Магистр Ордена Милосердия лишь посмотрела на меня. Она почти перестала общаться с нами. Лютерия сжала губы и опустила взгляд. Затем слегка качнула подбородком.

– В порядке?

Еще один робкий наклон головы.

Чувствовала себя Лютерия паршиво. Это было яснее ясного. Однако она держалась. Ради Соединенного Королевства, ради Ураха, ради Констанции Демей и ради нас.

Мы спешились и, привязав лошадей к ограде, осторожно зашагали к амфитеатру. Приблизившись к первым ступенькам, уходящим вниз, я ахнул. Орхестра приподнималась над ямой из которой вовсю, опоясывая центр, ревело пламя пожара. Оно лизало порожки амфитеатра, узкий декоративный мостик, ведущий к орхестре, и поднималось к плите, замещавшей собою скену. На той плите, как бы из нее, наполовину проступало омерзительное и неимоверно тошнотворное лицо какой–то демонической женщины. Ее граненые глаза–рубины испускали из себя ольховое свечение. Меня всего передернуло. Второй раз, я содрогнулся, когда до меня дошло еще и то, что на орхестре кто–то шевелится. Скованный цепями по рукам и ногам, человек изнывал под нажимом раскалённых тавро, которыми орудовали бесы – такие крылатые, рогатые и зубатые твари Мира Тьмы.

– Что там такое происходит, Дух Зелени побери? – вскинул брови Альфонсо.

– Он… наверное праведник… он мучится… Назбраэль поймал его, – едва слышно проговорила Лютерия Айс. – Его необходимо… спасти. Никто из детей Ураха не достоит такой… кары.

– Лютерия, ты еще можешь разговаривать? – облегченно воскликнула Настурция.

– Я… берегу силы. Да.

– Посиди здесь. Отдохни, – распорядился я. – А мы посмотрим, что можно сделать для того несчастного.

– Хорошо…

– Мы–то посмотрим, – промолвила Настурция. – Но как тот пленник связан с тем, куда нам надо идти?

– Дорога пролегает через амфитеатр, – отметил я. – Его можно обойти, бросив того малого на произвол судьбы, или мы попытаемся что–то предпринять.

– Ладно, я за перемены к лучшему.

Я приобнял Лютерию. Не знаю, зачем я нарушил ее личные границы. Наверное, мне захотелось дать ей (как и себе) чуточку душевного тепла, в котором мы все испытывали дефицит.

– Ты доброе сердце.

– Да, пока рука Дроторогора не сводит меня с ума, – горько усмехнулась Настурция, почему–то прижимаясь ко мне.

Мягко отстранившись от меня, колдунья Ильварета первой пошла вниз. Мы с Альфонсо тут же увязались за ней. Через три пролета Дельторо, сняв со спины Резец, застопорился у балюстрады.

– Ушки поджал, заяц? – насмешливо сощурился я.

– А–то! Отсюда я смогу проследить, чтобы и ваши ушки не были поджаты.

– Прикрой уж, если что, – сказал я, хлопнул Альфонсо по плечу.

– Мои стрелы не только свистят.

Я и Настурция дошли до декоративного мостика. Перед ним юлил огонь, а за ним, бесята придавали свою жертву бесконечной пытке. На нас никто внимания не обращал.

– Как снять эту завесу? – протянул я, бегло осматривая жгучие и беспристрастные огненные канаты–переливы, трещащие у моего носа.

– Льдом, – откликнулась Настурция.

– Им, но с какой–нибудь специфической затравочкой. Как тебе идея?

– Хоть куда. Подмешаем в заклинание того сего и устроим «бабах–тарабах–бабах».

– Помнишь, ты помнишь, ту нашу градацию мощи творимого заклинания! – возликовал я так, как будто бы вновь обрел давно утраченного друга.

– Естественно, ведь я сама ее и придумала, – улыбнулась Настурция. – Заряжаем!

Клюква и Лик Эбенового Ужаса засветились магической энергией. Элементарное колдовство – это моя стезя. Опираясь на свой многолетний опыт мистерий, а также на повсюду витающие флюиды Предвечного Хаоса, я смог извлечь из пустоты и насадить на навершие Лика Эбенового Ужаса мощнейшую глобулу Оледенения, приправленную темным искусством. Настурция проделала с Клюквой примерно то же самое. Наши глаза пересеклись. Изумрудные очи моргнули… Пора! Два посоха, два мага, два приятеля, объединили свой потенциал для разрушения заслона. Взрыв… И ничего! Напалм лишь на мгновение сбросил свою мандариновую штору жара, а затем продолжил бушевать, как ни в чем не бывало!

