Хвост фюрера. Криминальный роман

ВЕРСИЯ ФИННА

Финн похвалу принял без всяких эмоций и сев на стул перед Глебом, сказал:

– Но у меня есть ещё одна думка, она хоть и дикая, но отвергать её нельзя. Всё надо тщательно проверить.

– Выкладывай свою думку? – буравил его своими глазами Глеб, – нам сейчас любая зацепка сгодится.

– Подозрительно и беспечно ведёт себя её сын, – внук генерала.

– Чем это выражено? – спросил Глеб.

– Тёмными делами занимается и живёт не по средствам. Студент он и шахматист, и я не ошибусь, что скажу, если через несколько лет он точно будет или учёным, или писателем? Если, конечно, в тюрьму не угодит, – оговорился Финн. – Учёба его связана с литературной наукой. Я решил понаблюдать за ним. Смотрю, повадился парень на чердак похаживать утром и вечером. Проследил, как – то и наткнулся на самый настоящий «курок», где он прячет доллары и разную заграничную утварь. Зажигалки, булавки для галстуков, жвачки и тому подобное.

– В этом ничего подозрительного нет, – сказал Глеб, – парень молодой, – решил заняться фарцовкой, чтобы мать не тревожить лишний раз.

– Да, но там был ещё кортик морской и голова Пифагора, а она, как я слышал, в розыске числится в связи со смертью генерала.

– Что – же ты молчал? – взвился Глеб, – с этого и надо было начинать. Я знаю про эту чернильницу. Мы сейчас можем попасть на чердак? – с надеждой посмотрел он на хозяина квартиры.

Нильс в это время потягивал уже третью бутылку пива и с любопытством слушал диалог между двумя собеседниками.

– Да, конечно, – виновато ответил Финн, – у каждого в подъезде есть ключи от чердака, так – как там жильцы сушат стираное бельё. – Он взял из чашки в серванте ключ с бородкой, и они поднялись на чердак.

Финн вставил ключ в замок, – открыл дверь, и они вошли в большое светлое помещение, которое и чердаком назвать язык не поворачивался.

– Да на таком чердаке я бы согласился жить, – прошептал Феликс восхищённо, – а эти латыши совсем зажрались шпротами балтийскими.

– А ты сам разве не латыш? – подковырнул его Глеб. – Немец я латышского происхождения только по паспорту и шпроты не ем. Люблю натуральную свежую рыбу. И мне по душе ещё каша и хороший шмат мяса.

Глеб ничего ему не ответил, только улыбнулся, вспомнив, как Феликс носил в школу кашу в стеклянной баночке.

Финн подвёл их к дымоходу, выложенному из красного кирпича и, вытащив из него четыре кирпича, достал оттуда фанерный чемоданчик, в которые как он помнил в магазинах комплектовали инструментальные наборы «Юный техник»

Он открыл чемоданчик, где помимо валюты был целый набор контрабандного мелкого товара. На дне лежал кортик, но головы Пифагора там не было.

– Надеюсь, ты ничего отсюда не брал? – спросил Глеб подозрительно у Финна.

– Ты, что Таган, я же не пацан безусый, – обиделся Финн. – Зачем мне это? – но две недели назад голова Пифагора была здесь. Я точно в руке держал костяную чернильницу с чёрными дьявольскими глазами и открывал черепушку этого философа. Она была набита кремешками для зажигалок. Если бы захотел весь «курок» бы забрал, но я хочу помочь Петру.

– Не переживай ты так? – успокоил его Таган, – сейчас некогда здесь базары разводить, но этот «уголок», – кивнул он на чемоданчик, – назад пихать на старое место без головы Пифагора смысла нет.

– Понял, – отчеканил, словно суворовец Финн и закрыл чемоданчик на защёлки. – Куда его домой взять или здесь перепрятать?

– Зачем перепрятывать? – возьми его пока домой, если у нас ничего не срастётся, я кортик заберу. А остальное добро ты оставишь у себя. Сбыт этого товара я думаю, для тебя не будет проблематичным?

– Эти иностранные безделушки спросом пользуются не только у молодёжи, но и у взрослых додиков, – обрадовался такому предложению Финн.

