Сын Светланы был в том возрасте, когда готовятся к выпускным школьным экзаменам, он куда-то энергично собирался, а мать пыталась отвлекаться и на меня, и на него. Воспользовавшись моим приходом, сын оделся, чмокнул мать в щёку и выбежал из квартиры. Она крикнула ему вслед указание прийти не поздно и закрыла дверь.
– Проходите в комнату, – пригласила она, – расскажите мне всё.
– Вот такая история, – начал я, – у меня был друг когда-то…
И я рассказал ей про институт, Костю, изучение сейсмологического оборудования, командировки и прочее. Закончил рассказ отъездом Кости в Америку, правда, утаив тот факт, что этот отъезд был для меня неожиданностью.
– Так он уехал? В США?
– Получается так.
– Он что-нибудь рассказывал про меня?
– К сожалению, нет. Он оставил мне записку, которую я слишком поздно прочёл. В этой записке есть Ваш адрес.
– Тебе сколько лет, Максим? – неожиданно спросил она.
– Скоро пятьдесят.
– А мне сорок два. Давай на «ты»?
– Если удобно, конечно.
Света встала, посмотрела куда-то в сторону, словно задумавшись, потом выдохнула.
– Я расскажу тебе кое-что, кофе хочешь? Или коньяк? – спросила она.
– Кофе, пожалуй, можно.
– Сейчас заварю, заодно переоденусь, почитай пока газетки.
Я осмотрелся. Квартира была, как говорят, «упакованная». Свежий ремонт, на стенах картины в толстых позолоченных рамах, кожанная мягкая мебель. Вокруг была идеальная чистота, но Света не была похожа на тех, кто с таким маникюром и осанкой вытирает тут пыль.
Через пять минут Света, переодевшись и причесавшись, прикатила в комнату тележку с кофейником и чашками.
– Я расскажу тебе историю молоденькой девушки, – начала она, разливая кофе. – Я училась на четвёртом курсе, жизнь была манящей и загадочной, сулящей только радости. Однажды повстречала очень интересного молодого человека. Он работал на киностудии Мосфильм, отбирал актрис… словом, даже не хочу тебе сейчас рассказывать, как банально всё было и как я купилась на это. Молодость, что с неё взять? Он часто брал с собой фотоаппарат и говорил, что я удивительно киногенична. Он дарил цветы, встречал после института и даже обещал снять в прекрасном фильме, когда сам станет режиссёром. Догадываешься, о ком я?
– Раз ты всё это рассказываешь мне сейчас, то речь, видимо, о Косте?
– Да, это был Костя. Иногда я встречала его у проходной киностудии, а он выходил и здоровался с каким-то неизвестными людьми, рассказывая мне потом, что это маститые режиссеры или сценаристы. Как он всё это организовал, до сих пор не соображу. Словом, я влюбилась совершенно и ощущала себя не иначе, как безнадёжно влюблённой. Мы встречались несколько месяцев, и он стал бывать у нас дома. Правда, всегда выбирал такое время, когда нет родителей. Говорил, что стесняется, что ещё рано. А к себе никогда не звал, объясняя тем, что у него очень сложные родственники. А потом вдруг – пропал.
– Пропал? Когда?
– Да вот, наверное, 88-ой или 89-ый год, сейчас уже и не вспомню. Он перестал звонить, а мобильных тогда не было, интернета не было. Единственное место, где я могла его встретить – проходная Мосфильма. Я сидела там целыми днями, как брошенная дворняга. А что я про него знала? То, что зовут его Костя, работает на Мосфильме и отдельные отрывки биографии, рассказанные им же. Потом поняла, что всё враньё. Мне бы, дуре, в паспорт его заглянуть, пока спит или душ принимает.
Мой отец был директором вино-водочного завода. Человек обеспеченный, влиятельный. А тут вдруг бац и что-то случилось. Вдруг на заводе выяснилась крупная недостача материалов и все пути сходятся на моём отце. Он бросился решать эту проблему и тут опять бац, опять недостача, но уже финансовая. Что-то там с американской помощью по модернизации производства. Что ни неделя, то новая проблема. Началось следствие, отца отстранили от должности, а через неделю суд избрал меру пресечения в виде заключения под стражу. Вскоре начал разваливаться Советский Союз, должности лишился министр, дело быстренько закруглили и отцу дали 9 лет.
– Это имеет отношение к Косте? – спросил я. Но Марина проигнорировала вопрос.