– Невообразимо! – ошеломленно выдохнула колдунья Ильварета. – Против такой атаки не выстояли бы и стены Гельха!

Я почесал макушку.

– Мы с твоей сестрой недавно проделывали точно такой же фокус, чтобы закрыть червоточину у границы Плавеня, но тогда все получилось!

– Как же быть?

– Видимо вся соль в том, что огонь под орхестрой подпитывается неким неиссякаемым источником темнейшего энтузиазма.

– Давай проведем анализ спиритических струн. Если мы найдем его ядро, то развяжем…

Настурцию прервал мелодичный женский голос, исполненный тягости, юмора и безысходности.

– Я польщена, что кому–то есть до меня дело! На моей памяти это впервые! А–а–а–а–а!

– Кто это говорит? – всколыхнулась Настурция, отступая на шаг назад.

– Я Сол’Фимитриэль! Но друзья зовут меня Софи!

– Где ты? – крикнул я.

– Так как, где? Там на камне за огнем – это я! А–а–а–а! Эти мелкие… а–а–а–а! Очень досаждают мне! Если можете, спасите меня!

– Кто заточил тебя сюда? – с подозрением осведомилась Настурция.

– Ты как будто бы в моих ушах! Как ты разговариваешь с нами? Ты– ведьма? – вторил я колдунье Ильварета.

– Погодите! Столько вопросов! Я прямо–таки чувствую себя важной персоной! А–а–а–а! Как же больно, мамочки мои! Нет! Я не ведьма! Я суккуб! А наказала меня Плайма Осквернительница – Госпожа моих Сестер и Братьев! Аррррх!

Сол’Фимитриэль, разделяющая беседу на вопли и слова, живо напомнила мне диалог с Канахесом Илькой, состоявшегося на костре святой инквизиции. Разница была лишь в том, что префект Канцелярии Правосудия, живорез, запекся, как картошка в мундире, а вот суккуб, так статься, была обречена лишь терпеть бремя терзаний.

– Пойдем отсюда. Дрязги Мира Тьмы уж точно не наши заботы, – прошептала мне колдунья Ильварета. – Пусть себе там и чахнет…

– А–а–а–а! Настурция! Цветочек! Кто дал тебе это чудесное имя? Мама или папа? Я бы поступила один в один, как ты! А–а–а–а! Но Калеб–то, Калеб, он у нас–то не такой, верно? А–а–а–а–и! Отстань от меня отстань, поганый бес! А–а–а–а! Калеб вызволит меня! – проорала Софи.

– С чего ты решила, что я это сделаю? – насупился я.

– С того, что тебе нужен Бингс Флаерс! И я знаю, как его найти!

Я сжал челюсти до хруста. Тот самый маг, которого я должен пырнуть Гадюкой – спицей обворованного тролля. Как только Бингс Флаерс получит «привет» из Анонимного Дельца, Безымянный примется дергать свои ниточки–информаторы, наводить справки об осколках Светочи, которую надо собрать для восстановления красоты Эмилии.

– Ты упоминал этого Бингса Флаераса. Он необходим Безымянному, – промолвила Настурция.

– Да, без него шансы обнаружить всю Светочь почти равны нулю.

– Значит, будем действовать.

– Поподробнее, пожалуйста! – внутренне напрягаясь, потребовал я у Софи.

– Перебей всех бесов, тогда поговорим! А–а–а–а!

– Тогда подскажи, как мне преодолеть стену огня!

– И–и–и–и–и! А–а–а–а! Ты хоть помнишь, что ты таскаешь в своей сумке помимо книг?! А–а–а–а! А? Поройся в ней!

Ну да, ну да! В спешке уезжая из Ильварета, я захватил с собой несколько зелий, сваренных замечательным мастером–алхимиком Ирен Пипией! У меня с собой были пузырьки: противоядие, «сращиватель костей», «камнекожа», болеутоляющее, очиститель воды, «для силы духа» и «элементарная защита»! Последнее – то, что вот сейчас к месту!

– Ух, сколько их у тебя! – отметила Настурция.

– Возьми парочку. А то вдруг я упаду, и они все разобьются, – откликнулся я, отдавая сестре Эмилии «сращиватель костей», очиститель воды и «камнекожу».

– Будет жалко, – согласилась Настурция.

