Закинув ногу на ногу, я с квадратным бокалом в руках, так и просидел до самой зари. Вроде бы и засыпал, а может статься, что и нет. Когда я полностью сбросил себя сонный морок, Альфонсо рядом не было. Я потянулся, пожевал дольку яблока и пошел проведать, как там мои подруги. Лютерии явно полегчало. Как и Настурция, она пришла в себя, но, увы, едва могла двигаться. От еды магистр отказалась. Она сказала, что больше не сможет есть, потому что лапа Дроторогора выжгла ее внутренности…

Часам к шестнадцати на Кристальном Одиночестве разразилась непогода. Что–то подобное я видел, когда поднимался к Эмириус Клайн на Пик Смерти. Озеро забурлило, исторгая из себя не воду, но снежные вихри. Они атаковали Ригель, заставляя его сменить изначальный курс. То, что ураган был волшебным (и вероятно убийственным), из нас никто не сомневался. Вот только кто и зачем его наслал? Я, Настурция и Альфонсо, согласовав энергетические линии в общий Луч–контрзаклятие, попытались разрушить выставленный перед нами барьер. В итоге мы только «перегорели» и сникли. Трое против одного (или скольких?). Абсолютно никакого успеха.

К вечеру Ригель прибился к берегу подле Ледянок. Поток стылого воздуха и песчинок льда тесал бока корабля, обнаруживая при этом небольшой просвет–дорогу, уводящую к Ледянкам. Мы стали совещаться. Остаться на Ригеле, чтобы переждать это мракобесие (вдруг у него есть предел?) или пойти туда напрямик? Этот коридор без замораживающего хлада будто сделали для нас специально… Приведет ли он к врагу? Зная свою удачу, понимали: только к нему он нас и доставит. В наши обсуждения «за» и «против» вступил Ригель:

– Метель не утихнет, ни сегодня, ни завтра, – заявил корабль. – Страшная мощь, посылающая ее, желает, чтобы вы ее обнаружили. Пока вы не встретитесь с ней – зимний шторм не уймется. И предупреждаю! Не суйтесь в него! Превратитесь в глыбу льда!

– Утешил, – буркнула Настурция, призывая Клюкву.

– Выход, получается, только один, – сказал я.

– Мне не по нутру, когда в гости зовут настойчиво, – промолвил Альфонсо. – Меня это нервирует.

– Плюсую еще, что сырниками нас кормить там не будут, – дополнил я.

– Хватит мямлить! Мужчины вы или нет? – насупилась Настурция. – Ригель, трап на землю! Мы идем!

– Слушаюсь, миледи! – отозвался корабль.

Когда зимняя стужа резко подменяет собой естественный «припек» весны – это более чем диковинно. А если сюда еще присовокупить, что холод взял нас в непроглядные туманные рамки, шуршащие вьюгой, так это вдвойне ненормально и таинственно. Боясь, что наши кони ненароком зацепятся за пульсирующие края «белого колдовства», мы взяли их под уздцы. Впереди над нами нависали Ледянки. Днем отливающие солнечным блеском, а ночью вбирающие в себя свет луны, они никогда не тают. Ни летом, ни весной, никогда. Пробираясь к Ледянкам, до которых было уже рукой подать, я стискивал Лик Эбенового Ужаса. Невольные сойти с положенного нам пути, мы словно бы под прицелом двигались к лобной точке. Мое сердце трепетало. Оно догадывалось, что мой магический потенциал – это ничто по сравнению с тем, что ныне взывает к нам из Ледянок. Что мне не удастся защитить ни себя, ни друзей. Эти откровения повергали меня в уныние.

Все, кроме Альфонсо мерзли. А его защищал превосходный доспех. Моя кожа покрылась пупырышками озноба и приобрела синюшный оттенок. Где–то у подножия Ледянок меня прошиб еще и приступ, отряженный Привратником. Отметка Арбитра дьявольским толчком выбила меня из равновесия и заставила согнуться. В секунду меня обуяла агония, уничтожающая душу и угнетающая рассудок. Я ослеп и заскулил. Раскалёнными клиньями–словами «Корона Света», Привратник напоминал о возложенной на меня миссии. Я визжал и обещал Ему выполнить все и даже больше! Терпеть муку было невозможно. Меня словно опустили в кипящую кастрюлю. Однако все проходит когда–нибудь, верно? Так и Привратник отпустил меня, обронив на прощанье, что в следующий раз, то, что сегодня я пережил, покажется мне цветочками. После истязаний Арбитра меня стошнило. Едва волоча ноги и вытирая сопли, я, опираясь на Альфонсо, кое–как доковылял до громадного входа в пещеру. Что же, похоже, пришли.

