– Стоп! Хватит! Уберите от глаз монитор, хочу видеть вас, лжецов. Вы прокололись! Дядя ни какой не образина. Таким свежим, красавцем, мужчиной в расцвете сил я его видел последний раз на «Звезде». Сейчас в тире на подлодке он должен быть весь в меху, с обезображенными зубами и ушами!
– У него рецидив амнезии, поэтому оскомину временно не потребляет. Ты же знаешь, в таком разе образина возвращает себе обычный нормальный человеческий вид – временно, пока кризис не уйдёт и человек не примется снова употреблять ягоду. Ладно, шутки в сторону. Говорю, всё сложилось, как нельзя удачно. Иза Белл с Хизатуллиным посчитали, что Пульхерия Сумаркова совершила подвиг – пожертвовала своим «камнем»… подсадили в поражённый болезнью мозг Капитану бин Немо. Были основания так ошибиться, ведь после прекратились угрозы уничтожить ЗемМарию ядерной ракетой. Руководители операции «миссия бин» посчитали, что таким необычным способом была выполнена задача ликвидации Немо. На самом же деле, до сего дня «камень» Спасителя регенерируется в черепе муфлона. Монитор убрали, смотри на этого великого человека… Недолго ему осталось пребывать в облике барана, человеком станет. Нам удалось переправить крупную партию эмбрионов с Марса на Землю. Сюда – на Бабешку. К тому времени, когда год назад Селезень и компания с Донгуаном – ты был свидетелем – вскрыли саркофаг, дело было сделано.
– Год назад?! – Я скосил глаза на свою грудь, выбритую мной перед походом в Мирный. Не блестит закорицей! В меху!
– Где я?!
– Под Бабешкой, в «колоколе» на глубине. Конкретно, в звездолёте. Здесь твои марпехи и дядины десантники. До встречи, Франц… Спаситель, Донгуану оставить его член?
– Нет, пожалуй. Отрежь и замени им мой – напложу ягнят могучих, пока я ещё баран.
* * *
Солнечные лучи били по глазам через узкое оконце. Я сидел на табурете за столом. Одет в хэбэлёнку, мне не по росту короткую. Ошейник, браслеты, кольцо на мне – мои табельные. Трико-ком скатано. С изнанки расстёгнутой манжеты рукава гимнастёрки заметил метку нитками «ЯН». Балаянова хэбэлёнка: так старшина своё обмундирование помечал.
Ногти! Без «камней»! Подрезаны и наманикюрены!
Ослабил краги и сбросил ботинки.
Педикюр!
Провёл вверх, вниз и по сторонам языком во рту.
Нет бюгеля! Зубы! Новые! Должно быть, по японской, как у Камсы, технологии выращены.
И я начал припоминать:
– Марго! Немо!
Предполагать:
Я бежал от Марго и Немо?.. Вряд ли самостоятельно, сюда в отвод меня притащили в забытьи, ведь ни чего не помню. Оставили одного, посчитав, что из правления сам выберусь… Не будь так, наверное, уже был бы конём. Нет, кобылой: мой «камень» Марго собиралась в мозг Донгуану подсадить, предварительно подшив матку от двенадцати овец. И баранье – муфлона Спасителя – тело по обмену предлагала! Ба-а! Марго и своё тело, то, что в саркофаге, предлагала!
Кто выручил? Лебедько? Балаян? Старшина – его хэбэлёнка. Или дядя?.. Смываться мне надо. Добраться до ЗемМарии и найти возможность сообщить Салавату, что Немо жив. И Марго с ним.
Не помнил, когда, как сюда… – колхозное правление узнал я помещение – в трубу попал. Крикнуть дневального? Кстати, и пожрать чего принесёт… Гильза на полу… Телефона на столе нет.
Но что это?! В окне амбар! Где столовка?
В оконце правления виден колхозный амбар, а должна быть столовка, вагон-ресторан.