Я откупорил крышку «элементарной защиты от огня» и проглотил его жидкость. По моим внутренностям словно бы пронесся ледяной вихрь. Он выбрался через кожу и обволок меня светящейся белой мембраной.

– Только осторожно! – предупредила Настурция, накаливая Клюкву силой воли.

– Как войдешь… А–а–а–а! Дерни рычаг! Он отключит пламя под орхестрой, и твои друзья смогут прийти к тебе, к нам, на помощь!

– Ты готова?

– Да, – утвердила Настурция. – А ты?

– Всегда, – улыбнулся я, пересекая горящую завесу.

Мне доводилось пользоваться эликсирами «элементарной защиты», поэтому я знал, какие ощущения они приносят, соприкасаясь с «мощью–антагонистом». Когда я наступил на плитку за огнем, чтобы перенести свое тело, на меня будто бы обрушилось само солнце. Оно прильнуло ко мне смертоносными лучами, но не достало ими меня. Всего секунду длился мой переход к орхестре и через эту секунду аура–протектор, надежно укрывшая меня от испепеляющего шторма, испарилась, выполнив свой долг. Естественно, я и сам умею накладывать чары «элементарного надзора», но в таких случаях как этот, более благоразумно положиться на зелье, приготовленное не абы кем, а Ирен Пипией! Ирен Пипия известна среди алхимиков новейшего времени так же, как Серэнити знаменита в Инквизиции. Иначе говоря, ей довериться можно!

Итак! Я с Ликом Эбенового Ужаса и оголенным Альдбригом стою в песочном кругу. В его центре, на продолговатом тривиальном алтаре распята суккуб – привлекательная девушка, при кожаных крыльях, рожках и длинном хвосте – все при ней, все как полагается. По бокам от Софи, у головы, у рук и ног чадили неугасимые жаровни. Мелкие, чуть меньше пивной бочки, бесята, не ведая усталости, с чувством, с толком, с расстановкой корпели над заданием Плаймы Осквернительницы – «втолковывали» Софи каково это – стать «неугодной» в Мире Тьмы. По очереди они доводили тавро докрасна, а затем прикладывали его к бедрам, щекам или животу Софи. Та страшно кричала и плевалась в своих истязателей. Раны суккуба заживали почти моментально. Кровь в них сворачивалась черной сажей, которая вымарывала лопнувшие волдыри и осыпалась на пол. Если магия Света в дланях Серэнити – исцеляющее добро, то эта лечебная волшба, окутывающая Софи, аж издали щемила мне ребра и стискивала горло поветрием неистребимого зла, родина коего – вотчина Назбраэля. Для меня это стало открытием! Не только Свет, но и Тьма может врачевать увечья! Причем так же эффективно! Надо об этом подумать на досуге, а сейчас… Сейчас займемся насущным – перебьем всех этих демонов! Ать–два! Ать–два!

Бесят тут было штук тридцать пять. Уразумев, что я смог как–то перемахнуть через огненную ловушку, они все побросали свое «важное занятие» и с писклявым хрипом ломанулись на меня. В их кулачках плотно сидели трезубцы. Получи таким в печень или в селезенку и все, каюк. Но я–то «калач» тертый, поэтому пасовать не стану. Воздев Лик Эбенового Ужаса вверх, я выпустил из него Цепную Молнию. Бах! Бах! Бах! То дымящиеся черепа бесов брякнулись ко мне под ноги. Пользуясь замешательством, постигшим демонов, я прыгнул к рычагу (ему придали форму могильной гермы) и дернул его до упора вниз. Следом я отбил Альдбригом трезубец, метивший мне в шею. Я увернулся от второй атаки, перекатился к алтарю, и там скрестил посох и меч с четырьмя заточенными вилками. Пиу! Пиу! Пиу! Три головки проткнули три стрелы! Альфонсо тоже не зевал – это отрадно! Я отрубил еще одну макушку Альдбригом, а пять других уничтожил Ликом Эбенового Ужаса. А что же Настурция? Спешу заверить, что у нее на счету убитых бесенят было больше, чем на наших с Альфонсо вместе взятых. Настурция, грозная и статная, с развевающимися волосами и глазами–изумрудами, волнами Меди, ниспосылаемыми Клюквой, загнала последнюю нечисть к стене. Там, колдунья Ильварета их зажарила шаром чистой магмы. Любо–дорого глядеть! У меня так помпезно выводить заключительные штрихи сражения не получается!

