Последняя история мира

Особой необходимости торопиться не было, но ему хотелось поскорее добраться до реки, наполнить фляги и отмыться, насколько возможно, от въевшегося рыбьего запаха, который сильно раздражал его похмельный желудок. В нескольких шагах от палаток Йонна увидел свою сестру – видимо, открытый вход в их общую палатку пропустил внутрь слишком много солнечного света. Оставалось разбудить последнее лежбище.

В обнимку с бурдюком воды и ежедневным рационом сухого пайка из собственного походного рюкзака, Йонна, блаженно делая один большой глоток за другим, направился прямиком к спящим друзьям. Как только он поравнялся с палаткой, то тут же бесцеремонно свистнул – достаточно громко, чтобы изнутри моментально послышались недовольные стоны. Дождавшись, пока один из разбуженных мучительно расстегнет все входные застежки, Йонна без предупреждения бросил внутрь две порции пайка.

– Просыпаемся, завтракаем и выступаем. Чем быстрее дойдем до Анамэло, тем лучше.

– Куда спешить-то? – заспанный хриплый голос принадлежал Филу.

– У вас наверняка закончилась вода, как и у меня.

– Еще ночью… – угрюмо пробасил здоровяк.

– А потому поднимай Флэя и пошли лечиться на реку, – подытожил Йонна, чей командный тон пока оставался незамеченным.

Когда к лагерю вернулась Элен, все четверо, тяжело вздыхая, проглотили сухой безвкусный завтрак, свернули лагерь и направились в сторону реки, лишь изредка обмениваясь рублеными фразами. Путь должен был занять не более часа, однако эти минуты сильно отягощались неутолимой жаждой и безжалостным солнцем, нависшим, казалось, назло путникам прямо над их головами. Невольно подгоняемые нуждой, четверо друзей, не сговариваясь, ускорили шаг, разговоры же прекратились окончательно – у всех на уме была лишь жажда и река, которая решит все сиюминутные проблемы. Зеленая полоса Границы позволяла не сверяться с картой, одним своим постоянным присутствием указывая кратчайший путь до Анамэло.

Наконец местность стала узнаваемой для вчерашних разведчиков, и группа смогла сократить дорогу еще больше. Буквально через считаные минуты, под руководством Фила и Флэя, друзья увидели впереди долгожданные отблески воды. Однако, прежде чем обрадованные путники успели рвануть к реке, Йонна предостерегающе поднял руку и, убедившись, что его друзья не понесутся сломя голову навстречу черт знает чему, потребовал для начала показать ему тело.

– Вы сами сказали, что на рыбаке был табард, – пояснил он. – Если тело на месте, то он, скорее всего, был один, и вас никто, кроме мертвого, не видел. Но если его уже закопали или хотя бы перенесли, то у реки небезопасно.

Недовольно ворча, Филу и Флэю оставалось лишь согласиться – их настоящая цель лежала куда дальше самой реки, и для ее достижения требовалась осторожность.

Все четверо неторопливо направились к реке, придерживаясь враждебного леса на востоке. Йонна невольно поежился – вот уже второй раз он шел в опасной близости от смертельной преграды. Безусловно, его друзья не настолько глупы, чтобы прятать тело в самом лесу или хотя бы рядом с ним, но один лишь вид безобидных на первый взгляд деревьев вселял неуверенность и тревогу. Когда до зеленой полосы оставалось не более двухсот метров, Флэй указал куда-то в сторону реки. Повернув голову, Йонна, вопреки ожиданиям, не увидел тела – все те же отблески воды отвлекали от непримечательной земной глади. Вокруг не было ни кустов, ни высокой травы, ни тем более деревьев, где можно спрятать труп, однако Фил и Флэй уверенно зашагали вперед. Йонна последовал за друзьями и вскоре заметил, что в едва заметном углублении в траве что-то чернеет. Флэй повернулся и с довольным выражением лица заявил:

– Как я и сказал – за собой мы прибрали.