Когда мы оказались внутри, все вокруг озарилось голубоватым светом – что–то наподобие эфирных лампадок замерцало в разных углах пещеры. Нас ждали. С оружием наготове наша компания стала спускаться вниз бесконечной каверны. Простор, широкий и с неизменным уклоном вглубь, был как бы обтесан. Он не имел сколов или острых углов. Температура стремилась к минусовой отметке. Уже давно из наших ртов вырывался только пар. Лошади жалобно ржали.

Эгей! У тебя было мало радостей в последнее время, да, Калеб? Желаешь развеяться? Повеселиться и оторваться по полной? Бинго! Очередное приключение! Вот оно! Держи и спасибо не говори! Это бесплатно! Так заботятся обо мне Высшие Силы? Видимо, Они думают, что мне нравятся неприятности. При встрече надо Их как–то разубедить.

Продвигаясь по рукотворному туннелю, я неожиданно увидел «То», что увидеть собирался в последнюю очередь. Однако на раздумья о том, что такое это «То», которое несомненно было «Тем Самым», секундочек у меня не осталось. Я, а вместе со мной и Настурция с Альфонсо, занялся борьбой с самим собой. Если зимний шторм на Кристальном Одиночестве навеял мне воспоминания о Пике Смерти и его владычице Эмириус Клайн, как я уже недавно упоминал, то та закостенелость, что сейчас поразила все мои члены, отображала собою волшебство–близнеца Тауруса Красного Палача. Тогда я так же «дубел». С одним отличием: ноги мои ныне продолжали идти. Когда они все–таки встали, как вкопанные, произошло следующее: Во–первых, Лик Эбенового Ужаса, Альдбриг, Клюква, Резец и Щавель вырвались из наших рук, и опали одной грудой между нами. Во–вторых Лютерия Айс и ее конь Барон подошли к груди… К чьей груди? Дракона. До сего момента, я имел честь лицезреть только одного дракона – Фарганорфа – гальванизированного костяного лича, колоссально–огромного трансцендентного чудовища. Фарганорф, младший брат Фисцитрона Венценосного, Старейший Вирм Севера и Искривитель Реальности внушал страх и трепет лишь одним своим видом – древним, грубым и катастрофически могучим.

А этот дракон… От него веяло чем–то другим. Всемогуществом тоже, да, но не лихом.Он был старым–престарым. Это я сразу смекнул. Древним, как сам Мир. Вероятнее всего, он происходил из того же выводка, что и Фарганорф, Фисцитрон, Кунглонд и Ольфирндбаль. По цвету дракон был неоднороден. Оттенки его чешуи варьировались от синего до бледно–голубого и белого. Такое разнообразие тонов я склонен был счесть за седину. Вполне, что раньше, хм, так скажем, где–то три или четыре тысячи лет назад, вирм был полностью синий. Потерял пигмент, бедняга. Впрочем, броня у дракона своей стати не лишилась. Щиты–пластины, подогнанные одна к одной, не обнаруживали в своих стыках ни трещин, ни каких–то иных, малых или уж тем более больших просветов. Одежка–комбинезон, застегнутая на все пуговицы! У–у–у–у! А Когти? Когти – это отдельное дело! У дракона их было, как и полагается, по пять на каждой морщинистой лапе. Изогнутые, толстые, способные проломить крышу замковой башни, острые и хваткие, но вместе с тем ловкие и практичные, они, как опаловые клинки и, нутром чую, что красота их смертоносна.