В воздухе витал запашок жаркого. Если не знать, кого именно запекли до корочки, то и ничего страшного. А так как я этим знанием обладал то, меня вырвало в одну из жаровен. Послужил ли тому мясной аромат или то аукнулось последствие вытравленного из меня вампиризма – я размышлять не стал.

– Ты оказывается впечатлительная душка–подушка, да? – улыбнулась Софи со своего неудобного ложа. – Привет!

При ближайшем рассмотрении суккуб показалась мне еще более симпатичной, чем при первом впечатлении. Но не прямо «вау» (а искусительницы должны быть прям «вау»)! Яркие фиолетовые очи, пухлые губки, точеная фигурка – песочные часы, волосы – водопад серебра с прожилками синевы. Из одежды на Софи была только юбка, блузка и сандалии.

– Эти прилагательные мне достаются вместо благодарности? – стирая с подбородка желчь, поинтересовался я.

– Кто она? – вставил Альфонсо, подойдя к нам.

– Ты только и делаешь последнее время, что спрашиваешь, увалень лесной, – буркнула Настурция.

– Так я не в курсе!

На всякий случай я обдал Настурцию снопом искр. Колдунья Ильварета, пососав ошпаренный магией палец, произнесла:

– Зараза! Рука Дроторогора достает меня даже с того уступа!

– Все нормально, – сказал Альфонсо. – Так кто это у нас?

– Разреши, представлю. Перед тобой Сол’Фимитриэль, суккуб ставшая неугодной Плайме Осквернительнице. За свое освобождение Сол’Фимитриэль обещала нам поведать кое–что о загадочном Бингсе Флаерсе!

– Ого! Ценно!

– Для друзей я – Софи! Лучше зови меня так, Альфонсик!

– Но мы не твои друзья, – осекла суккуба Настурция.

– Снимите с меня эти оковы! – жалобно заканючила Софи. – Снимите, снимите, они мне все натерли до кровавых мозолей!

– Отпирать замки на твоих запястьях пока излишне, – урезонил я. – Я прекратил издевательства над тобой. Уплати, пожалуйста, за это тем, чем было оговорено.

– Ах да, услуга за услугу! Я не солгала! – весело откликнулась Софи.

– Ну, и? – подтолкнул ее Альфонсо, не выпуская из ладоней Щавеля.

– Я что? Так и буду тут перед вами лежать и умолять? Вы же не охотники, а я не тигрица, я кошечка! Мур! Мур!

– Мы тебе не доверяем, Сол’Фимитриэль, – сказала Настурция. – Вы, суккубы, исключительно хитрые и лукавые создания. В карманах у вас много опасных фокусов. Будет правильным оставить тебя пока так, как есть.

– Софи!

– Хорошо, Софи, – согласилась Настурция.

– И карманов, как видите, у меня давным–давно нет!

– Хватит юлить, Софи! Бингс Флаерс! Говори о нем! – нажал я.

– Тю, я–то думала, что ты не такой, как они. Предложишь мне чаю и печенье. Ладно, ладно, не дуйся, мой сладкий…

– Я не сладкий!

– А ты стесняешься?

– Софи!

Суккуб бесстыдно подмигнула мне.

– Сладкий! Сладкий! Как сахарная ватрушка!

Альфонсо расхохотался.

– Рука Дроторогора привела нас к демонессе, которая теперь пытается соблазнить Толковую Каракатицу! Если бы демонесса только знала, что Толковая Каракатица не понимает намеков женщин, даже самых прямолинейных, то она бы бросила эту гиблую затею! Если все не было бы так серьезно, я бы смеялся!

– Хмф! Женщины, что вода в пруду – их мотивы для меня прозрачны! Ты же и так гогочешь, – хмыкнул я.

– Это от нервов.

– Ты – Комок Нервов, то и понятно. Софи!

– Фу! Какой же ты оказывается черствый парень, Калеб! Требуешь от почти ничем не прикрытой девушки, вести светскую беседу! Это аморально! Однако… – Сол’Фимитриэль самозабвенно облизалась. – Ты такой красивый! М–м–м! Этот твой непоколебимый настрой!

– Откуда тебе ведомо кто я? Все мы?

