед за Глобусом последовал и второй браток – Цыба. Владимир отыскал его также около подъезда дома и четырьмя выстрелами из глобусовского пистолета отправил к праотцам. Воздать должное Цыбе по полной программе не получилось, поскольку Владимир опасался быть замеченным, но вместе с тем, перед громкими хлопками, поставившими на существовании бандюка жирную точку, он успел сказать ему о причинах мести и увидеть в глазах своей жертвы страх трусливой обреченной скотины. И именно это обстоятельство делало поступок Владимира, как ему самому казалось, не простым убийством, а именно отмщением.

На этот раз переживаний было значительно меньше, Владимир гулял вечерами, наслаждаясь свежим воздухом, с аппетитом ел. Татьяна явно радовалась перемене в настроении любимого, перестала задавать вопрос «Что случилось?» и ему не приходилось отмалчиваться, отводя взгляд.

Но неизменным осталось то, что боль и пустота от потери своего лучшего друга не уменьшилась, а лишь немного притупилась от времени.

Думая об этом, молодой человек стал понимать, что месть не уняла эту боль – и вряд ли что-либо в этом мире на это способно, а стала лишь выходом его личных негативных эмоций – ярости и злости. И, к сожалению, ни его ненависть, ни его любовь, ни месть, ни смерть убийц друзей не могут сделать самого главного – вернуть тех, кто умер слишком рано. Тем, кто остался на этом свете дано право выбора, что делать с врагами и обидчиками, но, думая об ушедших навсегда близких, остается только принять то, что дальше – вся оставшаяся жизнь – будет прожита без них. И ничто этого не изменит… И месть никогда не будет лекарством от душевной боли…

Минуло еще несколько дней, и Володя решил все-таки завершить свой план возмездия. Но операция по ликвидации третьего бандита – владельца того самого черного Мерседеса – оказалась значительно сложнее. Около дома с нужным адресом Владимир простоял две ночи подряд – и толку никакого не было.

Знакомого Мерседеса нигде не было видно, да и пешком преступник приходить домой к себе не спешил. Владимир хорошо помнил лицо этого подонка – того самого, который велел ему убираться подобру-поздорову, пока покойный Цыба удерживал уже такого же покойного Глобуса. Из этой троицы самым старшим был остававшийся пока в живых Буран, или Глеб Бураненко. По словам Глобуса, именно Буран планировал все совершаемые ими злодеяния, которые выполнялись по заказу, а случайные – как, например, с Лешой и Инной в целом не поддерживал, хотя и принимал в них самое активное участие.

Часы показывали начало третьего, и Владимир уже собирался признать и сегодняшнюю ночь охоты неудачной, если бы к нужному подъезду торопливым шагом не приблизился бы плохо различимый в темноте силуэт. Охотник даже прищурил глаза, чтобы максимально сфокусировать свое зрение, и увиденное заставило его сердечную систему взвинтить ритм работы – это был Буран, вне всяких сомнений. Проблема была в другом – от машины, в которой сидел Владимир, до его очередной жертвы было не менее тридцати метров, большая часть из которых пролегала по освещенному фонарями участку, и пробежать это расстояние незамеченным было практически нереально.

Буран не торопился заходить домой, а почему-то, озираясь, стоял и нервно курил. «Наверно еще кого-то убили» – подумал Володя, также затягиваясь сигаретой и глядя на свою потенциальную жертву: «Но ничего, конец этому уже близок».

Бандит сделал пару шагов в сторону подъездной двери, но потом, отчего-то передумав, развернулся и пошел в сторону скверика в сторону от жилого дома. Там было явно темнее, и к тому же к лесопосадке вел единственный мостик, что лишало бандита возможности для маневра. Передернув затвор изъятого у Глобуса пистолета, Владимир вышел из автомашины и направился вслед за Бураном, стараясь оставаться в тени.

Быстро расправляться с последним своим обидчиком Володя не планировал – Буран принимал очень активное участие в изнасиловании Инны, и за это должен был расплатиться сполна. Что именно он будет делать с насильником он еще окончательно не решил – но на это у него будет достаточно времени, когда тот окажется в его полном распоряжении. До мостика оставалось примерно метров сорок – сорок пять, и Владимир увидел, как Буран вошел на покосившееся от времени хлипкое архитектурное сооружение. Стараясь быть незамеченным и не упустить злодея из вида, он прибавил шагу. Впереди в пяти-семи шагах росло старое дерево с толстенным стволом, за которым можно было спокойно спрятаться и посмотреть, куда дальше направиться Буран. Перейдя на бег, Володя почти впечатался в грубую и шершавую кору дерева-старожила. Успокоив чуть сбившееся от избытка адреналина дыхание, он стал обходить ствол справа; вот уже в поле его зрения показался мостик… И в ту же секунду, словно материализовавшись из воздуха, перед его глазами возник огромный кулак и тут же впечатался в его челюсть. Картинка померкла и звуки исчезли; это был нокаут.

