Личное дело.Три дня и вся жизнь

Проверочные мероприятия полностью подтвердили самые худшие подозрения. Вопрос, однако, состоял в том, как вывезти этого человека в Союз.

По имевшимся данным, в ЦРУ догадывались, что мы если еще и не локализовали полностью их агента, то, во всяком случае, достаточно близко подобрались к нему. Поэтому при малейших признаках опасности агенту был бы обеспечен немедленный уход. Вот мы и решили воспользоваться сложившейся ситуацией и организовать выезд предателя в Союз в числе сопровождавших Юрченко лиц. Потребовалось, таким образом, создать специальную оперативную группу только ради того, чтобы включить в нее единственное интересующее нас лицо.

Мы понимали, что после объявления о предстоящей поездке сотрудник попросит разрешения сходить на квартиру, чтобы собрать вещи и подготовиться к отъезду. Заранее было решено не препятствовать этому, дабы не вызывать никаких подозрений, хотя мы прекрасно понимали, что он использует это время для связи со своими шефами в ЦРУ и получения от них соответствующих указаний.

Так оно и вышло. Об этом он сам потом рассказал, когда уже находился под арестом в Москве. Но можно себе представить, чего стоили всем нам эти часы томительного ожидания, пока Мартынов (именно так звали предателя) совещался со своими хозяевами из Лэнгли и не появился наконец в посольстве!

Американцы, как мы и предполагали, посоветовали ему лететь и попытаться узнать, что же все-таки произошло с Юрченко, не был ли он с самого начала специально заслан советской разведкой и каким образом, с чьей помощью он оказался в советском посольстве. Соблазн для наших коллег из американских спецслужб узнать эти так интересующие их подробности воистину был слишком велик, раз уж они решили рискнуть своим агентом. Собственно, на это мы и рассчитывали!

Таким образом, в самолете пришлось оберегать не Юрченко, тут проблем никаких не было, а «сопровождавшего» его Мартынова.

В промежуточном аэропорту Гандера в Канаде было дано указание из самолета никому не выходить. Пассажирам пояснили, что возможна, мол, провокация и рисковать не стоит, лучше всем остаться на борту.

Вот тут наш «сопровождающий» и занервничал, но было уже поздно. В полете у него было теперь достаточно времени, чтобы обо всем как следует поразмыслить. По прибытии в Москву он был арестован прямо в аэропорту, психологический шок был настолько велик, что он тут же стал давать подробные показания. Оказалось, что лететь в Москву Мартынов с самого начала боялся, чуяло, как он выразился, сердце, но хозяева из ЦРУ были неумолимы, сказали, что лететь все равно придется.

В Москве Юрченко сообщил нам массу сведений, представлявших значительный оперативный интерес. В политическом плане операция с делом Юрченко также оказалась выгодна Советскому Союзу, остудила пыл западных спецслужб, наглядно продемонстрировав, что безнаказанно осуществлять провокации против советских сотрудников за рубежом не удастся.

История с Юрченко, изложенная в его интерпретации, в частности об обстоятельствах его перемещения из Италии в США, в общем-то совпадает с теми данными, которые были получены нами по другим каналам. Но были и нюансы. О некоторых из них он откровенно рассказал мне в ходе многочасовой беседы с глазу на глаз.

Но есть ли смысл затрагивать эту деликатную тему, выворачивать наизнанку всю подноготную жизни человека? Главное, как мне представлялось тогда и в чем я убежден сегодня, состоит в том, что уход от американцев и возвращение в Союз были сознательно осуществлены самим Юрченко. Это стало возможным благодаря его смелым и решительным действиям и в этом плане имеет огромное положительное значение.

Руководство разведки подошло к Юрченко без предвзятости, с точной оценкой баланса положительного и негативного, а первое в итоге несомненно перевешивало второе. Он продолжал работать в службе, хотя и не в прежнем качестве.

Еще перед тем как случилась эта история, Юрченко был отмечен ведомственной наградой – знаком «Почетный сотрудник госбезопасности», который по возвращении и был вручен ему в торжественной обстановке. Полученные от Юрченко оперативные сведения были активно использованы в работе и принесли ряд интересных результатов.