Так как дракон был повернут ко мне в пол–оборота, я прекрасно рассмотрел его спину. Целиком состоящая из мускулов, она, с внушительным шипом на каждом позвонке, крепила к себе два кожистых крыла. Я бы сравнил их с парусами. Серые и жилистые, с сетями вен, сейчас они были сложены гармошкой, но случись им расправиться, без всякого сомнения, они бы накрыли базарную площадь среднего размера. Хвост! Он, как и у кошек, здесь являлся продолжением позвоночника. В длине не уступающий дереву из Леса Скорби или Великого Леса, он фут от фута сужался и оканчивался набалдашником–пикой, заточенным, как секира у гнома. Ну, и к главному! К голове на вытянутой шее! Морда дракона – это нечто! Если у Фарганорфа она была без всякого выражения и мимики (голый череп с красными глазницами–фонарями), то здесь все обстояло иначе. Суженные веки, а под ними малиновые глаза, впалые щеки, припрятанные под губы зубы–мачты – все же они еще как вылезали за пределы челюсти, и это было жутко, оттопыренные уши с кисточками, выпирающие надбровные дуги, клиновидный раздвоенный подбородок – как–то оно так. Не знаю, как Альфонсо и Настурция, а я все эти примечательности морды списал на плохое настроение дракона. Мне почему–то казалось, что у его физиономии в запасе есть и более миролюбивые выражения. Из прорезей носа вирма курился сизый дымок. Мой мозг накидал зарисовку о драконе за «тройку морганий». За них дракон успел внимательно осмотреть нас, глубоко вдохнуть и выдохнуть. Из его пасти выплеснулся пожар индигового пламени. Оно поглотило Лютерию, обратив ее и Барона в прозрачный куб льда – этакая статуя, вытесанная скульптором. Дракон аккуратно подцепил лапой свое «произведение искусства», передвинул влево, а потом, устало положив голову перед собой, уставился на нас троих.

– Угумлунд, – рыкнул дракон слово–заклинание.

Чары, сдерживающие меня в раболепном оцепенении, тут же спали. Будь я поглупее, то нагнулся бы сразу к лежащему у сапог Лику Эбенового Ужаса. С ним можно было бы попытаться отомстить за Лютерию! Но я, как и Альфонсо с Настурцией, глупым не был, поэтому так не сделал. Дракон мог легко заморозить нас всех, однако не стал. Логично предположить, что он не боялся наших гневных потуг – какой вред ему могут нанести мушки? Да что там о нас? Тут и целая армия рыцарей–плютеранцев погоды бы не сделала! Так, дунуть–приморозить, растереть–прихлопнуть! Дракон прекрасно понимал, что мы собою представляем и какие риски несем. Никаких! Малиновые глаза, бесконечно мудрые и всеведущие, поведали вирму все о наших возможностях и потенциале.

– Люди, – прогрохотал дракон на безукоризненном языке Соединенного Королевства. – Вы несете с собой десницу Дроторогора! Бога–Идола, которого мой род проклял еще на заре своего существования! Зачем она вам, исчадие Зла?

Глотая тугой комок в горле, я отважился ответить:

– О, великий дракон! Лапа указывает нам путь к тому, кто отсек ее от своего хозяина – Дроторогора. Мы хотим разыскать принца эльфов Легию, чтобы заручиться его мечом – Филиринилем. Бог–Идол вновь вернулся в наш мир, и только Филириниль способен изгнать Дроторогора обратно за Грань Вселенной.

Вирм сузил свои удивительные малиновые глаза. Они мигнули затаенным огнем и вновь потухли углями.

– Я вижу, что ты не врешь мне, маленький человек. Это хорошо, потому что иначе я бы уничтожила тебя. Ваше желание мне нравится. Оно достойно того, чтобы я и дальше вела с вами речь. Я, Лоргварзабараз, знаю о возвышении Хрипохора. Но приход Дроторогора и Богов–Идолов сейчас заботит меня меньше, чем личная проблема. И я повелеваю вам ее решить…

Лоргварзабараз разразилась пламенным кашлем. Да таким сильным, что с потолка посыпались сталактиты и вечная наледь. Один из них едва не пропорол мне бедро, а другой чуть не проткнул всклокоченную макушку Настурции.

– Ты отправляешь нас на задание? – спросил Альфонсо.

Хоть и вида не подал, но он, как всегда, разволновался. Дельторо, тут уж точно есть, из–за чего нервничать! Не на пустом месте ты мнешь сейчас свои кулаки! Я сам струсил и трясусь, как осиновый лист! Одна Настурция не проявляла признаков страха. Может. она сегодня ослепла? Сразу на оба глаза! Или выпила винца украдкой? Здесь дракон! Дра–кон!

