– Хагиша заметалась по площади, и весь Энгибар увидел, что она тварь из Бездны. Преодолев свой страх, все жители Общины заторопились к тебе и нам, «лесным стрелам», на выручку. Мы перебили пособников Хагиши, но сама она сумела избежать их участи. Хагиша прочла заклинание, от которого мои уши едва не лопнули, и просто пропала. Вот она была, и вот её уже нет…

К нам подоспел молоденький друид. Отдуваясь, он быстро заговорил:

– Глава Энгибара! Секвойя–Аватар Духа Зелени распустилась цветами! Она благоухает, а её кора лоснится оливковым свечением!

– Дух Зелени вновь свободен, – ответил ему Альфонсо. – Он снова будет покровительствовать нам. В Плане–Запределье Хагиша каким–то образом пленила Его материальную оболочку, вершив над Ней нечестивые обряды. Но мы с Калебом победили её.

– Там, – отметил я. – А здесь?

– Это хороший вопрос, – печально согласился Альфонсо. – Так может статься, что Хагиша ещё даст о себе знать.

– К тому же нам до сих пор непонятно, какие цели преследовала эта гарпия, – сказал я. – Для чего она подчинила себе Духа Зелени? Почему Хагиша не сидела у себя в Завете Благодати, вершив черное колдовство из него, а пришла для этого в Энгибар? С каким умыслом ею был выбит пост первосвященника–друида? Почему она не расправилась с тобой сразу, а намеревалась именно запечь? Слишком много недомолвок и закавычек, ты не находишь?

– Да, – хмурясь, отозвался Альфонсо. – Загадка на загадке.

– И теперь Хагиша исчезла, – промолвил Хансель.

– Ты же не пойдешь искать её? – встрепенулась Лика.

– Я… – заикнулся Альфонсо.

– В Энгибаре все утихомирилось, – перебил я своего друга. – Отдай приказ «лесным стрелам» зачистить обиталище Завета Благодати, а сам отправляйся со мной. Нас ждет Констанция Демей. Это срочно.

Альфонсо смерил меня долгом взглядом голубых глаз. За надетой бесстрастной маской Следопыта я прозревал, как разрывается его сердце. Оно металось между долгом перед Соединённым Королевством и заботой о родном Энгибаре.

– Калеб!…

– Альфонсо! Дроторогор и Вальгард Флейт важнее Хагиши. К тому же гарпия, если и жива, то сильно потрепана и еще долго не покажет свой нос. Ей сейчас надо залечь на дно и зализать раны. Чего нельзя сказать про Хрипохор и Вестмарку – они готовы сокрушить человечество! Во что бы то ни стало нужно опередить их удар, потому что время истекает! Оно тает и тает, как сосулька по весне! Я обещаю тебе, что мы непременно разыщем Хагишу и насуем ей тумаков, дай только… разобраться с первоочередным.

Немного подумав, Альфонсо повернулся к Ханселю и Лике.

– Калеб принес мне вести из Ильварета. Как вы догадываетесь, они весьма и весьма дрянные. Меня требует к себе королева, и я должен незамедлительно покинуть Энгибар. Да, Лика, да, я ухожу. В Соединённом Королевстве назрели большие проблемы, которые без моего участия не решить. Хансель! Разошли своих людей ко всем друидам и рейнджерам, разбросанным по окрестностям Медвежьего Угодья. Не позднее, чем через три часа, скажи им, я созову всеобщий сбор. У Секвойи–Аватара Духа Зелени я отдам распоряжения, касающиеся Завета Благодати и управления Энгибаром, которые потребуется выполнять, пока я буду отсутствовать.

– Что делать с этими ублюдками? – осведомился Хансель, надавливая подошвой сапога на висок почившего слуги Хагиши. – Похоронить?

Мой друг поджал губы.

– Нет. Пусть их пожрет пламя.

– Будет исполнено, Верховный Следопыт, – отрапортовал Хансель, сливаясь с лунными тенями.