– Сколько здесь долларов? – спросил Феликс у Финна.

– Последний раз было сто двадцать, – сейчас не знаю. Можно пересчитать, если хотите?

– Не надо, – остановил его Глеб.

После чего они вернулись назад в богато обставленную квартиру, где киномеханик спрятал чемоданчик в тумбочку, стоявшую под телевизором, и произнёс:

– Вот теперь моя совесть чиста и перед Петром и вами, – облегчённо выдохнув из груди воздух, произнёс он.

Таган кинул на Финна напористый стальной взгляд. От чего тот немного смутился, но глаза не опустил, что про себя отметил Глеб. После чего его лицо вновь обрело добродушие, и он поинтересовался у Финна:

– Кстати, а почему тебя Финн зовут? Неужели ты финансистом раньше работал или из Суоми родом?

Финн открыл ещё две бутылки пива и произнёс:

– Нет, конечно, – я чисто русский человек! – родился в Кронштадте. В Риге живу с сорок восьмого года, когда отцу новый сухогруз дали. Финансистом никогда не работал, учился тоже на морехода, как все мои родственники. Но по кривой пошёл и влетел за всю масть в тюрягу. Два срока на горб взял. Там я и стал Финном из-за того, что в юношеском возрасте Фиником дразнили. В Суоми и вообще за границей никогда не был, да я и не стремлюсь туда. Мне брат, всегда может привезти всё из-за бугра, что нужно. «Он весь мир объехал!» – горделиво сказал он.

– А язык латышей ты знаешь? – спросил Феликс.

– Понимаю, но шпрехать, на их языке можно сказать не могу. Хотя я в Риге по этой причине никогда не теряюсь. Почти все латыши отлично говорят на русском, кроме старых аборигенов. Так, что жить здесь мне нравится!

– Что – то мне эта затея с внуком не по нутру, – задумавшись, сказал Глеб, – неужели внук мог хлопнуть родного деда и бабку?

– Запросто мог, – убеждённо заявил Финн, – он ведь прописку имел в их квартире. У матери прописка совсем другая. А такой квартиркой завладеть, я скажу, будет не хило. Хоть и не Домский собор, – но площадь сами, видите какая, – и он обвёл руками свою квартиру. – Такие квадраты любому голову вскружат.

– Это всё понятно, – тяжело у нас в Союзе с жильём, но про голову Пифагора мне Пётр говорил, что эта безделушка ценности не имеет. Парень в любое время мог просто банальным образом стащить её у деда и попытаться сдать за границу, но не быть навечно проклятым своей матерью за убийство её родителей. Такое убийство в моих мозгах не укладывается. Хорошая семья, значит и хорошие внуки! Тут, что – то не, то?

Глеб посмотрел на часы и сразу заторопился:

– Нам пора с якоря сниматься, – сказал он, – вызови такси к дому и давай пока быстренько в порт к фельдшеру съездим. Надо познакомиться с ним. Попробуем сегодня же посмотреть на генеральского водителя. Если действительно мы в центряк попадём с ним, – то надо нам ещё одного фраерочка найти армянского происхождения по имени Арсен, – и Глеб выкинул на стол пачку фотографий с армянином и его латвийской подружкой Лаймой.

– Так, вот значит, какого армянина он искал в Риге, – покрутил в руках фотографии Финн. – Он на армянина не особо похож, но я где – то его точно видел и, кажется, совсем недавно? У меня память на лица отменная. Если я не ошибаюсь, то он пивом торгует в Центральном парке. Я там этим летом вечерами несколько раз фильмы крутил. Жалко тогда фотографий у Петра не было, а то бы мы сразу вычислили его. Хотя нет, – поправился он, – этого ары в то время я не встречал, а то, мы с Петром давно бы выцепили этого носатого барбоса.

Пересмотрев все фотографии, Финн подравнял пачку пальцами как колоду карт и вернул их Глебу.

– Ты нам неоценимую услугу окажешь, если наведёшь точные справки об этом парне? – обрадовано заявил Глеб. – Фамилия у него Заназян зовут Арсен, – подруга у него есть Лайма, – добавил он.