– Да! – прошумела Лоргварзабараз, чуть поворачивая к Дельторо свою точеную морду. – У меня похитили яйцо!

Яйцо – пронеслось у меня в голове. Вот тебе и на! Драконы – это легенды из Эры Предтеч, из того панегирически–героического времени, когда Боги и Полубоги встречались почти на каждом шагу! Они – мифы литературы, эпос–песни и красивые истории у камина в зимние вечера. Драконы – первенствующие в борьбе с монстрами Хрипохора канули в лету отзвуками фантазий и художественных толкований. А тут… Живой вирм! И у него стянули яйцо! И говорить надо о том, что из этого яйца может проклюнуться маленький, но самый настоящий новый дракон! Поразительно! Нет, не поразительно! Это «умереть не встать»! Дракон вырастет, взлетит в небеса и… захочет удовлетворить свое любопытство – что же скрывается там, за тем бугорком, за Кристальным Одиночеством и за Великим Лесом? К чему это приведет? К добру или к худу? Я ничего не знаю о драконах и поэтому «гадаю на кофейной гуще».

– Кто же посмел?! – ахнул я, совершенно серьезно удивляясь тому, что кто–то не побоялся воровать у дракона.

– Вот именно! Посмели! – взревела Лоргварзабараз, оголяя меловые клыки и плюясь каплями ультрамаринового пламени. – Цирвады из Шамсундоля! Век от века я защищала их от буревестников (Лоргварзабараз упомянула живорезов тем именем, которым их величал Канахес Илька), а они за это приносили мне дары в виде мяса и золота. Но недавно цирвады явились ко мне не за тем, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Под возом с телятиной и свининой они прятали волшебный алмаз–звезду Брошу–Ха – артефакт невообразимой силы Бога–Идола Ливана, созданный только для того, чтобы бороться против нас, драконов! Где лилипуты–предатели его достали и чем за него заплатили – для меня загадка. В руках Ливана Брошу–Ха не раз убивал моих соплеменников. Маги цирвадов – это пыль по сравнению с Ливаном, но они как–то сумели настроиться на Брошу–Ха. Поэтому, когда я увидала звезду–алмаз, я подверглась ее отвратительному влиянию. Я сразилась с Брошу–Ха и уничтожила ее, но артефакт все–таки тоже подействовал на меня. Я погрузилась в губительный и болезненный сон. Времени у цирвадов было в обрез. Я могла проснуться в любую минуту, поэтому они, опасаясь моей ярости, вскрыли хранилище лишь одного яйца, оставив другое нетронутым. До сих пор я ощущаю запах цирвадов. Он тянется к Шамсундолю, к их городу–пещере в горе…

Лоргварзабараз запнулась. Зажмурила глаза, а потом с усилием продолжила:

– Раньше я бы лично сожрала каждого цирвада из Шамсундоля, но энергия Брошу–Ха, влившаяся в мое тело, отравила меня! Я очень ослабла. Есть и иная причина, почему я не могу покинуть логово и отплатить Шамсундолю сполна. Она такова, что срок для моего второго ребенка вот–вот настанет! Я чувствую, как малыш уже скребется по скорлупе, и поэтому не могу его бросить! Все мои силы отданы на согревание яйца.

Дракон высунула сухой язык, облизала им губы, затем договорила:

– Идите в Шамсундоль, вырвете для меня то, что мое по праву и тогда я вознагражу вас как королей!

– Лютерия должна остаться невредимой! – произнесла Настурция, безбоязненно поднимая голову вверх.

Худенькая и хрупкая, она принимала дракона за равного себе. Откуда в колдунье столько отваги?! Есть мужчины, за которыми как за каменной стеной, а есть женщины такие, как Настурция и Эмилия – за их осиными талиями чувствуешь себя, как у Ураха за пазухой.

– Самка–человек и Дроторогор – гаранты вашего возвращения.

Дракон исподлобья поглядела на колдунью Ильварета, затем более мягко (утробно) добавила:

– Ваша Лютерия стоит одной ногой в могиле. Мой кристалл–заклятие сохранит утекающие из нее крупицы жизни. Когда у меня будет яйцо, обещаю, я сниму свою магию, и вы сможете продолжить путь дальше, к Тумиль’Инламэ.