Но главное, пожалуй, даже не в этом. И без того изломанная судьба человека, подчеркнутое презрение со стороны некоторых сослуживцев, которое до сих пор сопровождает Юрченко, – более чем достаточная кара за его прегрешения. Вместо того чтобы добивать споткнувшегося, нужно протянуть ему руку, тем более что ее действительно есть за что пожать!

Вообще разведчики заслуживают более бережного отношения к себе. Я уже говорил об опасностях, которые подстерегают их буквально на каждом шагу.

Хочу рассказать об одном случае. В конце 70-х годов в Ливане было совершено террористическое нападение на машину, в которой находились сотрудники советского посольства в Бейруте, в том числе и один наш работник, армянин по национальности, Роберт Мартиросян. Пуля лишь слегка задела один из шейных позвонков, но ранение оказалось для него роковым. В результате были парализованы нижние конечности и пострадавший навсегда остался прикованным к постели.

Он стойко переносил тяжелый недуг, и мы решили не увольнять его на пенсию по состоянию здоровья. Как и положено, сотрудник повышался по должности, хотя работал преимущественно дома, занимаясь в основном аналитическими исследованиями. Причем проявил себя на этом поприще с самой лучшей стороны: его уму и работоспособности оставалось только удивляться. Часто болезнь обострялась, принося неимоверные страдания, но он все равно держался, не падал духом.

Как-то я навестил его в больнице, там увидел его жену и двух чудесных ребятишек. Каждый, включая и самого пострадавшего, понимал, что болезнь рано или поздно одержит верх, но оптимизм и исключительная воля человека помогали ему выжить. Любимая работа, чувство, что он еще нужен, в сочетании с заботой и вниманием, которой он был окружен в семье и среди сослуживцев, оказались лучше всяких лекарств!

Но в 1991 году состояние его здоровья резко ухудшилось, и нашего товарища не стало. Мы сделали все, чтобы облегчить ему жизнь, помочь семье, но были бессильны перед лицом неумолимого недуга…

Вспоминаю, что во время одной финансовой проверки нам было сделано замечание – нарушаем, дескать, закон, держим на работе инвалида первой группы. Я объяснил ситуацию, заявив, что мы сознательно пошли на этот необычный шаг, что намерены и впредь придерживаться выбранной линии. Никто, конечно, наше решение не отменил, и наш товарищ так и оставался до конца своих дней в рядах действующих разведчиков.

История разведки изобилует полными трагизма человеческими судьбами. Когда говорят о нашей работе, на ум человека со стороны приходит прежде всего овеянная романтикой жизнь разведчиков-нелегалов. Да, в какой-то мере это верно! Есть и романтика, и окутанные завесой глубокой тайны биографии, яркие дела. Буквально считаные люди знают об их существовании, тем более видели в лицо. Человек есть, а вроде бы его и нет. Вместо него на виду совсем другой – вернее, тщательно отработанная ходячая легенда.

Работа разведчика-нелегала невероятно трудна и опасна. В случае провала самое легкое, что его ожидает, – это выдворение из страны, а в худшем случае – и тюрьма. Процесс вызволения путем обмена, как правило, затягивается на годы, которые, конечно же, дорого обходятся нашим товарищам и их семьям.

Впрочем, у нелегала зачастую вообще нет семейной жизни, по крайней мере в нормальном понимании этого слова: нередко он возвращался из командировки с уже взрослыми детьми, которые не знают не только родного языка, но и то, что они советские люди. Бывало и так, что перевоспитать их уже невозможно, и возникала не просто проблема отцов и детей, но и непримиримая вражда…

Становится ясным, какими уникальными качествами должен обладать нелегал, насколько глубоко преданным он должен быть по отношению к своей Родине!

Длительное время возглавлял эту службу опытный, влюбленный в свою профессию генерал-майор Дроздов. В прошлом сам был на нелегальной работе, однажды сыграл роль фашистского офицера. Знал каждого сотрудника лично, гордился ими, их успехами, переживал неудачи, когда попадали в беду, делал все, чтобы выручить. У него почти никогда не сдавали нервы. Недавно ушел на заслуженный отдых.

