– Тебе незачем так себя вести, – покачала головой Лютерия Айс. – Ты злишься на Калеб,а и, как я понимаю, еще и на себя. Если Ураху будет угодно – Он осуществит твою мечту, но если нет – смирись с этим. Всеотец даст тебе…

Лютерия пересеклась со мной взглядом, после чего опустила глаза. Через секунду она сказала:

– Еще даст тебе счастье.

– Мне не нужно никакое счастье! Я и так счастлива! И я не злюсь на него! Я просто стараюсь быть объективной! – розовея, всплеснула руками Настурция.

– А почему ты все время краснеешь? Как ягодка–клубничка, а? – не удержался я.

– Калеб! – предостерегающе воскликнул Альфонсо.

– А почему ты все время язвишь?! Не из–за того ли, что в тебе полным–полно неизрасходованной желчи?! Все поливаешь меня ею и поливаешь!

– Так, маги–шмаги! Цыц! Мы сегодня вечером не ваши конфликты обсуждаем! – рыкнул Дурнбад. – Лютерия?

– Позволите?

– Конечно! – в один голос сказали мы с Настурцией.

Лютерия Айс покрутила в пальцах серебряный медальон Ураха.

– Спасибо. Островное Королевство живет грабежом, разбоем и военной добычей. Их флот – грозная сила. Я бы даже сказала – абсолютная сила. Под знаменами Спрута собраны тысячи боевых галер и драккаров. И это, не считая других каравелл, не участвующих в набегах. Знаменитый флагман короля–пирата, «Великий Змей», носит на себе более двадцати сотен воинов. Представляете себе, насколько он огромен? Невообразимо. Нет, Калеб, воочию я его не видела. С уверенностью могу заявить, что «островитяне» с младых когтей учатся обращаться со снастями, как править судном и правильно распознавать малейшие изменения погоды, которые всегда использует себе во благо. Они и палуба – единое целое. Одно существо. Обожжённые лучами солнца и обветренные солеными шквалами, островитяне суровые и упрямые мужчины и женщины. Они не приемлют слабости. Больных или хворых новорожденных, преступников, военнопленных, а также стариков с надетым через шею камнем скидывают с кормы в пучину, к Шаггудде. Жестоко, грубо, по–варварски и бессердечно. Якобы там, в невиданных недрах, Монстр Недоступной Впадины съедает страшное подношение, чтобы вечно переваривать его в своем бездонном желудке.

– Жутковатые у них традиции! – крякнул Дурнбад. – У нас таких нет!

– Ага, у вас просто с горы сбрасывают! – хмыкнул я.

– На да, или голову с плеч секирой, – хохотнул гном. – У нас так в ходу! Бац, и ты покойник!

– Вот уж умора, – закатывая глаза и сжимая губы, протянула Настурция. – Обхохочешься!

– Островное Королевство, дрейфующее в океане Безнадежности, имеет доступ ко всем его ресурсам. Как к обычным, так и к уникальным. Если про рыбу говорить не имеет смысла, то отметить фосфоресцирующие водоросли, продляющие молодость, стоит. Они растут у оснований рифов, и добывать их сложно. Что еще? Невыцветающие краски, изготовляющиеся из разноцветных мидий, легковесная и прочная материя из чешуи «гладких бестий», покрытые добытым перламутром кости тупорылых черепах, чудодейственные лекарственные выжимки из внутренностей ольховых крабов, «рассекатели» – неимоверно острые пластины, из которых потом куют клинки…

– Что за рассекатели? Откуда они берут эти рассекатели? – пробасил Дурнбад.

– Их сдирают с панцирей особенных морских звезд. Они похожи на такие лезвия. Служат защитой от хищников.

– Эвон как!

– Очень острые, – добавил Альфонсо. – Меч, изготовленный из рассекателя, пройдет сквозь обычный доспех, как нож через масло.

– С гномьей сталью им точно не сравниться! – надулся старейшина войны.

– Да нет, рассекатели точно посоперничают с вашими сплавами, – хмыкнул Альфонсо Дельторо.

– Дудки!

– Голая истина!

– Лютерия, добавишь еще что–нибудь? – спросил гном, недовольно зыркнув на следопыта.

– У тебя, видимо, есть вопрос, – улыбнулась магистр Ордена Милосердия.

– Да, – кивнул старейшина войны, отхлебывая эля из кубка (Скатерть, как видно, перенесла его с самого Зарамзарата). – Мне непонятно вот, что. Почему рабы, достигнув Соединенного Королевства, никогда не убегают от своего хозяина? Он – один, их – много больше. Лично я бы, будь в такой ситуации, прибил бы гада и дал деру.