– Там захоронен Легия? – задал вопрос я.

Лоргварзабараз прищелкнула хвостом.

– Там спят все короли и королевы эльфов. Там угнездилось кромешное Зло. Там вы узрите Филириниль.

– Но прежде всего, где нам отыскать дорогу к Шамсундолю? – спросил Альфонсо.

– Он к северу от моей пещеры, за сопками, что вы кличете Ледянками, – пророкотала Лоргварзабараз. – Поторопитесь, маленькие люди, я очень хочу увидеть свое яйцо и дать ему надлежащую защиту.

Я переглянулся с друзьями.

– Мы идем немедленно, – сказал я.

Дракон не ответила мне. Она, подобрав под себя лапы, зажмурилась и уперла морду между ними. Мне стало жаль ее, но еще больше я горевал о нас. Опять вляпались.

Глава 30. Пусть встрепенется знамя войны

В напряженном молчании мы покинули «дом» Лоргварзабараз. Она смирила свой ледяной шторм, и лишь сугробы напоминали мне о том, на что способен ослабевший дракон хлада! Слова из нас полились только тогда, когда наша тройка отъехала от Ледянок на пару миль. Перебивая друг друга, мы обсуждали все сразу: вирма из Кристального Одиночества, скинутое на нас задание, плен Лютерии, цирвадов и их Шамсундоль. Несмотря на наше незавидное положение, я почему–то обнаружил в себе родничок оптимизма. Связано ли это с тем, что так мой организм реагирует на фразу «Да когда же все эти выверты судьбы закончатся?» или то сказывается научный интерес, пробудившийся при виде дракона – ответить не решусь. Такое событие, как разговор с вирмом – само по себе достойно того, чтобы написать о нем какой–нибудь трактат. Что же тут говорить о том, что, возможно, в нашем мире вот–вот появится еще один или даже два отпрыска этих, всеми почитаемых за вымысел, гигантских ящеров.

Следопыт, колдунья и я, мы, гарцуя на лошадях, сложили все имеющиеся у нас знания о драконах и их детенышах. Самый большой вклад в мою копилку внесла Настурция. Вот то, что я еще не слышал. Факты, достоверные или выдуманные, пришли к нам из бесед магов с живорезами–жрецами. Из фольклора, передающегося из уст в уста. В эры, которые находятся за рубежом человеческого знания, драконы рождали потомство. Живорезы помнят, что драконы размножаются крайне медленно. Все дело в процессе формирования зародыша в яйце. Само яйцо самка дракона, к примеру, могла снести осенью тысячного года, а вот «белок» и «желток» становились бы в нем эмбрионом только к лету тысяча трехсотого года. Какие механизмы должны быть задействованы для того, чтобы дракончик вылупиться пораньше? Вирмы и сами искали ответ на этот вопрос. Известно, что некоторые «огненные ящерицы» делали свои кладки подле жерла вулканов. Так в Присыпках – в руднике на Горах Заботы, возле Вугу, были обнаружены почерневшие останки драконовых яиц. Обтянутые затвердевшей лавой, они, впрочем, не выглядели поврежденными. Даже наоборот: вызванный для их осмотра из Магика Элептерум чародей сделал вывод о том, что все вирмы успешно покинули свое пламенное гнездо. Склоняюсь к мысли о том, что огонь не только не нанес вред яйцам, но напротив, принес пользу! Под покровом жгучей красноватой тьмы, в объятиях нестерпимого зноя, под прикрытием водопадов магмы, яйца–рубины впитывали жизненные соки земли – ее раскалённую кровь. Первородная энергия Ядра–Центра укрепляла и приумножала силу будущих, еще не появившихся на свет, драконов огненной стихии.