Вспомнил, такое уже раз случилось – на юбилей возрождённого колхоза «Отрадный». Изрядно накушавшемуся киселём мне взбрело в голову уединиться. Силыч мой уход заметил и скоро тоже пришёл к правлению. Подкатив и встав на камень у трубы, поднявшись на цыпочки (ему, великану, ходули не нужны), прильнул к оконцу и не найдя меня на месте за столом резонно посчитал, что председатель лежит под столом. А пытался, подпрыгивая, убедиться в том, заметил мои руки, торчащие из лаза: я не дополз до стола – уснул во входной отводной трубе. Завхоз кликнул мужиков, хлопцев послал сбегать за сапёрками. Подкопали они трубу и развернули врезкой на сто восемьдесят градусов… оконцем теперь не на столовку, а на амбар. Проспавшись, я выполз из лаза на стол. Табуретку, покидая правление, я засовывал под столешницу, поэтому никакой смены расположения обстановки в помещении я не заметил: столешница круглая и сиденье табуретки тоже, как стояли по центру круглого помещения, так и после разворота трубы остались так стоять. Постучал зажигалкой по металлу и скоро Хлеб на ходулях приставил к оконцу котелок с киселём, а я высунул в оконце гильзу. Глядь, сзади за кашеваром… амбар, тогда как должна быть столовка, вагон-ресторан. Я оторопел, ничего не мог понять. Не помог и кисель, выцеженный через гильзу одним духом… На воротах амбара висит кусок гофры с прорезной – клинковой с перемычками – надписью: ПУСТО. Глазеть днями на пустующее строение, предназначенное под сбор и хранение урожая, мне, председателю колхоза, понятное дело, не хотелось, поэтому заставил вернуть трубе первоначальную ориентацию «входа» и оконца относительно строений вокруг ратушной площади. Вид на вагон-ресторан с вывеской «СТОЛОВКА. ВХОД», оно поприятнее будет, хоть и там, на столе, было чаще всего негусто, а то и пусто, одна оскомина.
Но догадка, что снова со мной пошутили, скоро улетучилась: я не увидел на месте за амбаром и стены «миски». Купол-ПпТ не накрывал деревню! Прильнул к оконцу и насколько позволял узкий проем, посмотрел по сторонам. Нет «миски», нет амбара, столовки, спального барака, в Отрадном остались только юрты да чумы, ветхие, заброшенные.
Резко вдохнул и засунул пальцы в нос, проверить «свечи». Нет! Как же так! Не отравился, но осоловеть уже должен: сижу хоть и в трубе, но не под «миской»-же. Не сквозит (чему я тоже подивился), но воздух-то поступает в жерло над головой – от колоколов.
Тваю… перекладина с колоколами пропала. Спёрли! Что за хроньё!
Обескураженный вконец я лёг животом на стол и полез в лаз – на выход. Упёрся в заслонку, но провернуть её на крюке не получилось. Головой ни сдвинуть, ни выдавить не смог. Пробовал и пробовал пока не допёр, что света проникавшего по контуру заслонки сейчас не наблюдается. Пошарив, под пальцами не ощутил рифления гофры из пластикового листа, по которому некогда Силыч вырезал надпись «ПРАВЛЕНИЕ КОЛХОЗА. ВХОД».
Заслонка не из пластика, не Силычева из гофры, из металлического листа, сваркой к трубе приварена. Да что за хроньё!
Полез назад. На столе на животе развернулся кругом и теперь пополз на выход ногами вперёд. Не выбить заслонку и ногами. Ни щёлочки – ни лучика. Точно, из стали и приварена к торцу отводной трубы.
Выхода через «вход» из правления нет, и я пополз назад. Поставил табурет на стол и обнаружил… дверца сейфа открыта настежь, внутри пусто. Дна, тыльной стенки у шкафа, нет. Чернота. Провал. Руку опустил по плечо. Тянет холодом. Пошарив, нащупал стену из камня – сырого, склизкого. Ниже наткнулся на скобу.
Колодец! Лаз!
Полки в сейфе убраны. Исчезли ротный штандарт, спецназовские ножи, неприкосновенный запас «свечей». Но в сейфе имелось отделение с дверцей на кодовом замке, в нём хранился пенал с флешками-ком и ротной печатью, дяди Франца и мой ножи. Код помнил, набрал лихорадочно. Всё на месте.
Я всё выгреб и вылез из-под стола. Флешки и печать по карманам, ножи – за краги. На шее поправил ошейник.
До неба в трубе три метра. Осталась бы перекладина на месте, ремень с портупеей накинул, и нет проблем. Пяток скоб, но их нет. Можно применить клинки ножа. Правда, их из четырёх штук в ноже – моём, дядин обычный «вэдэвэшный» дохронный – два только бронебойных, и пробить двухсантиметровую сталь из «патрона» в вытянутой вверх руке, без налёга всем телом на рукоять клинка, не просто.
С табурета на столе, стоя на клинке, дотянусь до среза трубы и подтянусь, прикинул я.
Третий и четвёртый выстрелы ножа дали осечки, пришлось последние полтора метра подниматься «враспорку». Взял в зубы Балаяновы ботинки, подтянул и затянул на икрах потуже краги, и пальчиками, пальчиками елозя по металлу, добрался как-то до цели. Подтянулся из последних сил.