Свой опасный путь разведчики-нелегалы выбирают сознательно, в полной мере отдавая себе отчет в том, какие испытания и опасности поджидают их впереди. И как бы трагически порой ни заканчивались их судьбы, я не встречал ни одного из них, кто пожалел бы потом, что избрал для себя такой нелегкий путь. И дело не только в поистине нечеловеческих условиях работы – вдали от Родины, от родных и близких, без привычных условий жизни, в постоянном напряжении, когда расслабиться нельзя ни днем ни ночью, и так порой десятки лет – ведь любая, даже самая незначительная оплошность может стоить не только свободы, но и жизни.

Об одной трагической судьбе, которая глубоко врезалась мне в память, я и хочу рассказать. Эта история часто возвращала меня к размышлениям о людях этой профессии и всякий раз только усиливала чувство глубочайшего уважения к ним.

Подошел срок окончания подготовки нашего разведчика для выезда в загранкомандировку на многие годы, может быть, и на всю жизнь. Отправляться в путь пришлось в срочном порядке, и, едва увидев своего новорожденного ребенка, через два дня он был уже в самолете на пути к цели. Лишь спустя шесть лет ему представилась возможность проездом побывать в Москве и в течение нескольких дней повидаться с сыном. Затем вновь потянулись долгие годы разлуки.

А сын тем временем по-прежнему рос без отца и почти отчаялся когда-нибудь увидеть его снова. Обстоятельства складывались таким образом, что прервать пребывание нашего разведчика за рубежом все никак не удавалось – такой уж важной оказалась занимаемая им позиция, малейший перерыв в работе мог обернуться для нас серьезными издержками, да и для него самого даже кратковременное отсутствие было бы сопряжено с большим риском.

Тем не менее в конце концов нам все же удалось изыскать возможность вызова разведчика в одну европейскую страну, откуда он тайно перебрался в соседнюю, где мы организовали для его сына отдых в пионерском лагере. К тому времени парню минуло уже 16 лет. Две недели, отведенные для свидания отца с сыном, были самыми счастливыми в их жизни – они ни на минуту не отходили друг от друга, казалось, хотели наговориться за все прошлые годы.

Время пролетело быстро, и вот уже настала пора прощаться. Отец уверял расстроенного сына, что через год, максимум два вернется домой и тогда уже ничто не сможет разлучить их. Но какое-то смутное предчувствие грядущей беды никак не оставляло разведчика – на душе словно лежал тяжелый камень.

Разведчик вернулся «домой», а его сын продолжал свой отдых. Мы хотели хоть как-то скрасить жизнь юноши, сгладить горечь расставания. Но случилось непоправимое – во время купания в озере мальчику вдруг стало плохо – у него свело судорогой ноги, и он утонул. Его быстро нашли, пытались откачать, но все было тщетно, врачи оказались бессильны…

Каждый из нас воспринял это как личную трагедию. Отцу тотчас же сообщили о постигшем горе и разрешили немедленно прервать командировку. К моменту, когда он сумел вернуться в Союз, сын уже был похоронен. У меня до сих пор в горле стоит ком, когда я представляю, как он, стоя на коленях, обнимал еще свежий могильный холмик…

На следующий день мы встретились в служебном загородном доме под Москвой. Долго сидели молча, затем вспоминали былое, всю жизнь нашего боевого товарища. Конечно, много говорили о постигшем его горе, но слова утешения помогали мало – своих слез не стыдились ни он, ни я.

Бесценные результаты его работы, проявленный им героизм и стойкость при выполнении важнейшего задания были высоко оценены – ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Если бы существовала более высокая награда, он был бы достоин и ее!

Спустя полгода наш герой опять выехал в заграничную командировку и пробыл там около пяти лет. Затем вернулся в Советский Союз и больше уже никуда не выезжал.

У разведчика-нелегала особое ощущение Родины, особая тяга к ней. Сколько мыслей, раздумий там, на чужбине. Какая тоска по белой березке, по родным и друзьям, по родной земле. А ведь жизнь-то одна, и когда нелегал оказывается на своей земле, то он никогда не проводит свое время лишь в стенах московской квартиры.

Он стремится выехать в другие города, села, жадно всматривается в жизнь, оценивает происшедшие перемены, бурно переживает недостатки, трудности, с которыми сталкивались советские люди, черпает новые силы для дальнейшей борьбы. Он лучше начинает понимать, в чем нуждается страна, отчего его работа становится результативнее.

