Избранные труды (сборник)

В некоторых составах законодатель в качестве отграничительного признака указывает повторность (ст. ст. 60, 61 УК) или систематичность и занятие преступной деятельностью в виде промысла (ст. ст. 85, 99, 109 УК). Однако эти признаки не носят самостоятельного характера и в отрыве от тяжести причиненного ущерба не могут преобразовать дисциплинарное правонарушение в преступление. Сама повторность и систематичность совершения преступления опасны именно тем, что увеличивают соответствующим образом величину ущерба. Простая повторность административного или дисциплинарного проступка не может дать преступления. Так, Н. за три самовольные отлучки, являющиеся дисциплинарным проступком, был осужден к шести месяцам дисциплинарного батальона как за уголовное преступление по ст. 10 п. «а» Положения о воинских преступлениях (в редакции Указа Президиума Верховного Совета СССР от 15 февраля 1957 г.). Военная коллегия по протесту главного военного прокурора отменила приговор по делу Н., ибо «поскольку самовольная отлучка из части военнослужащего срочной службы в пределах суток не признается уголовно наказуемым деянием, то и повторные самовольные отлучки, совершенные в пределах суток, также не образуют состава преступления, предусмотренного ст. 10 п. “а” Положения о воинских преступлениях»^[295].

Правильно пишет А. Сахаров, что систематичность, указанная в ст. 109 УК, не имеет самостоятельного значения, если в результате ее ущерб оказался незначительным. Он приводит определение Верховного Суда СССР от 11 июля 1953 г. по делу М-о, где говорится: «В приговоре суда правильно указано, что урожай чумизы был оприходован с опозданием, акты о гибели урожая составлялись не всегда своевременно, трактор, принадлежащий станции, был передан Бабинецкой школе ветфельдшеров без оформления актом. Коллегия считает, что эти упущения ввиду их малозначительности и отсутствия вредных последствий не образуют состава уголовно наказуемого деяния».^[296]

В деле М-о, таким образом, имелись признаки систематичности злоупотребления властью, но так как повторные или систематичные дисциплинарные или административные проступки не могут образовать преступления, дело было прекращено за малозначительностью деяния^[297].

Указание в воинских преступлениях на место и время совершения преступления как на признаки, отграничивающие преступление от дисциплинарного проступка, также могут быть поняты лишь в связи с вредными последствиями. Неисполнение или ненадлежащее исполнение приказа командования в военное время может повести за собой такие серьезные и подчас неожиданные тяжкие последствия, которые в первый момент даже нельзя было предвидеть. В боевой обстановке самое, казалось бы, незначительное нарушение воинской дисциплины может привести к гибели людей и к другим самым различным тяжелым последствиям.

В административном законодательстве между административными нарушениями и преступлениями грань четко проводится по тяжести причиненных лицом вредных последствий. Так, в «Правилах пользования трамваем в г. Москве», утвержденных Мосгорисполкомом 13 января 1956 г. за № 3/6, в §V «Ответственность пассажиров», в ст. 17 говорится: «В случаях, когда нарушение повлекло тяжелые последствия, виновные отвечают в уголовном порядке». Аналогичное положение содержат и «Правила пользования троллейбусами в г. Москве» от 13 января 1956 г.

Судебная практика последовательно признает критерием разграничения преступления от дисциплинарного проступка и иных правонарушений не только тяжесть фактически причиненных вредных последствий, но и тяжесть возможных последствий, не причиненных по не зависящим от лица обстоятельствам^[298].

Так, в одном из своих определений Верховный Суд СССР признал, что вопрос об ответственности лица, виновного в несоблюдении правил пожарной безопасности, может стоять независимо от наступления последствий нарушения этих правил. В то же время совершенно очевидно, что суждение о характере ответственности – дисциплинарной или уголовной, которую должно нести это должностное лицо, и о степени его ответственности не могут быть одинаковы в том и другом случае.

По делу С. Верховный Суд СССР в определении от 9 мая 1956 г. указал, что служебные проступки должностного лица, не причинившие вреда и лишенные корыстной цели, не должны квалифицироваться как должностное преступление и могут лишь повлечь дисциплинарную ответственность^[299].

