Глава 6. Погружение
Из конференц-зала Вульфа увел молодой дородный японец, сперва убедившись, что тот проглотил все до последней капсулы из герметичной коробочки с логотипом фармацевтической компании на крышке – красным на белом фоне мерным черпаком с обвивающейся вокруг ручки змеей.
– Ничто так не бодрит поутру, как порция первоклассных энтеогенов! – хохотнул он. Лицо его было изрыто оспинами, как поверхность Луны кратерами. – Я старший инженер-нейрофизиолог в команде по обслуживанию вашей купели, Алекс-сэмпай. В паспорте написано Хадзиме Ямагути, но друзья зовут меня Хиросима. Да не бледнейте вы так. Я не обижаюсь! Японцы сами те еще расисты и ксенофобы. Островное государство как-никак. Спросите хоть у тех же британцев. Они не дадут соврать. Если вам будет проще, то я откликаюсь и на простое Сима-кун.
– Как скажешь, Сима-кун! Какая программа у нас намечена на сегодня?
– О! Не волнуйтесь. Вам понравится. Пока ваш мозг начинает медленно размякать под маринадом из психоделиков, мы сделаем вам бесплатную лазерную эпиляцию всего тела, прочистим кишечник и возьмем все необходимые анализы. Затем упакуем в амниотический костюм, а после приступим к подключению к купели и плавному погружению в КОС. Как вам такое, а?
– Эпиляция-то зачем?
– Забавно, что вас не удивила история с кишечником, – хмыкнул Ямагути. – Алекс-сэмпай, я хоть и маленький, но руководитель, и должен заботиться о небольшой группе подчиненных, а выскребать вашу шерсть по завершении сеанса КОС из амниотических костюмов – задача не из приятных, знаете ли. Особенно после Гловера. Из его рыжего мха можно плести амулеты и выдавать за монгольские обереги, сделанные из конского волоса. Я сам, конечно, не видел, но ребята жаловались. Что же до Жюли-сан. О-о-о! Хотел бы я поработать с ее купелью…
Подготовка к погружению не заняла много времени. Команда Ямагути работала слажено и споро. В результате на теле Вульфа кроме головы не осталось ни единого волоска – пластиковая кукла, а не живой человек. Его желудок, кишечник и мочевой пузырь были очищены и пусты. Чтобы упаковаться в амниотический костюм, пришлось изрядно подвигаться. Из-за этого энтеогены стали усиленно распространяться током крови по организму. Вульфа накрывало медленно и неотвратимо будто приливной волной. Начали мерещиться странные звуки, доносившиеся из коридора. Стон десятков разных голосов, сплетавшихся в едином хоре бессловесной боли. Шорох поступи гигантской сороконожки. Когда Ямагути коснулся предплечья Вульфа, чтобы поправить костюм, к его руке присоединились обезображенные конечности из прошлого. Они бесцеремонно хватали Алекса, впиваясь пальцами в податливую плоть, растягивали и сплющивали, играя безвольным телом, как марионеткой, подвешенной за ниточки.
– Вы в порядке? – Ямагути похлопал его по щекам. – Не отрубайтесь. Потерпите еще минут десять, пока не уляжемся в купель. Следите за моим пальцем. Вот, молодец!
Вульф не без труда собрал мысли в кучу и встряхнулся. Руки пропали.
– Вот и результаты анализов подоспели, – продолжал меж тем Ямагути, просматривая данные со своего инфопада. – Здоровье у вас как у быка, а вот печень подкачала.
– Немудрено. Я несколько месяцев плотно сидел на нейрофине, когда программа психологической реабилитации провалилась, не сумев помочь тем немногим, кто пережил нейровирусную атаку, – Алекс вспомнил острое покалывание в глазах от бесчисленных инъекций офтальмологическим шприцем и приятное жжение, растекавшееся от зрительного нерва по всей черепной коробке. Когда из руки вываливался шприц, она непроизвольно нашаривала рукоятку заряженного пистолета. Сколько раз он примерялся, чтобы нажать на спусковой крючок?