Осмотрелся на все четыре стороны света. И у меня заныло в новеньких зубах: из строений в деревне, оставался только гальюн. Будка лежала в стороне от отхожей ямы и вне фундамента ратуши, на плацу. Внизу под оконцем правления валялась сиротливо одна ходуля, булыжником придавленная. Поодаль за околицей различил в пылевой взвеси башню водокачки. Змеевик на месте – таким родным повеяло. «Домна» меня чуть успокоила и придала надежду, что не всё потеряно.
На такой высоте пыль радарам-бит, скорее всего, не помеха. У немовцев должны быть, поди, секут всех и всё на острове. Я поспешил приспуститься ниже обреза трубы, «утонул» в ней.
Как я сумел, сидя в распорном шпагате, разоблачиться от хэбэлёнки, скатать в свёрток с ботинками и крагами, перетянув всё поясом, сбросить под трубу – это лекция не для рекрутов молодых, а для спецназовцев опытных и бывалых. Отдышавшись, раскатал из ошейника и браслетов рубаху-ком, рейтузы-ком, носки-ком и рукавицы-ком. «Пятёрка» забарахлила и я «рискнул здоровьем»: накинув на голову капюшон-ком, спрыгнул на отводную трубу, с неё кулём свалился на землю. Не вставая, раскрутил-таки «чехул».
А хрона теперь меня засекёте и поймаете.
Через дырочку в «чехуле» я помочился на трубу. Прощай КП. Поднимался побежать к водокачке, вскрикнул от боли в ноге – вывихнул. Вправить – нет вокруг ничего сподручного, во что ступню зажать. Вытащил из-под булыжника ходулю, подвесил к ней свёрток и, опираясь как на костыль, поковылял к водокачке. Весёленько: если высматривали, в мониторах немовцы видели свёрток на ходуле, шагающей по пустырю.
Боялся, входная дверь водокачки на замке, а кода отпереть я не помнил, но та оказалась настежь отворённой. По винтовой лестнице поднялся в смотровую. Ремонтировали башню, эта надстройка и водоналивной сверху резервуар на подрезанных «шмелями» стойках, разумеется, остались накренёнными, крышку бака еле удалось поднять, установить и закрепить.
По уклонному вверх полу, хромая, проковылял к окошку с видом на Мирное. То, что я увидел, заставило меня всматриваться и не верить своим глазам. За крестьянским кладбищем, Дальним полем деревни на горизонте не наблюдалось. Пусто, всё исчезло: силосная башня, «миска», ратуша, юрты, чумы, водокачка. Там где раньше стояли строения, угадывались в пылевой взвеси пляжный берег, за ним океанский простор. У пирса болтались на волнах сейнера, все четыре. Не хватало китобойного судна и шаланд.
Бросился к окну со стороны Отрадного и Быково, и меня сразило совсем. За воинским кладбищем, лифтовой трубы с факелом тоже не наблюдалось! Котлован засыпан! И это что за хрень! Всю площадку деревни Быково занимало огромных размеров строение. Прям «египетская пирамида», только, судя по блеску граней, из металла. Вспомнился астероид с пирамидой на спине андроида-самура Альберта.
Но времени дивиться не оставалось: друг завибрировало под ногами. Я лёг на пол и ощутил всем телом лёгкие толчки. Землетрясений на острове не было, с чего сейчас ему быть. Послышался отдалённый нарастающий гул. Медлить было нельзя.
За секунды, применив станину сигнального фонаря, вправил ногу. И, оставив ходулю, подхватив свёрток, вниз по лестнице я летел, рискуя пересчитать ступеньки хребтом. Боялся, не успею – рухнет башня.
Теперь входная дверь оказалась затворённой. Толкнул её – не поддалась. Пробовал выбить ногой – не поддалась. Перекосило от толчков, завалило песком.
«Мотыги», – бросился я под лестницу. В кладовой темно и пусто. Заполнялась она колхозным инвентарём для работ в поле, осенью топинамбуром, из которого кладовщик гнал самогон, но сейчас ни бараболи, ни мотыг здесь не оказалось. «Сапёрки», – вспомнил я про тайную каптёрку со спецназовским снаряжением.
Опустился на колени. Циновка на месте, под ней люк. Без ручки! Убрана. Вправил в браслеты рукавицы-ком… В ротную каптёрку я попал, погубив наманикюренные ногти.
В специальном кармане крышки люка не оказалось плошки с зажигалкой. Спустился по лесенке в кромешной темноте и хотел, было, пройти вперёд на ощупь, но вспомнил, что ниже люка за лестницей в нише должна лежать амуниция ротного старшины Балаяна. Протянул руки и нащупал что-то гладкое с выемками. Подпорка из обожжённой глины, на ней клинковая резьба – та магическая, что Силыч резал.
Ощупал всё на полках.
Экзоскелет.
ФРКУ.
КНТМ.
БККСКП.