Следующим отчетливым, но коротким его воспоминанием было пребывание в мчащейся куда-то машине. Он сидел по центру на заднем сиденье, а по бокам своими могучими плечами подпирали два здоровяка с небритыми лицами. Когда зрение окончательно сфокусировалось, он увидел, что на переднем пассажирском сиденье, давая команды водителю куда ехать, сидит – нет, не Буран, а очень похожий на него человек. Заметив движение на заднем сиденье, бандит повернулся к нему:

– Ну, привет, дружок!

Владимир дернулся вперед, желая любой ценой придушить ублюдка, но две мощные руки с обеих сторон не позволили ему даже привстать. Он повернул голову в сторону одного из своих пленителей, пытаясь прикинуть, как можно вырваться, но тут же снова провалился в забытье, получив увесистый удар головой в переносицу.

Открыв глаза вновь, Володя обнаружил себя привязанным к стулу. Куртки на нем не было, ровно, как и пистолета Глобуса, в голове шумело, и очень сильно болела переносица.

– Ну че, очухался? – яркий свет ударил ему прямо в глаза, заставляя инстинктивно щурится.

Говорящий, насладившись произведенным эффектом, опустил купол настольной лампы и вышел из-за стола, перед которым находился привязанный пленник. Звонкая оплеуха эхом отозвалась в помещении, и в ушах Володи:

– Ты кто такой? На кого работаешь?

Владимир тряхнул головой; поток мыслей стал понемногу возобновляться. Голос вопрошающего не принадлежал явно похожему на Бурана, и не самому Бурану; этот был более скрипучим и его обладатель был явно старше. Он разглядел простой письменный стол, на котором в свете лампы лежали его документы и пистолет. За столом – у стены стояли два огромных каменных изваяния – те самые здоровяки, которые ехали рядом с ним. Судя по голосам сзади, в помещении находился кто-то еще, но их не было видно. Само помещение было чем-то типа подвала – бетонные, ничем не покрытые стены, такая же бетонная колонна чуть слева от него. Левый край подвала терялся в темноте, поэтому определить его истинные размеры было невозможно.

Владимир поднял голову, пытаясь разглядеть лицо своего собеседника. Тому было явно за сорок, маленькая голова, редкие волосы – этого бандита он не знал.

Бандита! Точно, он попался! Теперь бандюки разорвут его, и это будет еще хуже, чем представлялось в самых жутких кошмарах. Страх заполнил его тело и сознание; он попытался пошевелить руками, но путы были слишком крепки. Нет, шансов уйти отсюда живым у него не было, ни единого шанса. И именно эта мысль о собственной обреченности прогнала волну липкого и противного ужаса за собственную шкуру, уступив место какому-то подобию веселья:

– Да убивай, тварь, в аду с тобой увидимся.

На этот раз удары посыпались с разных сторон, заставив померкнуть свет. Старый бандит раз за разом задавал одни и те же вопросы: «Кто нанял», «На кого работаешь», «Кто такой». Для пленника они имели никакого смысла, и он отвечал также односложно «никто», «на себя», и «конь в пальто». Вопросы и удары чередовались с заданной последовательностью, тело ныло все сильнее и сильнее.

Поняв, видимо, тщетность своих попыток, «старый» процедил:

– Ну и хрен с тобой, щенок, скоро сдохнешь. Хотя, – продолжил он после короткой паузы, – тебе повезло: перед смертью увидишь вора в законе, и приговор тебе вынесет он.

Прошло около получаса; Владимира словно забыли: его никто не бил, никто и ничего не спрашивал. Два качка продолжали неподвижно стоять, словно изваяния, сзади кто-то о чем-то шептался.

Оставшись ненадолго наедине со своими мыслями, Владимир думал о том, как его будут убивать; били его достаточно сильно, но даже мыслей просить своих мучителей о пощаде у него не возникало. «Надеюсь, умру я тоже достойно» – это мысль была словно знамя его несломленного духа, и сейчас только она была главной и имевшей хоть какое-то значение.

Раздался скрип открывающейся металлической двери и стук шагов многих пар ног.