Лютерия Айс печально вздохнула.

– Потому что они не могут. В Островном Королевстве умеют «связать» невольникам руки и заставить их что–то делать без всяких кнутов и бичей. Колдовство. Я не знаю, как это называется. Маги воздействуют на разум человека, навязывая ему свою волю, да так, что у того даже мысли не возникнет им перечить. Что–то сродни транса наяву.

– Угу. Заклятие Ментальных Кандалов, – добавил я. – В Островном Королевстве мои «коллеги» всем нос утрут по части магии разума. Ворожбой они уничтожают почти весь рассудок жертвы, а потом крутят ею как болванчиком на спектакле кукол. Замечу, что чтобы добиться интеллектуального господства над несчастными, необходимо провести сложный ритуал, однако в Островном Королевстве это поставлено на поток. Там есть мастера, которые знают, что, к чему и как.

– А ты такое в состоянии обстряпать? – осведомился у меня гном.

Я пожал плечами.

– Некромантия и магия разума отдаленно похожи. Поэтому в каком–то смысле могу. Над мертвыми.

– Волшебники кладут жизнь на то, чтобы наловчиться держать контроль над мозгом. Этому учатся десятки лет. В Тритон–Аспере – столице Островного Королевства есть анклав Гоштуа, государство внутри государства. Он принадлежит касте кудесников–парапсихологов – закрытому обществу, практикующему исключительно магию разума. На благо Островному Королевству, разумеется, – промолвила Настурция. – Наша и их магия, – Калеб тебе н правильно говорит, совсем не родня. Даже струны Вселенной для создания акта Смирения задействуются разные. Если твой друг при некромантии пользуется Злобой Назбраэля или Вечной Энтропией, а Лютерия – Добром Ураха, то в Гоштуа культисты полагаются на собственную внутреннюю силу. Они в своем ремесле более близки к Оплоту Ведьм и ворожеям, чем к нам, знатокам тайн естества и мистерий демиургов.

Неправильно?! Да у меня куча доказательств есть своей правоты! Я, было, открыл рот, чтобы вылить на Настурцию поток тезисов и неоспоримых фактов, но Альфонсо сжал мое запястье:

– Не надо.

– От завернула–то! Прямо как брат по крови, когда дело до разъяснений доходит! Вроде и разжевала все и одновременно еще больше запутала, окаянная! – расхохотался Дурнбад. – Маги–зигзаги, вы токуйте–то так, чтобы другие вникали!

– Пф! – изрекла Настурция, чуть надувшись. – Я вроде ничего такого заумного не сказала.

– Принято к сведенью, – ухмыльнулся я Дурнбаду.

– Я ж проверю! – хрюкнул в бороду гном.

–Ух, какой подгорный зануда!

– Сам зануда с равнин!

Глава 26. За Соединенным Королевством. Рассказы Дурнбада и Настурции

Мы легли. Я заснул быстро и никаких сновидений не видел, чему был несказанно рад. Утро подменило ночь, и наша пятерка понеслась по Змейчатому Тракту. Три дня максимум, и мы достигнем форта Нура. Дорога, протоптанная временем, вела нас вперед. Меня посещали разные думы, но ни одна из них не относилась к чему–то определенному. Мне опостылело ломать голову над всеми проблемами, поэтому я касался в самом себе фабул, связанных с чем–то отвлеченным. Цветы у обочины распускаются. Лютики то или дикие астры? Что за птица так истошно кричит в лесу? Может, птенец выпал из гнезда? Парит – дождь, что ли, будет? Мое предчувствие насчет ливня оправдалось. Гроза разразилась к полудню и не утихала до самого вечера. Мокрые, продрогшие и молчаливые, мы кое–как сыскали трактир у развилки. Вдали, если хорошенько присмотреться, можно было увидеть малюсенькие огоньки – там Осприс. Это здесь генерал Мито Як увидел, что на город напала ватага Десницы Девяносто Девяти Спиц. Он отбил нападение, а потом подоспевшая Настурция закрыла червоточину. Я глянул на сестру–близнеца Эмилии. Со слипшимися волосами, она тоже, как и я, приникла взором к Оспрису. Ох, уж его «Мазня–Возня"! Во век не забуду ее и Гамбальда с Зожей–Ожей! Эх, Икки Тир! Как ты меня расстроил! И надул! Да, надул!