Йонна приблизился к месту «захоронения» и только тогда окончательно разглядел очертания перевернутой дном вверх лодки, которую Фил и Флэй аккуратно забросали дерном. Яма, где покоилось судно вместе со своим капитаном, как нельзя кстати подходила по размеру, хотя и было понятно, что убийцы ее не выкапывали. Йонна взялся за край лодки и оттолкнул ее в сторону. Под ней, конечно, лежал тот самый рыбак – вид у тела был такой, будто перед смертью этот мужчина действительно, как пошутил вчера Флэй, бросался в здоровяка собственными кишками. Впрочем, это неудивительно, ведь не только Элен испытывала скуку. Когда все четверо поравнялись с телом, Йонна вопросительно посмотрел на Фила.

– Как вчера положили, так он и лежит, – откликнулся тот.

– Верно, – кивнул Флэй, отмахиваясь от многочисленных мух, которые жадно слетелись на пиршество. – Целый и невредимый.

Судя по всему, за мертвецом некому было прийти. Его нетронутое состояние, если так можно выразиться, указывало на то, что за разведчиками вряд ли следили – трупы по традициям Левиафана обязательно следовало хоронить.

– Кто последний, тот мертвый диакон! – выкрикнула молчавшая все это время Элен и пустилась вприпрыжку к реке, как ни в чем не бывало.

– Черт тебя побери, Элен! – запоздало попытался одернуть сестру Йонна и тотчас поспешил следом.

К воде путники вышли наперекор всем соображениям предосторожности – поспешно и крайне шумно. Тем не менее, когда перед ними открылся искрившийся на солнце поток, никому уже не хотелось обсуждать идиотский поступок Элен. Все спешили наполнить фляги и утолить набившую оскомину жажду.

Вдоволь напившись, Йонна скинул походный рюкзак на траву, выпрыгнул из сапог и с разбегу бросился рыбкой в воду. Вынырнув на поверхность, он обнаружил, что друзья спешили последовать его примеру – Элен, весело хихикая, осторожно заходила в воду, Фил и Флэй пытались спихнуть друг друга с берега повыше, в паре шагов от пологого входа. Путники наконец могли отвести душу.

Окончательно утолив жажду и замерзнув, все четверо выбрались обратно на берег и улеглись прямо на траву, наслаждаясь совсем недавно проклинаемым солнцем. Похмелье отступило, и с ним окончательно растворились остатки бдительности – даже вечно настороженный Йонна не выказывал ни малейшего желания осматриваться по сторонам.

– Кстати, о дурацких именах, – заговорил вдруг Фил. – Йонна, тебя ведь Джон зовут, не так ли?

Элен позволила себе злорадный смешок. Если бы не эта усмешка, Йонна мог бы надеяться, что расспросы здоровяка не зайдут слишком далеко. Теперь же – карты на стол.

– Да, Фил, так и есть. Йонна – это, скорее, прозвище.

– Как же вышло? – не унимался, как и ожидалось, здоровяк. – Прозвища обычно, ну… Значат что-то.

– Кх-м… – прочистил горло Джон, аккуратно подбирая слова. – Как ты помнишь, я священника убил.

Брат с сестрой одновременно повернули голову в сторону Фила, приподнявшегося на локтях от такого начала. Он внимательно ждал продолжения, лицо его пока что оставалось непроницаемым.

– Так вот, – Йонна тоже решил принять позу поудобней. – Это он меня так назвал впервые. Дело вот в чем – священник тот, как бы тебе сказать… Мужеложцем он был, в общем.

