Французский моралист указывает на источники этой раздвоенности. Но его генетическое толкование страдает крайней расплывчатостью и реальной подпочвы того явления, о котором идет речь, отнюдь не вскрывает. Самый факт наличности «капризной пестроты желаний и эфемерного многообразия событий» требует, в свою очередь, справки «о происхождении».
Подобный расплывчатый характер составляет необходимую принадлежность «идеологических объяснений», предлагаемых носителями современного «индивидуализма». Снисходить до строго реалистического исследования подпочвы, в которую заложен фундамент «высоких» твердынь «культурных надстроек», было бы весьма и весьма неудобно для нео-индивидуалистов. Им пришлось бы, в таком случае, сказать самому себе в лицо несколько горьких истин, изобличить самих себя… Но кто же сам себе враг.
Реалистический анализ приводит, в данном случае, к следующему. «Разложения и противоречия» душевного мира, о которых трактует французский философ, являются не чем иным, как отражением «противоречий» социологического порядка, душевная «двойственность», угнетающая нео-индивидуалистов, показывает, что интересы последних колеблются между двумя общественными «сферами».
Нео-индивидуалисты считают себя выразителями наиболее утонченного «культурного» течения; но к лагерю безусловно прогрессивной интеллигенции они не принадлежат. Они считают себя убежденными, непримиримыми врагами «мещанского царства»; но от многих мещанских настроений, от мещанского эготизма они, «идеологи общественной группы», группы так называемого «интеллигентного пролетариата», слишком погруженной в интерес собственной борьбы за существование, не свободны. Между «адом» мещанского застоя и ограниченности и раем прогрессирующей «живой» жизни они стоят на полдороге, как бы находятся на положении жертв своего рода культурного «чистилища»; – причем, впрочем, от участия обитателей построенного католическим воображением purgatorium их судьба существенно отличается: доступ в райские «сферы» для нео-индивидуалистов навеки закрыт…