– Ты молодец. Не каждый бы отважился рискнуть своей жизнью ради других, – тихо сказал я, когда Альфонсо, Дурнбад и Лютерия зашли в трактир. – Я знаю, что это ты спасла Осприс от лап Десницы Девяносто Девяти Спиц.

Не поворачиваясь ко мне, Настурция промолвила:

– Ты даже не представляешь, что творилось под стенами Осприса. Там шло сражение, час за часом. Твари, полуголые и со звериными головами, штурмовали полки Мито Яка… Резня была страшная. Мне в такой никогда не доводилось участвовать… Я прибыла сразу, как получила вызов… Отчаянной атакой, безумной даже, мы проломили оборону демонов, и там я… Я закрыла потусторонние врата. Меня едва не разорвало напополам, но я смогла. Одна. Без чьей–либо поддержки…

–Нет, я именно, что представляю, каково тебе там пришлось, потому что сам не так давно сделал тоже самое.

На лицо Настурции набежала тучка.

– Ну да, ты же у нас самый талантливый и всё умеющий. Говоришь об этом как о будничном походе в бакалею.

– Настурция, давай с тобой объяснимся? Почему ты цепляешься к каждому моему слову? Сейчас я вообще ничего такого не сказал. Лишь похвалил тебя.

Я попытался взять колдунью за плечи, но не смог. Когда я дотронулся до нее, меня прошиб электрический заряд. Не болезненный, впрочем, но ощутимый.

– Никогда не прикасайся ко мне! Даже пальцем! Ты уяснил? – разозлилась Настурция. – С моей сестрой за ладошки держись!

– А при чем тут Эмилия? Что ты ее все время вспоминаешь? Почему тебе все не так?

На глазах Настурции выступили слезы. Не терплю женских слез! Гром грянул так, что я едва расслышал, что она мне ответила.

– Почему тебе доставляет удовольствие играть мне на нервах?!

– Нервах? Я…

– Ты! Да, ты! Я почти забыла тебя! И нет же, вот он ты, на пороге Грэкхелькхольма! Почему ты не умер в этом дьявольском Гамбусе?! Почему?! – закричала колдунья Ильварета.

В окне трактира возникла Лютерия Айс. Она махнула нам, приглашая войти. Я показал ей растопыренную пятерню – «пять минут».

– Ты бы хотела этого?

– Не скрою, да!

– Настурция, за что ты меня так ненавидишь?

– Ты… Потому что ты для меня!…Ты для меня пустой звук и я не стану отвечать на твои вопросы!

Колдунья Ильварета открыла дверь и прошмыгнула в зал трактира. Небо словно взбесилось. С него лило и лило, а я стоял и думал, чем мог я когда–то так задеть Настурцию. Странная она, конечно. И характер у нее не как у Эмилии. Моя лучшая подруга – мягкая, веселая, отходчивая, а Настурция иного покроя – серьезная, ответственная, обидчивая. Две сестры и такие разные. Я вздохнул. Была пора, когда мы путешествовали все вместе. Я, Бертран, Эмилия, Альфонсо и Настурция. Тогда черная кошка еще не пробегала между нами, и мы делили неприятности и вкусности поровну. Как братья и сестры. Что же произошло? Из–за чего сердце Настурции так ожесточилось? Дело точно в нас с Эмилией. Я же не дурак! Но вот в чем конкретно? Загадка! Клубки взаимоотношений я расщелкиваю так же легко, как дверь ломает скорлупу грецкого ореха, а тут… Что–то не досматриваю, видимо. Побеседую об этом с Альфонсо, вдруг на что укажет. Еще немного подышав свежим весенним ненастьем, я, не торопясь, зашел в трактир. Внутри было человек пятнадцать – пару патрульных солдат с сержантом, одинокие странники, кочующие торговцы да гонцы. Я подошел к друзьям и скинул плащ на спинку стула.

– Калеб! Ты что, в реке купался? – пошутил Альфонсо, наблюдая за тем, как подо мной образуется лужица воды.

– Так вместе с тобой плавали, – кивнул я. – Забыл что ли, тетерев?

– Сегодня черед мне вести вас по странам, – заявил Дурнбад, положив локти перед мутной кружкой с пивом.

– Тебе? А где твою бороду носило помимо Будугая? – удивился я.

– Я иногда поражаюсь тому, какой ты рассеянный, брат по крови! Что вот про науку – ты первый дока, а где запомнить что–то к ней не относящееся – тут у тебя морока! Ну, подлец же? Да?

– Я не подлец!