БККСКП. Две пары? Бацулы Силыча!! Здесь прятал.
Сапёрка.
Фляга.
Отвинтив колпачок, понюхал. Спирт. Фляга одна, второй нет.
Времени облачиться в КНТМ и доспехи не оставалось: вибрация, толчки и гул усилились резко, и тряхануло так, что глиняные стеллажи внизу рассыпались. Из фляги глотнуть успел. Схватив свёрток и сапёрку, полез из каптёрки.
Подкопал дверь, но открыть не удавалось. Метнулся обратно в каптёрку. Забросив раму ФРКУ за плечи – агрегат мешал – достал бацулы Лебедько. Обулся. Свёрток не забыл.
…Вышиб дверь и выскочил, наконец, из башни.
Грохот – оглушил. Полумрак – напугал.
Обогнув башню, выбежал на сторону со склоном плато к Мирному и… увидел на горизонте «стену». Из океанской воды! Цунами!
Содрогнулась земля, я обернулся. Рушилась башня водокачки. Дощатая смотровая заключённая в двутавровых стойках проседала, подминала, рушила под собой кирпичную кладку. Стоять осталась труба увенчанная водоналивным баком – сердечник конструкции, фундамент, да спиралью змеившиеся винтовая лестница и змеевик Силычев.
Заклубилась поднятая пыль, и вдруг её притянуло к земле, как магнитом. В тот же миг меня распластало на земле кокой-то неодолимой силой…
Рвать! К пирамиде, отдал себе приказ, поднялся и рванул со всех ног. Пробежал метров триста, теряя под ногами опору, падая часто.
Пирамиду я видел отчётливо – воздух стал необычайно прозрачным. Обернуться назад, глянуть как там стена цунами, близко ли, я побоялся. Успею ли.
На мне только трико-ком, значит, не видим на радарах-бит! Скатаю, – голого и засекут. Дам обнаружить себя, спасут, осенило меня.
«Чехул» снова забарахлил, я его оставил – подумаешь, узрят меня на мониторах с пустым местом в паху. Не до жиру, быть бы живу.
И ошейник подал сигнал сбоя.
– Тваю… Рвал бегом когда за спиной шлем-ком! Не задействовать ФРКУ!
Приподнял за спиной раму, скатались в ошейник капюшон-ком и гольф-ком.
– Тваю! Рейтузы-ком остались «взапуске»!
– Тваю… Бежал в пудовых гирях!
Сбросил бацулы и, дождавшись когда рейтузы, разойдясь на чулки, заправятся в «троечку» и «четвёрочку», подвесил ФРКУ на подмышковые прихваты в раме.
Отсоединил всю «упряжь» ФРКУ – на прихватах и скобах продержусь.
Свёрток поцепил карабином к раме.
Креститься и читать молитву не стал. Заправил запястья в ремешки, ухватился за скобы по ободу шлема и выбрал в меню опцию СОВМЕСТИМЫЙ. Дал команду ОТ ВИНТА, но оторваться от земли ещё не успел, как ноги подломились в коленях, и я упал на спину. Зарылся «стрекозьими крылышками» в песок и меня юзом поволокло куда-то в сторону. На экране нашлемного дисплея замигали тревожные индикаторы. На мою удачу руки из ремней не выскочили, а с очередным толчком меня высоко подбросило, приземлило, тут же снова подбросило, и я успел дать агрегату форсаж.
Взлетал рывками – ФРКУ глох, и тяга то возрастала, то падала. Все же агрегат «прочихался», загудел ровней, стрекозьи крылышки разогнались, стали совсем невидимыми.
Шептал молитву – просил помощи. Была б рука свободной – крестился.
Крейсерской скорости я так и не набрал. Шестая включилась, но тут же на экране возникла строчка сообщения: «Агрегат имеет поломки, способен лететь со скоростью 4». Казалось бы, раз я набирал высоту, остров должен отдаляться, но плато внизу под ногами приближалось.
Бабешка взлетает?!
Нет, остров накренялся. Там, за спиной погружался в воду пляж на месте Мирного, если уже не утонул.
Не выдержал, обернулся. Меня нагоняли все четыре сейнера, проржавелые, без подъёмников кошелькового невода, они беспорядочно крутились на приливной воде. За судами возвышалась волна цунами.
Не успеть мне!
И не успел бы, если бы не весть, откуда взявшийся вертолёт.
Через триплекс кабины я увидел наушники пилота и большой палец поднятый в верх. Чон Ли, китаец!
Выбросили верёвочную лестницу. Мне повезло, на счастье забрало шлема сбарахлило: задвинулось на кумпол, и я поймал лестницу своими новенькими зубами.
Забраться в кабину и разоблачиться от ФРКУ мне помогла девушка. Назвалась Степанидой.