За стол перед ним сел человек в светлом костюме, но ни черт лица, ни чего бы то ни было – разглядеть Володя не мог. Рядом со столом по обеим сторонам появились еще какие-то люди – большинство из них было одето в костюмы, некоторые в короткие кожаные куртки; все вопросительно рассматривали его.

– Клещ, включи ты свет, а то у тебя тут как в ментовке, – скомандовал сидящий за столом.

Кто-то за спиной щелкнул несколькими выключателями, и подвал наполнился светом многих электрических лампочек. Рядом с сидящим за столом появился старый бандит, отвешивавший Володе оплеухи.

– Знаешь кто я? – поинтересовался мужчина за столом.

– Бандит, – с вызовом ответил Володя.

– Вот как?! А ты нет что ли? – искренне удивился его собеседник: Я – вор в законе, Рыбак. Слышал о таком?

– Нет.

Рыбак вышел из-за стола и встал прямо перед пленником. Он был высок и сухощав, ему было не меньше лет пятидесяти, и его взгляд источал угрозу. Владимир раньше никогда не видел такого взгляда – его глаза были колючими и бесчувственными одновременно, они сверлили и заглядывали внутрь, против воли внушая страх.

– На кого ты работаешь, щенок?! – сквозь зубы процедил Рыбак.

– Ни на кого, – отрешенно ответил Владимир.

– Он и тебе такие же басни пел, Клещ? – обратился вор к бандиту, избивавшего пленника.

– Да, – усмехнулся тот в ответ.

Вор снова повернулся к привязанному на стуле молодому человеку:

– Ты знаешь, что с тобой будет? Я могу сделать так, что ты умрешь быстро и безболезненно, а могу поспособствовать тому, что смерть будет приходить к тебе долго и мучительно. Скажем, дней пять. Ты убил моих людей – Цыбу и Глобуса, охотился на Бурана, и хочешь сказать, что все это просто случайность? Они работали вместе, и почти все вместе отправились под землю. Кто тебя нанял и почему надо было убить именно их?

Зачем было молчать? В любом случае его ждет конец, так лучше быть до конца честным и правильным, пусть знают, за что сдохли два подонка, а то они и в правду думают, что это происки конкурирующей фирмы.

– Они убили моего друга и его девушку, а ее еще и насиловали.

Дальше Володя с известными ему от Глобуса подробностями поведал об убийстве Алексея и Инны, и также с подробностями о казнях Глобуса и Цыбы.

Вся кодла преступников слушала его не перебивая.

– Клещ, кто у тебя там в Монино по ментовской есть? Узнай, правда ли то, что этот щенок лапочет, – скомандовал Рыбак.

Клещ ушел и, вернувшись через некоторое время, коротко отчитался:

– Сходится.

Вор разразился гневной тирадой, но то, что она была гневная, Владимир понял лишь по интонации, и тому, что его претензии были адресованы нескольким, судя по всему, его подчиненным. Слова, которые он говорил, были по большей части ему непонятны, словно он говорил на каком-то иностранном языке. Рыбак распорядился, чтобы к нему привели Бурана, не рассказывая у сути предстоящего разговора. Володю тем временем, также по приказу главного в банде развязали, и он смог размять затекшие от пут руки.

Пока ждали Бурана, вор расспрашивал у Володи, как ему удалось найти обидчиков, почему он не доверил свое кровное дело милиции; голос его изменился, стал сдержанным и спокойным. Он даже предложил своему гостю покурить и угостил собственными сигаретами. В разговоре Рыбак подчеркнул, что ни он, ни его люди не являются отморозками просто так убивающими людей и насилующими женщин для развлечения, и, что если все до конца окажется правдой, Володю отпустят восвояси. Слабая надежда забрезжила в его душе, но сознание отказывалось верить в нее.

Буран появился достаточно быстро. Пройдя мимо окровавленного Владимира, он прямиком подошел к Рыбаку, протягивая ему руку:

– Здорово, Рыбак! Здорово, братва!

– Узнаешь этого паренька? – не протягивая руки, ответил вор.

Заподозрив неладное, он принялся рассматривать избитого пленника.

– Да нет, вроде, не узнаю, хотя рожа и знакомая, кажется.

– Ну, а ты что ответишь?

– Да, это он. Он велел мне проваливать, когда Глобус наставил ствол. И это он насиловал Инну и…

– Да врет он все, – нервно усмехнулся Буран: вспоминаю, пуганул Глобус этого сосунка, а никакой бабы мы не трогали и никого не убивали.

– А то, что ноги у трупа из «Макара» простреляны, как Глобус твой любимый делал, и Мерс твой там видели, что на это скажешь? А коли я ментам ствол вместе с тобой сдам, и поедешь ты по полной катушке, а?