Можно привести множество добрых дел, совершенных разведчиками-нелегалами на благо Родины. Обо всем не расскажешь, объем книги не вместит их. Но кое о чем все-таки хотелось бы еще поведать читателям.

…В конце апреля 1986 года в стране случилась большая беда – авария на Чернобыльской атомной электростанции. Тогда мы еще до конца не представляли масштабы трагедии.

Усилиями нелегальной разведки еще за несколько лет до чернобыльской аварии мы получили уникальный доступ к иностранным материалам по проектированию, строительству и эксплуатации атомных станций. Удалось вывезти несколько чемоданов документации по указанным проблемам.

Особый интерес представляла информация по обеспечению безопасности атомных станций. Кстати, эта часть информации нам досталась труднее, с осложнениями, пришлось пойти на риск, в результате чего нашему сотруднику вскоре пришлось спешно покинуть страну пребывания. Добытая информация получила во всех центральных организациях положительную оценку.

За все надо платить, в том числе и за безопасность. Так вот, гарантия полной безопасности атомной станции обходилась примерно в 15 процентов ее стоимости. Решение простое – все опасные блоки, части станции сооружаются под землей, предусматриваются также другие меры предосторожности. Соответственно меняется конструкция и технология.

Несмотря на положительные оценки полученной информации, нам стало известно, что ее не собираются использовать в отечественной атомной промышленности. Тогда по своей инициативе разведка вышла на ряд ученых в некоторых удаленных от центра областях с целью получения их оценки и заключения. Отовсюду – только положительные отзывы.

Была организована встреча нелегала с небольшой группой советских специалистов, в ходе которой последние получили весьма квалифицированные разъяснения. Однако в реализацию информация не пошла.

Уже после Чернобыля в начале 1987 года мне позвонил министр энергетики СССР Майорец. Он сказал, что министерство вновь вернулось к нашей информации, признало ее исключительно ценной, особенно ту часть, которая касается безопасности. Министр принес извинения за прежнее руководство, которое допустило явный просчет, отказавшись от ее использования.

Кстати, наш разведчик был награжден орденом Красного Знамени, который в скромной обстановке вручил ему автор этих строк.

1988–1991 годы для разведчиков, особенно нелегалов, были исключительно трудным временем. Они старались работать активно, проявляли инициативу, стремились в полном объеме выполнять поставленные задания. Какие тревожные, тяжелые письма они направляли в Центр! Сколько в них было переживаний, непонимания!

Как сейчас помню начальные строки одного письма: «Уважаемый Владимир Александрович! Что происходит с нашей страной, с моей Родиной? Куда мы идем? Здесь в открытую говорят, что скоро не будет Союза. Злорадствуют по этому поводу. Я вне себя от отчаяния».

Это письмо относилось к началу 1990 года и было доложено руководству страны. Да ведь и мы понимали, куда идем, что-то старались делать, но, увы, Союза уже нет, и того разведчика-нелегала наверняка будоражит мысль: «Я ведь писал».

Еще один нелегал из другой страны с болью писал, что ему тяжело слушать, как недруги, потирая от удовольствия руки, говорят, что все спецслужбы мира, вместе взятые, не сделали бы с Советским Союзом то, что русские сами творят со своей страной.

Нахлынувшие воспоминания в который раз заставляют горько задуматься над тем, как можно сейчас, после всего того, что произошло с нашей Родиной, смотреть в глаза таким людям, отдавшим ей все самое ценное, что было в их жизни!

Работа разведчика полна опасностей, порой совсем неожиданных. Главная опасность – провал. Часто это происходит вообще по не зависящим от него обстоятельствам – из-за предательства, небрежности или провала другого разведчика или агента, а порой и в силу простой случайности, предугадать которую трудно.

Конечно, бывает и так, что работник засыпался сам, совершил ошибку или просто недооценил опасность. Причин может быть много, но результат один.

Хорошо, если разведчик работал под дипломатическим прикрытием, здесь в большинстве случаев особых проблем не возникает: выдворение, как я уже говорил, – это самая меньшая из всех возможных бед.