– Ладно, ты огурец. Я же давеча только обмолвился, что слонялся по Ледяным Топям. Ну, когда Альфонсо нам про Ноорот’Кхвазам распинался.

– Между кланом Надургх и Ледяными Топями лежат все Железные Горы. Что тебя потянуло проделать такой путь?

Гном надолго приложился к кружке. Он выпил ее залпом, рыгнул и зычно, через весь зал, потребовал у трактирщика добавки.

– Я – герой, старейшина войны и самый удалой вояка Зарамзарата, а так статься, что и всего Будугая. Я берусь за любую опасную работу без всякого страха. У отца было поручение для меня за пределами скал, и я его выполнил, – пророкотал Дурнбад. – Если вкратце, то лет двадцать назад один плешивый, но высокорожденный гном Рафдан из Балгана на Гхаге – Верховном Совете глав всех мало–мальски видных кланов, обвинил Надургх в присвоении себе чужих территорий и объявил ему Нчурдан – официальную войну. Этот клан Балган, да какой там из него клан был, так, сборище отбросов и балаболов, пронюхал, что в Ничейных Землях, граничащих с Надургхом, есть богатые залежи алмазов, и поторопился наложить на него свою паклю. Но Надургх на мякине не проведешь, мы тоже подсуетились. В общем, спор решился по старинке – сечей.

– Почему ты говоришь про Балган «был»? – поинтересовалась Лютерия, аккуратно отщипывая мякоть с куриной ножки.

С полуулыбкой на устах, Дурнбад сжал пудовые кулаки.

– Потому что его племя развеялось по ветру. В Будугае правит сильный, а слабый – умирает. Воинство Надургха под моим командованием вначале одержало громкую победу на Ничейных Землях, раз и навсегда показав, чьи там алмазы, а затем ворвалось в Эхмель – главную гору Балгана. В тот день Надургх вычеркнул племя Балгана из Гхаги и всех летописей.

– Твои соплеменники устроили геноцид целому клану? – ужаснулась магистр Ордена Милосердия.

– Тех, кто держал оружие, – да, отправили к Владыке Гор, как мужчин, – без тени смущения отозвался Дурнбад.

– А капитулянтов? Детей? Женщин?

– Пленных не тронули. Клан Надургх – самый благородный клан всех кланов всего Будугая! – выпячивая грудь колесом, гордо ответил Дурнбад. – Мы испокон веков стоим за честь!

– Что же с ними стало? – не унималась Лютерия Айс.

– Тех, кто постарше, отправили на рудники и штольни, младых – забрали к себе в Зарамзарат, – пожал плечами Дурнбад. – Обычная доля побежденного.

– Жуткая доля.

– В Эхмеле теперь «сидит» Надургх? – спросил Альфонсо.

– И довольно крепко, – кивнул старейшина войны. – Война пошла нам на пользу. Взбодрила дух, расширила владения, продвинула авторитет моего народа на Гхаге. Все сложилось лучшим образом.

– Так, а про задание Дунабара–то что? – подтолкнул я Дурнбада.

– Отца–то? Он повелел мне поймать сбежавшего с поля брани главу клана Балгана. Рафдан оседлал снежного барса и дал деру. Как последний трус! – сплюнул Дурнбад. – Я гнался за ним на Клаке, как бешеный, но его кошка в скорости моей не уступала. Барсы, умные и преданные животины, чувствуют, когда их седок в опасности и гонят так, что не поспеешь. Семьдесят лун или около того, я преследовал Рафдана. Я покрыл столько лиг, что и подумать страшно. В конце концов Рафдан и я спустились с Будугая и помчали к Минтасу. Неподалеку от чокнутого города–диска я так–таки настиг главу клана Балгана.

Лютерия Айс сузила глаза.

– И?

– Отец сказал мне – приведи мне Рафдана или принеси к трону его голову. Рафдан выбрал второе.

– В этом рассказе умещается вся суть гномов, – изрекла Настурция Грэкхольм, помешивая ложкой сахар в чае. – Простые решения простых проблем.

– Я так–то не про Будугай почесать языком собирался, а про Минтас, – пробасил Дурнбад, опорожняя третью чарку.

– Вот как? Ну, давай, – проговорила Настурция. – История, в которой гном будет описывать магов – дорогого стоит.