Йонна умолк, чтобы проверить реакцию Фила, но обнаружил лишь легкое недоумение и решил более не щадить нежные чувства мясника:

– Мы с товарищами базировались в Ла́трисе, отдыхали после очередного боя с дикарями. Вечером мы ходили выпить в ближайший трактир – там-то и появлялся иногда этот священник. Сам знаешь, Левиафан посылает в тот городишко либо непрошибаемых фанатиков, либо полных развратников – других там не водится. Так вот, этот болван в рясе никого и ничего не стеснялся, знал, что в Латрисе можно все, даже ему. И, как назло, глаз свой он именно на меня положил. Когда напивался, наглел до безобразия, и как-то раз назвал меня женским именем на местный манер – Йонна. Достал он меня, да и подчиненным слышать такое было ни к чему. – Джон развел руками. – Я мог бы, конечно, просто проучить его как следует, но уж больно важной шишкой он был. Либо оставить в покое, либо по-тихому в канаву с пером под бок. Сам понимаешь…

Фил, как от него и ожидали, побагровел и начал мотать головой, нужные слова избегали его. Тем не менее, когда он наконец разразился проклятиями, направлены они были не в адрес Йонны – из его торопливой и гневной тирады можно было понять, что он сокрушался о душе священника и о том, как легко в наше время те поддаются греху. Слушать его было весьма забавно – та же Элен, судя по выражению лица, получала несравненное удовольствие. Йонна переводил взгляд с довольной физиономии сестры обратно на здоровяка, и тут заметил абсолютно серьезного Флэя, который смотрел в одну точку на другом берегу реки. Не обращая внимания на разгоряченного друга, он поднялся и негромко сказал что-то про кусты вверх по течению, которые Йонна успел приметить в качестве нужника. Посчитав, что Флэй собирается использовать их именно по этому назначению, Йонна вновь повернулся ко все еще красному бородачу.

– Да ладно тебе, Фил, нашел проблему, – подливала тем временем масло в огонь Элен.

– Ха! Конечно же, для вас, язычников, это не проблема – сношаться с кем попало! Может, еще скажешь, что и с родней ложиться – правильно?! – продолжал разнос Фил. – Да зачем ты вообще себе это имя оставил, а?

– Не знаю, – пожал плечами Йонна. – Неплохое вроде имя.

– А где же тогда грань? На что ссылаться? У меня вот есть Писание, и там сказано…

– Ради твоего же бога, Фил, не в этот раз! – взмолилась Элен, шутливо сложив перед собой руки. – Эти твои цитатки – не более чем…

Со стороны зарослей донесся приглушенный хлопок. Все трое как по команде вскочили на ноги и ринулись в направлении камыша – в руках у Йонны тут же появился огнестрел, Фил выхватил охотничий нож из специального крепления внутри сапога. Через несколько мгновений после хлопка послышался приглушенный стон и из кустов прямиком в реку вылетел человек, беспомощно суча руками по воздуху. За ним прыгнул не кто иной, как Флэй.

Поравнявшись с ними, Йонна, Элен и Фил напряженно наблюдали за происходящим с берега – нужно было понять, что происходит, прежде чем прыгать вслед за другом – в бою нет места поспешным решениям, и сейчас, когда дело дошло до схватки, обыкновенно расслабленные путники действовали хладнокровно и размеренно.

Флэй появился на поверхности почти сразу после прыжка – он плыл спиной к берегу, помогая грести левой рукой. Его правая рука была сомкнута замком на горле жертвы. Когда до берега оставалось не больше двух метров, Флэй боролся со своим уловом уже стоя, побег стал окончательно невозможным – на помощь подоспели Фил и Йонна.

Здоровяк схватил загадочную персону за грудки, поднял над водой и швырнул на берег так, что у человека вырвались остатки воздуха из легких. Йонна прыгнул в сторону жертвы и приковал ее к земле ногой. В окружении четверки путников, на земле лежал молодой мужчина и дико вращал глазами. Его широко раскрытый рот с жадностью ловил драгоценный воздух.

Друзья дали новоприбывшему отдышаться, а сами принялись рассматривать свой очередной улов. Мужчина был одет крайне странно – черный плащ из невиданной ткани и чудной выделки сапоги того же цвета отвлекали внимание от главной детали – табарда с крестом, таким же, как на мертвом рыбаке-диаконе. Сам мужчина выглядел не старше двадцати пяти лет, лицо гладко выбрито, длинные волосы аккуратно собраны в хвост и закреплены белым жгутом.

– Черт, Черт, ЧЕРТ! – закричал Йонна, затравленно озираясь по сторонам. – Их больше! Ну, вот они мы, подходите!

