Cytaty z książki «Достоевский над бездной безумия», strona 3

Заболевания героинь Достоевского, в характере которых тайно связаны шизофреническое, циклоидное и истерическое начала, манифестировались именно потому, что жестокость условий жизни противоречила высоте их идеалов, требований к себе и понятию о счастье. Незащищенность, слабость нервной системы не только способствовали проявлению болезни, ведущей к эгоцентризму и нарушению эмоционального контакта, но и одновременно способствовали большей совестливости, обострению ответственности, пониманию трагичности сложившихся обстоятельств. Помешательство их – закономерный результат бесплодных попыток примирить высокие требования к любви с ощущением невозможности что-либо изменить в судьбе своей и своих любимых. И их неспособность дать счастье другим является платой за несоответствие высоких идеалов, созданных в аутичных фантазиях, мерзости и болезненности реальной действительности.

Наиболее правильно как с нравственной, так и с теологической стороны, по-видимому, понял писателя его друг, философ В. С. Соловьев. По их общим убеждениям, человек, который на своем нравственном недуге, на своей злобе и безумии основывает свое право переделывать мир по-своему, – такой человек по существу своему есть убийца. Он неизбежно будет губить других. Такой человек считает себя сильным, но он во власти чужих сил. Он не исцелится, пока не сделает первого шага к спасению. И первый шаг к спасению он видит в том, чтобы почувствовать свое бессилие. Кто вполне это почувствует, тот не будет убийцею. Но если он остановится на этом чувстве, то он придет только к самоубийству. «Самоубийство – насилие над собою, – пишет В.С. Соловьев, – есть уже более высокое и более свободное, чем насилие над другими.... и произнося себе смертный приговор, он не только страдает, как подсудимый, но и действует властно, как верховный судья».Но и здесь суд человека еще неправеден. В решении на самоубийство В. С. Соловьев видит внутреннее противоречие, поскольку оно исходит из сознания своего бессилия и неволи. Между тем самое самоубийство есть уже некоторый акт силы и свободы. Закономерен вопрос: «Почему же этою силою и свободой не воспользоваться для жизни?» В ответе Соловьева на него («...самоубийца не только сознает человеческую несостоятельность в себе, но и возводит ее во всемирный закон, – это уже безумие. Он не только чувствует зло, но и верит в зло. Сознавая свой недуг, он не верит в исцеление, и потому приобретенную тем сознанием силу и свободу может употребить только на самоуничтожение. К самоубийству приходит всякий, кто сознает всечеловеческое зло, но не верит в сверхчеловеческое добро. Только этою верой человек мысли и совести спасается от самоубийства...», на наш взгляд, верно понят Достоевский.

В прозрениях Достоевского о двояком смысле психической слабости была предвосхищена научная полемика о значении «слабого типа высшей нервной деятельности», возникшая при освоении наследия И. П. Павлова отечественной психологией. Слабость нервной системы физиологически характеризуется низким порогом чувствительности и способностью развивать запредельное торможение при длительности или интенсивности воздействия раздражителей. Б. М. Теплов, опираясь на гуманистические и общебиологические предпосылки, пришел для того времени почти к еретическому выводу: «...слабость нервной системы является следствием ее высокой реактивности, чувствительности. Слабая нервная система, если допустимо прибегнуть к аналогии, может быть уподоблена очень чувствительной фотопластинке. Такая пластинка требует особой бдительности в обращении с ней: она больше всякой другой боится „засвета“ или „передержки“... Это, конечно, отрицательное свойство. Но ведь оно следствие высокоположительного свойства – большой чувствительности».

Именно потому, что в творчестве Достоевского надо всем возвышаются всечеловечность, гуманизм, оптимизм, его мысли могут быть основой психотерапии везде, где уважительно думают о человеке.

Герои Достоевского – не противопоставляемые нам «они» (психические больные). Это «мы», все те психически здоровые (в ряде случаев «полунормальные», по терминологии П. Б. Ганнушкина) люди, в которых сочетаются и больное, и здоровое начала.

Психические состояния героев Достоевского, промежуточные между здоровьем и болезнью, позволяют автору в зависимости от цели повествования выдвинуть на передний план то здоровую, то болезненную сторону их психики.

Проблема шизофренических отклонений, на наш взгляд, – наиболее важная и первостепенная в типологии героев Достоевского. Она вызывает как интерес, так и сомнения, обеспокоенность. Ее необходимо обсудить с учетом взглядов на современное состояние учения о шизофрении, господствующих не только в психиатрии, но и в художественной литературе. При этом важно, что, опережая научную психиатрию, задолго до описания шизофрении как единого заболевания Достоевский в образах своих героев раскрыл основные проявления специфики психопатологии, оказавшиеся ключевыми для выделения ее в самостоятельную форму.

Достоевский как бы предвосхитил системный подход к оценке пограничных состояний, разработанный для решения задач экологической, экстремальной психологии и психиатрии, а также космической медицины. Именно последовательным анализом одних и тех же сходных с психопатологией поведенческих феноменов в измененных условиях существования нам удалось прояснить положение пограничных состояний, препатологии («полусумасшествие», по терминологии Достоевского, и «полунормальность», по терминологии П. Б. Ганнушкина) в рамках психического здоровья, обосновать правовые, экспертные критерии их оценки.

Достоевский сам предложил термин «полусумасшествие» для обозначения промежуточных состояний. <…>

Крайне важно, что понятие «полусумасшествие» (demi-fous) позже появится и в психиатрии. П. Б. Ганнушкин, переводя его с французского языка на русский, назовет людей с подобными психическими отклонениями «полунормальные», тем самым вводя их проблемы в психологические исследования. Эти люди по параметру психического здоровья оказываются как бы настоящими «метисами... с одинаковым основанием могущими считаться и за душевноздоровых, и за душевнобольных».

"Свидригайлов, случайный попутчик

Всех, кто жжет пред собою мосты,

Не скажу, что ты лучший из лучших,

Но и худший из худших - не ты.

Ты, за все свои злые удачи

И за сделки с лукавой судьбой,

Не торгуясь, не требуя сдачи,

Расплатиться сумеешь собой..."

В. Шефнер