– Соскочили с нейрофина? Да у вас стальные яйца!
– Ага, – год, проведенный в армейской психушке, после того как он в одних трусах бегал по улице за прохожими с пистолетом, умоляя пристрелить его, был вымаран из биографии Алекса родными спецслужбами. Такой системный позор принято прятать столь же тщательно, как подросток прячет в своей комнате любимый носок для дрочки.
– Ну а в остальном полный порядок!
Алекс оказался обтянутым с головы до пят в облегающую бежевую резиноподобную ткань, пронизанную сотней датчиков и разъемов. Непокрытыми оставались глаза, уши, носогубный треугольник и несколько точек на волосистой части головы.
– Из чего сделан этот костюм? Похож на водолазный, но материал какой-то странный.
– Вы брезгливый?
Вульф отрицательно помотал головой.
– Это кишки генно-модифицированных свинок с экспериментальной фермы при лабораториях ГСПМ. Они необходимы, чтобы создать оптимальные физиологические условия для биоэлектрической проводимости между гелем Роуча, заполняющим купель, и вашим телом.
– А эти прорези на лице и голове?
– Вокруг рта и носа – для дыхательной маски. На голове, глазах и ушах – для венца Домбровского.
– Домбровский и Роуч, никогда о таких не слышал.
– Патенты на их изобретения до сих пор засекречены. После покупки контрольного пакета акций «Сновидений Инк» спецслужбы СГА постарались на этом поприще, чтобы не допустить утечки государственных активов. Это были гении нейробиологической инженерии. Стояли у истоков компании вместе с мистером Пейтоном.
– Почему были?
Затылок Вульфа обдало мятным табачным дымом – непременным спутником директора, видимо, никогда не выпускавшим электронную сигарету изо рта.
– Потому что, Алекс, век гениев, как правило, ярок, но скоротечен. Они выжимают себя до последней капли во имя дела всей своей жизни, но и от жизни берут все, что пожелают. Aliis inserviendo consumor.
– Светя другим, сгораю сам, – перевел Вульф. – Самоотверженно.
В комнату вошли Орье и Гловер, полностью облаченные для погружения.
– Сновидицу уже разместили на алтарь Никты, – отрапортовала Орье. – Хост загружается в систему «Гипноса». Комиссара тоже подключили. Многочисленные личности Беккера протестируют хост на глубокой стадии на наличие опасных бессознательных реакций. Стейнбек контролирует процесс с приборов и погрузится вместе с нами.
– Пора начинать, – сказал Пейтон.
Он стал спускаться к куполу «Гипноса», а Орье последовала за ним. Трое мужчин проводили ее долгим взглядом.
– О-о-о, Жюли-сан… – протянул Ямагути.
Гловер расхохотался и хлопнул его по плечу:
– Отличная фантазия для вечерней мануальной терапии! Верно, Хиросима?
Вульф с усмешкой уставился на пах Гловера.
– Не смотри на меня так саркастично, – парировал тот. – У меня от волнения или стресса всегда небольшая эрекция, уж так я устроен, – он тоже заспешил вниз по лестнице.
– Идемте, Алекс-сэмпай. Я провожу вас к нужной купели.
Вульф едва поспевал за Ямагути. Для такого крупного малого тот был невероятно проворен. Он, как ледокол сквозь торосы, провел его через аппаратный зал под купол «Гипноса». Внутри было свежо и комфортно. Приточно-вытяжная вентиляция в полу работала на полную катушку, создавая приятные условия для пребывания и долгой напряженной работы. Хотелось дышать полной грудью, вопреки тому что они находились глубоко под землей. Атмосфера навевала воспоминания о далеком детстве и раннем утре на реке со спиннингом наперевес.
Купель Вульфа располагалась на самой границе купола и, судя по всему, была установлена совсем недавно. Прозрачное яйцо из электрохромного стекла пестрело показаниями приборов и датчиков и было оплетено многочисленными кабелями, походя на клубок змей, решивших в полдень погреться на солнце. Крышка была откинута, и Алекс, следуя распоряжениям Ямагути, забрался внутрь пустой капсулы по приставной лестнице. Залезая, он бросил взгляд на алтарь Никты. Активированная камера сенсорной депривации становилась непроницаемой для глаз стороннего наблюдателя. Внутри он мог разглядеть смутный силуэт девочки, парившей точно в невесомости. Дыхательные трубки и провода, отходившие от амниотического костюма, делали ее похожей на муху, застрявшую в паутине.