– Брат, успокойся! – Элен попыталась схватить Йонну за плечи, но тот резко отдернулся и рванул назад к зарослям, Флэй последовал за ним. Между тем Фил медленно наклонился к очередному «крестоносцу» и стал демонстративно водить перед его лицом сверкающим на солнце лезвием.

– Итак, друг, – начал допрос здоровяк. – Где остальные?

Однако вместо общего наречия Ойкумены, испуганный церковник затараторил на сотэресе, постоянно прерываясь на всхлипы:

– Αγιε Αγγελε!.. μη εγκαταλίπης με τον αμαρτωλόν, μηδέ αποστής απ'εμού δια την ακρασίαν μου…

– Лучше бы тебе успокоиться, друг, – распалялся Фил, все плотнее прижимая острие ножа к трепыхавшемуся горлу. – Где. Остальные.

– Что он говорит? – в голосе Элен звучало сострадание, в которое ее друзья не верили по веским причинам.

– Молится он. Довольно сбивчиво… – задумчиво ответил Фил и осторожно помотал своей массивной головой по сторонам. – А больше тут никого и нет.

Элен самолично обвела взглядом пустынную местность – никто и впрямь не спешил на помощь очередной жертве в табарде.

Тут из зарослей камыша наконец показались Йонна и Флэй. Назад они возвращались спокойным шагом – судя по их виду, они не нашли ничего стоящего и также подметили отсутствие «остальных» церковников. Когда они дошли до места допроса, их жертва больше не читала молитвы – парень впал в оцепенение и не прекращал рыдать, его горло хрипело и выдавало нечленораздельные звуки.

– Он бесполезен, – пожал плечами здоровяк. – Двинулся умом от страха, кажись. Я пару надрезов сделал, – Йонна и Флэй бросили взгляд на указанное Филом место на шее юноши. – Воет на одной ноте, будто не чувствует ничего.

Около минуты друзья задумчиво слушали завывания церковника, периодически оглядываясь то на зеленеющую невдалеке Границу, то на другой берег Анамэло. Всем мерещились табарды с черным крестом.

– Элен, – заговорил наконец Йонна. – Ты можешь его привести в чувство?

Скривив губки в непродолжительном размышлении, девушка отрицательно покачала головой.

– У меня ничего подходящего с собой нет. Вы от страха штаны не мочите.

– Да и к черту его, – махнул рукой Флэй, и, отступив полшага назад, со всей силой погрузил свой сапог в лицо стонущего мужчины. От удара его голова беспомощно дернулась в противоположную сторону, однако, к удивлению путников, тот не только не потерял сознание, но и продолжал в беспамятстве завывать. Флэй сплюнул от досады.

– Если кто-то и правда поблизости, нам некогда его тут допрашивать, – заключил он.

Фил и Йонна согласно закивали, и лишь Элен, понимая, что последует дальше, по своему обыкновению вступилась за беспомощную жертву. Искренняя жалость Элен к поверженным врагам брала начало из того же темного, извращенного места, что и ее жестокость. Друзья иногда спорили у нее за спиной, какая из этих двух личин пугает их больше.

– Оставим его здесь, а? – сделала та первую бесполезную попытку. – Он же безобиден.

– Элен… – уставшим тоном начал было Флэй.

– Он видел нас, и он явно из Левиафана, – тут же поддержал его здоровяк.

– А то, что вы уже одного из них убили, – этого недостаточно? Они все равно узнают…

Тем временем Йонна вновь вспомнил о рыбаке. Не очень-то их жертвы походили друг на друга. Один лишь крест кое-как объединял их. Конечно, они были связаны, но, быть может, совсем не так, как рисовало воспаленное тревогой воображение. Что-то в этой картине глубоко беспокоило Йонну. Он и его друзья явно упускали из виду важную деталь. Оставить это просто так теперь невозможно.

Оторвавшись от раздумий, Йонна вновь услышал мольбы Элен и почувствовал на себе пристальные взгляды остальных друзей. Они больше не пытались переубедить сестру своего стратега и молча предоставляли ему эту возможность.