– Давай конкретно про тебя. Альфонсик и Настурция меня сейчас меньше занимают. В Мире Тьмы имечко Калеба Шаттибраля у всех нимфеток на устах! М–м–м! Ка–а–а–алеб! Когда кто–то черпает силу из Бездны, его лицо, лицо должника, проявляется в Пруду Смерти. И ты, Калеб, последнее время в Пруду Смерти «блещешь» чаще прочих. То Потусторонний Террор потребуешь, то еще что забористо», короче, активно вгоняешь свою душу в обязательства. На тебя, красотульку, суккубы стекаются полюбоваться со всех огненных площадей! Ты такой лапочка! Сабесску и Хаста едва не дерутся, выясняя, у кого из них во дворце тебе подарят первую дыбу!

– Я приятно тронут тем, что в Мире Тьмы для меня зарезервирована люксовая камера пыток!

– Ты такой обаяшка!

– Если ты сейчас не уймешься, то я сама начну тебя подпекать! Угольки еще горячие! – сердито воскликнула Настурция.

– Ты ревнуешь?

– Нет! – хватаясь за кочергу и недвусмысленно подводя ее к голени Софи, проревела колдунья Ильварета.

– Настурция, успокойся! – воззвал Альфонсо.

– Ой, я надавила на плохо сшитый душевный шов, а в моем положении, это недопустимо! Извиняюсь! Но я же суккуб! Мне свойственно искушать! Это моя работа «пять через два»! По выходным я люблю шить и выпекать торты с шоколадной начинкой. Но вам мой досуг вряд ли будет сейчас интересен…

– Выбирай, Сол’Фимитриэль или Софи? – сказал я.

– Софи, – грудным голосом ответила суккуб. – Для тебя могу быть Софиюшка, Софа, Софочка.

– Тогда, Софи, а так зовут тебя только друзья, вернемся к Бингсу Флаерсу.

– Зануда! Ты уговорил меня! – вновь улыбнулась суккуб. – Тролль из Анонимного Дельца, которому ты обязан неким уговором, – не единственный кто недолюбливает Бингса Флаерса. Этот безумный маг своего рода коллекционер. Он, как бы это выразиться, собирает врагов и чем их больше, особенно уникальных и ужасных, тем ему радостней. Среди обширного комплекта мастистых личностей, желающих Бингсу Флаерсу скорой смерти, есть жемчужина – Плайма Осквернительница. Ну, вот как, Калеб, соотнести ее с понятными тебе величинами? У нас в Мире Тьмы она такая же важная, как у вас падишах Бархатных Королевств или Император Хло, хм, королева Констанция Демей. Ну, то есть, лучшая из лучших, и самая–пресамая. Топчик! Сестры судачат, что Назбраэль нет–нет, да подумывает насовсем уйти от жены Альстад к наложнице Плайме. И основания у него на то есть, разумеется. Но вернемся к Бингсу Флаерсу. Он, этот хитрюга, провернул ритуал призвания нашей Матроны. Когда Плайма явилась к Бингсу Флаерсу во всей своей ослепительной красе, тот поклялся ей в вечной преданности, как к девушке.

– Эм, я не уверен, что Калеб врубается во фразу «как к девушке», – обронил Альфонсо. – Он у нас на такое туговат.

– Правда? – рассмеялась Софи.

– Нет, не правда! – огрызнулся я.

– Бингс заверил Плайму, что хочет на ней жениться. Так доступно?

– Да! – покраснев, крякнул я.

– Он залился румянцем! Вы это видите, видите? Ты мой хороший маленький мальчик! Это так мило!

– Сол’Фимитриэль, я тебя предупреждала?! – угрожающе зашипела Настурция, приподнимая тавро.

– Простите, извините, вижу, что Калебушек–Хлебушек Творожный Ломтик уже занят!

– Я никем не занят! Я сам по себе!

