Как только Донгуана впустили под купол и сняли респиратор, он стремглав понёсся к амбару. Вломился в приоткрытую дверь, в которую через секунду вылетел пулей ошалевший кашевар Хлеб с газовым баллоном. Тогда я, окрикнув старшего бригадира, распорядился «инструмент похоти» вынести и установить у вагона-ресторана, холкой упереть в стенку и ноги передние заправить в колёсную тележку, чтобы устойчивей была. Хлопцы вмиг всё выполнили, предстоящее зрелище их занимало больше, чем борону по деревне таскать. Хотя потехи и тогда было немало: под стеной купола подрывались на «минах». Перед кобыльей мордой у колёсных ободьев сделали выборку нескольких камней, чтоб образовалась ямка под губами и языком. Предвкушая развлечение, смущались. Мальчишки. На «Звезде» с младенчества в «суворовском», а на Уровне Марса, в учебных лагерях, жили все больше по «красным канавам». Сверстниц не знали. Что дети берутся не только из крио-тубусов, узнавали зачастую, сменив погоны суворовца на курсантские военного училища. Делали ставки, за какое время ямка под губами и языком кобылы наполнится «соком» жеребца.
Обратно к себе в закуток я спускался, решив не наблюдать за действом безобразным (Донгуана уж подвели к «станку», сняли с глаз шоры), но не успел: под «миску» впустили Кондрашку. Завидев меня на крыше, он подбежал под стену барака, вытянулся по стойке смирно с пальцами у виска. Хотел доложить по форме, но я его упредил:
– Шапку сними! Чего надо?
– Связь с Мирным нарушена, – стянул Кондрашка с головы балаклаву.
– Сломал-таки аппарат.
– Я со сторожем Мирного переговаривался, вдруг шум в трубке пропал. В правление позвонил, но тебя, Председатель, там не оказалось. Спустился в каптёрку к Силычу за советом, он сказал сильно крутило в сопках и потому, возможно, кабель оборвало.
Я спрыгнул с крыши:
– Взвод, стройсь!!
Хлопцы растерялись: услышали забытую и так всеми желанную команду. Или оттого, что увидели меня нагишом под распахнувшейся, когда с крыши приземлялся, накидкой. Мужики, те среагировали мгновенно: оставили кружки с чифирём и первыми стали под руку Брумеля. Из барака вылетел Селезень со своими разнорабочими. Из кухни столовки вышли Хлеб, Крыся и Камса; мою команду они не слышали, но заинтересовал переполох в колхозе. А докладывал старший сержант об отсутствии в строю лейтенантов Крашевского и Комиссарова, прапорщика Лебедько и истопника Чона Ли, поняли, в чём дело и опрометью понеслись к строю.
– По порядку рассчитайсь! – прервал я доклад Брумеля. Подбегавшие земляки меня не интересовали, я высматривал небёнов – все ли в строю.
Рассчитались. Все. Вытер со лба холодный пот. Я чего испугался? Хлопцы бегали по ночам на завалинку в Мирный, но не всех девчонки там ждали и привечали. Кто-то из отвергнутых воздыхателей висит сейчас на телефонном проводе по ту сторону башни водокачки. На змеевике.
– Столпились! Рано радуетесь: официально здесь – колхоз, вы – колхозники. Бороны соберите и уложите под стенами амбара. Воняет. Подрывались у стены купола, так воронки песочком присыпьте. Донгуана огородите листами гофры, скройте с глаз, смотреть противно. Селезень, примись за уборку. Ах, да! Боронами, воронками и Донгуаном займётесь после, а сейчас… сто грамм спирта тому, кто найдёт обрыв телефонного кабеля. Дневальный рядовой Милош, можешь участвовать. Селезень, к тебе и твоим это не относится, продолжай уборку.
Ни кто из понуро разбредавшихся полеводов прыти не проявил, потому что знали: спирт из личных фляг весь выпит, а тот во фляжках, что полагался на очистку «свечей» – у кладовщика Председателю даже не выпросить.
Нестерпимо зачесалось под шубой, но почесал я только обритую грудь под запахнутой накидкой.
– Из фляги комиссара выделю, – уточнил я, – Слукавил: оставалась у меня со спиртом одна из двух моих фляг. Фляги погибших комиссара и разведчиков пусты.