В советской уголовно-правовой теории всегда господствовало мнение, что отсутствие вредных последствий есть один из самых существенных признаков, отличающих должностные упущения и проступки от должностных преступлений^[300]. Природа административных и гражданских правонарушений в их отношении к преступлению аналогична природе дисциплинарного проступка. Поэтому приведенное положение полностью применимо к разграничению этих правонарушений от преступлений.

Отсутствие вредных последствий должно пониматься как отсутствие преступных последствий, ибо и в дисциплинарных и иных правонарушениях, как указывалось, определенные вредные последствия есть, эти правонарушения общественно опасны.

М. В. Турецкий отрицает значение общественно вредных последствий как решающего критерия разграничения преступления и иных правонарушений. Он предлагает учитывать «все в совокупности» и характеристику личности, и вину, и способ действия, и вредные последствия^[301].

В действительности же под видом «совокупного учета» обходится практически важный вопрос, на что конкретно должен ориентироваться судья и следователь при разграничении преступления и иного правонарушения. Сравнение субъективных и объективных признаков деяния ясно показывает их неравнозначность как по отношению друг к другу, так и по отношению к общественной опасности деяния.

Как бы ни была положительна характеристика личности, как бы ни были велики прошлые заслуги лица перед государством, если это лицо причинило государству своими действиями серьезный ущерб, деяние не может признаваться малозначительным и потому наказывается в дисциплинарном порядке. Малозначительное деяние такое, которое не влечет вредных последствий (примечание к ст. 6 УК). И наоборот, как бы ни была отрицательна характеристика личности, если лицо причинило государству незначительный материальный ущерб, одна только такая характеристика не может превращать дисциплинарное правонарушение в преступление.

Каким бы «злостным» ни был умысел, если он распространяется на причинение незначительного ущерба, все деяние признается малозначительным.

Аналогичное положение и с действием. Степень опасности действия также определяется в первую очередь ущербом, который это действие причиняет или может причинить. Следовательно, именно последствие, тяжесть причиненного или возможного ущерба является критерием отграничения преступлений от иных правонарушений.

Глава III
Значение преступных последствий для назначения меры наказания

§ 1. Значение преступных последствий для индивидуального наказания

Тяжесть преступного ущерба – одно из важнейших обстоятельств, влияющих на индивидуализацию наказания. Можно с уверенностью утверждать, что при прочих равных условиях (одинаковая субъективная сторона, способ и т. п.) именно ущерб является наиболее серьезным обстоятельством, увеличивающим или уменьшающим степень общественной опасности преступления.

После того как суд учтет преступный ущерб при квалификации преступления в качестве конструктивного или квалифицирующего признака преступления, он обязательно оценивает преступные последствия как одно из важнейших обстоятельств, влияющих на меру наказания^[302].

Законодатель в составе преступления может учесть лишь типовой, средний по тяжести размер ущерба. Суд же должен максимально конкретизировать общественную вредность ущерба и с учетом иных смягчающих и отягчающих обстоятельств избрать конкретную меру наказания.

Так, по делу К-ва Верховный Суд СССР указал, что при определении наказания по ст. 2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» по признакам крупного размера хищения, суд при особо крупных размерах хищения не должен ограничиться минимальной санкцией этой статьи. К-в похитил социалистическое имущество на 45 тыс. руб., а суд первой инстанции назначил ему минимальное наказание по ст. 2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества». Верховный Суд СССР приговор отменил и направил дело на новое рассмотрение^[303]. При наказуемости за мелкое хищение суд также учитывает конкретный размер ущерба.