Забравшегося в купель Вульфа окружили две медсестры. Они ловко обклеили его костюм датчиками, а в промежуточные вены локтей поставили капельницы.
– Чем вы будете накачивать меня в этот раз? – спросил Вульф.
– Стандартный коктейль из глюкозы с физраствором, – ответила одна.
– А еще энтеогены попеременно с седативами для контроля глубины сна, чтобы психонавт не соскочил, – добавила другая.
Они напоминали сестер-близнецов, что на секунду ввело Алекса в легкий ступор, но через мгновение он понял, что всему виной униформа и одинаковые прически. Сменивший их Ямагути сердобольно проверил все проводки и капельницы, удовлетворенно хмыкнув. Он дал Вульфу немного подышать кислородом из дыхательной маски. Когда Алекс пообвык, Ямагути закрепил ее на лице. Затем он водрузил ему на голову приспособление, состоявшее из магнитных пластин, датчиков электроэнцефалографа, наушников, внедрившихся глубоко в ушные проходы, и прозрачных линз дополненной реальности на тончайших проводках, ничуть не мешавших смыкать веки. Ямагути вопросительно поднял большие пальцы вверх и, получив утвердительный ответ, бережно уложил Алекса на дно купели. Захлопнув крышку, он неуклюже соскочил вниз и нацепил беспроводную гарнитуру. Нейрофизиолог легонько постучал по микрофону указательным пальцем. Алекс ощутил безболезненные хлопки по барабанным перепонкам.
– Раз, два, три. Слышите меня?
Вульф поднял ладонь и соединил большой и указательный палец в кольцо.
– Вот и чудно! Сейчас весь обслуживающий персонал покинет купол «Гипноса», и мы начнем погружение.
Через прозрачную стенку купели Вульф видел, как Ямагути, в последний раз бросив взгляд на показания приборов, вместе с остальными зашагал к выходу, где уже мерцали короткими желтыми вспышками сигнальные проблесковые маячки.
– Только послушайте! Я разработал новую методику по снятию стресса. Сейчас проверим, работает ли она. Искусство сложения оригами из листочка, придавленного пресс-папье. Так я ее назову! Пока я иду до своего рабочего места, вкратце поясню, в чем состоит задача всей этой мудреной инженерной конструкции, в которую вас поместили как пойманную птичку в клетку, чтобы вы не терзались пространными размышлениями, попусту накручивая себя, поскольку уверен на сто процентов, что за всей этой спешкой и суетой никто не удосужился ввести вас в курс дела. Судя по пульсу и артериальному давлению, вам это необходимо, – Ямагути и сам пыхтел как паровоз, но избыточное чувство ответственности не позволяло ему отдышаться. – Купель создает у психонавта сенсорную депривацию и вводит в состояние медикаментозного сна. Приборы считывают электрическую активность мозга, его ритмы и синхронизируют с ритмами мозга сновидца путем электромагнитной, нейрохимической, фото и аудио стимуляции или супрессии. Гель Роуча, синтетический биоэлектролит, объединяет все купели и алтарь Никты в единую биоэнергетическую систему. Когда система входит в состояние гомеостаза, а ритмы мозга участников резонируют друг с другом, сознания психонавтов и хост образуют единую информационную сеть. Возникает феномен коллективного осознанного сновидения.
Ямагути шумно выдохнул и смолк на несколько мгновений. Кряхтя и отфыркиваясь, он устроился на рабочем месте, быстро пробежавшись пальцами по управляющим консолям.