Враз стрекача задали. В проходе купола пробку устроили. Только когда поднимали пыль далеко за водокачкой и кладбищем, подумал, что кабель мог быть повреждён копытами Донгуана и на территории погоста среди могил. Свистнул в след, но не услышали, бежали, только пятки сверкали. На кладбище – ни ногой: помнили мой приказ. Обогнули с двух сторон, не догадались потянуть за провод – проверить на обрыв. Ладно небёны, но и земляки не смекнули.
Я взобрался на крышу барака, пролез в люк и спустился в закуток. Снял накидку, раскатал из браслетов и ошейника трико-ком, надел зипун, подпоясался и раздвинул створку занавеси. В общем помещении спального барака бывшие дядины разведчики мыли пол.
– Слушай, звеньевой, – вышел я из закутка, – по пятьдесят грамм спирта каждому выделю, если сейчас пойдёшь на крестьянское кладбище и отыщешь обрыв телефонного кабеля.
Селезень выпрямился.
– Дудки, Председатель, – отказал дерзко. – Полоть на самых трудных участках – Селезень, уборка – Селезень, стирка – Селезень, посуду мыть – Селезень, полы драить – Селезень. Чуть что – Селезень! Да загнусь, но на кладбище не пойду!
Я подскочил к нему и… закашлялся в кулак. Мыли пол Селезень и хлопцы в трико-ком под армейскими трусами, обутыми в кирзачи, растоптанные и разбухшие от воды. Не будь «перчика», казались бы истощёнными до невозможности – кожа да кости – если бы не сошедший пока мех под «смесью». Про уши с серьгами промолчу, драили пол швабрами, мотались те от затылка к носу и обратно. Завидев меня Мелех, Крынка и Пузо Красное – уставшие, только что с ног не валились – стали по сторонам звеньевого с видом полной решимости тут же с ним загнуться.
Остывший, я сказал с былой командирской непреклонностью в голосе:
– Ефрейтор, вот тебе мой приказ! Марш на кладбище, найди повреждение телефонного кабеля, восстанови связь. Проводам в обрыве необходимо снять изоляцию, зачистить и скрутить – красный с красным, синий с синим: не перепутайте, техника древняя, капризная. Вернётся дневальный рядовой Милош, передашь ему, меня до утра не беспокоить. Я всю ночь проведу в «капэ», приказ о восстановлении воинских отношений надо подготовить, написать, завтра на утреннем построении зачитаю. Замогильные голоса на крестьянском кладбище – брехня. Если прапорщик Лебедько этого тебе не докажет, я лично стану рядом с тобой полы мыть. А знаешь, можешь среди могил не искать обрыв, на краю кладбища потяни за кабель, и всех-то делов.
Селезень выронил тряпку и вытянулся по стойке смирно, трое рядовых побросали швабры и выстроились в шеренгу у плеча ефрейтора.
– Слушаюсь!
– Наконец-то, – прошептал Мелех.
– Дождались, – согласился Крынка
– Неужели? – чуть не плакал Пузо Красное.
– И вот что, ефрейтор, передашь мой приказ старшему сержанту Брумелю – завтра после утренней поверки до завтрака стрижка всех наголо. Трико-ком до моего распоряжения больше не активировать. На запястьях, щиколотках мех оставить: истощали, спадут браслеты, утеряете на грядках.
– Есть! Разрешите трико-ком сейчас скатать – почесаться.
– А не заклинит в браслетах?
– У нас не щетина, волос, на пару сантиметров только и проклюнулся. Едим петрушку да укроп. «Отраду» только в завтрак. Майор Каганович на одну бараболю прошлогоднюю посадил, за пахоту нашу наградил.
Я запахнул на груди зипун, чтобы не видели эти доходяги моих округлостей.
– Закончилась оскомина, и запас сушёной ягоды на исходе. Камса утверждает, что скоро оскоминица снова родит. Хорошо бы. Без ягоды «Фирмы» не выгонишь, выгонка из одной только бараболи не самогон, наказание одно. – Почешитесь, – разрешил я и вышел из барака.
Проходил мимо вагона-ресторана, остановился. Донгуан – в кругу поваленной им ширмы из листов гофры – стоял с кобыльего заду… на коленях, голову оставив на крупе. Губы с пеной и язык на «стекле», грива вся мокрая подрагивали. Дышал жеребец часто-часто, как собака, тогда как бока в мыле расширялись и опадали редко. На меня смотрел пугливо: боялся Председателя – этого верзилу с крепкими коленями.