– Это я тебе ещё коротко рассказываю. Представляешь, как это всё тянулось. Томительные месяца ожидания, отец переменился, похудел и всё повторял: «Я не понимаю, что случилось! Я не могу понять, как это вышло!». Когда его отстранили, новый временно назначенный не был заинтересован в том, чтобы помочь моему отцу, ведь он бы потерял должность. Поэтому, дело стало совсем тягучим, а однажды машину отца не впустили на территорию. Я ещё не рассказала тебе, что такое «конфискация имущества», ведь у нас всё забрали тогда, и Волгу, и дачу, – Света оглядела комнату, – оставили только эту квартиру.
Взволнованная Света встала и бесцельно поправила книги на полке серванта.
– А потом, когда я однажды навещала папу, выхлопотав свидание, он спросил меня: «Дочка, а ты не брала дома мою печать в столе и какие-нибудь бланки?», я ответила отрицательно. Но когда он спросил, не мог ли их взять кто-то другой, я вдруг вспомнила про Костю и его неожиданное исчезновение.
– Ты решила, что это он взял? – спросил я.
– Ну а кто же?! – воскликнула Света. – Нет, ты как хочешь, а я выпью коньячку, – она достала с нижней полки передвижного столика бутылку и две стопки. Налила, выдав волнение дребезжанием горлышка о край рюмки.
– Долго я не решалась сказать отцу про своё предположение, но потом, не в силах держать это в тайне, призналась. Дождалась свидания и всё рассказала. Отец долго думал, а на очередном свидании спросил: «А ты его фамилию не знаешь, этого Кости? Не Осипов?». Но я не знала фамилии, а отец больше ничего не спрашивал. Мне бы, дуре, ухватиться за эту информацию, начать искать всех Осиповых Константинов в Москве, но я не была уверена, что мой сбежавший ухажёр не наврал мне про имя. Он мог быть в действительности, совсем не Костей, а каким-нибудь Геной или Валерой.
На самом деле, я только сейчас, от тебя, получила подтверждение, что он был Костя. Кстати, а фамилия Осипов?
– Да, Осипов.
– Так чем закончилась история?
– Закончилась, это не то слово. Через несколько месяцев, зимой, отец подхватил воспаление лёгких и скончался на койке тюремной больницы в колонии под Калининым. И у меня началась совсем другая жизнь. Мама заболела на нервной почве, несколько лет лежала дома, даже получила инвалидность. Я ухаживала, добывала лекарства и еду, а в начале девяностых это было совсем непросто. Потом не стало и мамы и я выживала как могла, мне уже было не до Кости.
– Нда, – промычал я.
– Ты знаешь, я уверена, что он всё подстроил и значит именно он причина моих несчастий. Но сейчас, когда прошло двадцать с лишним лет, многое как-то затёрлось, а нашу встречу и его ухаживания я помню, как сейчас. Вот что значит – девичья любовь, – Света налила себе еще. – Он меня всё на какие-то озера приглашал.
– Под Чехов? – спросил я, предполагая то место, где Костя спрятал тайник с пистолетом.
– Нет, он говорил, поедем туда, где дом у озера. Интересно, где это?
– Возможно, это в Салтыковке, – сказал я, наморщив лоб. – У его сестры там дача была, и да, там дом был прямо у озера.
– А где это?
– Это недалеко, километров десять от Москвы. У них был дом прямо около железнодорожной станции, и озерцо рядом.
– А сейчас есть?
– Не знаю, столько лет прошло, – Света посмотрела на часы.
– Я не отвлекаю своим визитом?
– В восемь часов должна встретить сноху на вокзале, но времени еще достаточно. Максим, а он тебе случайно не оставлял денег или ещё каких-то ценностей? – спросила она, внимательным взглядом пытаясь оценить мою реакцию на вопрос.
– Не припомню такого, а почему ты спрашиваешь?
– Так после этой аферы на заводе у отца пропала приличная сумма. Его же посадили не просто так. Денег не нашли, а сумма, говорят, была немаленькая. Впрочем, теперь я вижу, что ты, действительно, не в курсе дела.
Мы ещё беседовали какое-то время, потом ей кто-то позвонил, и она стала собираться. Я был рад, что этот тяжелый разговор закончился и с удовольствием распрощался. Когда я вышел на улицу, было часов шесть, уже вступили в права вечерние майские сумерки и я решил не возвращаться на дачу, а переночевать в московской квартире.