– У вас, Франц Геннадьевич, красивый педикюр, – сказала, подавая свёрток и смущённо отводя глаза.
Стешка!.. Ну, каких ей четырнадцать, лет восемнадцать, промелькнуло у меня в голове.
Я плюхнулся на сиденье голым задом. На мне оставались ошейник, браслеты и «пятёрка». Усевшись, положил, демонстрируя загубленный маникюр, скрещённые руки на «чехул»…
Дотянуть вертолёту до цели керосина не хватило, нас подобрало китобойное судно, отрадновское, как оказалось – китобои форсили комлогами на штормовках.
Тому, что отстреленный гарпун приняла подводная лодка, я не удивился. Идя под водой, тянула на буксире: китобойному судну зарываться носом в волну не привыкать. Нагнали и высадили на ветролётоносец менялы Зямы. Поднимались на борт, с палубной посадочной площадки взлетала БММП. За шторкой в бойнице, мне показалось, увидел лицо старшего сержанта Брумеля, я поднял руку в приветствии, но тот отвернулся. Спросил у Чона Ли, Брумель ли – пожал плечами.
* * *
Врач – смутно его помнил по голосу – привёл меня в чувство, две медсестры помогли встать с кровати.
– Господин Вальтер, как ваше состояние? Голова кружится, шум в ушах, поташнивает?
– То и то, себя не чувствую, – ответил я. Попытался осмотреться, но понял: на глазах повязка. Тело, руки, ноги плотно завёрнуты, наверное, в простыню. Медсестры оказались санитарами: дышали по-мужски, и под медхалатом у одного плечом ощутил за поясом «узи» – магазин торчал, выдал.
– Скоро всё пройдёт. Вам освежили память, а ощущать себя начнёте, как от пледа освободим. Не мешало бы ещё полежать, но получил распоряжение срочно доставить к хозяину судна. Вас посадят в каталку, наденут наручники – согласно инструкции. Распеленают и повязку с глаз снимут на месте.
Перед дверью каюты ослабили затяжку пледа, но оставили закутанным, повязку с глаз сняли. Вкатили в просторное помещение, засланное по полу и увешанное по стенам коврами. В углу на оттоманке возлежал меняла Зяма в окружении четырёх молодиц в золоте и перьях. Курил кальян, поднося мундштук после затяжки и к клюву внушительных размеров попугая, восседавшего посреди развесистой чалмы.
Чудит старик, посмеялся я, щурясь от слепящего в каюте света, попугай-то – чучело.
– Доброго здоровьишка, господин Вальтер. Знакомьтесь, следователь по особо важным делам Прокуратуры Сохрана Исхода… Гера, отстань! – осёкся и прикрикнул меняла: оказалось, присмотрелся я, в чалме восседало вовсе не чучело, а попугай, вполне себе живой. Шипел на молодиц: «Брысь, паскуды».
Булькало в колбе кальяна, я не разобрал фамилию следователя. Но узнал: мой одноклассник по прозвищу Доцент. Старше моего выглядел потому, что пробуждён в Анабиозарии Исхода раньше моего. Но вида, что узнал, я не подал. Не потому, что запамятовал его имя и фамилию, а потому, что сам он, когда санитары удалились, оставив меня сидеть в кресле-каталке под лучом яркого света от лампы на столе, и глазом не повёл. Спросил: «Хотите курить?» и вызвал конвоира поднести мне, скованному наручниками за спиной, сигарету и зажигалку.
– Приведите обоих, – распорядился Доцент по селекторной связи.
Дверь у меня за спиной отворили и я – шли далеко по коридору – узнал шаги одного, частил.
Внесли Евтушенко, и вошёл, прижимаясь боком к паланкину, Степан. Козёл, мотая головой, дёргал зубами за шнур-ком, от чего камуфляж на его жилетке, забранной плечевыми ремнями от офицерской портупеи менялся, то под листву, то под снег. Портупею я узнал – моя из кожи осветлённой, у ремешков пряжки не уставные: в эмблеме ВДВ по сторонам парашюта не самолёты, а вертолёты. В курсантах ещё выпендрился, благо ни кто из командиров не замечал.
– Этот мужчина утверждает, что он… Сумаркова Пульхерия Харитоновна. В чужом теле. Что вы на это скажете?
Я глубоко затянулся сигаретой и ответил:
– У меня амнезия, два, а то и три, если не все четыре, года жизни стёрты из памяти, но со всей ответственностью могу заявить, что это так. Мне об этом сообщил секретарь сельсовета деревни Мирное Балаян Жан-Поль. Сопоставив некоторые факты, я ему поверил. Да, это Сумаркова. – Я выпустил дым кольцом. – Марго.