Лоргварзабараз – вирм хлада – это точно. То, что она сказала «все мои силы отданы на согревание яйца» – по сути, может означать совсем иное. А именно то, что Лоргварзабараз окутывает свое «хранилище» морозом и стужей. Я четко видел, что в яме, в которой сидела дракон, есть многочисленные трещины, уводящие в глубины Ледянок. Я уверен, что сама Лоргварзабараз не высиживает яйцо, но прячет его в инкубаторе, в недоступных недрах одной из расщелин. Там, в снегу и инее, промеж сосулек и ледяных блоков и таится самое главное сокровище дракона – ее ребенок. Лоргварзабараз, подпавшая под подлый удар Брошу–Ха, алмаза–звезды Ливана, знает, что ей потребуется много времени, чтобы выздороветь. И ее рвение как матери во что бы то ни стало получить второе яйцо обратно – понятно каждому. Наша компания для дракона – удачная возможность реализовать свое желание уже сейчас. Думаю, что как только дракон получит яйцо обратно – сразу поместит его под самые корневища Ледянок – туда, где яйцо уж точно не достанут ни цирвады, ни живорезы, ни кто–либо другой. В случае новой опасности (Какой?! Она же вирм! Она же сама «опасность»!) Лоргварзабараз обрушит своды пещеры, погребя яйца под камнем и извечным фирном. Малышам заточение было бы не страшно. Так или эдак, они непременно бы выбрались на свободу. Потому что они – драконы!

Но пустим рассуждения по смежному руслу. Зачем цирвадам, всегда жившим с Лоргварзабараз в дружбе, надо было так бесчестно и цинично с ней поступать? Так как мы еще довольно далеко от Шамсундоля, я порассуждаю. Есть интересное поверье, гласящее следующее: «Кто перед очами дракона будет первым, того он признает за родителя своего. Он полюбит «его» или «ее» и будет навсегда предан «ему» или «ей». Что–то из разряда мистики? С чего бы таким рассудительным и здравомыслящим чудовищам, как драконы, вести себя так сентиментально к тому, кто окажется ближе всего к их «люльке»? Где доказательства того, что так было? Ну что же, есть некое свидетельство. Нет, его не нужно искать в истертых фолиантах затворников–колдунов или в закрытых библиотеках Минтаса. Мы все его знаем. Ведь та шутливая песенка «О добром драконе» и есть зерно данной аксиомы. В «Добром драконе» поется о вирме Арагардусе, которого нашел гном Баду–Налегай–Копай. Однажды Баду–Налегай–Копай по обыкновению тесал киркой породу, как – бах! – разбил что–то круглое базальтовое. Из полой дыры и выглянул дракон. Он опалил бороду Баду–Налегай–Копай и гаркнул: «папа!». На что испуганный и сбитый с толку гном заикаясь возопил: «Аргх! Град! Под–мог–ите! Дус! По–мо–ги–те! По–мо–ги–те!», а тот ему: «Арагадус? Так ты меня нарекаешь? Спасибо за имя, отец!» Так и завязалась та странная дружба. В веселых куплетах Арагардус и Баду–Налегай–Копай облетели десятки стран и прожили насыщенную, благородную жизнь. Может показаться, что песня о «Добром драконе» и другие предания имеют общую закваску случайно. Я отрицаю это на основании рассказов Дурнбада о войне за квазальд Каменного и Воздушного Королевств. Популярная песня, прошагавшая по миру от Железных Гор до Империи Хло, это переиначенное стихотворение загадочной скрижали, вынесенной предками Дурнбада из храмовых развалин Воздушного Королевства. В изначальном переводе повествуется не гноме, а о нирфе. Что более правдоподобно, потому как при гномах драконы уже не водились (Лоргварзабараз, прошу прощения).

И так вот. Мог ли царь Шамсундоля замыслить привязать к себе вирма? Отвечу сам себе на вопрос – да, еще как, да. Для чего? Все просто. Чтобы воспитать его послушным, роковым и деструктивным орудием, которое по ленивому мановению пальца сожжет целый город или проглотит вражеское войско. В защиту царя Шамсундоля, не умаляя, тем не менее, порочность его поступка, скажу – абсолютно любой правитель, заботящийся о своей державе, не отказался бы от такого союзника, как дракон. Прознав о том, что у Лоргварзабараз вот–вот будет приплод, цирвад–царь, вооружив подданных уникальным предметом Хрипохора, решил обзавестись новым опасным питомцем и таким образом накидать своему Шамсундолю очков влияния. Кто посмеет теперь выступить против народа, у которого есть ручной дракон? Я уверен, что кандидатов наберется по минимуму.

