Где она – та осень? Где-то там, далеко, на Земле…
Здравствуй, Лес, я вернулся,
Я не расстался с ружьем.
Дай надышаться сырыми туманами,
Дай умыться холодным дождем,
Под осенними тучами рваными…
С ружьем я давно расстался, теперь даже собаки нет, одни воспоминания и – лунная пыль.
Зима в парке
Зиме навстречу старые деревья,
Как дети, тянут руки —
Простое и безмерное доверье…
Она пришла их убаюкать.
Ко сну одела так нарядно,
Заботливо укрыла ноги-корни,
И будет охранять, и будет рядом,
Чтоб спали долго и спокойно.
Вот пискнул поползень, бежит,
Как первый мимолетный сон,
От слез осенних ель еще дрожит,
Больного дуба слышен стон…
Но ближе бледное лицо —
не бойтесь, спите…
И снег идет и все сильней:
Волос седых сплошные нити
Теплом и нежностью окутали детей.
Где Друзья, где походы?
Наверно, я мальчик маленький…
Я плачу под Новый год,
Потому что сырые валенки,
Дед Мороз не морозит лед.
Разве не будет праздника?!
Снег, почему не искрится?
Соседский мальчишка дразнится,
И не звенит синица.
Разве не будет праздника?!
И к нам никто не придет?
Я больше не буду проказником,
А будет ли Новый год?…
К моему невозможному читателю
Скажи, кто твой читатель, и я скажу какой ты писатель…
Если я невозможный неписатель, который все же пишет, про пьяных лунных зайцев, всегда одно единственное произведение, под названием —
«Осень на Луне», то…
Где ты, мой невозможный не читатель, который все же прочитает эту «Осень на Луне», потому что с Луны свалился. Я то уж точно – свалился, однажды, например, с дерева, потому что любил с дерева на дерево прыгать, – свалился с высоты (ребята ради интереса измерили) 17-ти метров. А потом на меня пальцем показывали и кричали: «Человек-белка, человек-белка!»
Вот именно, что не однажды! Просто, мое паденье с дерева – всем известный факт, а то, что я с Луны свалился…
– Кто Вы, представьтесь, пожалуйста?
«На вопрос на такой есть ответ простой».
Все как-то отвечают, могут ответить…
А как бы я ответил, ведь мне, когда спрашивают, приходится как-нибудь и что-нибудь говорить, что я, мол, старый лесоруб, лесник, последний русский философ, искатель истины. Вот когда найду, тогда и отвечу, а пока мой ответ прост:
Я не знаю
Кто я? Я не знаю. Если бы знал, то древняя формула – «Познай себя» потеряла бы для меня свой таинственный глубокий смысл, и пропал бы во мне искатель истины и философ, – «один татарин остался».
Это из анекдота, мой дедушка, прошедший всю Войну, рассказывал: Немцы окружили высотку, а взять не могут, и кричат в мегафон: «Русс сдавайся!» Но никто не сдается, они снова кричат: «Русс сдавайся!» А сверху в ответ: «Русс нет, один татарин остался», и стрельба. Так немцы высотку и не взяли.
Познавать себя – это значит, каждый раз, признаваться себе, что не знаешь кто ты, что ты, почему ты…
Почему, почему Лунный Заяц загрустил, Иван Скорпионов скучает, даже Данет Яснетов зевает и звезды считает. Видимо, пора возвращаться к моей «осени», – к осени, которая на Луне.
10 лет назад я раздал друзьям по экземпляру рукописи, пытаясь поставить точку в разговоре о самом главном, рукопись называлась – «Осень на Луне». Эти слова я прочитал в ясное полнолуние на волнах прибоя.
Отражение Луны – лунная дорога все сужалась к берегу, а у самых моих босых ног, превращалась в тонкую серебряную нить, которая плясала на волнах прибоя и – писала что-то неразборчивым почерком. Я долго стоял и смотрел, стараясь разобрать хоть слово, и вдруг прочитал…
Осень на Луне
Да у нас тут всегда осень. Ползают по кратерам желтые туманы, бесшумно падают и взрываются метеориты, от чего пыль спекается в древние символы, поющие в пустоте. Все как обычно, вино пьем кувшинами, под лунной поверхностью такие запасы, что за 10 тысяч лет Заяц, не просыхая, неутомимо черпая, и половины не выпил. В общем, и вина пока хватает, и поговорить есть о чем.