На меня нашло. Знал, Прокуратура Сохрана Исхода под пятой Партии англосаксов, им выдать истинную Марго – в теле Мальвины – что-то остановило.
К моему удивлению, этому моему заявлению нисколько не удивились.
– А козёл кто?
– Капитан бин Немо, – пустил я вторую порцию колец. Переглянулись и засмеялись почему-то.
Степан оставил шнур-ком, подбежал и, рогами поддев, распахнул на мне плед. Санитары оттащили и плед запахнули.
– Уведите. Уважаемый Зяма, распорядитесь одеть подследственного. Привели нагишом, девушки «бегемота» увидели. Смутили. Хоть бы плавки какие надели или наручниками сковали с переду. Стыдоба.
– Конвой! – позвал Зяма, – Оденьте заключённого. Франц Геннадьевич, как вам мой говорливый грач? Цыплёнок. Пока два только слова говорит, а вырастит. Правда, красавчик, – пошурудил мундштуком в чалме и из её развесистых половин «вылупилась» птица с шипением: «Брысь, паскуды».
Присмотрелся. Туловище, да, в сизых с синим и чёрным перьях, но голова не с большим крючковатым, с меньшим клювом. И глаз – без характерной для гиацинтового ары жёлтой по окружью «баранки».
Помесь, сплюнул я на пол. Поднялся Зяма, не одних предал, чтоб такого прикупить, таких не меняют. И опомнился:
– Я заключённый?! Это какого хрена!
Каталку вытолкали из каюты, в коридоре опустили повязку на глаза, сняли наручники и надели в хэбэлёнку. Защёлкивали браслеты за спиной, я умудрился поддеть повязку за магазин «узи» – чуть приспустил её.
Катили по палубе, из-за угла надстройки навстречу вышла конвоируемая Степанида. Залюбовался: высокая, стройная… пышногрудая, бёдра округлые, ноги стройные, правда, с икрами излишне толстоватыми. Не скажешь, что девушка, женщина в соку.
– Здравствуй, Степанида.
– Доброго здоровья, дядя Жан-Поль.
Я оторопел. Жаном-Полем назвала! Балаяном! Да с какого такого хрена!
Конвоир покатил каталку. Одно сейчас у меня было желание, ощупать нос, проверить, у Балаяна он папашин, чемпиона-носовика. Но, надели хэбэлёнку, руки наручниками мне сковали снова за спиной и в плед укутали. Ноги укрыты – ступней не видать. Пятьдесят второго размера!
Весь путь в каталке до больничной кровати желал чтоб длилось передвижение по палубе вечность: боялся, уберут плед, снимут оковы, – увижу лапы разлапистые и волосатые. Истинного армянина. И хэбэлёнка, её рукава с пометкой ЯН на манжетке по длине окажутся мне впору.
* * *
К ней меня привёл тайком врач.
– Зачем ты это сделала? – придвинул я к кровати табурет и присел. Степан, лежавший рядом на полу, отстранился.
– Мне не жить… А ты не всё, но многое знаешь. Не помнишь, но память к тебе вернётся… Ты не задавался вопросом: как могло случиться, что среди переселенцев на Марс оказались твои одноклассники из глухой провинции: ты, я, Салават Хизатуллин, Стас Запрудный, Дама Вандевельде, Изабелла Баба, Саша Даничкин… Истребитель, запамятовала его фамилию… и другие наши сверстники?
Истребитель. Царапины на телефонных аппаратах в виде литеры «И» его Командующего ОВМР монограмма!
– Наша учительница и твоя жена Маргарита Астафьевна, сестра Катька и дядя Франц? И какое положение на «Звезде» все заняли. Многие служат во властных структурах Марса, управляют предприятиями по добыче коралла, являются командирами вооружённых сил. Я работала в секретной научной лаборатории. Ты, твой дядя, Салават – офицеры спецназа, Истребитель – командующий, Стас – министр в правительстве, Иза Белл – Помощник Коммандера Сохрана Исхода, а сам Коммандер – Дама Вандевельде. Иза Белл о том долгое время не знал, считал свою старушку обыкновенной домохозяйкой, которая ждала его со службы и выслушивала за ужином жалобы на вздорность и безрассудность Коммандера.
Хрон пережил ещё один человек, тебе хорошо известный… Школьная завуч Чеснокова Вера Павловна. Она – космический пришелец. Наблюдатель. По её заверениям мы, земляне, не самые худшие «дети» триоков из далёкой «стороны жизнеизначалья». Она, а не Капитан бин Немо, – спаситель…
Я сидел у ложа Марго. Укрыта до подбородка, голова в плотно повязанной косынке, видимо без волос, лицо в морщинах и бледное. Её лицо – Сумарковой Пульхерии. Врач на пороге палаты предупредил, что привёл к ней – однокласснице и подруге дохронной. Не к Мальвине, не к Евтушенко, как я мог бы ожидать, будучи в непонятках в чьём всё же теле пребывала Марго. Марго. То, что вернула себе своё тело, выяснил случайно, о том я подслушал сквозь сон: мои санитары-охранники, разбирая к чистке «узи», судачили. Я не поверил, посчитал, в дремоте причудилось.