– Конечно, конечно! Ты только свой собственный! – проворковала Софи. – И Бингс тоже только свой, красивый он для смертного очень. И Плайма повелась на это. Вернее, не так. Она не пришибла его сразу, а дала ему возможность поизлиться комплиментами в свой адрес. Какой девушке этого не хочется? Соловьиное пение Бингса, состоящее из «голубка», «твои очи, как рассвет», «волосы, что медовый водопад», «крылья, как у дракона», так зачаровало Плайму, что она не заметила, как ухажер стянул с ее пальца колечко – «Мелису»! Мелиса не обычное колечко, а печать–ключ от Священных Врат, ведущих… далеко ведущих. Бингс сорвал кольцо, а затем резко растер ладонью мел Призывающего круга, тем самым разорвав контакт с Плаймой Осквернительницей. Мою растерявшуюся Госпожу выкинуло обратно в Мир Тьмы. Кипя от злости, Плайма, оставшаяся без Мелисы и без мужчины, дала себе зарок учинить с Бингсом такое, что мне и говорить–то вам стыдно. Сама Плайма не имеет права выходить на землю, таков закон Ураха, но ее слуги – мы, инкубы и суккубы, сию юрисдикцию иногда можем обойти. Госпожа избрала меня своим Гневом. Через Альтараксис, пролетев его водами, я покинула Мир Тьмы и воспарила в облаках. Я искала Бингса Флаерса, и я его нашла. Я хотела немножко позабавиться с ним, вечер, вино, свечи, меренги, так мне нравится, но не вышло! Дело в том, что Бингс поиграл с Мелисой и уразумел кое–какие ее тайны. Он дотронулся до моей шеи ключом–печатью, и это парализовало меня! Как оказалось, за всем этим наблюдала Плайма! Ее ярость была… доходчива. За то, что я не умертвила Бингса Флаерса сразу, Госпожа иссякла меня розгами, а потом закинула в Великий Лес на срок в тысячу лет.

Вздохнув, Софи сморгнула набежавшую на глаза слезу.

– Калеб, Калебушек, мы, ты и я, мы нужны друг другу. Если освободишь меня, то я вновь отловлю Бингса Флаерса, потом кликну тебя, и ты кокнешь его Гадюкой. Выгодно же, да? Обещаю, что я не убью мерзавца раньше, чем Безымянный снабдит тебя информацией о Светочи. Ну же! Мы оба будем не в накладе! Я вернусь в Мир Тьмы, с Мелисой и выполненной задачей, а ты поскачешь на выручку к Эмилии!

Я почесал в затылке.

– Заманчиво!

– Она – суккуб! Она может обманывать! – воскликнула Настурция.

– Это так… – задумчиво кивнул я.

– Решай быстрее, мой обольстительный герой! – скороговоркой произнесла Софи. – Сюда спускается ваша подруга, Лютерия Айс. Если она меня увидит – никакого договора не состоится! Она… Она закинет меня в Мир Света!

– А такое возможно? – удивился Альфонсо. – Чтобы демона отправили в Мир Света?

– Да! Да! И еще раз да! Там меня растворят в Святой Воде! Я перестану существовать! Навсегда! Умоляю, Калеб, разбей цепи! – испуганно и истерично возопила суккуб.

Я глянул на Альфонсо.

– По сути, мы ничего не потеряем.

Я перевел взгляд на Настурцию.

– Затея не глупее прочих.

– Дельторо?

Щавель клацнул по запорам. Бац! Бац! Бац! Софи радостно кинулась меня обнимать.

– Как только я выясню, где наш огурчик – сразу маякну! До встречи!

Суккуб чмокнула меня в щеку, после чего расправила крылья и взлетела в небо.

Через пять минут к нам подошла Лютерия.

– Это суккуб? – сузив воспалённые глаза, едва слышно спросила магистр Ордена Милосердия.

– Да, – не стал отрицать я.

– Ее нельзя было отпускать. Она – исчадье Бездны.

– Вполне возможно, но это уже случилось.

– Пусть Урах рассудит ваш поступок по справедливости.

Лютерия извлекла из сумки руку Дроторогора. Указательный палец поскреб по «среднему», а затем показал на северо–запад. Получается, что нам туда.

Глава 29. Любящая мать

Мне сложно точно сказать, сколько недель мы уже находимся в Великом Лесу. Однако их явно меньше, чем наших стычек с живорезами. Впрочем, баталий могло бы быть куда больше, если бы не Альфонсо. Следопыт, различающий тайные знаки древнего бора, часто предвосхищает неугодную для нас встречу. Тогда мы сворачиваем с пути или пережидаем опасность в укрытии. В один из таких моментов, после того, как Дельторо вдруг сообщил, что с востока на нас очень быстро движется по его прикидкам гоблинов сорок–пятьдесят, мы сидели в яме под корневищами буков. Сверху, в футах тридцати от нас, топотали и переругивались гоблины. Кони жалобно жали уши. Слава Вселенной, что они тоже уместились в рытвину, а Лютерия Айс, исхудавшая и болезненная, тряслась от холода. У нее была температура. Настурция или Альфонсо готовили ей отвары из целебных растений, богато усеявших просторы Великого Леса, но они не помогали ей. Не могли помочь. Недуг Лютерии не был материальным. Это рука Дроторогора, словно пиявка, вытягивает из нее все силы. Лапа, насыщаясь жизнью магистра Ордена Милосердия, с каждым канувшим в прошлое днем становиться все подвижнее и бойчее. Мне страшно наблюдать за тем, как моя подруга идет прямиком в могилу. А еще более ужасно сознавать то, что аномальная и злая культя, шевелящаяся сама по себе, приобретает лоск и глянец. Чем хуже Лютерии, тем лучше руке Дроторогора. Обрубок Бога–Идола на вид уже не такой неопрятный, как по началу. Теперь он скорее напоминает человеческую пятерню, нежели звериную лапу.