– Ну вот! Моя методика только что доказала свою эффективность. Если нагрузить индивида, находящегося в обстановке экстремальных факторов стресса, бессмысленной в данный момент времени абстрактной когнитивной задачей, уровень стресса снизится пропорционально полученной нагрузке. Правда, высока вероятность того, что ты просто будешь послан куда подальше, поэтому для чистоты эксперимента невероятно важно, чтобы испытуемый не мог говорить. Или запустить в тебя чем-нибудь. Или ударить. Думаю, в выходные начну писать диссертацию на данную тему, – напоследок он сказал: – Начинаем погружение. Удачи, Алекс-сэмпай, и добрых снов! Увидимся новым утром.
Прозрачные стенки купели покрылись хромированной пленкой, словно капсулу накрыло грязной волной. Матово-серая пелена медленно полиняла до кристально-белой бесконечности под аккомпанемент успокаивающего эмбиента, нежно ласкавшего слуховые нейроны. Вульф остался наедине с собой посреди ледяной пустыни без конца и начала. Камера заполнялась прозрачным вязким гелем, сначала оторвав Алекса от дна, поднимая все выше и выше, прижав к незримому потолку и, наконец, укрыв с головой, как теплым одеялом в прохладную зимнюю ночь. Он утратил все видимые и сенсорные ориентиры. Гравитация больше не имела здесь власти. Вульф поплыл на волнах расслабляющей невесомости. Сладкая дрема растекалась по клеткам его тела вместе с ударами сердца. Он растворялся в пространстве внутренней свободы.
Тревожные шорохи на границе сознания дали понять, что что-то пошло не так. Тягучий холодный страх сдавил тисками его внутренности. Вульф слышал далекие тихие стоны, всхлипы и протяжные истошные крики десятков человеческих существ, утративших свою самость. Изуродованные конечности принялись колотить снаружи по стенкам купели, оставляя черные маслянистые отпечатки на белоснежной скатерти его умиротворения. Безжалостные руки разорвали занавес, выпуская на сцену терапевтического спектакля прогорклое и жгучее ничто вместе с мириадами спаянных лиц, корчившихся в агонии жестокого осознания своей судьбы.
Он тонул в этой имманентной боли.
Глава 7. Раковина
Осознание того, что он находится в своей комнате, пришло не сразу. Чистота восприятия будто подернулась легкой дымкой. Все вокруг было укрыто зыбким предрассветным туманом. Очертания окружения проступали постепенно, неторопливо переходя от предварительного скетча к полноценному художественному полотну. Любая попытка сосредоточиться оборачивалась полным провалом. Мысли разбегались как мыши в кладовке от включенного фонаря.
Он понуро сидел на любимом продавленном диване с обивкой, прожженной в нескольких местах оброненным сигаретным пеплом. Рядом на журнальном столике, заляпанном бензиновыми пятнами пролитого дешевого пива и усыпанном разномастными крошками недоеденных полуфабрикатов, валялся офтальмологический шприц с пустой карпулой.
Дом, милый дом.
Он натолкнулся взглядом на старую голографию родителей, с укоризной взиравших на него с запыленной книжной полки, и вновь задумался над тем, сколь многим эти люди пожертвовали, дабы вырастить и воспитать его, выучить и вывести в люди. Целая жизнь, принесенная в жертву ради его жизни. Насколько в них был силен генетический инстинкт продолжения потомства, задушивший в зародыше все вышестоящие ступени пирамиды потребностей Маслоу?