При назначении наказания за хищение, граничащее по размерам ущерба между мелким и средним, суды часто прибегают к использованию ст. 51 УК. Частое употребление ст. 51 УК, строго говоря, противоречит исключительному характеру этой нормы. При хищении на сумму среднюю между мелким и немелким хищением таких исключительных обстоятельств нет. Тем не менее использование ст. 51 УК в ряде случаев целесообразно и пока неизбежно. Наказание по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1955 г. «Об уголовной ответственности за мелкое хищение государственного и общественного имущества» (шесть месяцев исправительно-трудовых работ или три месяца лишения свободы) и Указу Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» (семь-десять лет лишения свободы) не учитывает плавного перехода общественной опасности хищения от мелкого к среднему. Это и вынуждает суды к частому применению ст. 51 УК. Необходимость в этой мере отпадает, как только законодатель приведет в соответствие санкции мелкого, среднего и крупного хищения.

Тяжесть преступного ущерба должна учитываться при определении меры наказания за все без исключения преступления, в том числе и тогда, когда основанием для признания деяния квалифицированным видом преступления служит не величина ущерба, а другие отягчающие обстоятельства. Например, по ч. 2 ст. 175 УК истребле ние или повреждение имущества признаются квалифицированными, если они совершены путем поджога, затопления и иным общеопасным способом. Самое признание указанных способов истребления имущества отягчающими обстоятельствами связано прежде всего с тем, что применение этих способов может причинить значительный ущерб имуществу. Поэтому при назначении наказания за истребление имущества путем поджога, затопления и тому подобным способом суд обязательно должен учитывать фактически причиненный и возможный ущерб.

Так, Т., поссорившись со своей сестрой, поджег дом. Он был осужден по ч. 2 ст. 175 УК. Сумма причиненного материального ущерба равнялась 490 руб. Председатель Верховного Суда РСФСР принес протест на приговор, считая чрезмерно суровой избранную судом меру наказания: «Учитывая конкретные обстоятельства дела, наличие на его (Г. – Н. К.) иждивении двух малолетних детей и то, что ущерб, причиненный пожаром, является незначительным, нахожу возможным снизить Г. наказание»^[304].

Аналогично и положение при назначении наказания за квалифицированные виды хищения социалистической собственности. Повторность и воровская шайка опасны прежде всего тем, что они причиняют социалистической собственности значительный ущерб.

Недостаточный учет этой связи между шайкой и повторностью, с одной стороны, и ущербом хищения – с другой, может привести к неправильной индивидуализации наказания. Такую ошибку допустил, например, суд в деле С. Работая в колхозе заправщиком горючего, С. за период в 13 дней похитил с поля совхоза 303 кг ржи. За повторное хищение социалистической собственности он был осужден по ст. 2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» на двадцать пять лет лишения свободы. Верховный Суд СССР приговор отменил и указал в частном определении, что Верховный Суд УССР незаконно оставил в силе явно несправедливый по суровости наказания приговор: наказание было определено без учета личности виновного и не в соответствии с тяжестью причиненного социалистической собственности ущерба^[305].

С. и Г. были осуждены линейным судом за хищение шайкой по ст. 2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества». Отменяя приговор, Пленум Верховного Суда СССР указал, что из материалов дела видно, что стоимость похищенного составляет 400 руб., а поэтому у суда не было оснований к назначению наказания С. в виде двадцати пяти лет, а Г. – в виде двадцати лет заключения в местах лишения свободы, обоим с последующим поражением в правах, предусмотренным пп. «а», «б» и «в» ст. 31 УК сроком на пять лет. «Пленум считает, что к определению меры наказания осужденным по данному делу суд подошел формально, без учета требований ст. 30 Основных начал уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик…»^[306]

В составе с альтернативными последствиями отдельные ущербы по тяжести, как правило, не одинаковы. Особенно это касается составов с альтернативными последствиями в виде создания реальной возможности причинения вреда и фактического наступления вредных последствий (ст. ст. 59³, 59^3в, ч. 3 ст. 133 и другие статьи Уголовного кодекса РСФСР). При прочих равных условиях одно лишь создание опасности ущерба является менее тяжким вредом нежели фактическое его причинение.

Преступное последствие в форме создания возможности наступления вреда варьируется по своей тяжести в зависимости от серьезности ущерба, который должен наступить при реализации этой возможности и от близости наступления ущерба. Проводники вагона П. и С. на протяжении всего пути пьянствовали, оставив вагон без присмотра в течение целого рейса. Они создавали своими действиями возможность наступления тяжких последствий (несчастные случаи с пассажирами, задержка поезда, порча вагона и т. д.)^[307].