Сложнее, когда дипломатическим иммунитетом не прикроешься и приходится отвечать по всей строгости местных законов. Длительный срок тюремного заключения в таком случае можно считать гарантированным.

Мы никогда не бросали на произвол судьбы своих попавших в беду людей – независимо от того, шла ли речь о гражданине нашей страны либо об агенте. Какие только операции не проводились, чтобы вызволить из неволи наших товарищей! Попытки в случае необходимости предпринимались неоднократные, лишь бы был положительный результат. В подавляющем большинстве случаев в конечном счете все же удавалось добиться успеха – за последние два-три десятка лет не было ни одного случая, чтобы разведчик остался отбывать свой срок на чужбине.

В последние годы установилась и все шире использовалась практика обмена задержанными разведчиками. Правда, не всегда на равной основе, но тут уж все зависит от обстоятельств и от того, как удастся договориться.

Часто наших «хватали» специально для того, чтобы обменять на интересующее противную сторону лицо. В таком случае обмен совершался довольно быстро.

Но бывали случаи, когда менять было просто не на кого, тогда на выручку приходили друзья-коллеги из бывших социалистических стран, чаще всего из Германской Демократической Республики. Для освобождения попавших в беду товарищей ни они, ни мы никогда не жалели усилий, шли на любые финансовые затраты, иногда прибегали к ответным мерам в отношении лиц, причастных к спецслужбам противника, – задерживали и предавали их суду.

В подавляющем большинстве случаев наши разведчики попадались на «подставе» – способе внедрения своего человека в агентурную сеть противной стороны, – с самого начала организуемой спецслужбами с целью раскрытия нашего работника. При этом задержание со всеми вытекающими последствиями применялось независимо от того, совершались ли разведчиками какие-либо уличающие их действия или нет.

Ну что ж, борьба есть борьба. Часто вопрос решался исходя из жестокого, неумолимого подхода: кто кого. На грубые провокации и мы отвечали адекватно – иначе было просто нельзя, но первыми такие методы никогда не применяли.

Аналогичную корректность не проявляли, к сожалению, наши противники. Правила хорошего тона были для них лишь исключением.

И все же наибольшей беспардонностью и жестокостью отличались спецслужбы США и ФРГ – часто они действовали, даже не пытаясь хоть как-то завуалировать истинную цель своих акций, шли на «подставы», невзирая на то что порой это было сопряжено с передачей ценных материалов. А уж о таких приемах, как грубый шантаж и запугивание, прямое склонение к измене Родине, – говорить и вовсе не приходится.

Одним психологическим прессингом, впрочем, дело почти никогда не ограничивалось, в ход шло и физическое воздействие, а также сочетание обоих методов – в виде, например, помещения в одну камеру с уголовниками.

В мае 1978 года в Нью-Йорке были арестованы два сотрудника представительства СССР при ООН и один чиновник этой организации. Все они были нашими разведчиками и попались на «подставе», умело организованной американской контрразведкой.

Сомнения в источнике, на контакт с которым выходили, были, принимались максимально возможные меры предосторожности, обеспечивалась подстраховка. Но американцы работали у себя дома, где, в отличие от нас, им и стены помогали.

По пути к месту операции разведчики заметили пролетавшие на небольшой высоте самолет и вертолет, возникли сомнения из-за необычности их появления, да к тому же прямо на маршруте. Посчитали совпадением, а после случившегося еще раз вспомнили, что в разведке мелочей нет.

Улик против наших товарищей не было, но американская контрразведка обошлась и без них. Одного нашего товарища – сотрудника ООН, обладавшего дипломатическим иммунитетом, отпустили сразу. Других ожидали арест и тюрьма, бесконечные допросы, шантаж, склонение к измене Родине, обещания хорошей жизни и т. п. В случае согласия работать на американцев гарантировали даже оказание помощи для достижения «успеха» в оперативной деятельности.

Наши товарищи держались стойко, ни на какие угрозы не поддались.

Начались переговоры об условиях обмена, который получился довольно сложным. Поначалу дело продвигалось туго. Тогда подключились друзья из ГДР и Болгарии. За двух наших сотрудников предлагалось семь человек, в числе которых были лица, представлявшие интерес для ФРГ.