– Это мне известно от Петра, – надевая на себя плащ, сказал Финн, – завтра и узнаю всю его домовую книгу. А такси заказывать не будем у меня кинобудка в руках. Поедем на ней. Спокойней будет. Нам чужие уши не нужны. И думаю, пока нет смысла подключать к нашей операции незнакомых людей. Это будет лишним шагом. Зачем нам лишний мусор под ногами. Если Феликс знает язык, мы без медика обойдёмся. Как хотите, но не нравится мне этот фельдшер.

Глеб расстегнул протез и достал оттуда дорогую старинную брошь. От неё веяло теплом и нежностью. Изготовлена она была из белого металла в виде лепестков с вставленными бриллиантами. Он раньше и сейчас не знал, что держит в руках настоящую реликвию, – брошь самой княгини Дашковой:

– Это будет неплохая приманка для Яниса. Если клюнет на неё, то будем его колоть до жопы. А с фельдшером, возможно, ты и прав, спешить не к чему. Он от нас не убежит, в конце то концов.

Затем он извлёк массивный перстень, который нанизал на средний палец руки.

ЗНАКОМСТВО С ЯНИСОМ

Они приехали в Юрмалу в шестнадцать часов. То, что это был курортный город, – мало ощущалось. Юрмала больше была похожа на вымерший город. Улицы были полупустые. И виновницей тому была мокрядь. Дождя не было, но в воздухе ощутимо чувствовался избыток влаги, которая периодически опускалась на дороги. На улице было пасмурно и неуютно. Небо было до невероятности неприветливое для курортного городка и не собиралось скидывать с себя серое одеяло, из-за чего на горизонте просвета не замечалось. Дышать было тяжело, и люди со слабой иммунной системой прятались от такой непогоды в своих домах. Финн из машины не выходил, он несколько раз проехал мимо дома Яниса, пока, не увидал вышедшего из добротно построенного дома мужика в военном старом генеральском кителе и резиновых сапогах.

– Вот он, – промолвил Финн, – сейчас будет забором заниматься. Видите, серьёзную стройку задумал, – не иначе есть, что от людей прятать?

Он поставил машину за углом около овощного магазина, а Глеб на протезе захромал в сторону дома Яниса. Увидав напротив дома, словно бьющейся фонтан опустившие до земли ветки иву, которая не успела ещё сбросить свой зелёный наряд, – он без раздумий нырнул под неё. Нужный дом сквозь заросли ивы хорошо обозревался. Не смотря, что шло строительство забора, во дворе у него была идеальная чистота. Ни одного кирпича не валялось зря. Все кирпичи один к одному были сложены. Кладка находилась в начальной стадии, и работ по её завершению предстояло немало. Самого Яниса видно не было, но ворота гаража были открыты.

«Знать в гараж зашёл?» – подумал Глеб.

Он простоял под деревом минуть пять и увидал латыша. Тот вышел из гаража с ведром в левой руке. В правой же руке он держал дымившую сигарету.

Глеб пересёк улицу и, обогнув стоявший на обочине дороги бензовоз, оказался около прилегающего к дому Яниса ветхого жилья, где на почерневшем штакетнике забора шапками сидели трёхлитровые стеклянные банки. Постояв с минуту около этих банок, Глеб увидел, что содержимое ведра латыш куда – то опрокинул и взял в руку лопату.

Глеб заскрипел вновь своим протезом и оказался у дома Яниса. Тот месил раствор в большом оцинкованном корыте.

– Вечер добрый хозяин! – сказал Глеб ему, – смотрю, хлопотное дело задумал? Я тоже недавно отстроился, никакого покоя не знал. Видишь, все руки загубил, – показал ему он свои натруженные руки. – Крыша у тебя хороша! Если бы я знал, где такие черепушки можно приобрести, не стал бы шифером крыть.

Латыш с продолговатым бледным и не старым ещё лицом, испепеляющим взглядом окинул собеседника инвалида и, не сводя от золотого перстня своего пристального взгляда, достал из кителя пачку сигарет «ДЖЕБЕЛ» и угостил Глеба.

– Деньги есть, – всё можно достать! – на чуть ломаном русском языке сказал Янис, – а ты я вижу не из бедных. Рот золотой и перстень, дивный у тебя на пальце. Не продашь?

