– Извините, меня, молодой человек, но, не могли бы вы мне разрешить посмотреть вашу комнату.
– Мне не жалко показать свою комнату, – удивленно ответил он, – но я не понимаю, чем вызван ваш интерес к моей комнате.
– Понимаете, когда-то, очень давно, там была моя спальня. Мне интересно посмотреть на эту комнату, с ней у меня связано мое счастливое детство.
– Хорошо, пройдемте сейчас в мою комнату, только предупреждаю, что у меня там не убрано, я сейчас сам живу, – немного смущаясь заметил Петя.
– Ничего, я на это не буду обращать внимание.
Власенко пошел впереди на правах хозяина, открыл незапертые двери, включил свет, зашел в комнату и пригласил женщину. Она остановилась у дверей, с каким-то трепетом осматривая комнату, стараясь не упустить никакой подробности, глаза её заблестели и, как показалось, Петру в уголках её глаз блеснули слезы. Юноше стало даже немного неудобно от того, что он занял чужую комнату, поэтому ему стало немного по себе и хотелось как-то исправить положение.
– Садитесь, – подвинул он женщине стул.
– Спасибо, – она села на стул, возможно, ей подали вовремя стул, на который она смогла сесть, иначе от слабости и нахлынувших чувств она могла бы свалиться на пол.
– Вас не затруднит, если я посижу здесь некоторое время, – её темные глаза смотрели умоляюще на парня.
– Конечно, сидите сколько хотите. Я пока не буду ложится спать.
Она молча сидела на стуле с блаженным выражением лица, что вызывало у Петра необычайный интерес к этой незнакомке, ему хотелось задать вопросы женщине, чтобы выяснить, когда она здесь жила, но он не решался прервать её состояние.
Они сидели так некоторое время, пока женщина не прервала тишину.
– Я вам кажусь странной? – спросила она.
– Я вас понимаю.
– Я не надеялась уже, что когда-нибудь смогу посетить мою комнату, в которой я провела свое детство.
– Так это было давно? – простодушно спросил парень.
– Очень давно. Это было еще до революции.
– А с кем вы здесь жили?
– Я жила тут с папой и мамой, а еще жил здесь мой брат Александр. Его комната была рядом с моей, там сейчас живет семейная пара, но я боюсь к ним подойти, ибо они очень сварливые люди. Весь этот этаж занимала тогда наша семья.
– Так вы были капиталистами? – Петр был очень удивлен и озадачен, ибо не приходилось ему раньше встречаться с бывшими угнетателями рабочего класса.
– Мы были не совсем капиталистами, папа мой работал известным адвокатом, здесь у него был кабинет, где он принимал своих клиентов.
– Это так странно.
– Я чувствую, что вы неправильно меня поняли? – озабоченно сказала женщина.
– Что вы имеете в виду? – Петр не мог понять о чем говорила эта дивная древняя старушка.
– Вы видите во мне врага Советской власти?
– Почему это я должен видеть в вас врага Советской власти? – парень был искренне удивлен.
– Все думают, что, если наша семья жила в такой большой квартире, то они естественно становились врагами новой власти, которая забрала у них эти квартиры.
– Я как-то об этом не думал. Я недавно переехал в эту комнату, – словно извиняясь за вероломство сказал парень.
– Я на вас совсем не в обиде. Квартиру у нас давно отобрали. Причем, должна сказать, что я была рада даже, что тогда нас уплотнили, ибо у тысяч граждан не было своего жилья, или ютились они в хлипких бараках. А это было несправедливо. Папа был против такого уплотнения, пытался жаловаться, но я его убедила смирится с таким положением вещей.
– Странно это?
– Что именно?
– Что у вас с папой были такие разные взгляды на жизнь.