– У-уу! Онанист ненасытный!
* * *
Пригрозив Донгуану кулаком, я поспешил в правление. Здесь на всякий случай – могли уже, и найти обрыв, наладить связь – крутанул рукоятку телефона два раза:
– Кондрашка слушает, кого надо?
– Ты что, рядовой, в смотровой не один? Или готов в каптёрку спуститься за прапорщиком Лебедько – пост бросить?
– Ни как нет! Один я. Прапорщику Лебедько, ему звонят, стучу в змеевик.
– Ему звонят? И кто же?
– Старшина Балаян.
– Доложи обстановку.
– Не нашли, не исправили ещё, товарищ капитан!
– Если с тобой у меня связь есть, чего под «миску» прибегал?
– Я докладывал, звонил в командный пункт, но вас там не оказалось.
Чертыхнулся про себя: забыл, и в очередной раз убедился в том, что не там установил телефон – в казарме надо было, на тумбочке дневального.
– Оповести майора Кагановича на посту подменить, прихода его не жди, немедленно отправляйся вслед пехотинцам. Проверь за ними телефонный кабель. – Я боялся, узрит часовой с вышки моё передвижение в сторону Мирного с мешком за плечами. А пока Каганович в столовке заметит сигналы флажками, придёт, подымится в смотровую, успею метнуться к башне за мешками с дарами, пробежать и укрыться за сопкой. – Видел, как толкались? Затоптали поди, новые могли обрывы сделать.
Часовой сразу потускневшим голосом высказал своё предположение:
– Товарищ капитан, а не Донгуан ли повредил провод? Он и через кладбище мог пройти.
– Через кладбище. Прошляпил? Со Стешкой болтал.
– А… Чего с ней болтать? Говорит, говорит… Скажет «хочу пи-пи», трубку положит и дрыхнет сама. Я то, слышу, как почмокивает во сне. Малолетка – не целованная… Тараторила, я Донгуана слышал, мимо башни проскакал. Наверное, через кладбище. Следов не осталось: пурга.
– В голове у тебя пурга! Выполняй приказ, рядовой!
– Слушаюсь! Наконец-то, вы отменили гражданку! Разрешите «перчик» скатать – на сквознячке постоять.
– Разрешаю. Ножи для стрижки оставлю в оконце «капэ», скажи старшему сержанту Брумелю или дневальному. Без меня стригитесь и брейтесь, я перед рассветом на Дальнее поле отправлюсь – проверю, как отпололи.
– Есть!
Я дал отбой, достал из сейфа ножи и свечи. Выбрал самую «долгоиграющую», зажёг и примостил на столе перед оконцем. Ножи собрал в «сноп», обмотав бечёвкой, конец закрепил за ножку и выбросил наружу. За ночь не хватятся, а к раздаче нарядов после побудки, бритья и завтрака рассчитывал вернуться.
* * *
Выполз из трубы, спрыгнул на землю и набросил на себя прихваченную накидку. Зипун хоть и выцвел, из коричневого буро-песочного цвета стал, но в сопках далеко видать, а в накидке, сплетённой из «усов» оскоминицы, длиной по щиколотки – маскировка отличная. Не опасаясь часового на вышке – тот высматривал плато за крестьянским кладбищем – поспешил к проходу под «миской» и перебежками достиг стены башни, где под фундаментом спрятаны мои подарки Евтушенко и Степану. В обед я Когана, часового и кладовщика отправил в столовую поесть, после, наказал остаться на кухне помочь кашевару слепить пельменей – предстоял праздничный ужин по случаю дня рождения старшего бригадира Брута… да чего уж там, старшего сержанта Брумеля. Тогда-то и взял в каптёрке… да чего уж там, выкрал экзоскелеты с комплектом спецназовской амуниции. Рассчитывал в накидке, под прикрытием поднявшейся к удаче песчаной пурги обогнуть стороной Дальнее поле и уже на подходе к Мирному облачиться в КНТМ. Явлюсь мирнянам весь «красавец». ФРКУ вот только зря прихватил, лишний груз, да и красы шлем-ком не придаст.
С мешком через плечо направился было к крестьянскому кладбищу, да услышал отдалённый гомон пехотинцев. Что мне оставалось делать? На башне спрятаться? Так Кондратьев наверняка запер на замок, а кода открыть я не помнил. Под прикрытием тени от башни пробежал по краю погоста и залёг у крайней могилы, накидкой укрывшись с ног до головы.