Какую же еще причину можно прикрутить к преступлению цирвадов? Подойдет почти любая. Перечислю, так, навскидку, что в голову лезет. В притчах во языцех, кровь дракона, как и кровь эльфа, обладает неким букетом удивительных трансмутационных свойств. По преданию, сварив из нее отвар, получишь силу огра, зрение сокола, быстроту гепарда, красоту дриады и ум Фосгейна. Так же вирм может быть необходим цирвадам для проведения какого–нибудь очень древнего ритуала, такого, допустим, как вызов «Бронзового Бога».

Третий, напрашивающийся сам по себе домысел – это гордыня царя Шамсундоля. Это «а вот я могу». Я – царь, могу вот взять и доказать всем цирвадам, живорезам, да и кому угодно, что дракон мне в подметки не годится. Сидела она там эта Лоргварзабараз, сидела, всем внушала трепет, а я – бац, и не только прижучил ее, так еще и яйцо вытянул! Потому что я – герой, а вы все абы кто! Славьте меня во веки вечные!

Настурция в большинстве своем с моими догадками согласилась, Альфонсо же не спешил этого делать. По его убеждению, цирвады хоть и не без греха за душой – Великий Лес на всех клеймо испорченности ставит, однако, на подобную низость по отношению к Лоргварзабараз от «фиолетового фонаря» не пошли бы. «Что–то там у них произошло такое, из ряда вон выходящее», – рассуждал Дельторо. После этого высказывания следопыт провел нам с Настурцией маленький ликбез о цирвадах, как таковых.

В Великом Лесу племена цирвадов абы где не сыщешь. Они встречаю редко, в основном в местах, почти полностью избавленных от докуки живорезов. Таких уголков немного, да, но они все же есть. Самое знаменитое поселение – Шазбармах с населением в тридцать тысяч цирвадов, расположено под покровом Кауч–Артума, водопада, низвергающегося с высоченной горы–одиночки, Замгламзави.

О внешности и иных нюансах. Цирвады выглядят занятно. Я бы назвал их троюродными братьями гномов, их побочной ветвью эволюции. Они низкие, смуглые, едва ли не чернявые, коренастые, без бород, но с бугорками–рогами, растущими прямо посередине лба. Носы цирвадов походят на бурые картофелины, а губы черные, словно бы измазанные сажей. Глаза у цирвадов оранжевые, при необходимости они способны видеть в инфракрасном спектре. Это значит, что ночью, если ты «теплый», будешь им заметен. Преимущество! На руках у цирвадов по четыре пальца. В редких случаях бывает и пять, но это аномалия, которую соплеменники чураются и боятся. А вот белокожесть и особенно альбинизм цирвады нарекли поцелуем Неба–Араксы. Тех, кто имеет светлую кожу и голубые зрачки – почитают за святых духов в тленном обличии. Особенно это касается тех, кто не обделен высоким ростом. Так, как цирвады никогда не покидали Великий Лес и о Соединенном Королевстве либо не знают, либо почти ничего не знают, то их редкие встречи с людьми – целое событие! Моих «бледных» соотечественников принимают за сынов и дочерей богини Неба–Араксы – супруги Медного Бога, именуемой Госпожой. Серэнити, к слову, сошла бы за саму Неба–Араксу. Из–за этого немаловажного фактора мы, стегающие коней в Шамсундоль, уже заочно как бы добились уважения и даже пиетета цирвадов.

Социальный строй цирвадов без всяких изюминок. На верхушке лестницы любого племени сидит царь, под ним духовенство, потом – дружина царя и «знатные», затем все остальные. Цирвады доживают до сорока–сорока пяти лет, что по меркам Великого Леса не так уж и мало. Эти гуманоиды презирают Хрипохор и открыто выражают к нему свое презрение. Их вера зиждиться на восхвалении двух демиургов – алебастровой, тонкой и изящной Неба–Араксы – покровительницы Звездного Купола и Солнца и ее мужа – Медного Бога – метафизического гиганта–колосса, который в Судный День заберет цирвадов под землю.