– Да, мы с папой часто ссорились по поводу существующей несправедливости, имевшей место при старом буржуазном строе. Я доказывала ему, что монархия, классовое общество должно уступить новому справедливому обществу, где все люди будут равны, где не будет бедных и богатых, но он утверждал, что такого не может быть и приводил примеры из природы, где царит закон верховенства силы. Теперь после того, что произошло со страной после революции, думаю, что, возможно, он был и прав. Но тогда я была молода, у меня было желание, вместе с такими же как я перестроить мир. Впрочем, я вас задерживаю, вы хотите спать.
– Нет, почему же говорите это интересно.
– Интересно видеть представителя эксплуататорского класса в живую, ведь таких сейчас очень мало осталось, – в словах женщины таилась глубокая грусть.
– Я люблю слушать разные истории.
– Что ж тогда слушайте меня. Я Косинская Анна Михайловна, 1897 года рождения. Революционными идеями я увлеклась самим искренним желанием в пятнадцать лет, когда познакомилась с некоторой нелегальной литературой и узнала в каких тяжелых условиях живет наш народ. Мне неприятно был тот факт, что мы в доме используем наемный наших служанок. Мне хотелось извинятся перед ними, когда они перед нами склоняли свои покорные головы, называли "господами" или целовали нам руки. Мне хотелось бросится им в ноги и извинятся за своих несознательных родителей. Понятно, что пропасть между мной и моими родителями становилась все глубже и шире, а в момент, когда на улицах Москвы вспыхнули бои между рабочими отрядами и царскими войсками, я порвала окончательно с ними. Я убежала из дома по пожарной лестнице без теплого пальто и зимних полусапожек, которые закрыл в шкафе мой папа.
– Революция победила, – продолжала Анна Михайловна, – но враги не собирались сдаваться без боя. Сначала я работала секретарем в отделе народной милиции, которая должна была бороться с преступностью, которая в то время захлестнула страну. Мы работали практически круглосуточно, ибо постоянно приходилось выезжать на места преступлений, на вооруженные стычки между враждующими группировками. После того, как я ушла от родителей, то меня поселили в господский дом, который преобразовали в общежитие.
Затем меня перевели в Нижний Новгород, где я должна было внедрится в организацию "За спасения России", которая разрабатывала план захвата власти в городе и расправу с большевиками. Я очаровала там молодого капитана, к сожалению, забыла его фамилию, от него я узнала, где находится штаб этой организации и доложила это местным чекистам, которые и накрыли всех заговорщиков во время их очередного заседания. После этого я возвратилась в Москву, и там решили использовать меня в ином амплуа, поскольку я имела образование, знала несколько языков. Меня послали на Южный фронт в тыл врага, где я вела разведывательную работу по выяснению расположению подразделений белой армии. Для того, чтобы я могла свободно передвигаться по оккупированной территории у меня была легенда, что я ищу своего жениха поручика Касатонова, который в это время сидел в тюрьме ЧК за участие в июльском мятеже. Я ездила по селам и городам занятых противником, записывала количество войск, вооружения, артиллерии и передавала это местным подпольщикам, которые переправляли эту информацию через линию фронта.
Все шло хорошо, я не вызывала никаких подозрений, мне сочувствовали, пытались помочь в моих поисках. Но в Воронеже у меня случился прокол – я там встретила одного офицера, который участвовал в заговоре в Нижнем Новгороде, но избежал ареста, так как в тот день он заболел ангиной и лежал в больнице с высокой температурой. Затем он поехал на юг, где примкнул к армии Деникина. Он случайно встретил меня на железнодорожном вокзале и тотчас же обратился к военному патрулю, чтобы меня арестовали. Я, конечно, возмущалась, говорила, что он ошибается, но он настаивал на своем, к тому же нашел еще одного офицера, который знал меня по Нижнему Новгороду, меня арестовали и поместили в тюрьму контрразведки. Начались бесконечные допросы, с пытками, избиениями до потери сознания. Я не знаю, как я смогла это выдержать эти невыносимые истязание тела и души. Сейчас я себе задаю вопрос, почему я ничего не сказала о своей работе, о своих товарищах. И даю один-единственный верный ответ – у меня была безграничная вера в мое правое дело, ради которого и жизнь не жаль было свою отдать. Поверьте, это не пустые слова, это результат моих зрелых размышлений.