Глеба нисколько не смутило предложение латыша, он понял, что нащупал верный след. Он перевёл дыхание, и с любопытством посмотрев на хозяина дома, без запинки сказал:

– Понимаешь, отдыхаю я здесь в санатории «Балтика», поиздержался немного, что сигарет купить не на что. Я уже не говорю о билете на обратную дорогу. Телеграмму домой отправил, чтобы перевод выслали. Если завтра деньги не придут, то придётся распроститься с перстнем. Жалко, конечно, с войны ношу эту прелесть. Трофей завидный, мне достался в Берлине в одном замке, – как – бы, между прочим, заострил Глеб внимание на перстне. – Но куда деваться, не поковыляешь же до Волги пешком с моей культей. Если триста рубликов отвалишь, я торговаться не буду, сразу сниму его с пальца завтра и отдам тебе.

Латыш словно привороженный, смотрел на перстень. Глаза его сверкали, словно горящие угли и по его виду можно было безошибочно определить, что он готов обзавестись этим чудным перстнем.

– Давай я тебе сейчас за него триста пятьдесят дам и по рукам? – без промедления выпалил латыш.

– Деньги эти хорошие, но давай, до – завтра подождём, – нарочито говорил Глеб, – у меня ещё одна вещичка занятная есть, которая может тебе, понравится, но сейчас она не при мне, а в санатории находится.

– Ты ногу на фронте потерял? – посмотрел на протез латыш.

– Нет, – коротко отрезал Глеб, – с войны я пришёл здоровым и красивым как Аполлон. Эта беда произошла со мной на трудовом фронте.

– А я тоже, войну без одной царапины прошёл, как и мой командир. Я его личным шофёром был. Ему не повезло, – убили в прошлом году вместе с женой и дом ограбили. Жалко его хорошей души человек был. Автомобиль «Победа – ГАЗ – 20» мне подарил и денег дал на ремонт дома. Отдыхал он у меня часто здесь всей семьёй, и даже персональная комната у него здесь была.

– Видать грабить было, что? – спросил Глеб.

– Думаю, из-за трофеев и пострадал, – грустно произнёс Янис. – Когда в Дрездене американцы разбомбили дворцовый ансамбль Цвингер, там такая неразбериха была. Хватали всё подряд, все кому не лень. На Эльбе мы с командиром наткнулись на два подбитых танка «Шерман» и тарахтевший ещё автомобиль, в котором два капрала – американца, были убиты прямо через лобовое стекло. Мы с ним заглянули в автомобиль, – думали, может, кто дышит, но они никаких признаков жизни не подавали. Зато в машине обнаружили целый ящик настоящих кубинских сигар и экспонаты этого самого музея Цвингер. Тогда мой командир сильно удивился. У американцев не положено было заниматься грабежами и мародёрством. Расстрел в военное время у них был на месте без суда и следствия. Правда, нам точно не было известно, что они именно Цвингер ограбили. Возможно, фон – барона богатого пощупали или наоборот спасали эти ценности. Пара картин, – радующих глаз, фарфор и некоторые ювелирные изделия, – всё это имело уже тогда большую ценность. Командир ювелирные изделия сдал государству, а картины забрал себе. Фарфор мы с ним поделили пополам уже после войны. «Он сейчас стоит у меня на самом видном месте», – гордо сообщил латыш.

– И что убийц не нашли до сих пор? – поинтересовался Глеб, – всё-таки преступление серьёзное, – генерала убили, героя войны.

Янис захлопал глазами и удивлённо сказал:

– Я тебе не говорил, что он генералом был и героем войны, откуда у тебя эта информация?

Глеб понял, что сказал лишнее, но быстро нашёлся:

– Логический ход мыслей. Сам же должен знать, что в основном на машинах в войну ездил высший офицерский состав, а они практически все до одного героев получили.

– Уходи незнакомец? – сказал Янис, – неверная логика у тебя. Мой командир генералом стал после войны, и на нас в тот день была гражданская одежда. «Миссия перед нами секретная стояла!» – важно произнёс он. – Так, что забудь про наше пятиминутное знакомство? Не нравишься ты мне и перстня мне твоего не надо. Может ты один из тех людей, кто моего командира убил, а сейчас до моего фарфора метишь? Но не получит его никто!