– Я изрядно измотался. Скачка за Рафданом отняла у меня много сил, да и боец он оказался не кислый – попотеть пришлось, поэтому я решил поочахнуть в Минтасе. Я пришпорил Клака, и мы затрясли к городу. Да, городом, конечно, его назвать можно с натяжкой. Не такой он, как все. Этакий парящий в небе овал с минаретами и башнями. Неоглядный вблизи, он плавает в облаках так, как ему велят его невменяемые колдуны. То над Ледяным морем зависнет, то переместится абы куда, аж к Рунному Королевству. Когда я стал приближаться к Минтасу, из него, с необъятного верха, как по волшебству, выскочила лестница. Да не такая, знаете, веревочная, а самая настоящая, большая, как перед дворцами делают. У самой ее кромки меня встретили четыре стражника. Все сияющие, молодые и улыбающиеся. Они сказали мне: «Здравствуй, Дурнбад, старейшина войны клана Надургх и сын Дунабара. Минтас и его владыки приветствуют тебя!» Я им ответил: «Горы и недра! Откуда вы меня знаете?». А они мне: «Совету Истцов ведомо о каждом живом существе. Проходи, Дурнбад! Даэрио Симильвейн приглашает тебя стать его гостем». Вот так я и попал в Минтас. Этот Даэрио Симильвейн д у них за главного там, вроде бы верховный истец его чин. Только он не человек. Нет! Он оболочка от человека! Вместилище чего–то Жуткого!

Дурнбад обвел нас взглядом.

– Клянусь бородой, когда я с ним встретился, он показался мне как бы ни самим собою что ли. Как объяснить? Как будто через его черные глаза на меня смотрел кто другой! Какая–то очень умная и чуждая тварь!

– На самом деле твое чутье тебя не обмануло. Вернее ты прав наполовину, – подтвердил я. – Даэрио Симильвейн все же человек, но! Давным–давно, еще до моего рождения, он заключил договор с неким созданием – Тихим Наблюдателем, гигантским ленточным червем. По сути Даэрио Симильвейн в обмен на магическую силу, позволил Тихому Наблюдателю, хм, забраться внутрь него.

– То есть в этом Даэрио засел солитер?! – возопил Дурнбад.

– Он не то чтобы солитер… – протянул Альфонсо.

– Именно так, – утвердила Настурция. – Тихий Наблюдатель– это древний и могущественный паразит. Он обладает большой властью над элементами Вселенной, однако без донорского тела его потенциал не столь уж велик. Только вклинившись в «сосуд» из плоти и крови, Тихий Наблюдатель обретает настоящую власть творения. Его мудрость, как и интеллект поразительны, поэтому время от времени находятся те, кто не прочь «впустить» его в себя. Я полагаю, что Тихий Наблюдатель почти полностью контролирует свой «сосуд», впрочем, сохраняя ему некою видимость свободы действий. Даэрио Симильвейн – марионетка, и в Минтасе правит именно Тихий Наблюдатель. Это он, а не верховный истец, позвал тебя насладиться «его» городом.

– Никогда не слышала про такого… такую мерзость! – ахнула Лютерия Айс.

– Вот уж монстр! – согласился Дурнбад.

– Тихий Наблюдатель – феномен интересный, – промолвил я. – Никому доподлинно не известно, откуда он взялся. По крайней мере, второго такого червя нет.

– То бишь и да, – буркнул гном, отирая рот тыльной стороной ладони. – Этот Даэрио Симильвейн или Тихий Наблюдатель, сказал мне, чтобы я, высокорожденный Надургх, чувствовал себя в Минтасе как у себя дома. Он ушел, а я принялся бродить по улицам. Какие они! Все в цветах! С позолотой! С яркими красками! Загляденье! А люди–то люди! Все до одного волшебники! И даже джины есть! Они там что только не вытворяют! Огненные шары запускают и превращают муху в графин! С животными разговаривают! И это происходит везде! Прямо на глазах! Есть в Минтасе что–то наподобие базара. Всячины там разной навалом! У меня глаза на лоб лезли от тех вещиц, что лежали на прилавках! Походил я туда–сюда, побеседовал с тем и этим. И вот, что мне рассказали. Каркас Минтаса – весь этот летающий омлет был некогда построен из панциря черепахи Минтамансия. Эта зверюга, понимаете каких размеров, плавала где–то за Ледяным морем, в океане Темного Холода, пока ее не сокрушил Айэ – Бог Айсбергов. Айэ выел мясо Минтамансия, а остов выкинул в воду, где на него наткнулся некий маг первобытности – Калибард, скитающийся по Темному Холоду. По легенде Калибард был химерой – наполовину человеком, наполовину кем–то не от мира сего, может тоже Богом. Он загорелся идеей сделать из кости Минтамансия независимое государство волшебников. Чарами Калибард создал на панцире замки и стены, купола и капища. Он назвал свое детище Минтас, в честь Минтамансия. Долго пустой Минтас слонялся по Темному Холоду вместе с Калибардом, доводящим его до идеала, пока не явился Айэ. Бог Айсбергов заявил, что скелет Минтамансия ему противен, и что Он хочет, чтобы Калибард, если уж тому так понравилась «дохлятина», убрал его куда подальше. На вопросы мага «Куда и как?» Айэ ответил: «Я помогу». Бог Айсбергов стал дуть на Минтас, и тот поднялся в небо, а потом полетел к Ледяным Топям. Да он и остался курсировать там в рамках, огороженных Айэ. И все минувшие тысячелетия, сколько бы Минтас не пытался сдвинуться через Ледяное море в Темный Холод, у него не выходит. Это касается и Ледяных Топей. Дойдя в своем полете до Великого Леса, Ноорот’Кхвазама или до Будугая он начинает крениться к земле, падать. Видимо чары Айэ тоже имеют свой предел, поэтому Минтас навечно застрял на «стылом пятачке».