Было ясно как день, что делать с Элен. Йонна выхватил армейский нож из-за пояса и без предупреждения подбросил его в сторону сестры. Элен с быстротой дикой кошки резко выбросила руку вперед и схватила нож аккурат за рукоять. Ее взор, как и вчера у лагеря, мгновенно потух, лицо утратило привычное выражение. Спор прекратился сам собой.

Элен не заставила себя ждать. Игриво перебрасывая поблескивающее лезвие из руки в руку, она не спеша направилась к своей жертве, от которой заранее отступились ее спутники. Несмотря на их осторожность, в душе они не испытывали страха – ведь Элен наконец развлечется. А если она сделает это с очередной рыбкой из реки – что же, тогда нечего опасаться за собственные шкуры в следующий раз, когда она по не известным никому причинам вновь возьмется за оружие.

Рука Элен молниеносно дернулась, лезвие жадно вонзилось в податливую кожу. Надоевшие всем всхлипы моментально прекратились – девушка хотела обратить на себя внимание, и у нее получилось. Взгляд церковника наконец прояснился, бедолага пришел в себя именно тогда, когда делать этого не стоило. Мужчина осоловелыми глазами уставился на пронзенный черный крест на своем животе, затем перевел взгляд на Элен. Та хищно улыбалась от уха до уха, и как только взор жертвы встретился с ней, она начала толкать рукоять вперед.

По берегу Анамэло разнесся истошный вопль. Юноша, захлебываясь криком, пытался вырваться из смертельной хватки, но на это у него было еще меньше шансов, чем сбросить с себя Флэя еще там, в реке. Лезвие ножа медленно ломало одно ребро за другим. Девушка растягивала момент настолько, насколько ее жертва могла выдержать.

Элен очень тонко чувствовала, что происходит в душах людей.

После очередного тошнотворного хруста истошные мольбы резко прервались. На месте, где минуту назад лежал человек, остался лишь уродливый вспоротый мешок в луже собственной крови. Элен все еще удерживала добычу, оставаясь почти неподвижной – лишь ее грудь заметно вздымалась от пьянящего восторга.

На этот раз Йонна не стал дожидаться помощи Флэя – незаметно подкравшись к Элен, он резко схватил ее за руку, в которой та сжимала рукоять ножа. Вопреки всеобщим опасениям, она не сопротивлялась – только повернула голову в сторону брата и разжала пальцы.

Йонна был счастлив. Он помог Элен подняться и, несмотря на то, что она была покрыта чужой кровью буквально с головы до ног, без колебаний обнял ее. Через плечо брата девушка увидела улыбки на лице ее друзей – и вот уже все четверо вновь переживали то прекрасное чувство, объяснить которое они не могли, да и не пытались. Восторг переполнял каждого из них – очередной враг втоптан в землю. Они живы. Сегодня удачный день.

Но мертвец нетерпеливо требовал размышлений. Йонна предоставил друзьям возможность обыскать тело и погрузился в раздумья. Он понимал, что все хотят как можно скорее двигаться дальше, вглубь Ойкумены, к цели. И все же он необычайным образом ощущал себя прикованным к этому месту. За последние два дня здесь произошло что-то, чего Граница, вероятно, не видела с начала своего существования. Тот рыбак – вовсе не рыбак, а бедолага, лежащий поодаль на земле, следил за ними по непонятным причинам.

– Флэй, – обратился к тому Йонна. – Ты сказал, что он стрелял в тебя?

– Верно, – подтвердил Флэй. – Но огнестрела и след простыл. Сгинул, должно быть, в реке.

Йонна какое-то время смотрел на противоположный берег и аккуратно взвешивал свои дальнейшие действия. Он выбирал между благоразумной и, вероятно, крайне опасной затеей. Как следует все обдумав, он повернулся к друзьям и уверенно произнес:

– Давайте-ка отмоемся, насколько возможно, от этого шпиона и вернемся к лодке. Надо как следует обыскать ее.