– О чём ты говоришь фронтовик? – расстегнул кожан Глеб, засветив при этом свои ордена и начал лазить по карманам костюма будто, что – то ища в них, – разве я похож на убийцу? – чуть обиженно произнёс он. – Сейчас я тебе паспорт и военный билет покажу. Неужели я на душегуба смахиваю? Ведь присутствие безногого варвара в квартире обязательно бы милиция обнаружила. Как пить дай! Или я не прав? – вопросительно взглянул он латышу в глаза.

Янис увидал награды на его груди и сразу осёкся после чего, чмокнув звонко губами, виновато произнёс:

– Извини друг? – Не подумавши, сказал, – следы там были оставлены мужчиной и женщиной. Но, что хромых там не было это точно. Меня сколько раз допрашивала милиция, – почесал он свой затылок, – наверняка бы сказали о такой примете. Я некоторую информацию знаю из их уст. Прости! Прости! «Приходи завтра?» – после чего Янис протянул Глебу руку и отдал все свои сигареты.

У Глеба настроение было испорчено, произошла осечка в навигации. Он понял из разговора, что латыш, это не верный, а ложный след, на который его пустил киномеханик. И про голову Пифагора он ни, словом, не обмолвился. Не мог такой человек, хоть и с лисьим лицом, но с добрыми глазами пойти на убийство!

Глеб потряс со всем уважением руку Яниса и спросил:

– В какое время прийти можно?

– Сам же сказал, что вечером ответ можешь дать, – улыбнулся приветливо латыш, – вот и приходи в это время. Я тебя бальзамом рижским угощу, и заодно поговорим о военных годах. Воспоминания не совсем приятные, конечно, но я люблю эту тему. Так как мы все фронтовики спасли мир от саранчи фашисткой.

Глеб простился с Янисом и зашагал к машине, которая стояла около овощного магазина.

ВОЗНИКШИЕ СОМНЕНИЯ

Он шёл, и размышлял: «Почему же киномеханик пустил его по ложному следу? Хотя человек узко мыслящий может зациклиться на «Победе» и облагораживание дома латыша и бесконечно будет его подозревать во всех смертных грехах из-за того, что тот живёт кучерявей простого рабочего. Но Финн, далеко не глупый мужик. И тут он с лёгкостью мог подставить Петра. Пока он для меня мутный мужик? Не надо исключать и его возможности. А, сбыть Финну краденое легче всего, через брата, который за границу мотается ежегодно.

Нет, смысла передавать киномеханику истинный разговор с латышом. Пускай думает, что я следую его версии? А за Финном надо понаблюдать. Внутренний голос мне подсказывает, что собака зарыта не глубоко, а рядом…»

Глеб открыл дверь машины, опустил колено с протезом на подножку и с большим трудом сел на сидение, обтянутое дерматином.

– Ну, как результаты знакомства? – спросил Финн.

– Замечательные! – бросил Глеб, – видимо ты прав, концы надо искать здесь в Юрмале. Этот Янис золотишко любит сильнее, чем маму родную. Приглянулся ему мой перстень, так, что глаза стали блестеть сильней, чем золото. На ходу подмётки стал рвать. Завтра вечером он готов у меня, взять перстень за триста рублей, а сегодня давал триста пятьдесят, но я не стал гнать лошадей. Прикинулся курортником, который пропил всё до копейки, что сигарет купить не на что.

– Правильно сделал, – одобрил действия Глеба киномеханик, – этот водитель – латыш, рыбина хитрая, он мне сразу не понравился.

– А как ты думаешь, завтра действовать? – поинтересовался он.

– По обстоятельствам, – задумчиво сказал Глеб. – Мне по штату не положено физически грубить, а вот пугнуть его хорошо я смогу.

– А если он не признается, что тогда?

– Тогда будем искать армянина, который со своей барышней обчистил Петра. Для нас эта задача номер один. Убийц генерала пускай менты ищут. Это их работа, они за это деньги получают. А армянин завладел очень серьёзной вещью, которая может испортить жизнь не одному человеку.

– Не беспокойся Финн? – сказал до этого молчавший Феликс, – Таган косяков не нарежет!