Но его обитателей это не огорчает. Они благоденствуют и занимаются своей дурной наукой без всяких надоеданий извне. В Минтасе заседают истцы – избранные чародеи–наместники, которые пекутся о безопасности своего немногочисленного народа. Как я понял, в Минтас можно попасть всего тремя путями: приехать торговать, но тогда в сам город вас не пустят, родиться в нем, или если вы получите личное приглашение, как вот я. Барышничают мои соплеменники, виалы из Рунного Королевства и люди Соединенного Королевства с Минтасом только в определенный день – последнее число каждого месяца. В эту дату под крепостью–диском устраивают нечто вроде ярмарки. В Минтас везут в основном еду, а из него всякие зачарованные побрякушки. Детей в «городе над облаками» я насчитал не больше десятка. Завести ребенка для семьи магов – наивысшая награда. Чад, что роженицы принесут под сводами Базиликума – Университета Чародейства, Космогонии и Медицины, с пеленок будут обучать всем тонкостям магического искусства. Но не только ему. Множество самых разнообразных дисциплин впитают в себя маленькие человечки, пока не станут взрослыми юношами и девушками. Это про два первых способа, как зайти в Минтас. Третий – по вызову. Тут, как говориться, выбирают по заслугам. Если ты знаменитый кудесник или важная шишка, как я, то, возможно, тебя допустят побродить по садам и галереям Минтаса. Поглядеть на его всякие достопримечательности и приобщиться к степенной учености.

– Ты отметил Базиликум. Это оплот таинства Жизни и Смерти. Его лекари признаны лучшими из лучших в целом мире, – сказал я.

– Тангинсия – Академия Врачевания в Королевстве Бурунзии – с ним легко посоперничает, – не согласилась Настурция.

– Мой Орден Милосердия и сестры Ордена Креста многое умеют, – тихо промолвила Лютерия.

– Но не столько, сколько в Базиликуме, – сказал Альфонсо, отставляя от себя тарелку. – Я с Калебом тут за одно. Лекари из Минтаса ценятся в мире так же, как вода в пустыне.

– Про их свихнувшиеся Житницы Знаний. Их там штук десять и каждая «особенная», – крякнул Дурнбад. – Сейчас перечислю какие запомнил: Университет Чародейской Медицины, Университет Астрологии и Звездного Склона, Университет Тайного, Университет Элементов, Университет Ночи и Дня, Университет Механизмов, Университет Природы, Университет Чтения что ли? Они там, что? Буквы складывают как–то не по–нашему?

– Университет Чтецов Времени, – поправила Настурция. – В нем обучают тому, как предсказывать будущее.

– А разве его можно как–то прозреть? Вот я сейчас это блюдце разобью или нет, мне бы ответил ихний шарлатан?

– Нет, ты слишком непредсказуемый, – улыбнулся Альфонсо. – Зато будет сегодня Калеб храпеть в подушку или нет, они бы в прорицании не промахнулись.

– Или станет ли Альфонсо завтра ворчать по поводу и без повода – тоже бы предвидели наверняка, – шуткой на шутку отозвался я.

– Что ты с Эмилией пургу нес, что с Альфонсо каламбуришь! Смешной ты, брат по крови! За что тебя и люблю!

– Я тоже люблю тебя, крепыш!

– Поездка утомила меня, а история Дурнбада принесла на сон грядущий приятную думу, – зевнула Лютерия Айс. – Альфонсо, ты же договорился о ночлеге? Я так хочу спать.