Прошли первые пехотинцы. Впереди всех шёл задом наперёд Милой. Тряся кудрями, молдаванин что-то вдохновенно рассказывал и показывал. Раскатывал по лицу балаклаву, козырял и поднимал пыль босыми ногами, ступая чётким шагом. Понятно, с ходуль спрыгивал и вышагивал строевым. У меня заныли ушибленные об стол пальцы.
«Всё, всё, хватит, завтра постригутся, побреются и в строй. На прополку строевым и с песней», откусывал от ногтя и сплёвывал я.
Возвращались пехотинцы усталые, некоторые хромали. В проходе под купол устроили пробку – всем не терпелось завалиться в койки. Из барака вышел Селезень, из столовки Силыч, переговорили о чём-то с Брутом. Что-то замышляют. Кагановича не видать, до сих пор не покинул столовку на призыв часового – везёт мне.
Я поспешил подняться и продолжить свой путь, а забрасывал за плечи мешок, зацепил и сбил со столбика миску с надмогильной надписью. Намерился водрузить её на место, но услышал голоса. Звено Селезня приближалось к водокачке, шли на крестьянское кладбище мой приказ исполнить, найти обрыв линии. Различил голоса рядовых Кирилла (Крынка) и Святослава (Пузо Красное). На расторопны разведчики, но теперь уж всё равно. Спрячу миску в сопках с зипуном и накидкой, а возвращаться буду из Мирного, верну на место, на обелиск надену – так решил. Сунул за пазуху и побежал, припадая к земле, короткими перебежками.
На бегу я высморкался. Полез в пенал заменить в носу фильтры, но в отделе для очищенных нащупал только две «свечи» – забыл пополнить! Ну, что оставалось делать, не возвращаться же, повернул назад искать высморканные. Вьюжило, но нашёл, отёр и с кулака втянул в ноздри. Последние две заправлю в нос на подходе к Мирному, и на обратный путь должно хватить. Не отравиться я боялся – собственного невольного смеха, после хохота, от какого не удержаться. Не поймут мирняне, и председатель не захочет с сумасшедшим дел иметь.
Бежал и обдумывал план переговоров с Евтушенко. Прежде, напомнил себе, я – офицер спецназа, поэтому должен быть краток, точен, уверен в себе и в своих намерениях.
Размышлял.
Первое: идея, с какой иду к коллеге, базируется на трёх китах: колонии ЗемМарии; самогонка; семечки.
Второе: рынки – в Форте и Твердыне, на них будет сбываться самогонка под прикрытием сбыта жареных семечек. В Рабате сбыт только одних семечек, естественно.
Третье: семечки компаньона, жарка… тоже за ним. Самогон выгонять и с семечками предлагать – это моё.
Четвёртое: потребую пятьдесят один процент с прибыли.
Можно пойти по пути более выгодному: не посвящать мирнян во всю полноту идеи – действовать втайне от партнёров по бизнесу, мирнянское участие только в предоставлении нам семечек, уже жареных. Но, понимал, провалы неизбежны: полиция альянса дремать не будет – рано или поздно застукает. Вот тогда и пригодятся связи Евтушенко, должны же у него быть прикормленные генералы в Твердыне и адмиралы в Форте. Так что, сделку замутим «по-чесноку».
Попутный ветерок приятно обдувал мне затылок. «Серьги» на бегу мотались, били по шее, подбородку, щекам. Перешёл на шаг.
Первые три сотни метров прошёл по следам пехотинцев. До Мирного те, видать, бежали гурьбой, наперегонки, с подножками. А возвращались, не спешили – шли вразброд, кучками, часто приседали передохнуть. Десяток километров и выдохлись. И это без боевой выкладки! Совсем сдали. Это уже время спустя, узнал я, что не просто подустали тогда мои марпехи. Их у мирнянской сторожевой вышки встретили местные детишки всем составом секции восточных единоборств, тренировочную пробежку делали. Завидев несущихся к их деревне трёх десятков человек, девчонки приняли стойки айки-до, мальчишки каратэ. Марпехи детей даже не заметили, бежали ручейком (так кабель лежал), склонившись над проводом. А умницы, какие! Детишки. Пропустили, затаившись за башней. После догоняли и укладывали с конца «ручейка», одного за другим по очереди. Медитировавший и в себя пришедший от топота, тренер Чон Ли остановил юных спортсменов, те уже, перейдя с карате на «кресты», до сержантов-земляков добрались, которые во главе кавалькады (без лошадей) гарцевали.