– Да мне то, что, – с напускным безразличием ответил Финн, – сами знаете, что лишняя кровь может, только усугубить положение Петра. Навешают на него всех собак, тогда ему точно уже не открутиться от ментов.

А сейчас вроде затишье, убийцы – то, несомненно, наследили в квартире. Наверняка у милиции есть зацепки по этому преступлению? Петра там точно не было, ему и боятся особо нечего, но поостеречься не помешает. Так как хорошую милицию, только в кино показывают. Лапти вору в законе сплести, – им раз плюнуть. А по армянину я завтра обязательно пройдусь.

– Да уж, пожалуйста? – отрешённо глядя в лобовое стекло автомобиля, произнёс Глеб, – и приведи завтра к себе на хату фельдшера. Его услуги, возможно, могут нам понадобятся в ближайшее время. А сегодня не мешало бы отдохнуть в обществе прекрасного пола. Сможешь подружек найти?

– Сложный вопрос, – ответил Финн, – у меня самого дежурная женщина есть, а вот с другими биксами я не особо общаюсь. С ними только лишняя морока и расходы большие. А я скромно люблю жить.

– А чего не женишься на своей женщине? – вопросительно посмотрел на киномеханика Глеб, – ты, как я знаю не в законе. Взял бы и женился. Вдвоём – то легче куковать.

Финн задумался вначале, а потом дико рассмеялся, показав свои коричневые от чифиря зубы:

– Я позже женюсь, когда вставлю такие же золотые фиксы, как у тебя, но только не на этой Музе. Она блатней нас всех троих взятых. Двенадцать лет отсидела за убийство. С ней в обществе нельзя показываться. Она хоть лицом и не жаба, но как рот откроет, – сплошная помойка. Такие слова выдаёт, что порой мне даже наедине с ней, стыдно за её лексикон становится. А в постели Муза виртуозка. Я к ней в Кемери езжу раз в неделю, – это часть города Юрмалы. На больше, меня не хватает. Замучает стерва до посинения.

Глеб опять задумался. Эта неожиданно появившаяся новость, могла быть ключиком к его недавно возникшей версии. По словам латыша в квартире было два человека один мужчина и одна женщина. Всё больше он склонялся к мысли, что в убийстве был замешан киномеханик. Но держался Финн спокойно, а пристально сверлить ему глаза, Глеб не собирался. Понимал, что своим колючим взглядом мог спугнуть его:

– Интересно бы с такой блатной женщиной почирикать, – выразил своё желание Глеб. – Я с малолетками в тюрьме общался через решку несколько раз. Забавные девчата были. Да пару раз на этапе перекрикивался с ковырялками и только. Надо было заехать к твоей Музе, если рядом около неё были.

– Можно завтра устроить такие посиделки, – пообещал Финн, – она в санатории работает в столовой. Вечером и нырнём к ней. Возьмём пива с водкой и оторвёмся на полную катушку. Она очень доброжелательная в плане мужчин. Не отвергнет и тебя.

Глеб загадочно ухмыльнулся и спросил полушутя:

– Никак ты поделиться хочешь со мной своей марухой?

– Для гостя все тридцать три удовольствия, – захохотал Финн. – Этого добра я ещё найду. Всё равно мне не жить с ней. На мой век женщин хватит!

– А как у неё самой положение с жильём, одна живёт или с родственниками? – прокачивал Глеб всё о Музе у Финна, вроде как ради праздного любопытства.

– Она живёт в моём доме, – одну половину, я сдаю курортникам, – во второй живёт она. А сейчас осень, – курортников нет, так она одна там хозяйничает.

– А ты не боишься, что такая прыткая бикса, может в один из пригожих дармовых деньков ошкурить тебя и оставить без подштанников и зубной щётки?

– Ха, ха, ха, – зашёлся опять смехом киномеханик, – куда ей от меня деться. Музе ехать некуда, – она одна одинёшенька. Жила до судимости в городе Шуя Ивановской области. Дом то она подпалила вместе со своим мужем. Так, что у неё сейчас ни кола, ни двора. Она на меня молится. Я для неё бог и царь! Могу в любое время ей под зад дать, но мне с ней пока удобно. Дом в порядке содержит, за садом смотрит, ну и конечно сиська под боком всегда есть, а для меня это немаловажно. Зачем мне тратится на разных шалашовок? – лавэ и так катастрофически не хватает.