Создавал опасность безопасности движения поезда и пьяный машинист К., который забравшись на паровоз пассажирского поезда, пытался вести состав, вопреки законным требованиям дежурного машиниста немедленно покинуть паровоз^[308]. Однако степень возможной опасности причинения тяжких последствий в обоих случаях различна. Прежде всего потому, что размеры ущербов, которые могли наступить при реализации этой опасности, неодинаковы. В деле проводников П. и С. наиболее возможен был ущерб в виде остановки поезда или несвоевременной отправки его и менее вероятен случай причинения вреда пассажирам в виде увечий и т. д. В деле же машиниста К. мог наступить весьма тяжелый ущерб (авария с человеческими жертвами, нарушение движения на данном участке дороги и т. д.). Поэтому Верховный Суд СССР отменил чрезмерно мягкий приговор по делу К., указав в своем определении: «Доводы Коллегии не являются убедительными, так как учитывая повышенную общественную опасность действий К., создавших серьезную угрозу безопасности движения, положительный отзыв о К., в соответствии со ст. ст. 9 и 45 УК РСФСР, не мог служить достаточным основанием для применения к нему ст. 53 УК РСФСР»^[309].

Степень опасности реальной возможности наступления вреда зависит, далее, от близости наступления вредных последствий. Так, проводник вагона З. был осужден по ст. 59^30а УК УССР (59^3в УК РСФСР). Суд признал его виновным в том, что он явился на работу в нетрезвом виде, в то время как его работа непосредственно связана с безопасностью движения. Генеральный прокурор принес протест на приговор, считая его неосновательным. З. явился на работу до заступления на дежурство и был своевременно заменен другим работником. Верховный Суд СССР приговор отменил^[310]. В данном случае близость наступления вредных последствий с учетом характера работы проводника создавала столь малую вероятность аварии, простоя и других последствий, указанных в ст. 59^30а УК УССР (59^3в УК РСФСР), что субъекта надлежало наказывать не в уголовном, а в дисциплинарном порядке.

В другом случае старший стрелочник М. заступил на дежурство в нетрезвом виде. Близость наступления последствий с учетом тяжести возможного ущерба послужили основанием для осуждения М. по ст. 59^3в УК^[311]. В составах с альтернативными последствиями при чинение относительно более тяжкого ущерба является основанием для назначения в пределах санкции более повышенного наказания. Так, ч. 1 ст. 142 УК предусматривает потерю важнейших органов человеческого организма, обезображивание лица, душевную болезнь, ранение, опасное для жизни. Причинение душевной болезни по своим далеко идущим последствиям можно считать, при прочих равных условиях, более тяжким, нежели, например, потеря слуха на одно ухо.

В преступном нарушении дисциплины на транспорте последствия выражаются и в уничтожении, повреждении подвижного состава, и в авариях с человеческими жертвами, и в простоях, и в нарушениях графика, но самыми тяжкими из них являются аварии с человеческими жертвами. Поэтому по всем делам по ст. 59^3в УК, где наносится ущерб здоровью, жизни человека, Верховный Суд СССР требует применения самых высоких мер наказания^[312].

Вообще во всех тех преступлениях, которые допускают возможность причинения ущерба в виде лишения жизни человека, без квалификации их по совокупности со ст. ст. 136, 137, 138, 139 УК, наступление смерти является тягчайшим ущербом из всех возможных. Так, смерть работника в результате поставления его в опасные условия труда (ч. 3 ст. 133 УК), нарушение правил техники безопасности с причинением вреда гражданам (ст. ст. 108, 108¹ УК), уничтожение имущества с человеческими жертвами (ч. 2 ст. 79, ч. 3 ст. 175 УК) и в других подобных случаях причинение смерти является самым тяжким ущербом и служит веским основанием для применения максимальных мер наказания в пределах санкции соответствующих статей закона.