Все ухищрения матушки-природы вкупе с каторжными трудами стариков пропали втуне, когда за дело взялось государство. Ему вместе с немногими прочими посчастливилось пережить нейровирусную атаку. После прохождения карантина, бесчисленных диагностических процедур и наспех собранного на коленке комплекса реабилитационных мероприятий Вульфа уволили в запас из медицинской службы вооруженных сил и вернули домой. Несмотря на положительный эпикриз при выписке, Алекс чувствовал, что с ним что-то не так. В его сердце поселилась пустота, которую он пытался заполнить работой. Стол, пара стульев и бесконечные разговоры, казалось бы, что может быть проще, но задача оказалась для него непосильной. Фобии и расстройства пациентов запускали цепкие искореженные пальцы в его душу. Синдромы взирали на него из темных уголков их разумов десятками пар глаз. Алекс видел, что пациенты приходят к нему на прием не за покаянием, а за индульгенцией. Разговоров о собственной боли они страшились как чего-то богомерзкого и постыдного, требуя от доктора, которому платят, лишь одного – волшебного исцеления, что подается к завтраку услужливым официантом как кофе на блюдечке. Никакой работы мысли и напряжения души. Это было чересчур сложным. Полное беззаботное выздоровление за соразмерную плату. Таково было их требование, и все же разум – это не прическа, ногти или обвисший живот. Его не подстричь, не покрасить, не подтянуть. В их умах и сердцах жили драконы. Они были старыми, алчными и полными злобы. Они не терпели пререканий, и каждая монетка, заплаченная за видимость лечения, была подношением к алтарю этих древних хищных змеев. В конце концов Алекс дрогнул под их гнетом, и его разум стал подтачивать червь сомнений. Психика Вульфа, наспех склеенная после Арктики, не выдержала бессмысленной серости и беспросветной глупости рабочей рутины. Он стал ментально искалеченным убожеством, негодным даже для простой врачебной работы психологом в частной практике. Как славно, что старики не дожили до того момента, когда он трясущимися руками стал колоться нейрофином, хотя бессмысленные жертвы ломают лишь тех, ради кого они принесены. Агнцы же априори сияют верой абсолютной решимости, пусть их и тащит на алтарь хомут нейрохимических реакций и незримая длань коллективного бессознательного.
Алекс поднялся с насиженного места, скрипнув пружинами дивана, и прошел к зеркалу в ванной комнате. Это и вправду был он, образца нейрофиновой зависимости. Растянутый свитер. Свалявшиеся колтуном давно немытые волосы. Многодневная и жесткая, как обувная щетка, щетина. Бесчисленные комариные укусы с точечными кровоизлияниями от иглы офтальмологического шприца на белках глаз. Чувство безнадежной обреченности, застывшее на тонких губах с опущенными уголками.
«Это сон или, напротив, вся история с работой в государственной службе психологического мониторинга была горячечной фантазией посреди очередного прихода? Я так и не сдвинулся с места. Просто рехнулся. Дал тоске, боли и страху сломить себя».
Где-то в глубине комнаты на экране инфопанели, постоянно включенной, чтобы отогнать липкое и щемящее чувство одиночества, сработал оповещающий сигнал о новом доставленном электронном письме. Алекс вернулся в комнату и взмахнул рукой перед сенсорным датчиком, открывая почту. В сообщении подтверждалась заинтересованность в его кандидатуре на должность психотерапевта. Отправителем числилась зарубежная компания «Сновидения Инк», послужившая несколько лет назад фундаментом для организации государственной службы психологического мониторинга в структуре здравоохранения СГА. В конце письма он обнаружил с десяток прикрепленных ссылок на онлайн-тестирования и солидный перечень анализов, которые ему необходимо было сдать, чтобы перейти на следующую стадию отбора рекрутов.
От сухого ответа на его запрос, сделанный в порыве глубочайшего отчаяния и напоминавший письмо в бутылке от потерпевшего кораблекрушение на необитаемом острове, в душе зародилась робкая надежда на лучшее. Однако просвет в тучах оказался вспышкой молнии. Алекс чувствовал диссонанс в воспоминаниях. Не то время и место. В реальности все было иначе.
Перед ним разверзлось черной дырой бездонное дуло пистолета. Он наставил ствол с взведенным курком прямо на глазное яблоко. Большой палец правой руки нервно скользил на спусковом крючке. Алекс вновь был готов покончить с собой, но теперь куда менее приятным способом.
Пистолет нежно прошептал ему:
– Кто сказал, что истовый гедонизм не лучший способ самоубийства?