Миновал Дальнее поле. Сквозь пыль обозначилась сторожевая вышка, приблизиться к ней не рискнул – Стеша могла заметить. Да и с возвращавшимся Кондратьевым мог столкнуться. Поэтому свернул в сторону и спустился по склону сопки, скрыла меня. Под приметным камнем вырыл в песке ямку. Опускал в неё кладбищенскую миску дном кверху, в глаза бросились слова ПАУЛЬ КАСТРО. И… я прочёл всю надпись:
ХАРИТОНОВИЧ АННЫ
ПАУЛЬ КАСТРО
01.10.2151. Х 16.02.**24
Основатель и первый председатель
колхоза «Отрадный».
Биохимик, нейрохирург, академик
– Кастро?.. Актёр Политрук Кастрица, вице-призидент Пруссии, основатель и первый председатель колхоза «Отрадный»!.. Марго! – вырвалось у меня. – Сумаркова! Биохимик, нейрохирург, академик… Она!
Сумаркова Пульхерья Харитоновна до Хрона, Хизатуллина Полина Харитоновна в замужестве во время Хрона, Кастро Пауль Харитонович после Хрона на Марсе… На Земле, выходит – Харитонович Анны Пауль Кастро. В школьные годы звали Марго. Моя одноклассница. Среди имён разыскиваемых контрразведкой Марса, в списке-оперативке по «миссии бин», значилась под фамилией девичьей. Число, месяц – её дата рождения, родилась она первого января, я десятого. Год рождения с моим не совпадал, но это обычное дело: многие земляне не покинувшие Землю, Хрон пережившие, выправляя себе паспорта, списывали года проведённые в анабиозе.
– А ведь тебя ищут, наверное, до сих пор, – сел я с колен на камень…
Взмок весь. Пот со лба по лицу и шее за ворот зипуна и ошейник катил ручьями. Под «перчиком» в шубе – сущий ад. А тут ещё и отравление почувствовал: поташнивало, вот-вот похихикивание «вступит». Но действовал.
Первым делом расширил и углубил ямку. Рыл скоро, выгребая песок на стороны. Пальцы запускал с остервенелой силой, как это когда-то проделывал с грудной клеткой манекена в тире на тренировках по рукопашному бою.
– Хх-э!.. Ни каких семечек… Хх-э!.. «Домну» разорю. Хх-э!
Тошнота подпирала горло, в голове молотила тысяча молоточков.
– Тушёнка – мерзость!.. х-э!.. Ягода – зараза!.. х-э!.. В рот не возьму!
Накатила слабость в плечи и спину, ноги отнимало, но «свечи» не менял. Вонзал ладони в песок клинками.
– Хэ! Хэ! Хэ!
Наконец, сел и, опустив в яму ноги, перевёл дух…
Рассуждал и строил исходя из изменившихся обстоятельств новые планы. Если такой степ, не нужен никакой самогонобизнес… пожалуй, с жареных семечек одних прибудет. Евтушенко кочевряжиться не станет – сбывать семечки будет мой колхоз. Женщин своих он на континент не пошлёт: это ж идиотом надо быть. И очкариков не отправит, этих в поля полоть даже не допускает, а на базаре их враз объегорят. «Шахматистов» в очках. Коней и буйволов сдам в аренду – пусть кормят табун; плуги и бороны отдам – пусть пашут и кормят нас. Про фураж козам Евтушенко говорил, значит, в Мирном есть домашние животные. Ловко скрывал: мои самовольщики ни о чём таком не докладывали. Вот бойцам молоко и мясо будет… Хрон с ними… Пусть пашут, сеют, пропалывают, а у меня на первом плане воинская спецподготовка. Действительно, в конец опустились: поставь сейчас нас спецназовцев против обыкновенного армейского взвода – сделают. Урожай собрать – это поможем, в ранцах поносим.
С завтрашнего дня подъем засветло… Эта… Как её?.. Физзарядка? Ну, да. И пробежка. Исподнее – в стирку и в ремонт, совсем исхудилось. В одном «перчике» потренируемся. Ну, гюйсы повяжут на манер передников – чтоб женщин, сторожих мирнянских и быковских, не смущать. А там с помощью Балаяна и хэбэлёнки возверну. Физзарядку, пробежку сделать – и в поле. Одному отделению – полоть, двум – окапываться. Хотят воинской жизни. Получат. Подтянемся, наберём форму.