– Я верю вам, – сказал Петр, который был искренно увлечен рассказом женщины.
– Может я вас утомила? Вам завтра рано вставать.
– Нет. Рассказывайте еще.
– Не добившись ничего от меня, эти изверги приговорили меня к расстрелу. Я уже приготовилась к этому последнему этапу в моей жизни. Мысленно простилась с мамой и папой, извинилась у них за то, что я такая неблагополучная дочь и принесла им столько страданий. Конечно, мне было очень жаль, что придется расстаться с жизнью в таком юном возрасте. Ведь практически я еще не жила. Я не испытала еще настоящей любви, я не узнала радости материнства. Не скажу, что я не страдала от этого. Забившись в уголок, я плакала горькими слезами. Я хотелось выплакаться раньше, чтобы мои изверги не увидели моих, слез в тот последний миг, чтобы не уличили меня в малодушии и раскаянии за то, что служила самой светлой идее в мире и умираю за неё ничуть не сожалея.
Однако, события развернулись несколько неожиданно. Ночью меня разбудили и повели на выход, меня сопровождал неизвестный офицер и караульный. "Если бы меня вели на расстрел, то меня бы сопровождало больше солдат, – подумала я, – а это меня, возможно, переводят в другую тюрьму?" Было темно, ни звезды в небе, офицер шел впереди и подсвечивал фонариком. Подошли к выходу, офицер передал какую-то бумажку караульному, тот прочитал её, взял под козырек и открыл ворота. Вышли за пределы тюрьмы, на улице никого. Офицер пошел впереди, мы за ними, прошли метров двести, затем остановились возле какого-то сооружения.
– Идите, вперед, – скомандовал офицер.
– Вы меня расстреляете? – робко спросила я.
– Идите, вперед, там вас ждут, – ответил офицер и осветил человека в военной форме, который стоял у сооружения.
Очертания мужчины мне показалось знакомым, с замиранием сердца я пошла к нему навстречу, он тоже пошел, я услышала его торопливые шаги. Когда он попал под освещение, которое падало из окна здания, я узнала в нем своего брата Александра.
– Саша, – кинулась я ему на плечи.
– Аня, сестричка, – прошептал он и крепко сжал меня в объятиях.
– Откуда ты здесь взялся? – спросила я его.
– Пошли отсюда быстрее, пока день на настал. Потом все расскажу.
В ту же ночь мы пошли на вокзал и сели в первый попавший поезд, который следовал до Кисловодска.
После длительного путешествия в августовскую жару в переполненном вагоне мы прибыли в Кисловодск. Город удивил меня, здесь не чувствовалось, что идет война, что решается судьба страны по какому пути развития пойдет Россия. По городских улицам бродили отдыхающие: богатые буржуа с семьями, бравые военные под ручку с роскошными дамами, работали в парке аттракционы и рестораны. Мы с братом тоже предались прелестям мирной жизни, я немного стала возвращаться к нормальной жизни после пережитого.
– Будем считать, что ты заново родилась, – говорил мне Костя, – забудем о всем, что произошло и будем строить новую жизнь.
Я с ним соглашалась, ибо ему была безмерно благодарна за то, что он сделал для меня. Я его расспрашивала о том, откуда он узнал, что я заключена в тюрьму и как ему удалось освободить меня оттуда, но он молчал. Только отнекивался, мол, это его секрет, который не следует разглашать, ибо могут пострадать хорошие люди. Мы ходили в горы, к горным рекам Ольхе и Березовке, посещали памятные места Кисловодска. Сначала мы нашли дом, в котором жил Пушкин во время первого и второго своего посещения Кавказа в 1820, 1822 годах, затем еще познакомились с домом купца, не помню сейчас фамилию, в котором останавливались когда-то Лев Толстой и Михаил Лермонтов.