Я слушал, как визжат гоблины и нежно обнимал Лютерию Айс, которая почти дремала на моем плече. Настурция с Клюквой на коленях прижалась к холодной земляной стенке, а Альфонсо, покусывая губы, держал на тетиве Резца стрелу. Мы были готовы к нападению гоблинов. Но мы не желали его. Я, Настурция и Альфонсо, прижучили бы пять десятков тварей, попотели бы, но прижучили, однако для Лютерии этот бой мог бы стать последним.

На голову Настурции спорхнул вяхирь. От неожиданности колдунья Ильварета стукнулась затылком об камень. Вяхиря это озадачило. Он повертел клювом, а затем перелетел на меня. К лапке было привязано письмо!

– Да это же Френки! Вяхирь Бертрана! – полушепотом сказал Альфонсо. – Разворачивай давай!

Я аккуратно отвязал от лапы туго скрученный свиток. Развернув его, я стал читать вслух:

«Калеб, «превед–медвед»! Посылаю тебе своего Френки. Если послание перед тобой, значит, он выполнил задание и его нужно чем–нибудь угостить! Френки обожает орехи, а клубнику ему не давай»!

Тут на бумаге Бертран нарисовал то, как вяхирь жадно клюет кешью, ниже было следующее:

«Калеб, я почти раскидался с заботами Магика Элептерум – это раз. В «башню» вернулось двадцать мастеров, и как только мы выберем нового архимага, я сразу мчу к тебе – это два. Три – я перевел шифр Джеда Хартблада. Составлял он его не от балды, да к тому же стихом, и потому покорпел я над ним изрядно. В наговоре участвуют два человека, которые произносят строчки вместе, все, кроме последних, начинающихся с «Господь Мой Отец!» – их проговаривает тот, кто принимает «благословение–искупление». Текст прилагаю. С уважением, твой Б. Валуа».

– Браво! – тихо восхитилась Настурция, после того, как я зачитал наговор. – Бертран сделал это!

– Нет таких закорюк, которые бы он не привел к нашему алфавиту, – согласился Альфонсо. – Рыжая Колючка, как всегда, на высоте!

– В тексте заклинания одна любовь, любовь да любовь, – протянула Настурция. – А еще я в словах Джеда я уловила намек на то, что Серэнити может обрести вечную жизнь.

– Это метафора, – откликнулся Альфонсо. – Про именно «вечную» жизнь в наговоре ничего не сказано. Но я тоже чувствую в нем эту подоплеку…

– Серэнити не хочет волочить лямку до Судного Дня. И к тому же, самое очевидное, квазальд и Амасту еще требуется как–то соединить, – вздохнул я.

– В Тысячелетнем Громе, – утвердила Настурция.

– Или у жерла Вугу, – дополнил Альфонсо.

– Вот только времени у нас почти в обрез, – вновь вздохнул я, прикрывая Лютерию своим плащом. – Живая Вода может упокоить Серэнити в любую секунду.

– Она… Урах хранит ее… для чего–то большего, – промолвила Лютерия с моих колен. – Чувствую, сестра не умрет раньше срока, а вот я…

– Ты так тем более! – напуская на себя безмятежной веселости, сказал Альфонсо. – Ты у нас крепкая! Как только доберемся до Тумиль’Инламэ, или туда, где Легия нашел свой приют, сразу вышвырнем эту облезлую лапищу, к троллям собачим! В реку или в расщелину какую–нибудь!

– Ты сам знаешь, Альфонсо, что ее нельзя… просто отбросить, – поднимая на следопыта уставшие глаза, проговорила Лютерия. – Ей нужно будет найти место… Безопасное и огороженное от Зла. Даже не так…

– Вернем культю в Тлеющую Чащу. Закопаем ее там, как раньше было, – предложила Настурция.