Инквизитор

Сказать, что Николас Савиар, верный слуга Патриарха Левиафана, которого на малой родине беззлобно и с почтением называют «Старым Псом», ненавидит Латрис, – значит ошибочно упростить его отношение к этому городу. Да, ненависть, конечно, присутствовала в том клокочущем котле, который закипал внутри Старого Пса каждый раз, когда тот по долгу службы посещал Латрис. Если бы кому-нибудь пришло в голову попросить его описать ощущения, когда он вынужденно прохаживается по улочкам блудливого города, а ему по непонятной причине захотелось бы ответить откровенно, то он бы и сам начал свою исповедь именно с ненависти. Но после на сцену незамедлительно вышел бы стыд. Стыд настолько многогранный, что ненависти пришлось бы отступить на второй план за неимением таких многочисленных и пестрых оттенков. Николас стыдился себя, ведь гнев – это смертный грех. Стыдился за неисчислимые армии проституток, воров, лжецов, дикарей, торгашей и убийц – словом, за тех, кто сам не стыдился себя. Наконец, он стыдился за свой родной город, Левиафан, ведь именно его владыки были ответственны за основание этого места и его последующий упадок.

Николас ненавидел Латрис и стыдился его.

Но в душе Старого Пса таилось также нечто такое, в чем он сам с трудом себе признавался. Закаленный боями, постами и всевозможными лишениями Николас испытывал страх. Нет, он не боялся местных воротил преступного мира и того, что они могли – и уже пытались – с ним сделать. Не боялся быть отравленным трактирным поваренком, не бросал тревожных взглядов на особенно темные закоулки и уж точно не трясся при виде богомерзких ритуалов оседлых дикарей, когда-то на словах принявших Христа. Его страх можно было назвать праведным, ведь больше всего во всей Ойкумене он боялся поддаться этому месту. Выпивка, продажные женщины, азартные игры, кулачные бои, еще раз выпивка и еще раз продажные женщины – вот полный список того, чем интересовался простой люд Латриса от мала до велика, от рассвета и до заката. Вечно пьяные гуляки как по расписанию еженощно бродили от трактира до трактира, поглощали на своем пути все добродетели и под утро падали бесчувственными телами. Николасу даже доводилось слышать, что один местный лекарь изобрел какой-то толченый порошок, вдохнув который человек пьянел и глупел быстрее, чем от самого крепкого вина. Старый Пес искренне верил, что в Латрисе возможно и не такое.

Среди ревущей суетящейся толпы, через которую приходилось прорываться, если твой путь лежит в жилой центр города, отстраниться от этой липкой смеси чувств было практически невозможно. Николас даже поймал себя на мысли, что ему не терпится как можно скорее приступить к заданию, несмотря на то, что ему давно не доводилось так противиться отданному приказу. Николасу предстояло встретиться с закулисным королем Латриса, Кса́рвасом Хо́рием, и заручиться его помощью в поиске группы опаснейших людей за всю историю Ойкумены, как их окрестил Патриарх Левиафана.

Для жителей Латриса Ксарвас был человеком достаточно омерзительным, чтобы избегать его, и слишком влиятельным, чтобы решиться на это. Если ты располагал чем-то хоть сколько-нибудь ценным, Ксарвас имел от этого долю – и это являлось скорее непреложным законом, на котором основывалась его власть, нежели проявлением непомерной жадности. Стоит ли говорить, что весь Латрис был опутан сетями Ксарваса. Армия компетентных, жестоких и решительных людей обеспечивала суверена неограниченной властью вот уже долгие годы. Этим он кардинально отличался от номинального правителя Латриса, ставленника Левиафана, с которым Николасу тоже было необходимо встретиться. Неизбежность грядущей аудиенции мучила его. К поставленному правителю Латриса Старый Пес испытывал отвращение настолько нестерпимое, что отложил даже само имя этого бесполезного слизняка на неминуемое «потом».