Вот только Иван Скорпионов безобразие устроил. Помните? Овеществил в лунном флюиде свой субъективный город, конечно не без помощи кувшинчика…
Дома, машины, всюду мусор какой-то валяется, и множество людей, и все с этим, – с этим самым синдромом: братья мои и сестры мои – самоубийцы… Но вся эта субъективная нереальность у Зайца под колпаком из желтого позапрошлогоднего тумана. И только один Скорпионов, когда перепьет, верит, что город настоящий, и зовет его Казанью. Почему Казань, да на Луне, да на обратной ее стороне, да в центре потустороннего круга?
Я проснулся, как в наказанье,
Снова в Казани, снова в Казани.
Мне все равно, обидно просто —
Снился остров, прекрасный остров…
Ночь всю качался я на лианах,
И хохотали вокруг обезьяны,
Я собирался утром рано
Через джунгли идти к океану…
Вижу в окошко лазурное небо,
Как океан, у которого не был…
Час – и очнется, как в наказанье,
Город, который зовется Казанью…
Да и ладно, пусть будет Казань, с Земли все равно не видно. Да и кому сейчас дело до обратной стороны Луны?
Но, если исходить из истины, дело есть, я уже говорил, не забывайте, что эта история касается всех, потому что Луна спутник Земли, и вообще – единство! Как угодно можете отъединяться, как угодно мыслить, но единство придется признать. Во всей нашей Метагалактике – каждый атом, даже микрочастица каждая не бывает сама по себе без всех остальных – единство!
Однажды, когда Иван Скорпионов скакал верхом на кадабре, и в него под действием ядовито-зеленой краски превратилась садовая скамейка, – «не красьте скамейки зеленою краской, пленен я навеки чудовищной сказкой. Не красьте, кто осенью красит скамейки?», – скакал в поисках настоящего человека по улицам своей злосчастной субъективной Казани, как вдруг, откуда ни возьмись, прилунился, перегруженный сомнениями, Данет Яснетов.
От бесконечности света
$$$$$$$$$$$$$$$$$$$до бесконечности тьмы —
Это все наше, это все – мы.
В промежности этой – Вселенная вся, —
Познать ее можно, или нельзя?
Не знает, не знает, в сомненьях поэт,
Ему подавай абсолютный Свет.
В неясности бытия быть больше невмочь,
И он призывает – вечную Ночь.
В начале было великое – «Да!», а потом – «Нет!». Вот и началось: да-да, нет-нет, нет да, Данет, да-да-нет-да – и так до бесконечности, во всех возможных вариантах. Ни в этой ли двоичной системе счисленья все сущее существует? Как в компьютере, но сделанном из Ничего. Пустые диоды, пустые триоды из эха извечного – «Есть» или «Нет».
Так вот, прилунился Данет Яснетов, где прилунился там до сих пор и сидит. Наверное, это возможно только в Казани, которая на Луне, но ему была предложена полная свобода выбора без какой-либо необходимости…
Представьте себе эту комедию: Данет Яснетов решил выяснить для себя окончательно и навсегда – или нет, или да. Ему, наверное, и вечности не хватило бы…
Что там буриданов осел? С голода умер, а если и в еде нет необходимости? У нас-то, все как обычно, кувшины не пустеют, разговоры не иссякают, вина на Луне море. А он все сидит на том же месте, как тот ворон: «Все сидит он, и сидит он, пусть идут, идут года. И душе не встать из тени, знаю, больше никогда».
Скучно, смотреть не на что. А тут как раз слово одно модное до нас докатилось, американское – «проблемы». Мы его повертели и так, и сяк, и решили на Яснетове испробовать. Подходим к нему, просто, без суеты – спешить некуда, и Заяц немного по-американски спрашивает: «В чем Ваши проблемы?»
Вот тут он нас и ошарашил: «В необходимости внутренней» – говорит: «Сам вижу, что внешней необходимости ни в чем нет. Но вот как быть с истинным внутренним обоснованием наших внешних без видимой необходимости действий? Надо бы еще подумать, прежде чем что-то делать».
Даже Заяц задумался!
– «Проблемы?»
Все просто: делая что-нибудь без всякой на то необходимости, человек исходит из, так называемой, – гордыни (см. гортыква, горарбуз).
Представьте себе, что это даже не фрукты, а такие огромные страшно ядовитые ягоды, губящие не только душу человека, но и отравляющие всю «окружающую среду». Как жаль земную Природу, вот необходимая необходимость – спасать ее надо, и очевидно, что уборка мусора уже давно стала делом самым необходимым. А вот ругань, драки, войны, любое возвеличение и увеличение себя и своего – не имеют под собой никакой необходимости, а служат удобрением для этой злобной гордыни (гортыквы и горарбуза).
Что мной движет, когда я пишу мою «Осень», которая на Луне?