Буран затрясся всем телом и упал на колени перед столом, за которым восседал вор:

– Рыбак, пожалуйста, прости, бес попутал. Глобус виноват во всем, это он их приметил, баба ему понравилась! Рыбак, прости, не убивай, прошу!

Старый вор брезгливо оттолкнул молящего о прощении бандита ладонью в лицо, отчего тот отлетел под самые ноги Владимира.

– Я такое говно трогать не буду, он тебя рассчитает, – указал он пальцем на молодого человека: он и Цыбу и Глобуса твоего порешил, и поделом. Так что не бухает нигде твой лысый отморозок, а в сырой земле лежит! А ты, молодой, – тяжелый взгляд упал на Володю: делай с ним чего хочешь, но своими ногами отсюда уйдет только один из вас.

Буран услышав решение вора, поднялся на ноги и приготовился к сражению со своим оппонентом. Он, подобно загнанному в угол зверю оглядел стоявших в помещении уголовников, натыкаясь на их жесткие, не сочувствующие ему взгляды.

Володя едва поверил своим ушам: все, что происходило с ним последние несколько часов напоминало какую-то нелепую и гротескную сказку, а сейчас и вовсе становилось явным фарсом. Он посмотрел на восседавшего за столом старого уголовника, на Бурана, который переминался с ноги на ногу и сверлил его полным ненависти взглядом: «что ж, это лучше, чем сдохнуть от побоев и мучений». Он встал со стула; в голове шумело, тело ныло от полученных недавно ударов, но реальная возможность расправиться с обидчиком придавала сил и решимости. Сделав пару шагов навстречу своему визави, Владимир нанес прямой удар ногой, стараясь сделать это максимально быстро и резко.

Завязался поединок, который должен был стать для одного из участников последним в жизни. Буран драться явно умел; лишь немногие удары доходили до его туловища или лица, да и то – не в полной мере, по касательной.

С каждой секундой сил у Владимира оставалось все меньше и меньше – сам он пропустил несколько увесистых ударов, от пары из которых повалился на холодный бетонный пол. Его соперник пытался воспользоваться обоими шансами и добить его, но удача была не на его стороне, и Володя чудом спасался от его «добиваний». Шансы на победу стремительно таяли – хотя наш герой и не верил ни в победу, ни в свои шансы уйти из этого подвала живым. И вот в какое-то мгновение эта мысль пронзила его мозг словно электрическим током: ему совершенно нечего терять, в любом случае он – труп. И единственной разницей как покинуть этот мир будет только одно обстоятельство: сможет ли он взять себе в провожатые в царство Аида убийцу-Бурана.

Удивительное спокойствие наполнило все его существо; он едва – одними краями губ улыбнулся своему противнику и градом ударов осыпался на его тело. Владимир бил, что было сил, руками, ногами, не замечая, куда он попадает. Проходили минуты, часы – а именно так ему и казалось, тело едва слушалось и уже почти не дышало, но он продолжал бить. И вот на гране замутненного сознания, сквозь муть, застилающую глаза, он видит, что его противник уже лежит на полу, руки раскинуты в стороны, а он продолжает наносить удары. А потом он переносит дрожащие от напряжения руки на горло поверженного противника и мертвой хваткой сцепляет пальцы.

…Когда все заканчивается, он валится рядом с убитым им бандитом и с его губ срывается: «Теперь я готов».

Сознание ненадолго возвращается к нему короткими и размытыми эпизодами: салон автомашины, лица братков, дверь в квартиру его родителей…

Он очнулся только на следующий вечер; в комнате стоял уже успевший позабыться запах перегара и пота – это на соседней кровати мирно храпел его отец. Володя попытался подняться с кровати – все тело нестерпимо болело. Превозмогая неприятные ощущения, он добрел до ванной и всполоснул лицо прохладной водой. На кухне продолжалась перманентная пьянка, и, судя по нетрезвому голосу своей матери, он понял, что она спорит с кем-то из своих собутыльников или собутыльниц. Не прощаясь, он вышел из квартиры. Оставалось только поймать такси, поскольку сил добираться на общественном транспорте не было, и ехать к Татьяне.

В скором времени у них состоялся серьезный разговор, отговорки и отмалчивания результата не принесли – ее это решительно не устраивало, и Владимир рассказал своей девушку всю правду. Она слушала его внимательно, не перебивая и не переспрашивая; услышанное шокировало и пугало ее. Когда исповедь подошла к концу, Владимир спросил ее:

– Ты сможешь теперь со мной жить?

– Будем жить, как жили, – после некоторых раздумий ответила Таня.