Тем временем пробираться через толпу становилось все сложнее – верный признак того, что Николас приближался к центру города. Казалось невероятным, как только внешние стены этого муравейника не расходились по швам от нескончаемого живого потока. Николас, с годами лишенный былой ловкости, применял грубую силу, бесцеремонно расталкивая локтями гомонящий народ.

Наконец впереди забрезжил просвет – бесконечная внешняя базарная улица, огибавшая кольцом центральный лабиринт жилых переулков, отпустила Старого Пса. Его взгляд тут же зацепился за пятерых людей возле прохода в одну из подворотен. Едва отличимые от всех остальных, они выделялись хотя бы тем, что были единственными, кто стоял неподвижно, будто выжидая кого-то.

Отчасти так оно и было. Все без исключения, кто проходил мимо неподвижных фигур, замедляли шаг, прежде чем отправиться к сердцу Латриса по своим делам. Николас знал, для чего это необходимо. Пятерка заглядывала в лицо каждому прохожему и высматривала должников, потенциальных должников и просто подозрительных личностей. Похожие стайки стервятников Ксарваса ежедневно стояли на всех подступах к центру – первый рубеж личной безопасности короля. И это были отнюдь не рядовые дозорные. Обычно в такую группу входил как минимум один человек, занимавшийся преимущественно нищими, один сборщик торговых «налогов» и, конечно, спец по торговле людьми – и каждый из них обязательно обладал хорошей памятью на своих подопечных. Индивидуальные таланты каждого отдельного слуги Ксарваса умело соединялись им воедино, благодаря чему уродливый организм под названием «Латрис» функционировал более отлаженно, чем все остальные города Ойкумены.

Николас понимал, что его узнают тотчас же, ведь Ксарвас Хорий ожидал гостя из Левиафана. Он мог бы поступить как все остальные и просто посмотреть в лицо одному из пятерки, после чего направиться к следующему препятствию, но ему не хотелось преждевременно давать этим людям понять, что ему известны многие тонкости их работы. Пусть они до конца думают, что умнее очередного святоши, который наверняка пришел к хозяину, чтобы поныть о праведном пути и должном управлении городом. Самоуверенность, в конце концов, ослепляет людей. Порешив на этом, Старый Пес подошел к ближайшему из пятерки и заглянул в его отталкивающее, изборожденное рытвинами лицо с маленькими слезящимися глазками.

– Николас Савиар. Меня ждет твой король.

Как и ожидалось, дозорный самодовольно ухмыльнулся и сделал знак головой ко входу в переулок.

Нутро жилого квартала напоминало нерукотворный лабиринт, заселить его люди могли не иначе как по ошибке или от безысходности – настолько центральные улочки выглядели неприспособленными к совместному проживанию. Дома стояли так близко друг к другу, что в некоторых местах разминуться могло не более трех-четырех человек. Бросив взгляд наверх, можно было заметить, что верхние этажи большинства ночлежек сходились еще плотнее, чем у основания, будто гротескные жилища сказочных великанов, которым чужды простейшие основы геометрии и самое маломальское чувство вкуса. Постоянные обитатели внешней торговой улицы поговаривали, будто Ксарвас специально не препятствует такому пожароопасному строительству, потому что по тесным улочкам мимо его вездесущего взора ничего особо ценного не протащишь – что казалось бы абсурдным анекдотом, если бы так много людей не верило в запредельные возможности своего короля.

Следующей остановки долго ждать не пришлось, и на этот раз Николас был неприятно удивлен слишком неожиданным появлением людей Ксарваса. Неотличимые от проходящих мимо зевак, они вдруг стали заметнее солнца на чистом небе. Николас остановился и позволил себя окружить.

– Николас Савиар, – донесся откуда-то сзади густой бас, на который Старый Пес медленно и с достоинством оглянулся. – Прошу прощения за внезапность, но я вынужден вас задержать.

Позади Николаса стоял коренастый крепко сложенный мужчина, с головы до пят покрытый черной как смола растительностью, которая не залезала лишь на многочисленные шрамы на лице хозяина, – типичный солдат теневого короля. По его виду нетрудно было догадаться, что большую часть своей жизни он занимался тем, что делал жизнь людей вокруг него невыносимой. Тем не менее его нетипично-чистый выговор несколько сбивал с толку, заставлял ожидать от него чего угодно, но не злых намерений.