В результате многосторонних переговоров оба наших сотрудника через несколько месяцев были освобождены из тюрьмы, а спустя год вернулись на родину. Они были выпущены под залог с обязательством прибыть на суд. На суд, конечно, не явились (для этого и были уплачены деньги!) и были заочно осуждены на 50 лет лишения свободы каждый.

Ряд аналогичных дел имел место и в ФРГ. Наши сотрудники задерживались там на срок от нескольких дней до года. Немецкая сторона никогда не шла на равный по числу обмен – всегда требовала от нас многократного превышения, так как знала, что в обмене все равно будут участвовать наши друзья из ГДР, а в их руках всегда находились люди, в которых была весьма заинтересована западногерманская сторона.

Немцы и здесь проявляли свою неизменную педантичность, строго оговаривая не только условия и порядок обмена, но и весь сценарий его осуществления, вплоть до мельчайших деталей. Мы, разумеется, тоже опасались подвохов и потому были не менее педантичны, чем немцы.

Сложнее всего было вызволять разведчиков-нелегалов – им и в этом вопросе было труднее других. Они, в отличие от других разведчиков, не только не имели никакого официального прикрытия, но и вообще находились в той или иной стране, в сущности, совершенно незаконно, по подложным документам.

Было время, когда разведчик-нелегал ни при каких обстоятельствах не имел права открывать свою принадлежность к СССР и в случае ареста должен был действовать по обстановке, полагаясь только на собственные возможности (они были весьма скромными). Это диктовалось как бы высшими государственными интересами и в то время, пожалуй, действительно было жестокой необходимостью.

В последние два десятка лет мы, однако, от такой практики решительно отказались. Теперь любой наш сотрудник в случае, если он сочтет это для себя полезным, мог рассчитывать на советский флаг и встать под защиту своего государства.

Казалось бы, совершенно естественное решение, но еще совсем недавно наши разведчики и не помышляли о таких «благах», знали, что в случае ареста рассчитывать на открытую помощь Родины не придется. И стойкости тем не менее у них от этого не убавлялось!

Когда в 1973 году я перешел на работу в Первое главное управление, положение дел в разведке в общем-то было неплохим. Накопленный опыт, хорошо подготовленные кадры и отлаженная система работы давали положительные результаты. Разведка в целом справлялась с теми задачами, которые в то время на нее возлагались. Правда, ощущался какой-то застой, слишком уж многое делалось по старинке, по раз и навсегда заведенным правилам. А вот новые, причем очень важные, направления разведывательной деятельности, вытекающие из современной обстановки, на мой взгляд, должного развития не получали, что приводило к явным перекосам и нарушению приоритетности в работе.

Разговоры о необходимости развития разведслужбы велись довольно активно, решений на этот счет принималось тоже немало, однако отсутствие четкой линии толкало на принятие поспешных и мало продуманных решений, порождало однодневные концепции.

Одни утверждали, что наступил век решения разведывательных задач преимущественно техническими средствами, и потому ратовали чуть ли не за полный отказ от агентурной работы.

Агентуристам возражали аналитики, которые считали, что всесторонний и скрупулезный анализ открытых материалов, поднятый на качественно новый уровень, может вполне компенсировать значительное сокращение традиционной разведывательной деятельности и т. п.

Жизнь быстро опровергала подобные взгляды и все ставила на свои места. Но дело от этих шараханий из стороны в сторону явно страдало, становилось все очевиднее, что наша разведка не в полной мере соответствовала задачам сегодняшнего дня, не была сориентирована на реальные потребности политической и экономической жизни страны.

Необходимо было органичнее вписать разведывательный аппарат в структуру государственного механизма, наладить более тесную обратную связь с другими организациями и ведомствами. Устранение недостатков такого рода – вещь очень непростая: мало правильно наметить цели и задачи, нужно еще произвести соответствующую перестройку работы конкретных направлений разведки, скорректировать ее структуру.

Все это требовало глубокого и всестороннего анализа и соответствующих условий, поэтому я с самого начала твердо решил избегать скоропалительных выводов и не допускать неуместной спешки.

Разведка была неотъемлемой частью системы органов госбезопасности, но как-то сложилось, что между Первым главным управлением и другими подразделениями Комитета, и прежде всего контрразведкой, отношения были далеки от идеальных. Имели место взаимные нарекания, разговоры о том, кто лучше и больше сделал, кто профессиональнее работает.