– Да, Лютерия. Наши комнаты на втором этаже.

В зале трое гуляк–солдат затянули песню, славящую Констанцию Демей.

– Меня их фальшивые голоса тоже не смутят, – окинув взором распевшихся выпивох, сказала Настурция. – Доброй ночи.

– Мы все с тобой. Пивцо меня разморило, поэтому пора и баиньки, – ввернул Дурнбад. – Кто под горочку сойдет, тот и сладенько заснет.

– Альфонсо, посидишь со мной лишних пятнадцать минут?

Следопыт проводил глазами удаляющихся друзей, а затем, вздохнув, ответил:

– О чем будет разговор?

– Настурция.

– Так?

– Чего я не вижу.

– А что ты видишь?

– Она, хм, не приветствует мое общество.

Альфонсо задумчиво покрутил яблоко по столешнице.

– И да, и нет. Больше нет, чем да. Однако и «да» присутствует.

– Конкретнее.

– Я не уверен, что эту тему нужно развивать… ночью.

– Меня не проведешь. Ты пытаешься уйти от диалога.

– Если тебя не проведешь, то почему ты проводишь сам себя?

Я непонимающе помотал головой.

– В смысле?

– Ты настолько себе на уме, что, как бы выразиться, порой самые очевидные истины для тебя, что непроницаемая стена.

– Какие?! – чуть не крикнул я.

Эта манера Альфонсо ходить вокруг да около меня иногда раздражает.

– Кто для тебя Настурция?

– Сестра Эмилии, выдающаяся колдунья, ну и… друг. Да, другом я ее всегда считал, несмотря на то, что она меня нет.

– Вот ты и сказал главное – сестра Эмилии. Почему ты вспомнил Весенний Шторм? Настурция – личность с совершенно отличным от Эмилии характером. Из–за чего ты упомянул ее? Говорить о том, что у них одинаковая внешность воспрещается. Подумай, ведь ты подошел к ответу на свой вопрос.

Я потупил взор.

Выплеснуть на Дельторо мои чувства? Они горят ярче пламени… Настурция. Вся она, каждое мгновение напоминает мне о той, что ласково завет меня «старый гриб» и «порванный носок», о той, по которой мое сердце выстукивает дробь не хуже, чем палочки по барабану на военном марше.

– Эмилия моя лучшая подруга…

– Так ли это?

– С оговоркой, – несмотря на Альфонсо чуть слышно выдохнул я.

– Тебе от меня ничего не скрыть, Калеб. Даже не от меня, а от всех нас. Ты часто поминаешь Эмилию. Рассуждаешь, как она и где она. Не мерзнет ли, не голодна ли, не заболела ли. Понимаешь, к чему я? Тут одних дружеских чувств мало… Тут нечто большее.

– Но я же так и о Грешеме беспокоюсь!

– Не в таком тоне. И Настурция… Настурция не глухая. Она воспринимает твои монологи с болью…

– Ты хочешь сказать, что Настурция так озлоблена на Эмилию, что даже ее имя ей невыносимо?

Альфонсо положил руку на мое запястье.

– Нет. Настурция очень любит сестру, но то, что ты ищешь в ней Эмилию, а не ее – вот это она перенести не может. Этот нюанс отталкивает ее и от Эмилии, и от тебя.

– Ты это про что? – я был заинтрегован.

– Про то, что ты «это» делаешь не нарочно.

– Что, «это»?

– Не замечаешь того, что Настурция…

– Альфонсо!

– Этот возглас, громкий и строгий, налагающий запрет, оборвал в таверне все песнопения. Со второго этажа, у перил стояла Настурция. Ее пальцы дрожали, а щеки в свечных зарницах отливали мертвенной желтизной.

– Довольно!

– Прости, я… Он же не на зло тебе… Ты…

Колдунья Ильварета, приковавшая к себе все удивленные взгляды, молнией сбежала по лестнице. Она схватила следопыта за плащ и, его несопротивляющегося, потащила обратно наверх.

– Ты погоди! Я тебе все разложу по полочкам! Кто кому и как приходится! И кто, о ком и как думает!

– Своенравная у тебя жена, мужик! И глупая! – хохотнул рябой сержант. – Ты ее проучи! Отлупи хорошенько! Так она будет знать, кто в доме хозяин!

– Слышь, мышь, это я тебя сейчас отлуплю! Чтобы ты язык–то свой прикусил! – крикнул Дурнбад.

Без доспеха, в ночной сорочке, он вышел на звук из своей комнаты.