Мы жили обычной мирной жизнью, хотя мысль о том, что где-то там сейчас идет борьба не на жизнь, а на смерть между белыми и красными, между эксплуататорами и эксплуатируемыми не оставляла меня. А случай, который произошел в одном из ресторанов города тихим августовским вечером, взволновал меня до глубины души. После прогулки по городу мы зашли туда, чтобы попить нарзана, а еще Саша заказал себе вино, а мне мороженое. Зал был полон военных и гражданских, которые напропалую веселились, на эстраде пела жуткая брюнетка о роковой страсти. Вдруг на сцену вышел офицер и сделал объявление.
– Господа офицеры, минутку внимания. Из Москвы пришло важное сообщение. Совершенно Покушение на Ленина. В тяжелом положении его доставили в больницу, его часы сочтены, так же, как и той бандитской власти, которой он руководил. Предлагаю тост за нашу скорейшую победу. Ура! Ура! Ура. – все дружно выпили, запели гимн «Боже, царя храни». Мой брат тоже поддержал этот тост и пел вместе со всеми. В этот момент я его ненавидела.
Домой мы возвращались молча, правда, Саша пытался со мной заговорить, но я ему не отвечала. Уже в квартире он меня спросил:
– Что случилось? Почему ты молчишь? – обеспокоенно спросил он меня.
– Ты не понимаешь? Или делаешь вид, что не понимаешь, что произошло? – ответила я ему резко, едва сдерживая слезы.
– Не понимаю, почему ты настроилась против меня.
– В детстве ты был намного чувствительней. Я помню, как ты принес домой бездомного песика зимой. Мама тебя ругала, а ты стоял на своем.
– Не понимаю, как случай с тем песиком соприкасается с настоящим? – он смотрел на меня непонимающими глазами и это меня раздражало еще больше.
– Я не знаю, какой негодяй совершил покушение на Ленина, но то, как встретили в ресторане эту весть просто возмутительно.
– Что тут возмутительного, если будет покончено с этим агентом немцев, который посеял смуту в нашу страну. Который нарушил всю нашу жизнь, лишил нас нормальной жизни, и тысячи, а может даже миллионы нормальных людей сейчас бродят по своей родной стране, как чужестранцы.
– Этот человек создал новое справедливое общество, он отдал землю крестьянам, ибо они являются настоящими хозяевами земли, которую обрабатывают своим потом и кровью. Заводы и фабрики отдал он рабочим и выгнал фабрикантов, в большинстве своем иностранцев.
– Выгнать-то выгнали, а сами-то довели те заводы до полного разорения, они стоят, рабочие не получают зарплаты и не на что им кормить свои семьи. Земля тоже нормально не обрабатывается и в стране нет хлеба. В Москве, Петербурге люди получают хлеб по карточкам и часами должны стоят в очередях, чтобы отоварится.
– В этом виноваты бывшие хозяева фабрик и заводов, которые развязали гражданскую войну против своего народа. Они одурачили таких, как ты несознательных элементов, и желают вашими руками возвратить свои предприятия.
– Это ты попалась на безответственные лозунги о справедливом обществе, о равенстве, братстве. Какое там может быть братство, если русского мужика не заставлять работать, то он с печи никогда не спустится.
– Ты плохого мнения о простых людях, которые создают все материальные блага в стране, а пользуются этими благами незаслуженно совсем другие.
– Не понимаю, чего тебе не хватало, что тебе не нравилось в то время, когда правил государь? У тебя было все, что ты хотела, ты закончила пансион, училась в институте, но из-за этого переворота не закончила его.
– Много мне чего не нравилось, но прежде всего не нравилось отношения между господами и слугами. Помнишь, как моя мама за малейшую провинность наказывала наших служанок, а они должны были спокойно выносить эти незаслуженные упреки и еще затем целовать ручку своей госпоже. Это было так унизительно, что мне хотелось бежать в комнату наших служанок, падать к ним на колени, целовать руки им и извинятся за поведение своей матери.