– Неловко вот так останавливать вас на полпути к цели, – быстро и без тени насмешки продолжил мужчина. – Но, боюсь, вы, господин, невольно заплутали.

Николас ожидал очередной проверки, может быть даже обыска, из-за чего дружелюбный тон этого видавшего виды рубаки на мгновение заставил его растерянно оглянуться по сторонам. Он тут же понял, что действительно мог заблудиться и даже не заметить этого. До сих пор ему казалось, что он движется к центру, – но все эти бесконечные кривые закоулки в самом деле могли сбить его с пути.

Несколько людей Ксарваса хищно загоготали, восприняв речь капитана – в том, что коренастый мужчина был их капитаном, Николас не сомневался – как весьма остроумную в данных обстоятельствах шутку. Волосатый «дипломат» лишь спокойно окинул взглядом немногочисленных весельчаков, и те моментально затихли и потупили взгляд.

– Я так понимаю, уважаемый, что вам известно, куда я направляюсь, – таким же дружелюбным тоном отозвался Николас. – И вы, конечно же, хотите предложить мне ваши услуги по сопровождению до оного места?

Капитан осклабился от уха до уха, не постеснявшись вида своих редких бурых зубов, скрестил руки на груди и медленно кивнул.

– Верно, милсдарь, все верно говорите! Ох, – опомнился вдруг он. – И вновь испрашиваю прощения, я ведь так и не представился. Меня зовут Га́рстон. Проследуйте за мной, будьте добры.

Низкорослый волосач развернулся на пятках, сделал знак своим людям, и те молча растворились в завихрениях переулков, будто уставшие от скучного зрелища зеваки. Николас, рассудив, что другого выхода у него нет, молча последовал за необычным человеком в очередную петлю лабиринта. Гарстон сразу же начал заводить один пустой разговор за другим, при этом учтиво не затрагивая цель визита доверенного лица Патриарха. Обсуждение несносно жаркой погоды быстро себя исчерпало, и старые вояки перешли на тему внешней политики. Когда Гарстон, терпеливо выслушав собеседника, в очередной раз с заметным удовольствием перешел к собственным комментариям, Николас отметил, что внешность капитана создавала неверное впечатление о нем только лишь отчасти – за четким выговором и сдержанным поведением проглядывала жесткость, которую некий строгий учитель методично и безжалостно замуровал в подпол разума этого человека.

Постоянная настороженность Николаса неожиданно уступила место беспечному участию – он начал даже перебивать Гарстона в особо горячих точках обсуждения, чего с ним почти никогда не случалось. Будучи всю сознательную жизнь сухим и строгим к себе человеком, Николас, став правой рукой Патриарха, отнюдь не улучшил свой навык праздной беседы, и этот факт выставлял словесное мастерство Гарстона в еще более выгодном для последнего свете.

Когда почетный гость Латриса на мгновение пришел в себя, он уже достиг цели. Догадаться об этом было несложно – узкий закоулок вдруг резко оборвался, жилые дома перестали слипаться над головой и перед Николасом возникла пустынная площадь, посреди которой располагалось самое нелепое здание, которое Старому Псу доводилось видеть.

– А вот и знаменитая поляна господина Хория! – с нескрываемым оттенком гордости продекларировал Гарстон.

Резиденция Ксарваса Хория имела форму пирамиды, верхушка ее лишь слегка возвышалась над ночлежками вокруг площади. Покрытая белым мрамором, постройка напоминала клык огромного зверя, притаившегося под ничего не подозревающим городом. Окна напрочь отсутствовали – по крайней мере, с тех двух сторон, которые были видны Николасу и Гарстону. Николас небезосновательно предположил, что пирамида со стороны выглядит как монолит, и даже вход в нее скрыт от постороннего глаза – когда он подошел еще ближе, то убедился в своем предположении.