Пока в городе наводили порядок, мы – я, Альфонсо, Лика и Каталина, зашли в дом Дельторо. Там супруга моего товарища наскоро накрыла на стол. Ей тут было не до приготовления пищи. Прихлебывая из кружки чай и уплетая яичницу, холодную курицу, кукурузные лепешки и сыр, я слушал, как Альфонсо пересказывает жене события уже почти минувшей ночи. Он также поделился с ней и с дочерью, почему его так безотлагательно требует к себе Констанция Демей. Лика всхлипывала и украдкой утирала слезы тыльной стороной ладони, Каталина же рыдала навзрыд. Да и сам Альфонсо, предвещая скорую разлуку с дорогими ему людьми, изрядно переживал. Весь его вид говорил: я не хочу расставаться с вами! Нечто подобное испытал и я, уходя из Шато. Физиономии Птикаля – дурачка, что живет у меня в замке, Тины – жабы–повара, прибившейся когда–то ко мне в Трясинах Онглойна, Катуба – полу–зомби, в прошлом рыцаря–плютеранца, Суптоны – гигантской летучей мыши и Пимина Бои – ветхого грача (последние двое обретаются у меня на чердаке и так редко вылезают из своего укрытия, что я грешным делом иогда забываю об их существовании) и других моих домочадцев до сих пор стоят у меня перед глазами. Я скучаю по ним… Вселенная, живы ли они?

На пороге замаячила фигура Ханселя: я увидел его через окно. Когда Лика впустила «лесную стрелу» в прихожую, он доложил, что большинство братьев и сестер Медвежьего Угодья уже поджидают Альфонсо а Храме под Небом. Все вместе мы вышли из уютного дома, на крышу которого бережно опускали свои зеленые руки дубы и вязы, и в зарницах бледнеющих звезд и тлеющих жаровен поднялись на пригорок, в центр Энгибара. Камни–Свидетели, как и раньше, ряд к ряду, окружали пространство перед высоченной Секвойей– Аватаром Духа Зелени. Я отметил, что перемычки–прямоугольники, соединяющие Свидетелей между собой, мигали крошечными искорками. Поначалу, я решил, что это магия, но потом осознал, что то есть тысячи и тысячи светлячков, облепивших первобытные глыбы. Лаяли собаки, повсюду звучал гул сотен голосов.

Проследовав к алтарю, покоевшемуся под корневищами секвойи, Альфонсо дал знак, и шум прекратился. В защитной броне, с аккуратно забранными волосами, с Резцом за плечом и Щавелем у пояса, мой друг выглядел очень внушительно. У него, как и у Серэнити, есть врожденное качество – лидерство, заставляющее принимать себя всерьез. Хорошо поставленным голосом он описал Совету и поселенцам Энгибара свои изначальные подозрения насчет Завета Благодати, рассказал о своем путешествии к Духу Зелени и о противостоянии с Хагишей. Изобличение гарпии и её окутанного злом шабаша на Совете приняли громкими восклицаниями и яростными воззваниями разделаться с отшельниками–демонами, засевшими на выселках Медвежьего Угодья. Альфонсо поддержал эти речи, но сказал, что сам возглавить карательную операцию не сможет. Он объяснил, почему. Вести о Дроторогоре, как и о Вальгарде Флейте были приняты в гнетущем молчании. Все понимали, что Верховный Следопыт уходит, чтобы исполнить свое святое обязательство перед Соединённым Королевством и Миром– защитить их, обычных мужчин и женщин Энгибара, Гельха, Роуча, Осприса, Гричинга, Эльпота, Ильварета, Глиняного города, Брандварда, Подлунных Пеньков и прочих больших и малых городов от расползающейся Тьмы. Кое–кто заворчал, а кто–то уткнулся лицом в руки, но никто не обвинил Альфонсо в том, что он спешно покидает Энгибар, не поставив точку в истории с Заветом Благодати. Дельторо назначил временным главой Медвежьего Угодья Ханселя. Его выбор приняли с одобрением. «Хансель – умный и повидавший всякого рейнджер «лесных стрел». Он не уронит чести Энгибара», – так заключил Альфонсо свой монолог.

Совет закончился, но мой друг и не думал ложиться спать. Он продолжил наставлять друидов в том, как себя вести и что делать, пока его не будет. Обсуждения все длились и длились, а я в отличие от Альфонсо, бессовестно зевал. Моя сонливость не осталась незамеченной. Дельторо милостиво отпустил меня, Лику и Каталину скоротать последние предрассветные часы на подушке, чему я несказанно обрадовался. В доме Альфонсо меня разместили на кушетке с матрасом, набитым пряными травами. Наверное, как только я «бросил кости» на благоухающее ложе, так сразу и заснул. В этот раз мои грезы обременяли какие–то смазанные пейзажи и реки, что направляли свои воды в безбрежные океаны. Сюрреалистические панорамы и странные ракурсы, с которых я на них взирал, несли на себе неуловимое, но вместе с тем ощутимое присутствие Укулукулуна. Даже под протекторатом Лукового Спокойствия,я не находился в безопасности. И более того, когда я, осознавший себя в визиях, воздел глаза к небу, то четко увидел, как по его глади расползаются стеклянные трещины. Луковое Спокойствие испытывало непрерывное давление архонта, и оттого, его стенки медленно, однако верно разрушались. Сколько у меня ещё есть в запасе таких, неомраченных тиранией Укулукулуна, счастливых забвений? Такие мысли прорывались в мой измученный мозг даже сквозь полог зыбких грез. Скитаясь по неведомым дорогам, уводящим в бесконечность, и древним паркам, облагороженным диковинными статуями, вытесанными из невообразимого материала, я боязливо ожидая неминуемой встречи с Укулукулуном и думал о том, как бы мне выкрутиться. Впрочем, конструктивные мысли меня не посещали. Ощущая на себе Его пристальный взор из–за рубежа–щита Лукового Спокойствия, я, замотанный дремотными миражами, различил в перчатках очертания Путаницы. Шкатулка с ехидной торфяной клинописью, что не перевести ни на один язык, как и её раздутая, дышащая склепным ветром замочная скважина, вызвали у меня приступ бессознательной паники. Я махал рукой, пытаясь выкинуть Путаницу – все впустую. Она прилипла ко мне и стала частью меня. Затем в пальцах другой руки, сформировался фасетчатый ключ, затаенно мерцающий томной белизной. Сам того не желая, я вставил его в замок. Меня всего затрясло. Нет! Нет! Нет! Я не готов! Ну, пожалуйста, только не сегодня! Нет! Умоляю! Нет! На меня как будто вылили ушат брезгливости и презрения. Там, в туманной завесе, не мигая, на меня пялился, тот раздутый и плешивый паук, что тогда в Гамбусе даровал мне Путаницу. Он отвратительно зашевелил лапами и неуклюже подобрался ко мне.

– Праматерь, наша многоликая Рифф, недовольна тобой. Ты не ублажаешь Её алчбы. Ты не стремишься, ты не тяготеешь, ты простаиваешь. Рифф наказывает тебя. Крути ключ – три оборота. Пока ты не повернешь его и не войдешь в Анкарахаду, Бракарабрад будет терпеть за тебя Её гнев. Его станут разрезать нитями и слеплять вновь. Раз за разом, раз за разом. Пытка. По твоей вине. Рифф знает, что он тебе дорог. Он первый, кого Она начнет распинать на сетях из–за твоего промедления. Смотри, на что ты его обрекаешь! Пшшшш!

Паук подтянул к себе лапами ближайшее облако, волочащее свое брюхо по низине. Поворошив по нему педипальпами, он сотворил из него нечто схожее с зеркалом. В полупрозрачной мути, как бы затянутой мутной пленкой, я разглядел Бракарабрада в образе человека. Он, нагой, пребывающей в орбите без потолка, пола и стен, был распят на паутинной сетке. По его запястьям, вколоченным деревянными кольями в субстрат–пемзу, капля за каплей, моросила кровь. По торсу, ногам, рукам и голове отшельника Серебряной Росы сновали мизгири и тарантулы. Они то натягивали тросы, повитые вокруг Бракарабрада, то, ослабляли их, когда боль пленника становилась невыносимой. Вывернутые сухожилия и застывшая гримаса безысходности, казалось бы, навеки поселившаяся на лице Бракарабраде, вызвали у меня тошнотворную трясучку. Наши глаза пересеклись.

– Калеб…

– Почему Рифф так поступила с тобой?! Ты же ни в чем не виноват! – прохрипел я.

– Праматерь посчитала правильным – поторопить тебя… Я выдержу, – тяжело ответил Бракарабрад. – Но ты… ты наберись сил… подготовься… Не поддавайся … Пока между тобой и Укулукулуном стоит Луковое Спокойствие… Используй это время… Испытание!

Осознание того, что из–за меня непричастный к Испытанию безобидный отшельник Серебряной Росы подвергается насилию, пронзило моё нутро острым клинком.

Зеркало–облако растворилось, а арахни, с пятнами выцветшего хитина и бородавчатыми нарывами на лапах вперился в меня всеми восемью отекшими глазами.

– Ты улицезрел, ты прочувствовал, ты проникся. Бракарабрад первый, Бракарабрад первый, но не последний, кто будет нести за тебя Бремя возмущения нашей Липкой Праматери. Ты жалкий, ты унылый, ты нецелесообразный! Отринь свою неуверенность, свою застенчивость и пугливость. Крути ключ. Три раза. Крути! Крути! Крути! Иначе братец Эмилии Грэкхольм присоединится к Бракарабраду! Ансельм! Ансельм! Ансельм!

Последние три слова арахнид прямо–таки прокричал.

Этот чавкающий, не имеющий ничего общего с людским наречием, ор окропил моё «я» льдом и пригнул мои колени на черно–белое распутье. По моим щекам текли слезы. Я плакал из–за своего малодушия, из–за боязни вновь столкнуться с деспотизмом Укулукулуна и потому что не мог заставить принять себя Испытание, затянувшее Бракарабрада в застенки агонии.

– Слезы не помогут! Я доберусь до тебя! А лучше умри! Умри! Наложи на себя руки! Так будет всем легче! Самоустранись! Соверши самоубийство! – раздался гром с небес, несомненно, принадлежащий архонту Праматери.

Я ясно различил возле себя дерево и свисающую с его сука угодливую веревку. Она раскачивалась под дуновением холодного воздуха взад–вперед. Что, мне? Как Серэнити, влезть в петлю?… Освободиться от нависшего надо мной Рока? Так все просто?…

– Сделай это, и ты больше не проснешься! Путаница будет моя, а ты отправишься в Безликую Пустоту!

– Нет…

– Тогда жди меня, червяк! Жди и дожидайся! Когда Луковое Спокойствие разрушится, я наслажусь твоими всхлипами и криками сполна!

Арахнид, что еще подрагивал поблизости, воззрился ввысь.

– Укулукулун! Архонт Укулукулун! Король Анкарахады! Ты тоже непотребный и недобросовестный! Ты обратил Дом Шелка в руины! Ты все потерял! Ты все упустил! Рифф, великолепной и всемогущественной Рифф ты надоел! Опостылел и утомил! Не он, так другой пройдет Испытание! Ты обречен! Обречен! Обречен!

– Я есть властелин всех пауков, всех Миров и Планов, маленький уродливый Шорох! – пророкотал небосклон. – Почему бы тебе не вылезти из Лона Праматери и не вкусить моего всевластия? Не утруждай себя ответом, я знаю, что ты такой же трус, как и этот раб Шаттибраль!

– Я – книгочей и хронист, Укулукулун. Моя доля – вести «пересчеты», вести летописи, вести летоисчисления нашей прародительницы Рифф. Пшшш! Я – на своем месте, а ты нет! Ты его недостоин! Ты подлый, ты мягкий, ты скользкий! Ты забыл, что такое Истина и Предназначение! Дома Шелка нет! Но он вновь восстанет! Когда Испытание замкнется на себе, он заново воссияет! Без тебя! Без тебя!

– Хватит ничего не значащих слов, Шорох! – рассмеялся Укулукулун из космических далей. – Лучше получи от меня презент!