– Я знаю, что наша мама была очень строга со своими служанками, но иначе с ними нельзя было поступать, ибо они были не очень старательными в своей работе, они занимались воровством.
– Потому что им платили копейки за их работу.
– Их никто не заставлял работать у нас. Могли бы найти другую работу.
– Так везде их обманывали, платили ничтожную зарплату, потому что все общество было несправедливое и оно должно было поступится новому справедливому обществу, а ты со своими товарищами пытаешься остановить эти преобразования.
Мы еще долго спорили о том, что происходит в России, кто в этом виноват, а кто прав, но каждый из нас остались при своем мнении. Потом я сказала, что я больше не могу оставаться в Кисловодске, и должна ехать в Москву.
– Как ты пересечешь линию фронта?
– Это уже не твоя забота, – ответила я ему грубо, давая понять, что наш диалог закончился.
– Будь благоразумна. В следующий раз мне не удастся тебя вырвать из лап контрразведки, ведь я давал честное офицерское слово, что ты не будешь выступать против нас на стороне этой обреченной шайки немецких шпионов и бандитов с большой дороги.
– Я постараюсь больше не попадаться к вашим костоломам. Извини меня, за то, что из-за меня ты потерял честь офицера.
На следующий день я поехала поездом на Минеральные Воды, чтобы оттуда поехать поближе к линии фронта.
Анна Михайловна закончила свою речь и посмотрела на Петра, который внимательно слушал рассказ женщины.
– Однако уже поздно, а вам завтра на работу, так что закончим этот рассказ.
– Ничего страшного, я могу и не спать. На целине приходилось сутками землю пахать и ничего.
– Если вам будет интересно, то я вам завтра доскажу свою историю, – сказала Анна Михайловна и вышла из комнаты Власенко.
Петр долго еще не мог уснуть под впечатлением рассказа, ему казалось, что он читал интересную книгу о бурных временах революции. Анна Михайловна восхищала его и в то же время удивляла. Почему это она пошла против своего класса? Что не устраивало её в той жизни, когда они были всем обеспечены, успешно закончила учебу в гимназии, родители любили и заботились о ней. Её ждала благополучная сытная жизнь, она могла ездить по курортам и санаториях, как внутри страны, так и заграницей. И все это она променяла на опасную борьбу за свободу и счастье совсем незнакомых ей людей, подвергала постоянно свою жизнь тяжелым испытания, даже могла погибнуть. Какая идея, какая вера двигала этой женщиной – это было для него загадкой и ему очень хотелось её разгадать, понять, примерить к своей жизни. Ведь в его жизни ничего подобного нет.
Вечером, придя домой, он переоделся и постучал в комнату Анны Михайловны.
– Заходите, – прозвучал её спокойный голос.
– Здравствуйте, – сказал Петр и добавил, – я вот вам принес печенье к чаю.
– Это уже лишнее, – в голосе женщины чувствовалась какая-то обида.
– Я из лучших побуждений. Примите, а то я обижусь.
– Хорошо, – сейчас мы вместе попьем чай с вашим печеньем.
После того, как они вместе попили чай и немного поговорили о жизни. Женщина интересовалась откуда приехал Власенко, чем занимался. После того, как Петя рассказал, о том, что его сознательная жизнь началась с поездки на целину. Анна Михайловна одобрила юношу за то, что он участвовал в целинной эпопее, при этом даже награжден орденом, а потом продолжила свой рассказ о своей судьбе.
Мой путь в Москву растянулся на целый месяц, однако возвращение в ряды единомышленников произошло значительно дольше. В отделе внешней разведки ЧКа встретили меня с удивлением и подозрением. Мне не верили, что я вышла из тюрьмы контрразведки так запросто. Мой рассказ о том, как мне был вынесен смертный приговор и, как меня спас родной брат Александр, казался им смешной фантазией, а у меня не было никаких реальных фактов, которые бы доказывали мою стойкость в тюремных застенках. Должна признаться, что мне не нравилось их подозрение, но ничего не могла изменить.