– Практичный я смотрю, ты человек, – влез в разговор Феликс, – я тоже в молодости был таким, только мне эта практичность дорого обошлась. Пришлось держать мощный удар от ментов на протяжении шести лет.

– Мне это не грозит, – прекратил смеяться Финн, сделав при этом каменное лицо. – Я твёрдо решил завязать с криминалом. Мне сейчас моя жизнь нравится! Обижаться не на что!

– Ты же только сейчас плакал, что, денег катастрофически не хватает, – зацепил его за слова Феликс. – А без них не может быть хорошей жизни, я в этом твёрдо убеждён! У меня дома и хозяйство своё и в семье все работают, но, однако не живу в роскоши, как твой брат. А жить хочется всем хорошо!

Финн ехал стремительно на большой скорости, разгоняя лужи по сторонам, фырча что – то себе под нос. Было такое впечатление, что он совсем не смотрит на дорогу.

– Смотри светофор впереди, – предупредил Глеб Финна.

Финн сбавил скорость и улыбнулся:

– Я по этой дороге езжу, бывает по несколько раз в день, – с небольшим бахвальством заявил киномеханик. – Без глаз могу проехать в любом узком месте, не только по проспекту. А тебе Феликс отвечу на твою поддёвку так: – У меня подспорье есть хорошее, – это мой дом! Он мне приличные доходы даёт. А брату моему ты не особо завидуй? – с полуулыбкой бросил Финн, – этой роскошью он практически не пользуется. Вся жизнь на море, а у моряков жизнь рисковая. Не редко бывает так, что корабли в плавание отправляются под бравый марш, а с рейса не возвращаются. Разбушевавшаяся пучина очень много кораблей утянула на дно морское. Так, что и его Посейдон может в своих водах в любое время убаюкать. Поэтому он и холостой до сих пор. Море любит, – больше, чем женщин!

После этих слов в машине установилось молчание. Они ехали по улицам вечерней освещённой огнями Риги. Финн их специально вёз, по красивейшим местам, чтобы гости смогли полюбоваться неповторимой красотой его родного города.

– Вот вы скажите мне, можно менять такое великолепие на козлоногие вышки с колючей проволокой и блуждающими прожекторами по всей зоне? – нарушил молчание Финн.

– Каждому своё, – ответил Глеб. – Так было написано на воротах Бухенвальда. Но мы тебя не осуждаем, что ты не такой хромой, как я!

– Какой – же ты хромой Таган? – уважительно произнёс Финн, – хромые это те, которые сегодня подвывают тебе, а завтра твоему врагу. Я же знаю, какой важный гость ко мне заехал и слышал, как ты сук мочил. Ты совсем не хромой, а одноногий, – а это не одно, и тоже. Пострадал, как говорится за идею, к которой я проникся всей душой.

– Проникся, говоришь идеей воровской, а что же ты тогда отказался короноваться? – спросил Глеб, хотя причину знал и не осуждал его за это. Он хотел ещё раз проверить правдивость его слов, в надежде поймать его хоть на маленькой лжи.

– Ты Таган только что произнёс про ворота Бухенвальда, – эта надпись относится и ко мне. Не каждый может быть вором в законе, но законы воровские чтить порядочным арестантам не возбраняется!

– Красиво сказал! – похвалил его Глеб.

– Родители учили излагать свои мысли чётко и ясно, и к тому же у меня незаконченное высшее образование, – произнёс Финн.

– Это мы уже слышали, – улыбнулся Глеб, – ты мне лучше скажи, как паренька генеральского зовут?

– Зовут его Морис, а фамилия у него не деда, а по отцу, – Каменский, – вспомнил Финн.

– Что шлях папа был? – спросил Феликс.