Говорила Марго, тяжело дыша, каждое слово ей давалось с трудом.
– Франц, под пряжкой правого наплечного ремня на Степане заколота бусинка на иголке, возьми её и воткни себе под кожу в месте темечка.
Степан шарахнулся от меня, но притих под рукой Марго.
– Готово.
– Сейчас тебе будет видение конца света. То, что ты увидишь случиться не завтра, не через год, не через сто лет, уже случилось тысячи лет назад. Случиться и в будущем. Зажмурься и смотри.
Я закрыл глаза и ощутил холодные пальцы на своём запястье.
Земля! Стремительно приближается. Так не бывает!
Пятак… блюдце… и различимы стали отдельные станционные комплексы на орбитах… Вдруг что-то изменилось! Не с Землёй, не со мной. Я в скафандре, лечу вперёд ногами, и, если не миную планету стороной, врежусь в её атмосферу. Изменилось другое: всё перед глазами стало проистекать, как в кино с замедленной съёмкой, и боковым зрением я отметил движение среди звёзд – в стороне от Земли. Точка разрасталась: из звёздочки – в горошину… апельсин… большое яблоко.
Корабль? Шарообразный! Таких конструкций не может быть!
Астероид? Нет, слишком правильной формы.
Планета?
Летающая планета!!
Застыла…
Потускнела.
Импульс был коротким, еле уловимым: к Земле от планеты пролёг луч.
Всё началось рушиться и исчезать. Первыми – спутники и станционные комплексы: срывало и уводило с орбит. За ними – порода. Да, порода: почва и камень! Вперемешку с водой – океанами, морями, озёрами, реками. Лесами и горами. Мостами, автострадами, городами! Все это скомканным светящимся шлейфом – куда-то в космос. Как будто ураганом с головы манекена сорвало и унесло парик.
Я пролетал мимо и видел участки Земли, как в увеличительном стекле.
Пустыня!
Пустыня!!
Пустыня!!!
Скоро камеры заднего и верхнего обзора оставляли мне только образ моей погибшей Земли…
Куда лечу?! К Солнцу.
Миную Венеру, Меркурий.
Сгорю.
Я очнулся – врач вынул бусинку.
– Что это было?
– Переселенцы на Марсе выживут. Возродится и Земля. Люди освоят Солнечную систему, расселятся по дальнему космосу, но всё, в конечном счёте, для них кончится плачевно – ты видел… Пирамида на Бабешке, до которой ты, спасаясь от цунами, не добежал – звездолёт триоков. Сейчас он в пути курсом к одному из рукавов Магелланова облака… там эмбрионов Колумбария Исхода ждёт планета – компилированная Земля. История людей… в очередной раз повторится в точности до времени освоения ими космоса, но за пределы своей звёздной системы они уже более не проникнут. Таков план Спасительницы. И триоков…
Открылась Вера Павловна мне и Даме в день твоей свадьбы… Ты женился на Маргарите Астафьевне, а мы лежали в больнице в одной палате… с перерезанными венами. Вера Павловна навещала нас. Она многому нас научила, указала цель в жизни. Устроила так, что мы все пережили Хрон. В конечном счёте, все мы, новоземельцы, помогли ей заполучить крио-тубусы, хотя многие из нас и препятствовали тому, исполняя «миссию бин». Как теперь понимаешь, на самом деле, операция эта была прикрытием – подстроена Коммандером Сохрана Исхода, Дамой.