Он расположился в плетеном кресле посреди своей комнаты, но уже в другой квартире. Его приятели говорили, что она может служить выставочным стендом в крупном мебельном магазине. Стандартные решения. Никакой изюминки. Словно здесь никто не живет, а скорее имитирует жизнь, больше похожую на иммерсивную симуляцию. Так и было. После длительного пребывания в армейском психиатрическом диспансере, увенчавшего его антисоциальный марафон случаем с неконтролируемым агрессивным эксгибиционистским поведением по отношению к согражданам и последовавшим вооруженным нападением на оных (врачи называли это просто «эпизод», не углубляясь в детали), он честно пытался собрать жизнь, расколотую на куски. Ходил в группы поддержки, организованные благотворительными фондами под патронажем вооруженных сил. Помогал в реабилитации ветеранов с посттравматическим стрессовым расстройством. Посвятил благому начинанию все время, силы и знания, полученные в медицинском университете до мобилизации офицеров запаса. Но тщетно! Зияющая пустота не желала рубцеваться. Обозначилась явственная необходимость в государственной поддержке по многим аспектам социальной жизни. Нечто большее, чем пара вечеров в месяц, на которых выгоревшие дотла, опустошенные люди пытались раздуть друг в друге последние тлеющие искры интереса к физическому существованию. Многие на его памяти накладывали на себя руки. Выходили из дверей реабилитационных центров, чтобы никогда больше не вернуться. Казалось, что всем вокруг наплевать. Политиков и прочих функционеров издревле интересовало одно преумножение власти и контроль безграничных финансовых потоков, но никак не служение народу. Какое им было дело до горстки ментальных калек, брошенных их же рукой в мясорубку борьбы за сферы влияния, если только участие в их жалких судьбах благоприятно не скажется на реноме? Выхода не нашлось, и рана вновь принялась кровоточить.
Инфопанель призывно звякнула оповещением о новом доставленном письме. Отправитель – «Сновидения Инк». Его кандидатура одобрена.
Пистолет с гулким стуком упал на пол. Алексу пришло на ум воспоминание из детства: крепкая рука брата, вытащившего его из реки, когда он чуть было не утонул, едва научившись плавать.
«Почему ты не барахтался? – спросил он тогда. – Почему не звал на помощь?»
Алекс всю жизнь шел на дно молча, гордо и с достоинством. Подвернувшаяся вакансия стала для него якорем, не позволившим жизненному шторму унести его в открытое море. Навязчивые фантазии о загадочной и будоражащей разум работе мечты далеко за океаном вернули ему интерес к жизни.
«Якорь».
Слово что-то значило, но он толком не мог вспомнить, что именно. Мысль ускользала, но Алекс вот-вот был готов нагнать ее.
Резкий хлопок взрыва тараном врезался в оконное стекло. Ударная волна отбросила Вульфа на пол, засыпав всю комнату осколками и обрывками портьер. Тонкий комариный писк, застрявший в ушах, поразительным образом контрастировал с наступившей звенящей тишиной. Он с трудом поднялся на ноги и стал осторожно пробираться к зияющей дыре, оставшейся на месте окна, стараясь не наступить на битое стекло.
Выглянув наружу, Алекс не обнаружил никаких видимых повреждений и следов взрыва. Подворотня была пуста и безжизненна. На улице горело тусклым светом несколько фонарей. К его дому была приторочена толстая цепь, уходившая многочисленными звеньями в непроглядную темноту. Небольшой магазин на углу был закрыт на ночь, хотя над входом призывно помаргивала кислотная вывеска «24 часа». Окна дома напротив глядели на него слепыми занавешенными глазницами. Лишь одно из них сияло ярким болезненным огнем. В проеме он разглядел Жюли Орье. Она стояла посреди больничной палаты и пристально, как в зеркало, всматривалась в окно. Проводя руками по плавным изгибам своего тела, вертясь и так и эдак и ероша волосы в различных вариациях причесок, Жюли казалась самой обычной девушкой, сбросившей маску ученого-трудоголика и требовательного менеджера. В эти мгновения она выглядела свободной от тягот незримой многолетней ноши и расцветала буквально на глазах. Когда из глубины палаты раздался сигнал вызова от пациента, все вернулось на круги своя. С укоризной посмотрев на свое отражение, она разочарованно улыбнулась и понуро побрела прочь, скрывшись из виду.