В свою очередь, каждый из ущербов имеет различную степень тяжести. Так, простой вагонов может исчисляться временем от нескольких часов до нескольких суток. Материальный ущерб в результате транспортных аварий – от нескольких сотен до нескольких десятков тысяч рублей. Ю. был осужден по ст. 59^3в УК к шести годам лишения свободы за то, что, работая шофером автомашины, в результате нарушения трудовой дисциплины, допустил аварию, ко торой был причинен ущерб в размере 1403 руб._: На приговор суда председатель Верховного Суда СССР принес протест по мотивам чрезмерной суровости приговора. Суд не учел степени вины и степени тяжести причиненных последствий. Верховный Суд СССР снизил Ю. наказание^[313].

Помимо конкретного размера ущерба, являющегося элементом состава данного преступления, суды при индивидуализации наказания принимают во внимание и те наступившие вредные последствия, которые не являются элементами данного состава преступления. Это последствия, которые субъект причиняет на стадиях предварительной преступной деятельности или которые наступают уже после окончания преступления.

Например, совершая хищение, субъект повреждает чужое имущество, избивая лицо в месте нахождения многих людей, ранит других граждан, злоупотребляя властью, подделывает документы, совершая изнасилование, наносит жертве телесные повреждения и т. д. Все эти дополнительные, помимо основного, ущербы наносятся на стадии приготовления или исполнения преступления, они не образуют самостоятельного преступления, но учитываются как отягчающие наказуемость обстоятельства.

Еще более разнообразны вредные последствия, которые наступают после совершения лицом преступления. Например, в результате крупного хищения продуктов на какое-то время перестал работать магазин, что создало некоторые перебои в снабжения населения в отдаленном от районного центра пункте. В результате хищения важных деталей из мастерской последняя прекратила работу. Вследствие убийства при разбойном нападении сына тяжело заболел отец, в связи с болезнью которого затормозилась проводимая им важная исследовательская работа и т. д.

Все эти дальнейшие последствия ближе или дальше отстоят от основного преступления и могут быть весьма разнообразны. Причем эти ущербы не всегда носят уголовно-правовой характер, то есть не всегда представляют собой объективные вредные изменения в объектах, охраняемых уголовным законодательством. Сфера дальнейших последствий весьма широка и может относиться к области ад министративных, гражданских, дисциплинарных и моральных отношений.

Ущербы, которые наносятся объектам на стадии приготовления или исполнения преступления по своему содержанию тесно связаны с ущербом основного преступления. Вменение их в ответственность при индивидуализации наказания не представляет труда: лицо умышленно (с прямым или косвенным умыслом) идет на их причинение, избирая соответствующий способ совершения преступления и потому должно нести ответственность за эти вредные последствия.

Сложнее обстоит дело с вредными последствиями, которые следуют после окончания преступления. Они носят весьма разнообразный характер и подчас далеко отстоят от самого совершения преступления. Встает вопрос, все ли фактически наступившие дальнейшие последствия могут быть вменены лицу в качестве отягчающих наказуемость обстоятельств. Понятно, что не все. Вменяются те вредные последствия, которые: а) объективно и б) субъективно связаны с действиями лица. Объективная связь наступивших последствий с действиями лица может выражаться либо в том, что субъект сам их непосредственно причиняет, либо в том, что он создает благоприятные условия для их последующего наступления. Так, З., дважды судимый за хулиганство, убил по мотивам ревности жену ударами специально для этого изготовленного железного стержня. «Переходя к избранию меры наказания, Судебная коллегия считает, – указано в определении по этому делу, – что З. совершил убийство своей жены при особо отягчающих обстоятельствах, лишив матери четверых малолетних детей»^[314]. Лишение четверых детей матери является таким вредным последствием, которое лежит за составом убийства, но непосредственно связано с действиями виновного. При этом З. сознательно шел на причинение такого вреда. Потому суд с полным основанием посчитал этот вред серьезным отягчающим наказуемость субъекта обстоятельством.