– Самый, что ни наесть русский, – родом с Москвы, по профессии биолог. Помер бедняга от цирроза печени. Хлюпик он был изрядный, – от мужчины почти ничего не унаследовал. Если его подкрасить, то вылитая женщина будет. И поддавал он горькую последние годы без всякого расписания. Говорят, гипертонией он болел ещё у них. С тестем на ножах жил, да и у жены он не в особом почёте был. Она тоже смазливая бабёнка, я бы сказал больше, красивая! – похожа на оранжерею у нашего дома, но какая – то странная, ходит по улице вроде как ключи потеряла от дома. Вечно одна и всегда задумчивая. А муж у неё злился на весь белый свет, что генерал всё наследство подписал внуку и дочке. Морис, кстати в девять утра покидает квартиру ежедневно, – кроме воскресения, – неожиданно сообщил он. – Завтра можете полюбоваться им, – только сделайте так, чтобы он не знал, что вы мои гости?

– Это понятно, – успокоил Финна Феликс, – пацан может и не при делах, а мы ему нахалюгу шьём.

– Никто ему ничего не шьёт, – оборвал Феликса Глеб, – шьют менты, а мы проверяем.

Вскоре они подъехали к дому, где жил киномеханик.

Поставив машину около подъезда, они поднялись в его квартиру. Легко поужинав, но, приняв на грудь по стакану водки, Феликс с Таганом улеглись спать.

На следующее утро в субботу Финн оставил гостей в квартире, а сам поехал за фельдшером и заодно навести справки об армянине.

Первым проснулся Глеб. Он натянул на себя брюки и пристегнул протез. Поскрипывая им по паркету, он разбудил Феликса.

Тот открыл глаза и полусонным взглядом обвёл комнату, увешанную коврами с гобеленами и то – ли с сожалением, то – ли с иронией сказал:

– Как плохо, что я не капитан дальнего плавания, а то бы мне сейчас кок завтрак прямо в постель принёс.

Глеб равнодушно посмотрел в сторону Феликса Нильса, после чего назидательно выразился:

– Мне лично по штату не положено жить в такой роскоши. С меня и спартанской обстановки вполне достаточно, я не говорю уже и о своей «шкуре». Она должна быть чистой и опрятной, но ни в коей мере не вызывающей, как у стиляги. Я не должен ничем отличаться от толпы, чтобы не привлечь к себе внимание. Кстати, – завтрак на кухне уже приготовлен и ждёт нас, – бросил Глеб. – Считай утренник у тебя сегодня капитанский.

Феликс, встал с дивана следом за Глебом и пробурчал: – Положено, не положено, мне лично плевать, но отказываться от благ людских считаю неверным. В пещеру может из – за ваших законов опуститься? И питаться там сырым мясом с вороньими яйцами. Нет, Глеб, это не по мне. И глядя на тебя, я всё равно не понимаю, почему ты тогда носишь перстень золотой и дорогое кожаное пальто? – все эти вещи, простому человеку не купить. Я уже не говорю о твоих золотых челюстях. Не вижу логики в твоих словах и поступках, если ты практически стал рабом красивых вещей.

– А что тут понимать, – спокойно объяснил Глеб, – перстень у меня не простой, а с воровской крестовой символикой. Кожан же – это не бобровая шуба и не осенняя блажь моды, а самая что ни наесть жиганская униформа. Ещё со времён НЭПА воры стали носить их. И золотые зубы, – это в первую очередь гигиена и я их не показываю каждому, расплываясь в улыбке. Я не шикую, – живу скромно, но от таких удобств, какие находятся в этой квартире, я понимаю, – трудно отказаться. Ванная и тёплый туалет, должны быть обязательной нормой, каждого человека. И это я не считаю роскошью. Это всё относится к элементам культуры человечества. Латвия хочу тебе заметить, здесь обгоняет нашу лапотную Русь.

– Понятно, – сказал Феликс, – поэтому считаю, что Финн правильное направление в жизни взял! Зачем себя наказывать, если удача катит! Я вот тоже каждой покупке своей безумно радуюсь, – купил лодку, – получил несказанное удовольствие. Купил мотоцикл, – получил море радости. А вот если бы машину купил, – онемел бы от счастья. Хотя я и лошадке своей рад не меньше, чем автомобилю.

– Возможно, в ближайшее время твоя мечта сбудется Феликс, – намекнул ему Глеб, на скорое обогащение. Но Феликс, не поняв его слов, испуганно спросил: