Изо рта Настурции вылетело серебряное облачко. Оно окутало культу Дроторогора и засверкало. Бьюсь об заклад, если бы лапа могла орать от боли, она бы орала. Отомкнув свои тиски с горла, часть Бога–Идола завертелась в пыли. Она стараясь стереть с себя магическую поволоку. Настурция брезгливо придавила ее подошвой сапога.

Я бросился к Лютерии.

– Жива! – объявил я.

– Вселенная еще на нашей стороне, – облегченно выдохнул Альфонсо.

– Пока на нашей, – буркнула Настурция.

Колдунья нагнулась, чтобы взять руку Дроторогора… Но неожиданно упала в листву. Это Лютерия дернула ее за щиколотку.

– Нет! Нет! Нет! – закашлялась магистр, сумасшедше выкатывая глаза на колдунью Ильварета. – Это погубит тебя! Никогда! Погубит! Мое… Погу… Не трогай!

Лютерия притянула к себе извивающуюся лапу Дроторогора, а потом засунула ее обратно в сумку.Сразу за этим магистр провалилась в бредовые грезы. Она плакала, звала отца и Ураха. Мне было ее очень–очень жаль.

– Посмотри, что ты наделала, бестолочь?! – вынимая Альдбриг из ножен, рявкнул я. – Это из–за тебя ей так плохо!

Настурция отступила.

– Калеб!…

– Что ты орешь на нее, а?! Давно стали на вкус не пробовал?! – с перекошенным от гнева лицом, возопил Альфонсо.

Я успел отбить Щавель, летевший в мою поджелудочную железу, в самую последнюю секунду. Наше оружие звякнуло еще пару раз. На моем посохе распустилась Роза Аннигиляции, а в кулаке следопыта заплясала какая–то буро–серая кашица – друидическая закваска тоже жалит – мало не покажется.

Мой висок отерла струя разгоряченного воздуха. На коже вздулся пузырь и тут же лопнул. Альфонсо, между тем, прижал ладонь к щеке.

– Спасибо, Настурция. Остудила нас, – благодарно сказал я.

– Стравливает нас бестия. Не угомониться никак, – рыкнул Альфонсо Дельторо.

– Раньше за клинки мы не хватались, – промолвила Настурция, распуская Огонь с Клюквы. – Динамика отрицательная, идет книзу.

– Так гляди, и поубиваем друг друга, – проворчал Альфонсо. – Зараза!

– Соблазнительнее пасть от твоего Щавеля или Клюквы Настурции, нежели, чем от секиры омора, – пошутил я. – Всегда об этом мечтал!

– Уймись, Калеб, – шикнула колдунья Ильварета. – Не буди Лютерию.

Луна ушла на покой, уступив место солнцу.

Если задаться целью составить список главных, хорошо всем известных достопримечательностей Великого Леса, то вверху страницы карандаш непременно выведет два слова – «Гнилая» и «Рыжая». Это – широченные реки, анакондами проползающими через гущу и тернии извечной чащи. Рыжая зачинается на Пескунде – горной цепи на востоке пустыни Бао–Мяо. Ее название – ее достояние. Природная метаморфоза подарила дну Рыжей скопления особой лекарственной глины лисьего цвета – мандари. Те мягкошерсты, что посмелее, добывают мандари в Великом Лесу и продают ее как у себя в Бархатных Королевствах, так и у нас. Женщина, обмазавшись мандари на часок–другой, после купания помолодеет лет на пять. Морщины разгладятся, кожа подтянется, мешки под глазами уйдут. Фунт мандари на толкучке Шальха стоит семь золотых – недешево, ой, недешево, а на Беломраморном Форуме Ильварета и Королевском Базаре Гельха так и все пятнадцать. Как–то в Хафлане Эмилия заставила меня обменять содержимое кошелька на непрозрачный кулек мандари. Черно–белый мурлыка–мягкошерст уверил нас, что его мандари самая мандарная мандари, самая целебная мандари, самая полезная мандари и самая настоящая! И что моей спутнице она необходима, как воздух! Ну, я не жадный, и выложил ему двадцать Манфредов Вторых. Кошкатун ловко схватил их и был таков. Потом уже в гостинице, приняв ванну, Эмилия попыталась скрыть от меня, что под тонким слоем мандари лежали, пардон, я говорить не буду что, но намекну, что домашние коты оставляют это в лотке. Эмилия хохотала до слез, а я злился и тоже смеялся. Усатый провернул выгодную и донельзя потешную сделку. Представляю, как потом он и его родичи, на каком–нибудь корабле «Рыбная Погремушка», отчалив от порта Хафлана, мяукали и надрывали животики над дурнями–людьми. Да, мягкошерсты любят пошутить!

Рыжая река уникальна, однако Гнилая тоже удивительна. Откуда вытекает Гнилая? Альфонсо говорит, что из недр земли, где–то у Ноорот’Кхвазама. Видный картограф Ирга Памунт считает иначе, что начало Гнилой еще дальше, чуть ли не в Бумфамаре. Сама по себе Гнилая совсем не грязная речка, а наоборот чистая, но соленая. Альфонсо предполагает, что Гнилая, проходя по туннелям–скважинам глубин, вымывает собой какие–то громадные залежи натрия (научный термин), что делает ее такой, какая она есть. Белые комочки, попадающиеся при просеве Гнилой, это соль – да, а вот те пурпурные, как бы окаменелые веточки, дюйм на дюйм, – совсем иное, это слипушки. Слипушки – редчайшие кораллы – произрастают только в Гнилой и больше нигде. Слипушки красивы. Из них мастерят дорогие кольца, бусы и подвески. Но! Их краеугольная значимость –применение, которое переоценить невозможно, снискала себя в стоматологии. Тут приведу отвлеченный пример – пародонтит. Запущенная болезнь приведет к потере. Удастся ли потом как–то вернуть себе былую улыбку (любую улыбку)? Ответ – да, если есть деньги. Дантист, он же сельский цирюльник, предложит выточить деревянный протез или вставить зубы собак, лошадей или свиней (м–м–м, бесподобно, да?), кости животных, а также человеческие зубы, купленные у бедняков или извлеченные из челюстей убитых солдат. Однако это не предел мечтаний. Если открыть семейный сейф и выгрести всё до последнего медяка и явиться в Гельх, в Лазарет «Твои Тридцать Два Будут Хоть Куда» Остромы Дюффы – чародейки, всюжизнь занимающуюся зубоврачеванием, то можно преобразиться. Острома, как и еще несколько человек в Соединенном Королевстве, умеет раскрывать потенциал слипушек. Специальной отверткой Острома Дюфф вворачивает коралл в «пустое место», смазывает его чудодейственным кремом (ох, Эмилия, так и не выведала, какие в него входят ингредиенты), а затем залепляет свежую ранку ватой. Все. Слипушка остается в челюсти и прорастает в ней. В этот период пациент ходит к Остроме, чтобы та придавала кораллу нужную форму, спиливая излишки. Спустя месяц–два, человек уйдет из «Твои Тридцать Два Будут Хоть Куда» с новехонькими фиолетовыми зубами – блестящими и пугающими, зато своими.

Почему я сейчас упомянул себе под нос Гнилую и Рыжую? Все из–за того, что наша компания как раз–таки приближалась к Гнилой. Лапа Дроторогора неукоснительно требовала, чтобы мы пересекли речку. Однако, где? Ширина потока здесь, по прикидкам Дельторо, была миль десять! Причала с человеком, услужливо предлагающим сдать нам лодку в аренду, я не увидел. Юнивайн? Если его попросить, он, конечно, перенесет нас всех на тот берег, но как быть с Марви, Тимфи, Гонорией и Бароном? Юнивайн на себе их не перетащит. Пока я размышлял, как нам быть, Гнилая, незаметно, оказалась у самых копыт наших лошадей. Альфонсо дернул уздечку Тимфи.

– Объехать Гнилую не удастся, – помолчав, изрек следопыт. – Вернее, это займет у нас уйму времени.

– Предложения? – спросил я.

– Какое бы ни было, это «предложение», которое мы сейчас «предложим», оно должно распространяться и на Рыжую, – сказала Настурция, ссаживаясь с Гонории. – Вряд ли нам так повезет, что Легия захоронен в водоразделе, на котором находится Кристальное Одиночество. Придется вначале миновать Гнилую, затем Рыжую, а потом скакать дальше по Великому Лесу.

Я выпятил губу. Настурция права. Решение, ау! Извилины, работайте!

Хрусть!

Это оборвалась лямка моей сумки. Давно пора! Чего ей только не случилось пережить за последние шесть месяцев! И швыряли ее, и бросали ее, и спали на ней, и прикрывались ею, и дрались ею. А сколько сумка всего в себе хранила и волокла! Ее пенсия даже не обсуждается! Как только вернусь в Шато, вручу ей «орден» и оставлю коротать старость в Веселых Поганках!

Мои благодарные думы прервались весьма красочным и нестандартным событием. При падении на траву, сумка раскрылась и из нее посыпались мои вещи: книги, зелья, Хиловиса, Скатерть «На любой вкус», обломок Ночи Всех Усопших, Кампри и бутылочка с миниатюрным кораблем внутри… Тара покатилась и, плюх, закачалась на воде… Затем произошло следующее. Из стеклянной тары затрепетал свет. Он вышел из донышка и, щупальцами осьминога, впился в пробку на горлышке. Шпуть! Пробка отлетела и игрушечное судно, размякнув подобно картону, выдавилась в реку. Сверкнула молния! Грянул гром! Все заволокло туманом! Бабах! С небес проревело: «Кинувший меня в море – поплывёт на всех парусах»! Когда смог рассеялся, мы все остолбенели – подле нас бултыхалось громадная двухмачтовая каравелла! На ее флаге (синий фон) пылало изображение звезды!

– Что за шутки, Калеб?! – ошеломленно икнула Настурция.

– Я так, ради спортивного интереса хочу спросить, что еще прячется в твоих манатках? Кит? Кракен? Пивоварня? Акведук? Что? Если завалялось старое доброе винцо из Ньюфолка, то тоже сгодится.

– Все–то вам расскажи, – камуфлируя замешательство улыбкой, отозвался я.

– Он сам в шоке, – кивнула Настурция Альфонсо. – Не ожидал такого.

– Ага. Просто так вышло. Бум – и все. У Толковой Каракатицы всегда так, – поддакнул Дельторо. – Помнишь, как Калеб подорвал замок Снежного Великана в Ледяных Топях?

– Как забыть? Мы чудом уцелели. Тогда у него из–за пояса выпрыгнули «жабы–бомбардиры».

– Которые к нему под мантию забрались сами, погреться. А он и не заметил. Так Калеб нам сказал вроде бы.

– Сами и забрались! Они мерзли! Их Источник Воспламенения покрылся инеем!

– Это судно тоже «мерзло», и ты его любезно пригрел? – хмыкнул Альфонсо.

– Почти так!

– Твой корабль… Он нас перевезет? – тихо спросила Лютерия, приподнимая голову от гривы Барона, тем самым прерывая наш ералаш воспоминаний.

– Хмрф! – только и успел произнести я.

А почему? Потому что корабль сам ответил. Звонкий голос сказал:

– Перевезу!

– Ты умеешь говорить? – удивился я.

– Конечно! Как и все другие «Ладьи просторов необъятных»!

– Хочу тебя расстроить – не все, – промолвила Настурция.

– Все! Вы просто их не слышите! Ответьте! О чем скрипит палуба? Что кряхтят тросы? Что поют снасти? Что молвит бизань–мачта? Все они, единый организм, разговаривают с вами! Наставляют вас! Советуют вам и подсказывают! Беспокоятся!

– Вау! Мое почтение всем бушпритам, фор–брамселям и фок–реям, – присвистнул Альфонсо. – Снимаю шляпу и перед твоими бензелем, бом–бран–стеньгой, планширем и кливером!

– Знаток терминов? Ха! Принимается!

– Тебя зовут Ригель? – задал вопрос я, вспомнив, что было написано на «бутылочке».

– Ригель! А ты Калеб Шаттибраль, а ты Настурция Грэкхольм, а ты Альфонсо Дельторо, а ты Лютерия Айс, а ты, Джейкоб Лавенхильд, а ты Дроторогор, имен у тебя много, если говорить все, то до вечера не управлюсь! Поэтому только Дроторогор!

– Ты всех нас знаешь?

– Каждый из вас бороздил морские просторы. О каждом из вас вода сохранила память и принесла мне.

– Ригель, ты очень необычный корабль. Ты в курсе? – спросила Настурция. – Возможно, ты такой один, хм, в своем роде.

– Настурция Грэкхольм! – провозгласил Ригель, раздувая паруса (это он так выражал симпатию?). – Ты желаешь узнать, кто я и откуда!

– Вообще–то, да, – чуть розовея, откликнулась колдунья Ильварета. – Ты читаешь мысли?

– Это длинная история, вы же спешите!

К нашим ногам, с кормы, выдвинулся трап.

– Всходите! Я поведаю вам о себе, не отрываясь от круиза!

Переглянувшись с друзьями, я взял под уздцы Барона – Лютерия первой оказалась на Ригеле. Затем на него проследовали Настурция с Гонорией, Альфонсо с Тимфи и вновь я с Марви.

Палуба Ригеля представляла собою образец корабельного порядка. Все лежало, висело и было прикреплено на тех местах, что и положено. Никакого беспорядка. Все с иголочки – опрятно и чисто!

– Поражаешься моей скрупулёзности, Калеб?

– Настурция права, ты читаешь мысли, – сказал я.

– И, да, и нет. У меня нет глаз, зато есть чувства», – тут же отозвался Ригель. – И с помощью чувств, я доставлю вас, куда следует! Это важно!

Его голос как бы окружал нас. Он звучал из каждой балки, из каждого каната и бочонка.

Тронулись…

– Это очень приятно, – согласилась Лютерия, тихонько усаживаясь на скамеечку у борта. – Однако ты обещал нам рассказать о себе.

Колдунья Ильварета откинула голову назад, подставляя лицо речной мороси.

– Наше, мое, ваше путешествие не из длинных, поэтому перейду сразу к сути. Но что слушать на пустой желудок? Это утомительно! Вот! Угощайтесь! – произнес Ригель.

Из трюма, аккуратно пихнув дверь, выкатилась бочка. Подобно лотосу, она раскрылась, явив в своем нутре штоф вина, большущий свежий хлеб, круг сыра (с плесенью, м–м–м), оливки и салями.

– Ты нас балуешь! – усмехнулся Альфонсо. – Спасибо!

– Не за что! – промурлыкал голос. – Я – Ригель! Звездоносный! Быстрокрылый! Сиятельный! Давным–давно, совсем не здесь, не в этой части света, и даже не в этом мире и Вселенной, я родился в доке, что вечно омывается благодатным и теплым морем. Мой Создатель, совсем не похожий на вас, да и в принципе ни на кого иного, хотел, чтобы я стал «неожиданной радостью», спасением для утопающих, ориентиром для сбившихся с пути странников, другом для пылающих матросской страстью сердец! Создатель желал, чтобы я нес добро и избегал приближаться ко злу. Я избороздил тысячи океанов и тысячи тысяч их родственников: кузин–морей, дядюшек–рек, племянников–каналов. Я возил одиночек и целые народы, кулечки небесного пуха и табуны верблюдов. Я был верен высоконравственным изгоям и королям, нищим и богатым, сильным и слабым. Я такой один, Настурция Грэкхольм, такой один! Ты попала форштевнем в буек!

– Много прилагательных и сладкой похвалы самого себя, – безобидно рассмеялась Настурция. – Как в твою нижнюю палубу загнать всех тех сказочных верблюдов? Я так думаю, что ты пытаешься нас надуть!

– Ни в коем случае! – возмутился Ригель. – Во мне сосредоточена бесконечность! Сингулярность! Я так устроен! Засунь в меня хоть все ваше Соединенное Королевство, еще останется кладовка на сотни таких же стран!

– А что такое буек? Я лично не в курсе, – пробормотал Альфонсо.

– А как ты попал в бутылку? – одновременно с Дельторо сказал я.

– Буй – это поплавок, крепящийся ко дну при помощи якоря на тросе, для указания конкретного места в воде. Изготавливают его обычно из дерева или железа.

–Хм?

– Буек еще не придумали в вашем Королевстве. Про бутылку же, Калеб, тут я еще добавлю, как я очутился в ней на шкафу у Нолда Темного?

Киль разговорчивого Ригеля почти не касался воды. Он будто бы летел по Гнилой. Я бы сравнил его с Юнивайном. И тот и тот – чемпионы скорости.

– Ага, – подтвердил я.

– Когда мой Создатель понял, что его жизнь подходит к концу – он позвал меня, чтобы говорить. Он сказал мне, что теперь я волен делать все, что захочу, – выбирать свои собственные цели, а не его, Создателя, задумки. На прощание он дал мне свой последний дар – «Разум без шор». Я будто бы очнулся от крепкого сна. С грустью я простился с Создателем. Я бороздил просторы и думал, думал, думал… О чем? О разном. Мне захотелось расширить свой кругозор, поглядеть на другую сторону «компаса». Что такое Зло, к которому я до сих пор не допускался? Есть ли у Зла градации? Бывает ли Зло «Злом Частичным» или только «Злом Абсолютным»? И я стал брать на борт темных личностей. Я доставлял их в Бездны и к исчадьям Каверн. В особые дали, недоступные для смертных, и уж в совсем невнятные и неописуемые края. Вместе, мы фрахтовались в портах Сюрреалистических Городов и Фантасмагорических Застав. Я служил своим пассажирам верой и правдой. И однажды для меня это не прошло даром. В Мире под названием Гамбус, ведьма из рода демонов Ярванга вознамерилась присвоить меня себе. Она опутала мой корпус сетью чар. Я сражался с ней. Мое «Я» против ее «Я». Упорно шла наша борьба, но в конце я проиграл. Ярванга, применив колдовство невиданной силы, сломила меня. Она уменьшила меня и запихнула в бутылочку, навечно ограничив мое «распределение» и мою «общедоступность». Я являлся по желаю Ярванги, и в «ментальных цепях» нес ее туда, куда она приказывала. Потом Ярванга умерла, а я вновь втиснулся в опостылевшую бутылку. Едва ли не бесконечность я в ней и томился. До тех пор, пока меня прибоем не швырнуло к ногам Нолда Темного, героя, что так же светел душой, так и черен. Нолд сразу понял кто я. Он попытался освободить меня от чар Ярванги, но не успел принять все меры. Дроторогор потребовал его к себе. Спросите у Дроторогора, как было. Почему он, кстати, молчит? И Джейкоб тоже.

– Джейкоб язык проглотил, а Бог–Идол тут не весь. Он немножко разделен, – улыбнулся я.

– Какая удивительная история… – утомленно прошептала Лютерия Айс.

Смежив веки, магистр Ордена Милосердия дрожала.

– Не более, чем у каждого из вас! – выразительно, с ударением на каждый слог, пропел Ригель. – Калеб! Ты такой добрый! Прямо как мой Создатель! Я ощущаю в твоем сердце порыв окончить то, что не завершил Нолд Темный! Рассеять заклинание Ярванги!

Настурция и Альфонсо посмотрели на меня.

– Что? – спросил я. – Да, я так подумал!

– Я не удивлен, – пожал плечами Дельторо. – Ты готов каждому отдать свои штаны. Бессребреник.

– Бертран бы не согласился! Я «зажал» ему как–то свои носки!

– Он ни с чем никогда не соглашается, – промолвила Настурция. – И правильно делает.

– Ригель, мне надо подумать, как выскрести тебя из бутылки. Но это будет на досуге. Сейчас у меня дел невпроворот. Ты не обидишься?

– Нет, нет! Я польщен! Если ты разрешишь, потом я дополню твои идеи своими догадками.

– Договорились.

– Разбить ее, не? Склянку эту, да и баста, – прокряхтел Альфонсо.

– Увы, так было бы слишком просто и совсем не драматично, – сказал Ригель. – Через три минуты у нас будет «полный стоп»!

И правда, болтая с кораблем, я и не заметил, как приблизился берег. Деревья на нем, опустившись с природного уклона, через одно, макали толстые корни в бурлящую реку. В зарослях мелькнула лиса. Удивленная нашим видом (кто они такие?), она подошла к самой кромке. Улыбнувшись, Настурция помахала ей перчаткой, та же в ответ отрывисто потявкала. Девушки обменялись любезностями так сказать. Или то был лис? Хм.

Вскоре Ригель затормозил (филигранно плавно) и протянул трап на поросшую травой землю, на которую мы по очереди и сошли. Как только мы покинули палубу, «Звездоносный, Быстрокрылый, Сиятельный» сказочный корабль, наш перевозчик, замигал всей палитрой радуги. Беззвучно вспыхнув, на мгновение ослепив нас, он опал в воду той самой бутылочкой, которую я унес собой из Первородного Соблазна. Я взял ее и положил в сумку. Ее лямку я завязал узлом – еще «покачается» со мной старушка!

Водораздел, пролегающий между Гнилой и Рыжей, называется Крюк Святоши. Именно на нем, на шмате суши, вытянутом подобно груше, располагается Кристальное Одиночество. Озеро находится где–то посередине Крюка Святоши. Его площадь по приблизительным оценкам около семидесяти квадратных миль. Не хило, верно? Кристальное Одиночество – исключительно чистое. У озера есть интересная особенность (и Альфонсо, и книги в этом сходятся) – оно само по себе может сиять сиреневыми или синими огнями. Я не видел этого. Я не знаю, так ли это. Также возле Кристального Одиночества есть горы Ледянки с сетью глубоких пещер, образовавшихся еще на заре всех времен. Что в них таится? Какие секреты они хранят? Одной Вселенной известно. Кристальное Одиночество очень красиво, но мало кто отваживался отдыхать у его кромки Как уверяет Альфонсо Дельторо, сидя у озера, ощущаешь какую–то тревожность и смятение. Так, как будто бы ты, нечистый, своим присутствием оскверняешь Заповедный Угол Мироздания. Это странно, но так уж, какговорит Альфонсо, ты там себя сознаешь.

Я всегда хотел посетить Кристальное Одиночество, и сегодня такой шанс мне выпал. Все потому, что лапа Дроторогора установила направление на юго–запад. Я понял, как и Дельторо с Грэкхольм, что мы попадем к озеру по истертым, как бы сплавленным порфировым линиям, встречающимся нам по пути. Они, эти знаки–индикаторы, если расширяются, значит, ведут к Кристальному Одиночеству, а если сужаются, то к Гнилой или Рыжей. Сейчас порфировые дороги становились только всё более объемными.

Умаявшись, мы заночевали под смоляными соснами. Воздух хмелил голову нотками черной смородины, хвои и чабреца. И то, и то, и то благоденствует в Крюке Святоши. Эх, жалко Снурфика нет рядом со мной, он бы точно оценил ягодки с того куста. Мне не хватает моего любимчика. Я скучаю по нему и часто вспоминаю его, так же как Эмилию и Грешема.

Прижимая к себе часто дышащую Лютерию и бережно возложив пальцы на Луковое Спокойствие под мантией, я погрузился в сон.

Утро – это новая дорога. Рука Дроторогора, по всей видимости, знала. Что чтобы добраться до Легии не обязательно пересекать Кристальное Одиночество, а надо лишь обогнуть его и плыть через Рыжую, дабы затем топать дальше. Но зачем облегчать жизнь ненавистным людишкам? Пусть шлепают строго напрямик! Хоть сквозь воду, хоть сквозь лаву – авось, погибнут.

Когда солнце вошло в зенит, перед нашей компанией во всем своем величии предстало Кристальное Одиночество. Если что и можно без зазрения совести воспеть чудом природы, так это сие озеро и его окрестности. На крутоярах, раскинувшись плеядой созвездий, цвела черная смородина, а внизу, у искристой галечной отмели, тянулись к небу пучки важного эфиромасличного растения – тимьяна обыкновенного (он же чабрец). Все здесь молвило о юности, отрешенности и незыблемости. Это место будто бы застыло во времени. Создавалось впечатление, что ты попал в предначальную эру. Что именно вот так, ничем и никем не тронутым выглядел мир тысячи и тысячи лет назад. Кое–где по Кристальному Одиночеству плавали отдельные льдины. Мне это показалось занятным. По моим расчетам весна уже готовилась отдать бразды правления лету. А тут такое… Сразу на ум просится теория о том, что под Кристальным Одиночеством, в глубоких недрах, лежит нетающий глетчер. Он такой большой, и такой замерзший, что его хребет морозит озеро, которое потому и рождает подобные льдины. Хм, хм? М–да? Мне бы это исследовать! Хочу подтвердить свою теорию! Вот не умру и обязательно вернусь сюда! Непременно!

Мы спустились с возвышенности, после чего не сговариваясь, спешились. Я опустился на колено и зачерпнул ладонями влагу. Отерев шею и лицо, следующую «чарку» я отправил в рот. Студеная! С неуловимым привкусом каких–то лекарственных экстрактов! Полезные микроэлементы присутствуют? Вполне!

К моим ногам подплыл крупный карп. Он поводил малахольными глазами, пошамкал ртом, а потом подался восвояси.

– Жирненький какой ушел. Снурф бы этого не допустил, – заметил Альфонсо, жуя прихваченную веточку смородины.

– Желаешь порыбачить? Твои перепачканные сизые пальцы сойдут за червяков.

– Наживка, что надо. И я с удовольствием пустил бы ее в ход, но в другой раз.

– Для Соединенного Королевства дорога каждая секунда, – кивнула Настурция.

Лютерия, между тем, натужно кашляя и пригибаясь к земле, щелкнула фермуаром на сумке. Лапа Дроторогора, словно негодующий опоссум, вылезла из нее сама. Она сжалась в кулак, покрутилась им, затем лениво ткнула пальцем на северо–восток.

– Туда… кхе.. Нам туда… кхе…

При помощи Альфонсо магистр Ордена Милосердия взобралась на Барона и затихла. Она таяла как свечка, однако на самочувствие не жаловалась. Более того, в короткие моменты просветления магистр Ордена Милосердия старалась нас приободрить улыбкой или словом. Она дарила нам последние крупицы своей жизни, понимая, что уже никогда не покинет Великий Лес…

Я сузил глаза. На горизонте, почти сливаясь с выспренними облаками, виднелись белые треугольники:

– Там вздымаются пики скал.

– Горы Ледянки. Покрытые не только снегом, но и тайной, это их вечно стынущие вершины. В Ледянках есть дыры, уводящие в самые недоступные земные недра, – подтвердил Дельторо.

– Так как нам надо через них, а Кристальное Одиночество придется огибать не один день, предлагаю срезать напрямик и вновь воспользоваться Ригелем, – сказала Настурция.

– Поддерживаю, – промолвил я, вынимая бутылочку.

Бульк! Над озером будто бы взорвали салют! Появление Ригеля я счел несколько помпезным.

– Калеб! Я снова нужен! – благодарно пропел корабль. – Куда мчим? В Камелот? Калимпорт? Или в Ултар, что за рекой Скай? Хоть они все из иных Вселенных, я найду к ним путь!

– Нет, нет! Давай другие Вселенные оставим на потом. Тебя не затруднит закинуть нас к Ледянкам?

– Пф! О чем речь?! Все на борт!

Таким образом, мы второй раз за три дня воспользовались великодушием Ригеля. Станет ли он, этот в высшей мере загадочный корабль, мне другом? Я бы хотел. Болтая с Ригелем о том, о сем, я проникался к нему доверием и уважением. Чудо–Корабль, сейчас развивший скорость в уйму «морских узлов», ценил поддержку, взаимовыручку и отвагу. Как одухотворенная вещь, он был уникален уже потому, что обладал многими качествами «настоящего человека». С любопытством рассматривая снежные глыбы, дрейфующие по Кристальному Одиночеству (корабль оплывал их с математической точностью), я кумекал над тем, а не мог ли Ригель раньше быть кем–то другим? Не судном, а скажем, хм, таким, как я. Может так быть, что Создатель, которого Ригель боготворит, внедрил в свою «поделку» уже существующее сознание? Ставлю три куска малинового пирога к десяти конфетам, что он так и поступил. Просто вынул «его» (такое умеют, к примеру, Фосгейн и Тихий Наблюдатель) из «умирающего» (в лучшем случае) и поместил в «приготовленную заготовку». Но вот… Кто. кроме Вселенной. способен именно дать разум? Урах? Назбраэль? Рифф? Другие Вседержители? Я не знаю границ Их могущества. Однако выбрасывать Вседержителей из игры тоже неправильно. В последнее время я не делаю скоропалительных выводов – все возможно в нашем мире.

– Лютерия умирает, – нехотя обронила Настурция, облокачиваясь на перила рядом со мной.

Она говорила правду. Мы отнесли магистра в трюм Ригеля. Силы иссякали в ней. Они переходили в руку Дроторогора. Каждый из нас понимал это. Но сделать ничего не мог. Альфонсо вызвался посидеть с Лютерией, пока мы не бросим якорь у Ледянок.

– Как думаешь, сколько она еще протянет? – надтреснуто спросил я, сбрасывая капюшон и взлохмачивая волосы.

Устремляя на меня глаза–изумруды, Настурция вздохнула:

– Меньше, чем необходимо…

– И ты…

– Да. Кто из нас возьмет после нее обрубок Дроторогора?

– Я.

– Тебе нельзя, – покачала головой колдунья Ильварета. – Я чувствую, да и Альфонсо наверняка тоже, что только ты сможешь отыскать Филириниль. Без тебя этого не случится. Так угодно Вселенной. Тобой запрещено рисковать.

– Я такой же, как вы!… – запальчиво начал я, но меня прервал Ригель.

–Настурция, Калеб! Бегите вниз! Ваш друг Альфонсо напал на Лютерию!

– Рука Дроторогора! – вместе выпалили мы с колдуньей.