На некоторое время я жила у своих родителей, правда, они сейчас снимали только две комнате, где раньше занимали весь этаж. Мама была очень рада, что я вернулась, рада была получить известие о том, что её сын жив и здоров, а вот с папой мы почти не общались. Он работал сейчас каким-то счетоводом в строительной компании, причем во внеурочное время занимался уборкой улиц и площадей, как в наказание за свое не пролетарское происхождение.
– В конце концов мне это надоело, и я пошла к самому начальнику внешней разведки Осипу Пятницкому и заявила, чтобы меня перестали проверять и перепроверять, а наконец-то вернули меня в ряды сотрудников этого ведомства. Мы с ним были хорошо знакомы по революционных днях в Москве, когда я входила в его боевую пятерку.
– Я тебе прекрасно знаю, и не на минуту не сомневаюсь в твоей преданности революции, ибо хорошо помню, как ты самоотверженно сражалась с противниками новой власти, несмотря на то, что сама принадлежала к эксплуататорскому классу.
– Так в чем же дело? Почему меня не возвращают в штат? Я не могу сидеть сложа руки в такое тяжелое для страны время.
– Понимаешь, дорогая моя Анушка, есть у нас такие твердолобые типы, которые родителям своим не верят. Но я держу тебя в своей обойме, тем более, что очень скоро твои знания иностранных языков очень пригодятся. Между прочим, какие языки иностранные ты знаешь?
– Немецкий, французский и итальянский, немного общаюсь на польском.
– Это очень замечательно. Иди домой и жди от меня вызова. Свободное время используй для того. чтобы усовершенствовать свои знания иностранных языков. Ты сейчас где живешь? У своих родителей?
– Да, – ответила я. Я была заинтригована предложением Пятницкого.
– Какие у тебя с ними отношения?
– С мамой у меня прекрасные отношения, а вот с папой пока натянутые отношения.
– Я немного знаю твоего папу. Он замечательный профессионал своего дела, в скором времени мы его привлечем для создания новой конституции. Мы вам отдадим еще одну комнату на этом этаже, чтобы у твоего отца был рабочий кабинет.
– Я считаю, что нам достаточно и двух комнат, ведь сколько людей еще ютятся в бараках и подвалах.
– Хорошо. Зайди в нашу кладовую и получишь там продовольственный паек, а сегодняшнего дня ты будешь числится в секретном отделе, – он протянул мне записку, и я вышел из кабинета очень довольная и воодушевленная. Мама тоже была довольна тем, что я принесла несколько килограммов пшеничной крупы, килограмм сахара и полкило масла. В тот вечер мы устроили хороший праздничный ужин, правда, папа не прикоснулся к моим продуктам. Я понимала его и не упрекала за это, даже была довольна, что он не критиковал нынешнюю власть.
Я была благоустроена, я снова занималась своим любимым делом, хотя пока что это дело было совсем непонятным. Я с помощь своей мамы занималась совершенствованием мои знаний иностранных языков, а, когда мне уже мне немного надоела моя школа, в то время, как вокруг происходят великие исторические события, то меня в конце февраля пригласил в свой кабинет Пятницкий.
– Проходи, Анна Михайловна, присаживайся, – голос у Иосифа Ароновича был мягкий, можно сказать, даже услужливый, что свидетельствовало о его хорошем настроении.
– Думаю, что наконец-то закончилось мое бездействие, – без предисловий сказала я, мне хотелось побыстрее узнать чем она будет заниматься в ближайшее время.
– Надеюсь, что это время ты не тратила зря?
– Да, я с мамой занималась немецким и французским языком. Есть определенные успехи – у меня появился баварский акцент, а по-французски я говорю, как парижанка.