Связь с Салаватом необходима. Ведь ищут Марго, а она здесь на острове похоронена… На Марс вернёмся. Балаян тоже: не променяет же он, в самом деле, «Звезду» на Бабешку. Здоровые, готовые выполнить любой приказ командования.
* * *
Мешок с экзоскелетами и комплектом спецназовского облачения зарыт и камнем привален. Миска на груди под зипуном.
– Марго мертва, – сдавленно проронил я. На Марсе получал задание найти и устранить Сумаркову, в уголке души затаил желание найти бывшую подругу в беспамятстве, а то и мёртвой – руки поднять на неё я бы не смог.
Стошнило. В носу щекотало нестерпимо, но фильтры не менял. Побегу. Назад к могиле Марго. Встал с корточек.
– Вот башка беспамятная! – стукнул себя по лбу. – У меня же «фээркау» есть!
Раскопал яму, распустил завязку мешка и достал шлем-ком ФРКУ. С виду – шлем мотоциклетный, но значительно больший в габаритах, значительно массивнее, и вмонтирован в наспинную раму. Вещь изрядная, такого шлема ни у кого нет. Снаряжение опытное, секретное, выдали на Земле испытать. Слышал, изобретение, разработка устройства проделана не безучастия Сумарковой до побега – на основе научного её открытия оглавленного: «Подчинение механизмов «камню» оператора».
Манипулируя кнопками внутри оголовья, протестировал электронику.
Сбросил накидку, свернул и засунул за пазуху к миске. Затем заправил за плечи раму и защёлкнул на груди и в паху карабины. В боевых условиях ФРКУ крепился к комби-ком с кирасой, на мне же зипун. Решил не облачаться в КНТМ, недосуг, да и рассчитывал быстро обернуться. Для случаев задействования ФРКУ без КНТМ предусмотрены специальные подмышечные прихваты в наспинной раме и скобы-ручки по оголовью шлема с ремнями на запястья.
Яму закопал, камень надвинул и песком присыпал.
Прокатил двенадцатикилограммовый шлем по салазкам рамы и, удерживая над головой, наспех прочёл наполовину позабытую молитву. Опустил на голову, затянул карабин ремней на шее. Перекрестившись, надвинул на лицо пуленепробиваемое забрало и, просунув руки в ремни запястные, ухватил скобы-ручки.
На экране нашлемного дисплея в разделе меню ВИД выбрал (взглядом с подмигиванием) опцию СОВМЕСТИМЫЙ – в затылке содрогнулось и шлемофоны издали звук похожий на характерный от стыковки вагонных буферов. Значит, «есть контакт» – произошло подсоединение моего «камня» к «кому» ФРКУ. Выбрал иконку АГРЕГАТ, верхушка шлема приподнялась, и из образовавшегося разъёма выдвинулись концы венчика из лопастей, как у кулера, только с несметным их числом и сделанных из коралла «стрекозьи крылышки» – тонюсеньких, прозрачных с прожилками. Команда ПУСК – и агрегат заработал. Из перекладины в раме извлёк дрона и запустил округу сканировать. Наконец, выбрал иконку команды ОТ ВИНТА и оторвался от земли.
Дух захватывало: раз только и летал, на «Звезде» в «тренажёрке».
Завис на высоте двадцати метров и осмотрелся. У околицы Мирного различил человеческую фигуру – Кондратьев подымал телефонный кабель. Повернёт назад, не заметил бы меня.
Почувствовал себя совсем плохо. Пальцы, если бы не ремни на запястьях, сорвались бы со скоб. Ноги отняло – казалось, внизу на песке их оставил. Рассудок мутился. Щекотало в носу нестерпимо. Критическое состояние – требовалось сменить фильтры.
Наконец, выбрав иконку ЦЕЛЬ ДОСТАВКИ, подвёл на схеме местности и установил перекрестие прицела против обозначения крестьянского кладбища. Назад, к могиле Марго полечу…
…У обелиска я приземлился похихикивая.
– Прости, Марго, – выпростал из браслетов я рукавицы-ком и вонзил клинами в песок – удостовериться надо. Хе! Ху! Ху! – Начал я копать и тут расслышал отдалённые выкрики. Что-то невразумительное:
– Но-оо! Пошёл!.. Опять засадил, падла!