Всю жизнь я наблюдаю войну, непримиримую вражду на одной грядке, – войну в душе человека. Если побеждает Гордыня, собирая все соки под свою толстую шкуру, то чахнет Любовь. А ведь только Любовь видит и чувствует истинную необходимость, как внешнюю, так и внутреннюю.
А когда, под ударами судьбы, чахнет Гордыня, когда мне, как всегда, – по «тыкве», да еще раз по «тыкве» и по «дыне», и по «арбузу»…
То тогда остается пустая грядка, а на ней Тоска, да Печаль, да еще какой-то туман клубится…
Я пишу от тоски и печали, они ведь тоже – движущая сила.
«А в тайге по утрам туман – дым твоих сигарет.
Если хочешь сойти с ума, лучше способа нет».
И есть – необходимость!
Я всегда пытался вернуться в тот День, который больше жизни, и рассказать о том, что видел там, далеко, той осенью, которая на Земле.
Ради дерева вы умираете, листья!
Ради жизни вечной жертва ваша.
И, понимая, светлую истину,
Вы становитесь краше и краше.
Умирая, цветете, так ярко и радостно:
Ведь дерево будет, и лето придет!
Ради ветра и солнца этот прекрасный —
Листьев прощальный полет.
Сказано: «Ничто не будет сверх сил ваших», – но, как всегда, кажется, что сил не хватит, т. к. слишком и чересчур: дорога слишком длинна, боль чересчур сильна, тоска слишком остра, печаль чересчур темна…
Но Свет и Радость ведь тоже были – слишком и чересчур!
О Главном! Надо рассказать о Главном, ведь нет мне другого оправдания, мне – не писателю, который все же пишет, потому что в нем есть нечто, что по своей природе стремится отдавать, жертвовать собой, страдать, – потому что есть – «листьев прощальный полет».
Вот только сил не хватает взобраться на ту высоту, с которой можно говорить по праву.
Не просто вдруг сойти с Луны:
Шагну, лечу, но это только – сны.
Проснусь, и кресло старое
Опять рыдает,
Далекие леса, дожди и ветер вспоминает.
Искатель истины
Мне и самому как-то странно признаться вдруг, что я – Искатель Истины…
Но, рассуждая снова, стараясь быть критичным, ироничным и вновь с полной серьезностью отвечая на вопрос – чем я с большим постоянством занят, чему готов посвятить жизнь, повторяю – Истине.
Да и что в этом странного?
Ведь сказано, что сначала – Бог, а остальное – приложится…
И служить надо одному Богу, а не «двум господам». Ведь я пишу с большой буквы Истина – «что есть истина?»…
Не что, а – Кто, Бог есть Истина, искать Истину – искать Бога. Говорю определенно, чтобы не было путаницы: Истина значит для меня – еще одно Имя Божье.
Имя не Он Сам, имя – это дверь, в которую можно стучать. Вот я и стучу… Но я ведь человек здравомыслящий, рассудительный, и поэтому – никакой «палаты № 6», хотя иногда бывает, за неимением более разумных средств, – стучу лбом – Господи, помилуй! Ведь – жажда, ищущий не имеет, само искание свидетельствует…
Но все же, искатель Великого Сокровища уже чем-то богат: мечтой, романтикой, каким-то отсветом еще не найденного золота. Главное то, что он верит, и поэтому посвящает поиску всю жизнь.
Значит – я верю в Бога
Так что, ничего особенного в своем искании я не нахожу, кроме одного – веры в Бога. Является ли Вера чем-то особенным? Я спрашивал многих, и многие мне отвечали, что верят…
Единственное, что меня всегда удивляло: почему человек, говорящий, что верит – не ищет? По-моему, одно естественно вытекает из другого… Ведь если человек знает, что есть Несравненное Сокровище, то…
Надо искать… Худо ли бедно, ищу, а с недавнего времени осознанно – цель жизни поставлена. И, конечно, надеюсь на вашу помощь. Я всегда мечтал о самом большом походе. Снова с друзьями – вперед, к прекрасной цели…
Материя и Дух, материал и Творец… – это, как две руки Господа, а между ними весь Мир, все формы. Материя не может быть чем-то иным, если она выдерживает прикосновение Духа, – материал всегда достаточно тверд и ждет равного по силе творца.
Кто я здесь – материя или Дух? Когда духовное пребывает во мне, то я могу творить и творю себя, а когда преобладает материальное, то все творят внешние обстоятельства. Что-то происходит, что-то случается, а в результате – понимание…
Понять – значит измениться, понимание – самое ценное внутреннее достояние. Оно – венец всех мук и страданий и, может даже, самой жизни.