После якобы случившейся смерти Капитана бин Немо его требование вернуть на Землю крио-тубусы проводилось теперь уже вождями волков, мустангов и драконов. Но не столь рьяно, поэтому разведка Сохрана Исхода дала слабину: спихнули проблему спецназу ВДВ – Истребителю и Хизатуллину. А те уже играли по нотам Дамы, через Изу Белла, разумеется. Дама придумала заселить Бабешку, создать на острове государство Пруссия и угрожать отсюда ЗемМарии уничтожением ядерной ракетой, под этим прикрытием сбить с толку «Булатный трест», беспрепятственно свозить крио-тубусы на космический корабль триоков – в «Пирамиду» под островом-колоколом. Случайные обстоятельства оттянули доставку эмбрионов и старт звездолёта. Плывшая на Бабешку субмарина утопила груз, когда её обнаружило научное судно «Булатного треста». В тех контейнерах, конечно же, были не просроченные удобрения – ядерная ракета, топливо, оборудование стартовой шахты. Подделки, разумеется, муляжи. Последние Старики ядерные запасы с оборудованием уничтожили всё подчистую. Но наиболее важным был груз другой – первая партия эмбрионов. Подъём с глубины потребовал времени. Тогда же случилась и другая беда: Вера Павловна, служившая в штабе обороны Твердыни, была тяжело травмирована – несчастный случай. Спасти жизнь удалось, подсадив её «камень» в мозг Донгуану. Выполнять миссию наблюдателя жеребец не мог: «камень» функционирует, но не как человеческий. Подсадка удалась, как ты теперь знаешь и видел, и в случае спасения Капитана бин Немо – подсадили муфлону. Этому неожиданно успешно: баран наряду с безудержной страстью к соитиям демонстрировал временами осознанное – вождя Хрона – поведение. Кстати, не в Президента Пруссии с телом Капитана бин Немо, как посчитали Истребитель с Батыем, перемещён мой «камень»… подсажен был в мозг козла Степана. Так что, и ты ошибался, грешил на Евтушенко, а он не причём. Я понадеялась, в саркофаге мой рак будет подавлен, но не случилось. Теперь, как видишь, я при своём теле, с возращённым «камнем» в больной мозг… Стать муфлоном бин Немо согласился при условии сохранения его тела – на случай, если возникнет желание снова его обрести. Во властных структурах Пруссии нам требовались свои люди, проходчик, пострадавший на пожаре в котловане, стал моим доверенным лицом в выборах главы Пруссии, а после истечения двух моих президентских сроков, сменил меня. Ослепший, получивший тяжелейшую степень ожогов, он согласился на операцию, сменил тело… Не вдаваясь в бОльшие подробности, скажу: Евтушенко, завербованный Хизатуллиным, обрёк его на заблуждение в том, что слепой Президент Пруссии, на самом деле, Пульхерия Сумаркова в теле Капитана бин Немо, что та своей такой аферой ликвидировала вождя Хрона. Слепой старик пил горькую, безудержно чесался и онанировал, потому изрядно поизносился, отчего вождь – живёхонький и бодренький муфлон – воспротивился возврату в своё прежнее тело, выбрал тебя, но после твоего отказа и побега переключился на другого донора. В случае с Верой Павловной «камень» её из Донгуана, ещё до подсадки жеребцу маток двенадцати овец, пересадили покойнице Мальвине, спрятанной мной во время Хрона в тайной усыпальнице на Луне. Все операции проделаны моими учениками на медицинском оборудовании триоков в «Пирамиде». Затем и доставили Донгуана в составе экспедиции «Булатного треста» на Бабешку. А в звездолёте Вера Павловна выдавала себя-Мальвину за меня потому… что ей так было надо… Обо всех коллизиях с тобой после происшедших я не знала, участия в них не принимала. Твой дядя тебя убедил, и ты согласился собой пожертвовать, но донором Капитану бин Немо – почему, ты вспомнишь – стал не ты… Найди Комиссарова, он на судне. Ему удалось вырастить рассаду оскоминицы; полноценной ягоды она не даст, но ему, тебе и Чону Ли оскомина некоторое время будет необходима… Кстати, Чон – пришелец от триоков, как и Вера Павловна, но он этого давно не осознаёт по каким-то причинам. И ты ему об этом не говори. Проживёте вы долго… Моя же судьба сложилась так: с Марса не бежала, была отправлена на Землю Дамой воплотить её задумку. На Бабешке, выдавая себя за актёра с псевдонимом Кастрица, влилась в съёмочную группу «Мосфильма»… Под конспиративным именем «Политрук Кастрица» – в фильме играла роль политрука – организовала и возглавила революцию. Пробыла на острове первым Президентом государства, после первым председателем колхоза «Отрадный»… Я устала… Прощай, Франц… С этой кровати я не встану… Капитан бин Немо остался на Земле, задался целью помирить волков, мустангов и драконов. Те готовы заключить соглашение, но при условии ликвидации ЗемМарии. Далась она им. Альянс последние годы оружия у них не отбивает, ну, вылавливает антарктический криль, поставляет на Марс, так его развелось уйма. Марсу не до «калашей», у них там мятежи один за другим, дерутся на мечах из коралла «тумканье железом». «Валюта» твоя только и приводит в чувство: сунут в нос или в анус, хватанут рачков… и хохочут… рогочут до упаду. Похоронят меня в земле, на Бабешке, в саркофаге… Степана рядом… Селезень организует… И на прощание хочу попросить тебя, передай Салавату… любила я только его.