Я взмыл и завис на высоте метров тридцати, включил режим бесшумной работы «крылышек», сам слышал негромкий их стрёкот. С такой высоты пылевой смог затруднял обзор, и я приблизил дрона к идущей группе из нескольких человек. Установил устройству режим скрытного преследования на высоте пятнадцати метров, и сигнал его скана на экране нашлемного дисплея перевёл в режим выделения контуров. Включил фокусатор звуков.
Ожидал я увидеть звено Селезня, возвращавшееся с поиска обрыва телефонного кабеля, а увидел… Донгуана. Жеребец ржал и трахал на ходу Заю. Кобылу нёс Силыч. Следом плелись Чон Ли, Камса и Крыся. Во главе гуська определил Селезня, а замыкали процессию разведчики. Шли от прохода в «миске» к водокачке.
Заю кладовщик нёс на спине, согнувшись в три погибели. Стеклом ему натирало в загривке, потому, свернув голову набок щекой к плечу, видел только свои ноги и следы Селезня, по которым и ориентировался. Время от времени скульптура копытами зарывалась в землю, и тогда Донгуан, всхрапывая, наваливался на её зад всем своим корпусом жеребца-тяжеловеса. Силыч, ойкнув, пятился чуть назад – вытаскивал копыта из песка. Донгуан, оставаясь на дыбах, в ходке запаздывал, отставал и ржал недовольно. Тогда кладовщик, крякнув, приостанавливался – давал тем самым жеребцу нагнать предмет своей похоти. На дыбах нагоняя, вышагивая на задних ногах, жеребец вилял задком, подметал хвостом песок. Догонит и снова навалится на Заю. Семенивший рядом китаец сноровисто помогал жеребцу совершить соитие – руками заправлял, что надо во что надо.
Силыч ворчал и ругался. Косил от плеча глазом – высматривал, чтобы не наступить на мутно-желтоватые «сопли», падавшие с языка кобылы.
– Ефрейтор! – позвал он. – Я тебе приказал промыть Заю!
– Я собрался после ужина. Шланг, помните, товарищ прапорщик, у вас в каптёрке взял, а пришёл к вагону, – Донгуан спит, Зая чиста как стёклышко. Кто-то уже промыл. И затычка под языком пропала.
– Под хвост ей надо-бы затычку.
– Наш Донгуан – половой гигант, каких поискать, – подал голос лейтенант Крашевский.
– Какой производитель пропадёт, – согласился сокрушённо с военврачом коллега лейтенант Комиссаров.
Прапорщик Лебедько поскользнулся. Да так, что кобыльи ноги по колено и морда по глаза зарылись в землю. Донгуан, окаменел на дыбах. Не всхрапнул, а заржал трубно. Прапорщик же не ойкнул, не крякнул, а застонал сдавленно: «Зашиб, падла». Прошёл вперёд, стеная и ругаясь матом, остановился от жеребца поодаль и выпрямился, опустив по спине Заин зад в песок. Стоял и неистово тёр себе затылок.
– А чтоб ты сдох, гад! Угомонись!
Донгуан упал на передние ноги, затих и застыл без движений.
Крашевский и Комиссаров взяли его под уздцы, понукали, но бесполезно.
– Отойдите, – отстранил их Чон Ли. Китаец обошёл жеребца кругом и в прыжке заехал с обеих ног ему в промежность.
Донгуан взвился на дыбы и застыл памятником. На передние ноги падал со стоном, будто человеческим. С места, как не тянули под уздцы уже вчетвером, шага не ступил.
– Сделали ишаком, теперь он хрона стронется, – высказал опасение Селезень.
– Ладно, скотина! На, иди, всади! – Лебедько присел под брюхо скульптуры, взял на спину, призывно приподнял кобылий круп.
Но Донгуан оставался памятником.
– Теперь у него не стоит, – заметил скорбно Комиссаров.
– Неужели! – поразился прапорщик.
– Ефрейтор, оботри Заин зад – жеребец брезгует, – приказал Крашевский Селезню.
Ефрейтор снял тельняшку, обтёр, но труд его пропал даром: Донгуан на вихляние и подвскидывания кобыльей «мишени» не реагировал. Прапорщик, пятясь, упёр кобылий анус жеребцу в храпаку. Но тот бездействовал, оставался стоять памятником.
– Ой, что с тобой, – позлорадствовал Лебедько.