– Этого мало, – покачала головой Лютерия Айс. – Теперь мало… Сила Дроторогора возросла стократ. Рука вернется к нему, где бы ее не запереть…

– А что же нам тогда остается?

– Бросить ее в вулкан, – пролепетала магистр Ордена Милосердия, вытирая кровь, которая пошла носом. – Но не вам. Ни в коем случае не прикасайтесь к ней! Мне. Только я должна… перебороть себя и дойти до Вугу или до Тысячелетнего Грома. Это моя ноша. Вас она сделает навечно проклятыми.

Сумка Лютерии зашевелилась. Магистр прочитала молитву, а затем прижала сумку к своей груди. Так она просидела около получаса. Мы на славу угостили вяхиря, и он улетел к Бертрану. Гоблины давно уже ушли, но мы не желали беспокоить Лютерию. Потом она все–таки встала и быстро вытащила лапу Дроторогора. Палец, синим сверкающим ногтем, показал налево. Поехали.

Еще неделю, а может и все полторы мы углублялись в Великий Лес. Меня беспокоили, как Лютерия, так и Луковое Спокойствие. Кулон Братства Света стал похож на оливковую пемзу. Он крошился и блестками оседал у меня на груди. Однако в жуть меня вгоняло другое, то, что Укулукулун более не приходил ко мне. Мои сны полнились абсолютной чернотой и молчанием. В них уже не наблюдалось зелени, присущей защите Лукового Спокойствия. Я, подвешенный в пустоте, ждал, когда за мной «придут». Иногда в грезах я звал Эмириус Клайн, Эмилию, Бракарабрада или Квиля Лофирндваля – никто из них не откликался. Эфир Вселенной был чист и бесстрастен. Им владела атараксия. Вроде бы я высыпался, а вроде бы и нет. Не поймешь. Так или эдак, я, как заключенный в камере смертников, измаянный долгим сроком заточения, уже почти желал, чтобы наступил мой Последний День.

Сегодня ночью произошло то, к чему я подсознательно был готов. Где–то около четырех часов утра, я нес дежурство с развешенными по периметру «шариками–огоньками». Их мутный свет лишь чуть–чуть разгонял мрак, однако мне хватало его, чтобы держать ситуацию под контролем. Я жевал стебелек осоки и одновременно скреб подбородок, когда услышал приглушенный хрип. Вначале мне показалось, что это так ветер забавляется с кронами деревьев, однако потом я понял, что это совсем не то. Я нахмурился и поглядел на друзей. Они мирно спали. Я, было, отвернулся и тут резко прыгнул к лежакам – до меня дошло, «что» есть причина невнятных звуков – рука Дроторогора выбралась из сумки и теперь душила Лютерию!

– Дельторо! Настурция! Проснитесь!

Мыслью приблизив к нам все шарики Света, я обнажил Альдбриг.

– Нет! Ты попадешь в нее! – крикнула заспанная, но быстро сообразившая, что к чему Настурция. Она пыталась разжать красные пальцы на шее магистра Ордена Милосердия.

– Магией?!

– Только узконаправленной! – отозвался Альфонсо.

Я запалил на Лике Эбенового Ужаса дезинтегрирующую свечу.

– Калеб, ты точно в своем уме?! – испуганно воскликнула колдунья Ильварета. – Убери этот факел! Ты проделаешь им дырку в Лютерии!

– Я не нарочно! Когда я переживаю, заклинания увеличивают свою мощь!

– Ай, ты ж! Давай я!

Лютерия, между тем, конвульсивно дергала ногами. Рука Дроторогора, жилистая и крепкая, вознамерилась не отпускать магистра, пока та не отправиться в Мир Света. На виске Лютерии вспухла синяя жилка. Она натужно билась… Пока билась…

Настурция не стала использовать чары, основанные на концентрации или силе воли. Она прибегла к «голосу». Эта разновидность колдовства имеет свои плюсы и минусы. Голосом, этаким «выстрелом» энергии, можно подчинять, разбивать, скреплять, призывать, развеивать – да все что хочешь. Загвоздка только в том, что тебя слышат. Опытный маг, распознав первые слоги волшебства, способен выставить мистическую Защиту–Плащ или даже обернуть «голос» против его хозяина. Подробно, но несколько сухо об учении «голоса» написал Паржу Набади в соавторстве с мягкошерсткой Щекотушкой Серой–Ушкой. Примечательно то, что Паржу Набади умер от разрыва трахеи, подзывая «голосом» разумный столик с фруктами.