– Это ты–то? Мне–то?! – расхохотался сержант. – Твоя макушка мне до пояса–то хоть достанет? А, карлик?

– Шут шутом! – икнул рядом сидевший солдат. – Вздуть его, Серж?

– Карлик?! Шут?!

– Дурнбад!

Следопыт попытался перехватить пышущего гневом гнома, но поздно. Дурнбад увернулся от захвата Альфонсо, а затем, как бык, понесся на сержанта и его компанию. Драка? Да никакой драки. Старейшина войны вначале врезал кулаком в челюсть сначала одному (гном сделал это в прыжке), потом другому и третьему. Я помнил, как Грешем и Дурнбад состязались в силе рук в Трузде. Тогда гном прижал запястье вампира (вампира!) к столешнице. Ну а сегодня… Сегодня – три нокаута и раздосадованный Дурнбад – уж слишком быстро противники отключились. Таверна опустела.

– Горы и недра! Меня! Старейшину войны клана Надургх! Какой–то вшивый паяц обозвал карликом! Да я тебя!…

Дурнбад с надеждой приподнял за вихор одного из поверженных вояк – нет, не очнулся, и лупить его уже не имело смысла.

– Спасибо, что заступился за меня, – поблагодарила Настурция. – Но так их… Это лишнее.

– Перед ними колдунья Ильварета! – громыхнул Дурнбад, со стуком роняя голову солдата на пол. – Да ни одна псина в моем присутствии не посмеет вытирать об нее ноги!

– Им повезло, – хмыкнул я. – Ты их совсем легонечко.

– Я дураков только учу, а не калечу.

Настурция кинула пару монеток трактирщику (за причиненные неудобства), а потом мы все пошли спать. Дурнбад, удаляясь к себе в опочивальню, что–то приговаривал на лундулуме. По всей видимости, ругался. Я, пожелав всем выспаться, завалился к себе. Обстановка моей коморки была не ахти, но сойдет. Тумбочка, кровать, стул, зеркало, что еще надо? Я разделся и, потерев виски, умостился на матрасе. Не то, чтобы он был свежим и благоухал полевыми цветами, однако, и не грязный. За окном по–прежнему бушевала гроза. Я вслушивался в ее вой и вместе с тем анализировал беседу с Альфонсо. Она ничего мне не подсказала. Следопыт говорил экивоками. Что я мог почерпнуть? Зачем он заострил внимание на Эмилии? Дельторо мнит себя этаким знатоком ситуации, а меня выставляет болваном. Я перевернулся на бок и накрылся тонким одеялом. Хотя, может, так и есть? Ох, уж эти барышни! Создания своенравные! То они тебе рады, то через секунду твое общество им тягостно. Что касается Настурции – моя личность ей всегда не к месту. Но было ли так всегда?

Я призадумался. Нет. Когда–то мы с ней делились самыми сокровенными секретами и вместе устраивали для Бертрана, Альфонсо, Эмилии, Бритсморру и Деборы веселые розыгрыши. Тогда нас еще было много, и мы не называли себя Грозной Четверкой. То была заря моей юности… Дождь бился в стекло и ставни скрипели… Я вздохнул. Как много утекло воды с тех пор! Я бы желал вернуться в то время, когда Настурция относилась ко мне иначе. По–другому. Когда Лайли Серебряная Часовщица упрекала Парабеллу в легкомыслии, а Эшли Шторм с видом умудренного летами старик, журил Бритсморру за то, что тот не принимает знаки внимания Деборы Ольвинхайд. Мы, молодые и неопытные, в те, отдаленные пропастью года, искали приключений на свои разбитные головы. Большая половина моих друзей мертва, но только не для меня. Я скучаю по ним, также как и скучаю по доверию Настурции. Я бы дал пустить себе кровь, только бы она вновь улыбалась мне. Что это? Тяга к минувшему? Люди живут в нас, в наших воспоминаниях. Зачастую в них – они не те, что есть сейчас. Это нормально. Во Вселенной все подвержено изменениям. А я? Я, наверное, тоже. Наш путь, что мы идем день ото дня, наши невзгоды и радости откладывают на нас отпечаток. Под воздействием событий мы закаляемся, учитываем их поучения, приспосабливаемся и движемся дальше. Страница за страницей мы пишем свою книгу. Настурция, некогда уязвленная, пересмотрела свою дружбу со мной. Это грустно. Я бы извинился перед ней, если бы знал за что. Эта девушка, по сути, одинокая, достойна самого лучшего…