– Селезень, друг, – подскочил и ухватил ефрейтора за плечи Комиссаров, – лезь под жеребца, помастурбируй. Пропадёт производитель. Я бы сам, но мне он не дастся. И Чона не допустит.
– Полоть на самых трудных участках – Селезень, уборка – Селезень, стирка – Селезень, посуду мыть – Селезень, полы драить – Селезень, на кладбище идти связь восстановить – Селезень, Заю промыть – Селезень, чуть что – Селезень! Теперь ещё и коню дрочить! Да я здесь загнусь, костьми лягу, но…
– Остынь, – перебил истопник, поднял и всучил ефрейтору тельняшку, брошенную им в сердцах оземь. – Есть у меня средство.
Полез в пенал на поясе, достал и развернул тряпицу…
Скоро группа из офицеров, прапорщика, разведчиков, истопника и жеребца на кобыле продолжила путь.
– Чонка, что за порошок у тебя такой? – спросил Лебедько китайца. – Да он у мёртвого подымет… Ни как доишься, сушишь! Ну, ты гигант. Жаль оскомина закончилась, ягоду тебе и Донгуану одним бы скармливали. Да вы на пару столько порошка произвели бы, бизнес открыли: импотентов в ЗемМарии хватает. И почему молчал? Ребятки наши – царство им небесное – столько семени перевели. Потолок в бараке, помнишь, по утрам весь в «соплях» был.
– А я знал? У Камсы спроси, он с потолка всё соскабливал, высушивал. Порошок заныкал. И Заю, думаешь, кто промыл? – огрызнулся китаец.
– Камса! Ну, ты жучара!
Процессия обошла башню и вышла на тропку, что вела в Мирное. Здесь свернула, миновали кладбищенские обелиски стороной и вышли к могиле Марго.
Что такое? Зачем?
Лебедько вылез из-под скульптуры, жеребец с кобылы не слез, продолжал «молотить».
Чон и лейтенанты чуть в стороне от обелиска могилы Марго выкопали и вытащили хомут с упряжью и лопаты. Вытаскивал столбик, Силыч не заметил, что нет на нём миски.
Ямку углубили и опустили в неё карабин с упряжи, к чему-то там подцепили. Донгуан было заупрямился, изворачивался от ярма, пока китаец не дал ему слизнуть с тряпицы ещё порошка и не сказал что-то на ухо. Лебедько помог коню. Великан, пыхтя, и ломовой тяжеловес, похрапывая, сдвинули плиту накрывавшую саркофаг. В нём гроб каменный.
Сняли крышку. Труп плавал в чем-то жидком, маслянистом и прозрачном.
Половых органов на теле не наблюдалось, в промежности – татуировка. Занимала она и живот, бёдра, ягодицы. Изображены пираньи, пожиравшие пингвинов. Её, Марго, тело, убедился я. Как-то в ночь бдения с ней в интернете показала это тату, похвасталась. Только губы половые на месте тогда были, пол на мужской Марго сменила после уже развода с Салаватом. А сошлась с мужем, снова стала женщиной с намерением зачать и родить от супруга, лицензию на ребёнка давали только при условии восстановления с ним брака. А получила от Салавата отказ, снова поменяла пол на мужской, а после и вовсе присоединилась к «протестантам», сотворив обряд «обреза члена с яйцами по корень».
Селезень, Комиссаров и Крашевский надели на руки медицинские перчатки и перевернули труп на живот. Не видел я, что делал Крашевский – он, склонившись, закрыл собой от меня голову покойницы.
Чем экзугуматоры были заняты, я не видел, но решил не менять положение дрона, ничего бы это не дало – все над трупом сгрудились плотной гурьбой, что там за спинами увидишь.
– Ну что? – спросил Лебедько.
– Всё, закрываем гроб, надвигаем крышку саркофага. Не Капитан бин Немо это, – распорядился и заверил всех Селезень. – В могиле Политрук Кастрица, экс-президент и председатель колхоза. Товарищ прапорщик, впрягитесь с Донгуаном. Товарищи лейтенанты, подсобите коням. Чон, установи на место обелиск, разведчики, заметите следы.
Команды, раздаваемые Селезнем, вызвали у меня предположение, что определённо он был инициатором и руководителем эксгумации. Но зачем, откуда он, ефрейтор, мог знать о задаче, найти и уничтожить Капитана бин Немо? Впрочем, Селезень – разведчик дядин, от него мог знать.