Л. хранил без разрешения сильнодействующий яд – сулему. Этим ядом отравилась Ю. при следующих обстоятельствах: находясь с Л. в близких отношениях, Ю. решила порвать с ним эти отношения, о чем сказала Л. Последний в ответ на это пригрозил Ю., что он отравится и стал разводить сулему в стакане. Ю., видя это, изъявила желание также покончить с собой, и, попросив у Л. часть яда, тут же выпила его и умерла. Сам же Л. яда не принял. Возник вопрос об ответственности Л.

Суд первой инстанции привлек Л. к уголовной ответственности по совокупности – за хранение яда и за содействие самоубийству. Вышестоящий суд не нашел признаков содействия самоубийству (ст. 141 УК), так как Ю. совершеннолетняя и вменяемое лицо. Самоубийство Ю. было признано отягчающим наказуемость Л. обстоятельством, которое должно быть учтено при назначении наказания по ст. 179 УК. Верховный Суд СССР с этим не согласился по тем причинам, что «…то, что не могло быть вменено Л. как самостоятельное преступление, – говорится в определении по делу Л., – не может быть вменено ему в качестве обстоятельства, отягчающего его вину в совершении преступления, предусмотренного ст. 179 УК РСФСР.

Хотя ст. 179 УК РСФСР карает нарушение указанного в ней запрета независимо от того, повлекло ли оно вредное последствие или нет, однако это не значит, что такие последствия не должны приниматься во внимание при определении степени вины нарушителя.

Но это может относиться только к тем последствиям, которые непосредственно связаны с данным нарушением. В настоящем же случае непосредственной связи между отравлением Ю. и правонарушением, совершенным Л. нет, так как отравление Ю. произошло не в результате этого нарушения, а в результате других действий Л., и действий самой Ю., связанных с их личными отношениями»^[315]. Верховный Суд СССР снизил наказание Л. с пяти до трех лет лишения свободы.

Определение коллегии представляется спорным. Прежде всего нельзя согласиться с исходным положением определения, что не может быть вменено в качестве отягчающего наказуемость обстоятельства то, что не вменяется в качестве самостоятельного преступления. В этом утверждении допущено очевидное смешение элементов состава и отягчающих наказуемость обстоятельств. Как раз наоборот, только те из причиненных лицом последствий могут вменяться как отягчающие наказуемость обстоятельства, которые не образуют самостоятельных преступлений. Если бы в деле Л. самоубийство Ю. было последствием доведения жертвы до самоубийства, тогда бы Л. отвечал по совокупности двух преступлений: незаконного хранения яда (ст. 179 УК) и за доведение до самоубийства (ст. 141 УК). В случае же, если бы под самоубийством скрывалось замаскированное убийство, Л. отвечал бы по ст. ст. 136 и 179 УК.

Л. своим преступлением – хранением яда – создавал благоприятные условия для отравления этим ядом других лиц. Поскольку при указанных обстоятельствах дела Л. достаточно ясно предвидел возможность отравления Ю., последнее должно быть вменено ему как отягчающее наказуемость обстоятельство^[316].

Из всех связанных с действиями лица последствий только те могут вменяться в вину в качестве отягчающих обстоятельств, которые охватывались виной субъекта. В отличие от определенной (формы вины на причинение ущерба (элемента состава) субъект может относиться к последствиям (отягчающим обстоятельствам) в любой форме вины. Он либо соглашается с неизбежностью наступления вредных последствий, либо сознательно допускает возможность наступления этих вредных последствий, либо относится к их наступлению неосторожно. Если же субъект не предвидит и не должен предвидеть дальнейшие вредные последствия, они не могут ему вменяться как отягчающие наказуемость обстоятельства. Так, в приведенном выше примере с разбойным убийством сына, преступник не может отвечать ни за одно из последующих за убийством тяжких последствий и прежде всего потому, что он не предвидел и не должен был их предвидеть.