Но почему же все–таки обитатели Шамсундоля, Шазбармаха и Ютри, не жалуют Хрипохор? Все потому, что божественные супруги – Неба–Аракса и Медный Бог, по рождению Стихии, не стали Богами–Идолами! Их оскорбили и унизили! Как? Об этом через три секунды! Вследствие непримиримости культов цирвадов и живорезов, первым приходиться постоянно вести войны, что, в принципе, их не расстраивает – трофей есть трофей, а тролль на вкус почти не отличается от той же кабанины. Единственные к кому цирвады относятся особенно – это оморы. Вот их цирвады готовы убивать всегда и везде. Оморы тоже в этом не отстают. Чем больше рожек болтается у омора на шеи, тем он более достославен в своем окружении. Почему между оморами и цирвадами такая неприязнь? Пришло время для «трех секундочек»! Все из–за Медного Бога и Кхароторона. Среди знатоков, посвященных в шаманизм Хрипохора, установлено правило, гласящее, что кхатры – бестии–псины с алыми языками и огненным дыханием, выведены Кхаротороном, но по убеждениям цирвадов все было не так. Что никто кхатров не создавал. Что Медный Бог, блуждая по огненным туннелям в чреве земли, наткнулся на щенков кхатров. Они так понравились Стихии–Богу, что тот взял их с собой наверх. А что же Кхароторон? Когда Медный Бог спал, он похитил кхатров, в тайне приручил их и показал Дроторогору. Тогда Властелин Богов–Идолов присоединил Кхароторона к Хрипохору, а Медного Бога, доказывающего, что кхатры – его, осмеял и закинул в глубокую котловину, как раз–таки под Замгламзави. Там, потехи ради, Дроторогор приковал Медного Бога к стене, обозвав его самым убогим и недостойным выкидышем Отцов и Матерей Стихий. Вроде так.

Марви, Тимфи и Гонория покорно несли нас на своих спинах к Шамсундолю уже вторые сутки. Оставив руку Дроторогора далеко позади, мы отделались от ее влияния и, наконец, вздохнули свободно. Злоба, грубость, вспыльчивость оставили нас. Как будто бы пелена спала. Мы улыбались, всячески помогали друг другу и даже по–глупому подшучивали. Могу сравнить свои чувства с затяжной депрессией и пограничным психозом, с заболеваниями, которые потом вдруг – бац, и сгинули единым часом. Я выкарабкался! Я излечился! Я поправился! Осознание того, что Бог–Идол, нецелый, не весь, а лишь одной свой рукой способен извратить ум и заставить служить себе – гадко и тошнотворно. И это за какой–то небольшой отрезок времени! Если бы мы путешествовали с обрубком Дроторогора, к примеру, месяца два–три, то точно бы не выполнили свою миссию – конфликты внутри компании привели бы к убийствам, а последнего выжившего – к самоубийству. Я изумляюсь тому, что Лютерия Айс, взявшая нести руку Бога–Идола, еще не умерла. Но, как заметила Настурция и сказала Лоргварзабараз, это случится очень скоро… Магистр Ордена Милосердия, отдавшая свое здоровье и молодость на борьбу с Хрипохором, для меня есть идеал самоотверженности и безграничного альтруизма. Я часто повторяю себе это, но только потому, что по достоинству оцениваю великий подвиг Лютерии Айс.

Впереди, а мы ехали по буковому чернолесью, стала вычерчиваться замшелая гора–исполин. Поднимающиеся из нее струи дыма охотно коптили собою перистые облачка. Шамсундоль походил собою на Зарамзарат и Трузд, с той только разницей, что у цирвадов в отличие от гномов я не приметил на периферии города никаких оборонительных сооружений. Если гору–столицу клана Надургх опоясывали дуги–стены, по всюду вздымались смотровые башни и ждали своего часа баллисты, то здесь ничего такого не было. Впрочем, Шамсундоль не выглядел доступным. Глухой монолит зеленого базальта с редкими прорезями–оконцами и, отвесные, не дающие шанса за что–то зацепиться стены делали его для любого врага крепким орешком. Когда до Шамсундоля оставалось уже совсем чуть–чуть, я обратил внимание на еще две занятные вещи. На склонах горы, тут и там, у цирвадов были закреплены валуны. Для чего? Если разомкнуть сдерживающий их механизм, то они полетят прямиком вниз – на незадачливые головы тех, кто отважиться напасть на Шамсундоль. Предусмотрительно! Вторая особенность заключалась в том, что Шамсундоль как бы рос из пропасти. Вначале ты битый день спускаешься к нему с участка под уклоном в шестьдесят градусов, а затем направляешься ввысь, заведомо зная, что непосредственно перед городом–горой есть обрыв, и, если оступишься, поминай, как звали.