Сотрудников Первого главного управления называли белой костью, упрекали в высокомерии, стремлении выделиться, оторваться от общего чекистского коллектива.

Мои личные наблюдения еще с позиции начальника Секретариата КГБ уже тогда убеждали в том, что все это беспочвенно. А что касается отношений между коллективами разведки и контрразведки, то многое, если не все, зависело от того, какую позицию избрали руководители подразделений и партийных организаций, на которых лежала основная ответственность за воспитание сотрудников и моральный климат в коллективах.

Был, конечно, элемент зависти: сотрудники Первого главного управления чаще имели возможность выезжать за границу, то ли на постоянную работу, то ли во временные командировки, и это, конечно, делало их служебное положение более привлекательным, ставило их в более выгодное материальное положение.

Попав в разведку, я сразу ощутил неприятные отзвуки таких настроений и твердо решил сделать все от меня зависящее, чтобы положить конец и создать условия для здоровых товарищеских отношений между разведчиками и контрразведчиками, а также сотрудниками других подразделений Комитета.

Мы инициировали регулярные встречи между руководством разведки и контрразведки, активизировали рабочие контакты на разных уровнях, уделяли внимание более частому и системному проведению совместных операций и акций за рубежом и в Советском Союзе. По инициативе Первого главного управления в разведку был направлен ряд сотрудников контрразведывательных подразделений, а в последние мы командировали на работу группу разведчиков.

Это сразу сказалось на общей атмосфере взаимоотношений между подразделениями. Правда, до конца эта проблема так и не была решена. Дело в том, что не было разработано положение, точно регламентирующее функции, круг задач, решаемых разведкой с одной стороны и контрразведкой – с другой.

Но уже после первых шагов заметно усилились координация между разведкой и контрразведкой, эффективность оперативной работы.

Об одном контрразведчике хотелось бы упомянуть. В 1979 году в разведку, первым заместителем начальника управления был направлен один из заместителей начальника Второго главного управления Маркелов. Он имел более чем сорокалетний опыт работы в органах госбезопасности, отличался трудолюбием, порядочностью в отношениях с товарищами, преданностью делу и долгу. При всем многообразии проблем умел выделить главное и, как правило, находил оптимальные пути выполнения задач.

В ПГУ он занялся вопросами внешней контрразведки, и тут его опыт пригодился. Коллектив разведчиков отнесся к нему с доверием.

В свою очередь, Маркелов был чуток к товарищам, не кичился своим опытом, прислушивался к мнению сослуживцев. Люди видели, что это шло от души.

В 1986 году Маркелов вернулся в контрразведку и был назначен начальником Второго главного управления. С этого момента никаких трудностей во взаимодействии между разведкой и контрразведкой не возникало. С пользой для дела он использовал опыт работы в разведке и контрразведке. К сожалению, возраст, ухудшение здоровья сделали свое дело, и в 1990 году Маркелова не стало.

Важнейшим в деятельности разведки оставалось политическое направление. В международных отношениях сохранялась напряженность, стороны активно вооружались, что, естественно, само по себе уже являлось серьезным источником опасности.

Лучшие умы, новейшие достижения науки и техники отдавались в распоряжение военной машины. СССР и США настолько запугали друг друга, что любые миролюбивые заверения воспринимались лишь как попытки усыпить бдительность противника.

Запад предпочитал действовать с позиции силы, постоянно наращивая усилия по подрыву ситуации в Советском Союзе и других социалистических странах, возводил все новые барьеры на пути развития торгово-экономических отношений капиталистических стран со странами социалистического содружества.

Надо признать, что в существовавшей тогда международной напряженности была доля и нашей вины. Часто у нас не хватало выдержки перед лицом политических и военных вызовов. Мы неоправданно сужали круг тех политических сил и отдельных лидеров в капиталистических странах, с которыми можно было договариваться на базе взаимных уступок.

Наталкиваясь в очередной раз на попытки разговаривать с нами языком силы и отказ Запада учитывать наши законные интересы, мы разом сворачивали дальнейшие усилия по поиску компромиссов. В итоге – новый виток международной напряженности и осложнение отношений Советского Союза с ведущими западными странами.