– А как итальянский у тебя?
– Пока что не занимались.
– Жаль. Надо было начать с итальянского.
– Вы же не подсказали мне. А почему надо мне готовить итальянский? – меня заинтриговал разговор шефа.
– Потом расскажу. В начале марта в Москве соберется учредительное собрание Третьего Интернационала, на котором должно присутствовать представители несколько десятков коммунистических партий Европы, Азии и Америки. На этом собрании будет разработан план по распространении революции на другие страны, чтобы обеспечить победу пролетариата во всем мире. После окончания собрание его участники разъедутся по своих странах, чтобы организовывать там движение в защиту Советского государства – это на первом этапе своей деятельности, а затем переходить к более решительным методам по захвату власти. Мы должны помочь нашим партнерам по борьбе с мировым капитализмом.
Видно было, что Пятницкий давно готовил эту речь, возможно, кто-то из руководителей партии помогал ему в этом деле, ибо говорил он уверенно, четко формулировал задачи предстоящего этапа международной революции и способы его разрешения. Ведь по существу это было вмешательство во внутренние дела иностранных государств, что могло повлечь большие осложнения в международных отношениях, которые на данный момент были очень натянуты.
Анна высказала свои сомнения в правомерности таких действий, но Пятницкий сказал, что все будет делаться в большом секрете, и они поедут туда под другими именами, с новыми паспортами и легендами.
– Так что иди домой, работай с итальянским языком, ибо туда ты поедешь, так как там созрела очень напряженная обстановка, в связи с тем, что фашистская партия Мусоллинни попала в парламент и создают опасную конкуренцию социалистам и коммунистам Италии. Конечно, никому ты не должна ничего рассказывать, а маме скажешь, что тебя послали на Украину для борьбы с Деникином.
– Вы еще не устали от моих разговоров, – вежливо спросила Петра Анна Михайловна, – ведь уже за полночь, а вам завтра на работу.
– Ничего, я не устал. Очень интересно вас слушать. Я, словно, переношусь в то время. Замечательное время, тогда жили настоящие герои, и вы одна из них.
– Это слишком громко сказано, я просто исполняла свой долг. Так вот в начале апреля я с несколькими товарищами по чужим паспортам ехали Италию. Среди нас было два настоящих итальянца Паоло Винчетто и Марио Чезаре, а еще несколько товарищей с Кавказа, которые были очень похожи на итальянцев. Я была единственная женщина, которая должна была работать секретарем и переводчиком. У каждого из нас были сумки или чемоданы, в которых были сделаны тайные карманы, в них были спрятана валюта, золото, брильянты. Эти средства были предназначены для поддержания коммунистической партии Италии, создание новой партийной газеты "Аванте". Старшим у нас был Георгий Иванов, то ли болгарин, то ли серб.
Путь наш со многими пересадками шел через Украину, Молдавию, Румынию, Сербию. Мы добирались туда со множеством приключений, в Румынии нас задержала полиция до выяснения наших личностей. Мы представились беженцами из России, которые бегут от большевиков на Запад. Но нас приняли за нарушителей границ, ибо у нас не было никаких виз. Несколько дней нас продержали в местной полиции, пока Георгий не договорился с начальником таможни, короче дал ему взятку. Решение дать взятку из средств партии мы приняли единогласно с составлением акта списания средств, правда, при подписании документа Марио отказался ставить свою подпись.
Больше месяца мы добирались до Милана, где на конспиративной квартире нас ждал сам Джорде Серрати, секретарь соцпартии. Поскольку Григорий плохо знал итальянский язык, то он взял меня на личную встречу с Серрати, во время которых произошла передача денег и ценностей представителям социалистической партии. Точно я не помню, какие там были ценности, но было много американских долларов и италийских лир.