ХХХ
По пути домой я вспоминал свой разговор с Мариной и рассказ Светы, пытался что-то понять и восстановить картину двадцатилетней давности. Я не знал, что Марина с Костей так враждовали. Да, я помню, как они спорили и остро отзывались друг о друге. Но помню и совместные праздники, ведь у Кости кроме Марины никого родных и не было. Бабушки и дедушки отсутствовали совсем, папа сгинул в местах лишения свободы ещё до нашего знакомства и Костя не любил об этом говорить. А его мамы не стало в 1988 году. Я тогда уже начал мотаться по своим долгим командировкам и помню, как однажды приехал в Москву, как выяснилось, через неделю после похорон. Вот такая у него была жизнь, полная личных бед, но, в то же время, жизнь человека, во всём остальном обласканного успехом.
Костя был человеком твёрдым, правильным, и судьба словно поощряла его за прямоту, умение держать удары и идти к своей цели. И вдруг я слышу рассказ Светы о какой-то махинации на самом высоком уровне, пропаже денег и прочем, что не вмещается в мое представление о товарище.
Мне очень захотелось переговорить с Мариной, рассказать о том, что я узнал сегодня. Пожалел, что не взял у неё номер мобильного телефона. Время было около девяти вечера, решил заехать к ней. Появилось ощущение, что Марина должна что-то знать. Через полчаса я звонил в её дверь.
– Ты знаешь, я почему-то была уверена, что ещё вернёшься, – сказала она. – После нашего утреннего разговора день у меня совсем не задался. Такая сентиментальная стала, если хуже не сказать. Никуда не поехала, куда планировала, а сидела, перебирая старые фотографии. Костя же увлекался этим делом, у меня много его снимков.
Мы прошли на кухню, воздух которой был сизым от табачного дыма. Стол был завален фотографиями, в мойке грудилась посуда, на небольшой тумбочке стояла пепельница, полная окурков.
– У тебя творческий беспорядок, – пошутил я.
– Ну ты же свой человек, – парировала Марина, – чего принёс? – Марина заинтересованно кивнула на свёрток.
Я немного раздвинул фотографии на столе, чтобы освободилось место, достал из сумки пакет и извлёк из него пистолет. Он вывалился из моих рук, с глухим стуком замерев на скатерти.
Некоторое время Марина молча смотрела то на меня, то на оружие и потом спросила:
– Где нашёл?
– Костя оставил для меня.
– Вальтер?
– Да.
Она закурила и выдержала паузу.
– Я слышала про него. Не от Кости, тот бы не сказал. Как-то моей маме рассказал её брат, ну то есть Костин папа, он же мой дядя. Говорил, что прячет вроде как такую семейную реликвию – трофейный немецкий пистолет Вальтер. Их дед служил в пехоте, дошёл до Берлина и принёс с войны. Я тогда запомнила это слово «Вальтер», похожее на имя.
– Ага, вот это он и есть. Я тоже про него только слышал, но никогда не видел.
– Подсудное дело, вообще-то, – недоверчиво сказала Марина.
– Я Костю понимаю, выкинуть жалко, а с собой не возьмёшь. Марин, а ты знаешь такую девушку – Свету? Ну, сейчас-то она уже женщина, а в годы нашей молодости была совсем молоденькой.
– Вроде нет, кто такая?
И я рассказал Марине о своём визите к Светлане и той истории, которую она мне поведала. Временами, слушая меня, Марина закрывала рот ладонью, словно в ужасе. Она отводила взгляд куда-то себе за плечо и подолгу находилась в этой позе, словно бы не хотела, чтобы я видел выражение её лица. Я закончил рассказ на том, как Света спросила, не оставлял ли мне Костя каких-либо денег.
Повисла пауза, которую я занял, отхлёбывая чай. Марина встала, покусывая губы, немного помялась посреди кухни и вдруг начала мыть посуду. Потом также внезапно выключила воду и сказала:
– Мой дядя, Костин папа, работал бухгалтером на вино-водочном заводе. На том самом заводе, где работал отец этой Светы.
Я встал, распрямленный удивлением.
– Я не помню дату, это было примерно в 84-ом году, Костя заканчивал институт, а я тогда училась на курсах партийной школы. На этом заводе случилась какая-та недостача по финансовой части. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы Семён Сергеевич был нечист на руку. Возник какой-то неожиданный скандал, его отстранили от работы и через две недели арестовали.