– Жюли! – крикнул Вульф, но надсадный призыв натолкнулся на плотную незримую мембрану, поглотившую звук его голоса. Все равно что орать в вакууме.
Мерзкий и протяжный скрежет дверного звонка заставил Алекса вздрогнуть. От неожиданности он отпрянул от окна, потерял равновесие и наступил босой ногой прямо на груду осколков. Боль была странной. Медленно нарастающая тяжесть в мышцах ноги, а затем спазм. Он потянул мышцы насколько смог, и боль неторопливо отступила, оставив при движении легкую скованность. Отряхнув ступню от осколков, Вульф не заметил ни единого пореза. Звонок повторился, и он, уже без особого страха перескакивая через битое стекло, ринулся к двери. Пара поворотов замка, и рука привычно потянула дверь на себя, обнаружив за ней потрескавшуюся стену из красного кирпича. Никаких просветов или щелей. Алекс поковырял ногтем цементный шов. Тот слегка раскрошился, но не более. Свежим он не выглядел точно. Кто-то на другой стороне зажал кнопку, и душераздирающее дребезжание заполнило всю комнату.
Вульф принялся бить по стене кулаком и ногами.
– Эй! Я здесь! – крикнул он.
Никакой ответной реакции. Наконец звон стих, и Алекс обессиленно сполз по стене на пол.
– Что за херня тут творится?
Незнакомец позвонил еще несколько раз. Не выдержав, Вульф достал из кладовки швабру и принялся колотить по динамику дверного звонка, висевшему над входом. Он успокоился, когда разбитая серая коробочка упала к его ногам. Звонить после этого она не перестала. В сердцах Вульф захлопнул входную дверь, вдавив динамик в кирпичную стену. Тяжело дыша, он отбросил швабру в сторону и заметил нечто весьма странное. Через дверной глазок в комнату пробивался тонкий лучик света. Заглянув в него, Алекс разглядел плохо освещенный подъезд и Артура Гловера, одетого в строительную спецовку. Он смотрел по сторонам и задумчиво почесывал затылок.
Вульф прислонил губы к замочной скважине и прокричал:
– Гловер, я не могу выбраться из этой чертовой комнаты!
Когда Алекс снова посмотрел в глазок, Гловер настороженно прислушивался, буквально прилипнув к двери ухом.
– Вульф? – спросил он голосом из телефонной трубки при слабом сигнале связи. – Это ты?
– Да!
Гловер принялся методично простукивать дверь, а Алекс отвечал ему как мог, но, похоже, тот его не слышал. Вульф заметался по комнате. Нужно было каким-то образом подать знак. Его взгляд наткнулся на пистолет, валявшийся на полу рядом с плетеным креслом. Он подхватил его, передернул затвор, отправив патрон из обоймы в ствол, и взвел курок. Алекс поднес пистолет к двери, прицелился в потолок и выстрелил. Уши заложило от грохота, а от пороховых газов стало першить в горле. Он сплюнул горечь, скопившуюся на языке, и вновь припал к глазку.
Гловер, пригнувшись, сидел у стены напротив и тревожно озирался по сторонам.
– Алекс, ну ты и сволочь так пугать! Если слышишь или видишь меня, отойди в сторону. Я попробую вскрыть раковину, отделяющую сознательное от бессознательного, и выпустить жемчужину эго твоей личности в КОС.
Он достал из набора подручных инструментов раскладную кувалду и стал примеряться, чтобы сделать пробный удар. Вульф открыл дверь со своей стороны и сделал шаг назад. Раздался глухой отдаленный стук, но больше ничего не произошло. Одиночные удары о стену перешли в равномерную монотонную дробь, растянувшуюся на долгие и напряженные минуты ожидания. Ни один кирпичик не сдвинулся с места за все это время. Вульф заметил, что крупный цементный шов слегка раскрошился на уровне живота. Алекс торопливо очистил образовавшуюся трещину от стылого раствора и заглянул в получившуюся толщиной с ладонь щель. Где-то далеко на другом конце кладки он увидел глаз Гловера, пытавшегося хоть что-то рассмотреть.