Первое время у нас сложились хорошие отношения с местными социалистами, мы с ними вместе готовили выпуски газет, посещали собрания на заводах, на фермах, рассказывали там о революции, а России, о том, как сейчас живут рабочие и крестьяне, освобожденные от ига капиталистов и помещиков. Они с интересом слушали представителей далекой страны, победившего социализма. Народ там был очень темпераментный и заводной, достаточно было провести один такой митинг, и слушатели уже были готовы идти против своих эксплуататоров. Но затем у нас стали возникать различные трения с местными социалистами, которые несколько по-другому видели свой путь становлении социалистического государства.
Мы пытались выяснить, почему это происходит, но местные социалисты и анархисты предпочитали не отвечать прямо на этот вопрос, только к нам приехала Анжелика Балабанова она смогла нам разъяснить нам причину наших расхождений. Должна тебе немного рассказать об этой необычайной противоречивой женщине.
Так вот она была выходцем из России, жила в Киеве, но затем из-за расхождений со своими родителями ушла из семьи и уехала за границу, где увлеклась социалистическими идеями, стала одной из организаторов социалистической партии Италии. Одним из способных учеников у неё был Бенито Мусоллини, сначала он был простым журналистом в газете, которым руководила Балабанова, но обычно все статьи за него писала Анжелика, потом она его сделала редактором центральной партийной газеты. Бенито выдвинулся на руководящие должности, благодаря своей решительности, порой его поступки граничили с безумием, но в целом он был последовательным последователем учения своей наставницы. В 1912 году Балабанова познакомила Мусоллини с Лениным и тот заметил, что этот решительный молодой человек имеет хорошие задатки и перспективы, в отличие от других лидеров соцпартии Италии.
Правда, в четырнадцатом году Бенито резко развернул свои политические убеждения на сто восемьдесят градусов, поддержав свое правительство, которое вступило империалистическую мировую войну. Он отказался от интернационализма, теперь в его планы входило воссоздание Великой Италии, возвращение земель, которые захватила Австрия, Франция, Югославия, а также забрать колонии в Африке. Конечно, после такой измены, конечно, между ними произошла большая размолвка и Анжелика уехала в Россию, где назревали большие политические перемены. Потом была революция, большие надежды построить новое справедливое общество в России, но надежды не оправдались, ей не понравился "красный террор", расправа с левыми социалистами-революционерами. Её тоже едва не посадили в тюрьму, но за неё вступился Ленин и разрешил ей уехать снова в Италию, мол, пускай она едет туда, там она будет нам полезней. Так она снова оказалась на Апеннинах, где развернула большую работу по поддержке революции в России.
– Понимаете, вы находитесь в другой стране, – сказала Балабанова при нашей стране, – здесь другие люди, другой менталитет, другой уровень развития гражданского общества, иные производительные силы и другой уровень жизни народа, поэтому нельзя механически переносить революцию в России, на эту страну.
Дальше она еще много говорила об особенностях классовой борьбы в Италии, о местных вождях и ихних целях, которые пока не готовы подымать восстание, а пытаются добиться улучшения жизни рабочих и фермеров путем экономических реформ. На том мы и разошлись. что мы можем вести разъяснительную работу в массах, но призывать к прямому бунту, революции не должны.
Мы продолжали свою работу в Италии, но напряженность там возрастала, в связи с тем, что новая партия Мусоллини набирала силу, так как буржуа и правительство опасались распространению "красной чумы" поддерживали "чернорубашечников". Все чаще между коммунистами и фашистами возникали потасовки во время митингов и собраний. Появились первые жертвы этого противостояния. И в этом противостоянии все чаше победу одерживала партия Мусоллини, ибо его лозунги о восстановление былой мощи Италии, о создании нового государства в границах Римской империи. Людям после поражения в первой мировой войне хотелось реванша и побед. Фашисты любили устраивать массовые парады, праздничные мероприятия с привлечением всех верст населения, чтобы показать, что для достижения своих целей они должны объединится вокруг новоиспеченного "дуче" спасителя нации.