Обычно понимание приходило ко мне в силу обстоятельств внешних, они загоняли в угол, заставляли думать, страдать, напрягать душевные силы и – понимать. Видимо, сам я, по собственной воле, ничего не хотел понимать…
А разве нельзя напрягать волю, работать над собой и размышлять последовательно в силу обстоятельств внутренних? Ведь есть и жажда духовная. Неужели она не так сильна, чтобы вызвать напряжение, достаточное для понимания…
И так, я могу рассказывать о том, что понял… Еще я могу описать те обстоятельства своей жизни, которые заставили меня понять.
Высшая победа обстоятельств – загнать человека в такой тупик, из которого есть только один выход – Бог.
Однажды я оказался в таком тупике и понял… Все мое понимание можно выразить такими словами: Бог Есть!
А еще я пытался рассказать о тех обстоятельствах, которые подвели меня к этому…
Но вот если бы! На страницах книги создать такое «обстоятельство», которое могло заставить читателя переживать и думать, и пришло бы к нему понимание…
Вряд ли мне по силам такое художественное произведение…
Произведение искусства – это такое, искусственно созданное, обстоятельство, переживая которое, человек получает понимание истинное.
«Нарисуй мне барашка!»
Маленький Принц увидел своего барашка через дырочки в ящике…
У меня есть, нечто настоящее, истинно ценное – то, чем бы я хотел поделиться со своим другом, но не получается, – я не писатель и не поэт…
И все же, ящик я могу нарисовать, а каждая фраза, каждая попытка сказать – будут теми дырками, через которые…
Может ты, Мой Друг, увидишь нашу с тобой Истину!
Дриада
Однажды, весь август, всю долгую осень и начало декабря я проторчал на болотах под Талдомом, 9 км до ближайшей станции. У меня был сплошной лесоповал: часть болот осушили и отдали московскому дачному кооперативу, я же подрядился срубить все деревья на участке площадью около 20 гектар.
Черная ольха, осина, береза, даже ельник – довольно густой лес на кочковатой, уже пересохшей почве. Изрытый вдоль и поперек глубокими канавами, он был обречен, но все равно до сих пор жаль каждое ни в чем не повинное дерево, в которое с визгливым ревом вгрызались зубья бензопилы.
Мои работодатели давно меня знали, и поэтому смело бросили одного с тремя бензопилами, и свод военной шатровой палатки 37-го года снится мне до сих пор.
Приезжали по воскресениям, привозили бензин и консервы, а я каждый раз просил их найти мне помощника. Не потому, что валка в одиночку нарушает технику безопасности, и трудно одному пилить и толкать, и таскать через завалы пилу, топор, бензин, сумку с инструментами… А потому что – «одиночество, как твой характер крут!»
По утрам, каждый раз, заставая меня за разжиганием костра, пролетала семья воронов: шесть черных птиц приветствовали меня своими громкими, со звоном металла, криками. Особенно старался один молодой ворон – Предпоследний, он всегда летел предпоследним и очень мной интересовался. Однажды, пролетая над лагерем, он снизился и вдруг перевернулся на спину, и долго летел совершенно прямо, но вверх ногами, а потом, приняв обычное положение, радостно раскричался, сделал крюк и повторил трюк – вот как я умею!
Пожелав воронам всяческих успехов, я шел за водой, всегда в одно и то же место, где ближе и легче было зачерпнуть из канавы. Но это место облюбовала большая черная гадюка, в руку толщиной. Сначала она не спеша уползала со своего солнечного пригорка, а потом привыкла к ежедневному ритуалу, и даже не шипела, наблюдая за мной. Однажды я отважился и погладил ее по головке. И, конечно, каждый раз с ней здоровался, разговаривал…
На одно плечо – бензопилу, на другое – сумку с инструментами и водой, в одной руке топор, в другой – канистра с бензином, и – вперед! Пилить и пилить, пока не стемнеет, ведь дни все короче…
Вот на высокой кочке стоит большая красивая береза, в пышной кудрявой кроне сверкают на солнце пряди желтой седины. Но валить надо, я подхожу и делаю запил. Как вдруг, шину моей бензопилы заливает яркая алая кровь.
Да, красная жидкость хлещет из березы, заливает пилу, и кровавый ручеек бежит по земле. В ужасе я бросаю все, делаю какой-то немыслимый жест, и восклицаю громко: «Ну вот, Дриаду зарезал!» – Зарезал нимфу, жившую в дереве, душу леса, принимающую облик прекрасной женщины, – зарезал. Она жила здесь, в этой березе, а я, вместо того, что бы подружиться с ней…
В этот день я больше не работал. Долго не мог ни на что решиться, и только на следующее утро произвел научное исследование данного феномена.