Опрометью, прямо в три прыжка, я и Настурция оказались в каюте магистра Ордена Милосердия. Альфонсо, здоровенный и могучий, с перекошенным от ярости и помутнения лицом, с пеной у рта, навалился на Лютерию, давя ей, как недавно до него лапа Дроторогора, на шею.

– Игнис! – магией «голоса», прогремела Настурция.

С уст колдуньи Ильварета сорвалось Пламя. Тонкой струей оно полоснуло Альфонсо по уху. Тот даже дернулся.

– Не действует! – охнула Настурция. – Боль больше не снимает с нас безумного наваждения Дроторогора!

– Плохо! – скрепя зубами, отозвался я.

Я вцепился в запястья следопыта, пытаясь их отодрать от Лютерии. Впустую. Дельторо всегда был сильнее меня. Даже объединившись с Настурцией, я не мог разжать медвежью хватку Альфонсо. Ну все, это конец… Лютерию сотрясали мелкие конвульсии.

– Альфонсо, опомнись! Это наша подруга! Это Лютерия! – ревел я.

– У Хрипохора нет друзей! Я убью ее! Убью! – орал Дельторо в ответ. – И ее! И тебя! И всех вас! Огонь пожрет ваши души! Мне же достанутся ваши потроха!

– Дельторо, молю, перестань! – плача взывала Настурция. – Тобой руководит Дроторогор! Это не ты!

– Я? Мной? Бестолочь! А тобой кто? Плевать! Я ненавижу тебя! И ее! И тебя! И его!

Альфонсо двинул локтем мне в скулу.

– Отхвати–ка «финиш», чучело!

Крап, крап, крап – красные капли заморосили на пол – это я отлетел в угол. Резко развернувшись, Альфонсо приложил кулак к носу Настурции.

– И ты принимай, малявка затрапезная!

Колдунья резко упала на древесный шпон. Удар у Дельторо послабее, чем был у Дурнбада, но вырубить – вырубит почти любого.

– Хватит драк и бранных реплик! – вдруг прогрохотал голос Ригеля. – Я не потерплю от тебя, Дроторогор, такого отношения ко мне!

Сумка, в которой находилась рука Бога–Идола, задымилась. Так воняет горелое мясо. Альфонсо закричал и повалился подле Настурции.

– Что я наделал?! Что наделал?!

Кое–как поднявшись, не обращая внимания на стенания друга, я приблизился к Лютерии. Уже дважды Урах не дал ей воспарить в Мир Света… Ее пульс слабо прощупывался… Если бы не эти кровавые подтеки на кадыке, то могло бы показаться, что она крепко спит…

– Пронесло, – прошепелявил я, сплевывая кровавый сгусток.

– Она?…

– Придет в себя. Надеюсь…

Мы перетащили оглушенную Настурцию на кровать к Лютерии. Пока я прикладывал компресс к раздутому носу колдуньи (по–моему, следопыт его сломал), Альфонсо занимался Лютерией. Проведя незамысловатые лечебные процедуры, мы поднялись на палубу Ригеля. Близилась ночь. Морозный ветер Кристального Одиночества, несмотря на конец весны, крепил наши щеки румянцем.

– Выпить бы, – проворчал Альфонсо.

– Но не надраться?

– Раскрывай свою Скатерть …

– Калеб, себя не утруждай! Все уже на подходе! – оповестил Ригель.

– Спасибо! – благодарно крякнул я. – Скажи…

– Нет! Те мысли, что ты обозначил, как «только для себя», я не трогаю. В них не заглядываю.

– Благородно.

– Я организовал вам столик у кормы. Под навесом. Вы можете любоваться на проступающие звезды, греться в пледах и прогреваться горячим красным.

– Ригель, ты накидываешь очки в свою пользу с поразительной скоростью! – очаровался Альфонсо, направляясь вместе со мной на корму корабля. – Только предупреди, если внизу что–то опять случится, ладно?

– Конечно! – прозвенел голос с фок–мачты.

Меня и Альфонсо ожидало очень уютное «гнездышко». Два стула, прижатые спинками к деревянной стене, парусина, растянутая над импровизированным потолком, круглая стойка с двумя штофами «зеленого змея» и закуска к ним – яблоки, сыр и оливки. Умостившись на стулья, мы придались лицезрению мелькающего в сумерках пейзажа Кристального Одиночества. Ригель пообещал предупредить нас, если Настурция захочет «поквитаться» с Лютерией, поэтому мы впервые за несколько недель позволили себе по–настоящему расслабиться.