При анализе дальнейших вредных последствий необходимо прежде всего учитывать возможность ответственности лица за эти последствия не в плане отягчающих наказуемость обстоятельств, а по совокупности как за самостоятельное преступление. Это зависит от: а) характера этих последствий, а именно, образуют ли они объективно самостоятельное преступление и б) от наличия умысла у лица на их причинение. Так, например, похищение дефицитных материалов вызвало дальнейшее вредное последствие – приостановку работы предприятия. Это последствие предусмотрено и ст. 109 и ч. 2 ст. 79 УК. Если лицо, причиняя эти дальнейшие вредные последствия, желало их вызвать или соглашалось с неизбежностью их наступления, оно должно отвечать не только за хищение, но и за должностное преступление, если оно должностное лицо, либо за умышленное повреждение имущества, связанное с приостановкой или перерывом производства. Когда же лицо не предвидело, но должно было предвидеть дальнейшие эти последствия, они учитываются как отягчающее наказуемость обстоятельство.

Таким образом, все формы вины^[317] вплоть до прямого умысла допустимы в отношении вредных, но не преступных последствий, то есть последствий, объективно не образующих преступление. Это ущербы в области гражданско-правовых, семейнобрачных, родительских, профессиональных, административных и т. п. отношений. Если же дальнейшие ущербы объективно образуют преступление, то наличие объективной связи с ними действий лица и умысла на их причинение образует совокупность двух преступлений – основного, которое лицо непосредственно совершило, и дальнейшего, которое оно сознательно допустило. Поэтому можно говорить лишь о неосторожном причинении дальнейших преступных последствий, учитываемых как отягчающие наказуемость обстоятельства, если неосторожное их причинение не образует преступления (например, неосторожное повреждение государственного имущества).

При индивидуализации наказания суд учитывает не только фактически наступившие, но и дальнейшие возможные тяжкие последствия. Пункт «б» ст. 47 УК прямо устанавливает, что отягчающими обстоятельствами являются: «Возможность нанесения совершением преступления ущерба интересам государства или трудящихся, хотя бы преступление и не было направлено непосредственно против интересов государства или трудящихся».

Так, при оценке бесхозяйственности, халатности и ряда других преступлений важно учесть те последствия, которые наступят в будущем вследствие упущенного для проведения необходимых хозяйственных мероприятий времени^[318].

Особенно широко учитывалась возможность нанесения ущербов различным общественным отношениям судебной практике военных лет. Н. Д. Дурманов писал по этому поводу: «Каждое общественно-опасное действие в условиях военного времени вызывает сложные и многообразные вредные последствия…

В условиях военного времени для оценки опасности деяния еще больше, чем в мирное время, значение имела самая возможность причинения вреда, хотя бы в силу стечения обстоятельств вред реально и не наступил»^[319].

К сожалению, требуя учета в качестве отягчающих обстоятельств возможности наступления ущерба, действующие уголовные кодексы не упоминают в перечне отягчающих и смягчающих обстоятельств размер фактически наступившего ущерба. Это – очевидный пробел в законе, и судебная (практика давно заполнила его необходимым содержанием. Последствия, лежащие за составом преступления и выполняющие роль индивидуализирующих наказуемость обстоятельств, имеются почти во всяком преступлении. Это и понятно: существует неразрывная связь между различными социалистическими общественными отношениями как уголовно-правового, так и не уголовно-правового характера.

Так, Г., работая председателем районного комитета Общества Красного Креста, получил из центрального комитета общества 65 предметов одежды и обуви для бесплатной раздачи семьям погибших на фронтах Отечественной войны, инвалидам войны и активистам общества. Г. присвоил эти вещи. Вышестоящий суд отменил приговор народного суда за мягкостью наказания по тем основаниям, что несоразмерно мягкое наказание не соответствовало тяжести совершенного Г. преступления и не обеспечивало борьбы с хищением общественного имущества. Кроме того, наказание было назначено без учета того, что расхищаемое имущество предназначалось для инвалидов Отечественной войны и членов семей погибших фронтовиков, а эти обстоятельства придают преступлению Г. особо злостные черты, находящиеся в непримиримом противоречии с элементарными принципами коммунистической морали. Г. помимо основного ущерба хищения – корыстного присвоения государственного имущества, причинил дальнейшие вредные последствия: под рыв авторитета деятельности Общества Красного Креста, нанесение вреда важной работе государственных и общественных организаций по материальному обеспечению семей погибших воинов и инвалидов, причинил последним известный материальный ущерб.