Оказалось, что в березе было большое сердцевинное дупло, а над ним в изгибе ствола – морозобоина, случившаяся прошлой зимой. Весной березовый сок из глубокой трещины в коре натек в дупло, простояв там все долгое лето. Под действием березового дегтя и каких-нибудь бактерий он окрасился в цвет крови невинной нимфы. Бедная Дриада!
Как хорошо было бы подружиться с какой-нибудь нимфой, дриадой, русалкой, а то…
Эта вторая – Ева,
Вместе с моим ребром,
Опять подалась налево.
Я пью валерьянку и бром.
Может, она и лучше,
Чем первая та – Лилит,
Но когда перестанет мучить,
По ней вся душа болит.
Господь, сотвори другую!
Не один должен быть человек.
Ребер не жаль,
Только дай мне такую,
Чтобы не жаждать вовек.
Да будет! Бери,
Если сможешь принять,
А зовут ее —
Благодать.
Хорошо, что я не мыслю себя поэтом, поэтому могу писать стихами, не забираясь слишком высоко.
Я решил прыгнуть со скалы в Черное море – это было давно, в Крыму, на мысе «Фиолент» – но медлил, сомневался…
Накатывали волны страха: то напрягались, то расслаблялись мышцы. Я говорил – «Нет», поднимал голову и смотрел вдаль, огромность моря напоминала о высоте, на которой стою, и взгляд опускался вниз. Под скалой было достаточно глубоко – мерил, и до воды долечу – «Да!» И снова напрягались мышцы.
«Нет!» – я уже знал, как опасны эти колебания, слишком долго, долго стою на краю. «Все, ухожу, найду скалу пониже» – расслабляюсь и делаю шаг назад…
А потом было мгновение, о котором не рассказать, какие мысли пронеслись, какие чувства пережились? Много, много всего, а скорее даже – все, – все содержание тогдашней моей жизни вспыхнуло в попытке обрести смысл.
«Да!» – и страх отступил. Незабываемое чувство освобождения: ни страха, ни сомнений, никакой внутренней борьбы. Сам себе я уже не мешал, шаг вперед, глубокий вдох, и – прыжок…
И вот снова, моя недостаточная решимость привела меня на край, – мучительные колебания: Да! – Нет!
Да, хотя уже давно решил, что я не писатель, но прыгать надо, т. к. слишком долго стою на краю. Здесь не очень высоко и, надеюсь, не очень опасно. Мне надо написать лишь одно единственное творение, под названием – «Осень на Луне». Да, шаг вперед, глубокий вздох, и прыжок прямо на Луну.
Менталитет
А там сидит Лунный Заяц, попивает вино из кувшина, и с новым словом играет. Говорит, что до Луны словцо докатилось любопытное – «менталитет» называется.
Рассуждать о содержании сознания – это одно, а вот анализировать содержание своего собственного сознания – другое. Каждый человек блуждает в своей субъективной структуре мира: посмотри на Ивана Скорпионова, как он лихо скачет верхом на зеленой скамейке. У него все просто, – что думается, то и делается. А у всех остальных беда: каждому думается только то, что вписывается в его «менталитет», кругозор, образованность, соц. принадлежность, и – прочие ограничения сознания.
А делается нечто, ничем не ограниченное, всеобщее, новое мгновение – новая Вселенная. Для понимания того, что делается, человеку дано одно единое сознание – свет, достаточной силы и яркости, если бы не «менталитет»…
Как это получается, что в одном едином сознании, по сути неделимом, такие глубокие пропасти, такие высокие заборы, такие темные лабиринты. В нем есть области, окрашенные то ненавистью, то страстью, то желанием, то злобой, есть область, которая называется – «Я» и противопоставляется всему остальному, своему же сознанию. Все это нереальное отражение реальности приобретает иногда столь уродливые формы, что даже в самых прекрасных весенних садах, человек не может выбраться из АДА собственного мировоззрения.
Где-то на Земле есть Красота, но она там, за стеклами, за очками, за всеми структурами любых «менталитетов». О Красоте ни только думают, ее созерцают и осознают, очищая тем свое сознание.
Небу доверь свой взор,
Пусть неба язык синий,
Весь накопившийся сор,
Из глаз твоих вынет.
Всегда и во всем должен быть смысл. Если я пишу, то надеюсь, что кто-нибудь прочитает. И прочитает внимательно, ведь о Главном пишу, о смысле, о правде, об исканиях истины. Но это не есть – философский трактат, и не рассказы – «все другие существа», а… – «Осень на Луне».