Заметив Алекса, Гловер принялся ворчать, но слышно его было с огромным трудом:
– Черт возьми, ну ты и броненосец! Знал бы заранее, с пользой потратили бы прошлую ночь на марафон по пабам округи. Хоть немного растопили бы лед, а так бестоляк! Попытайся выбраться через соседнюю квартиру. Ту, что справа, – он указал пальцем направление. – Там в пещере бессознательного скопилась целая кунсткамера твоих заскорузлых комплексов, но я смог проделать брешь, а здесь мне никак не пробиться. Уйдет уйма времени. Пойдем навстречу друг другу. Жду тебя, парень!
Он подхватил ящик с инструментами и скрылся из поля зрения.
Вернув пистолет на предохранитель, Вульф сунул его за пазуху и пошел обратно к окну. Другого способа выбраться из комнаты он не видел. Перекинув ноги через подоконник, Алекс уперся ступнями в узкий парапет, протянувшийся по внешней стене дома между этажами. Он посмотрел в направлении, указанном ему Гловером. До окна соседней квартиры было чертовски далеко. Тринадцатый этаж также не добавлял энтузиазма в подобном перемещении, зато немного радовал полный штиль.
Когда Алекс приготовился сделать первый шаг, ему бросилось в глаза то, с чем он подсознательно боялся столкнуться. Толстая цепь была оборвана. Гротескная тень возникла на стене соседнего дома. Она росла и искажалась. Все повторялось, как тогда в Арктике. Сонм хаотично переплетенных туловищ, рук, ног и голов. Гигантская сороконожка из человеческих останков выползала из тьмы. Она медленно продвигалась, судорожно подергиваясь и извиваясь в кататоническом танце. Вульф, оцепенев от страха, ввалился обратно в комнату.
Защита знакомых стен оказалась иллюзией. Внутри его ожидало не меньшее потрясение. На разложенном диване, застеленном армейским бельевым комплектом, в живописной позе возлежала Анна Галандер, едва прикрыв наготу простыней.
– Ты опоздал! – возмутилась она.
– Не надо, – прошептал Алекс. – Не сейчас.
– Где ты был, пока я медленно подыхала в твоей конуре?
– Пытался спасти солдат и персонал госпиталя.
– Так тебе хотелось бы думать. Я прождала всю ночь, пока ты был на смене в стерильной зоне, и уснула, а очнулась уже от воя сирен, не в силах пошевелиться и даже пискнуть. Знаешь, каково это – с ужасом ловить каждый вдох, боясь, что он последний? Когда безмолвно вопящий рассудок заключен в разваливающуюся тюрьму из плоти?
– Прекрати!
– Нет! Конечно, ты не знаешь. Ты спрятался в хирургическом корпусе и даже не вспомнил обо мне. Хочешь услышать, что было потом? Это самое интересное! Пришли эти черноглазые ублюдки и выпотрошили меня как свинью. Да! Они не дали мне умереть так просто. Ты помнишь это. Верно?
Вульф зажмурился, обхватив голову руками, но грубые мужские ладони повернули его лицо к окну. Обнаженное туловище с головой Анны было вплетено в мозаику из солдат и других сотрудников армейского госпиталя вперемешку с биоботами, поддерживавшими жизнь в этом противоестественном создании при помощи встроенных автономных систем жизнеобеспечения. Их плоть, сосуды и нервы стали единым целым. О разуме лучше было не думать вовсе.
– Знаешь, что я почувствовала, осознав себя в таком состоянии?
Ее красивое и нежное лицо исказилось гримасой ужаса и отчаяния. Светло-голубые глаза налились багрянцем безумия, а губы мелко задрожали. Рот раскрылся, а глотка издала такой истошный и полный страха вопль, что Алекс отшатнулся, вырвавшись из цепких рук, и, выхватив пистолет, выпустил в монстра всю обойму до последнего патрона. Тварь рухнула вниз, но Вульф не стал проверять, жива ли она. Полуночные монстры, порожденные кошмарами, никогда не погибают.