В арахнида ударила молния. Он скукожился и осел. Из его клыкастого рта заструилась бардовая слизь.

– Раб! Ты же видишь, что я могу, и что умею? Зачем ты противишься своей участи? Своей смерти! Сегодня я милостив, и та веревка – выход из твоего незавидного положения. Просунь в неё шею и покончи с этим дурацким цирком. Я обещаю тебе – Рифф отпустит Бракарабрада, как только ты испустишь дух.

– Только лаять и умеешь… – едва слышно отозвался я.

– Вскоре ты запоешь иначе, ничтожество…

Меня обняла изумрудная взвесь. Я проваливался сквозь толщу кристаллических сколов… Луковое Спокойствие, наконец, отделило меня от Укулукулуна…

Весь потный, с мокрыми волосами я открыл глаза. Лика тихо посапывала в кровати за балдахином, и Каталина, полностью укрытая одеялом, тоже чуть слышно сопела. Вселенная, теперь Рифф дотянулась до Бракарабрада… А за ним последует Ансельм! Я помассировал виски, снедаемые мигренью. Однажды с семейством Грэкхольмов произошла очень печальная история, нашедшая отклик в моих нынешних терзаниях. Тогда, века назад, Ансельма – сына Наурет и Клидаса Грэкхольмов, младшего брата Эмилии и Настурции похитили последователи Дома Шелка. Наурет и Клидас долго искали его и вышли на след одного пещерного омора, который рассказал им, что их дитя уволокли в Логово Серого Паука. К сожалению, Грэкхольмы не успели спасти Ансельма. Когда они ворвались в притон Дома Шелка (на тот момент уже последний во всем Соединённом Королевстве, остальные разобрали на щепы жрецы Инквизитика Конопус) их сына уже принесли в жертву Рифф, по такому страшному обряду, что язык не поворачивается произнести. Наурет и Клидас, выдающиеся маги прошлого, выжгли Логово Серого Паука дотла, поставив точку в идолопоклонничестве Рифф, но Ансельм… Они не провидели, что их погибшее чадо навсегда окажется затянутым в Её Анкарахаду… Я должен вызволить Ансельма! Обязан! Ради Эмилии, Наурет, Клидаса… и ненавидящей меня Настурции! Калеб! Ну почему ты такая размазня?! Нет, я не такой… Сейчас, дрожа всем телом, я дал себе зарок – я сражусь с Укулукулуном. Этому быть. Возможно даже, скорее всего, архонт сотрет меня в порошок и… Я не смею допустить этого, до того, как Хрипохор и Вестмарка потерпят поражение – они мои первоочередные задачи! Когда с ними будет покончено, я сам, не по принуждению, засуну ключ в тлетворную шкатулку и проверну его трижды. Пойми меня, Бракарабрад, от меня зависит то, что произойдет с Соединённым Королевством уже в ближайшем будущем. Его судьба – значимее и меня, и тебя, и Ансельма. Если Укулукулун прорвется сквозь Луковое Спокойствие раньше, чем я найду Филириниль, что же – так тому и быть, однако если время мне позволит – я отложу встречу с ним на ту пору, когда Огонь и Тьма будут побеждены.

Я поднялся с матраса и дошел до уборной. Там я ополоснул в бадье лицо и привел себя в более–менее приличный вид. На кухне я сел на стул и подставил лицо пробирающимся сквозь занавески солнечным лучам. Ковыряя ногтем в столешнице, я, было, подумал о завтраке, но накатившая желудочная истома, затолкавшая желчь по горлу, отсекла эту мысль. Украдкой выбравшись из дома, я, согнувшись пополам, изверг из себя скопившуюся внутри гадость. Как только я разогнулся, меня поразила иная хворь. Напомнила о себе Отметка Арбитра – на руке, где мне вытатуировали масляный фонарь над мрачным мегаполисом, проявились тонюсенькие жилки–гуаши. Они растеклись по всему предплечью и забрались, мне кажется, куда–то за лопатки. Их течение откликалось в моей бренной плоти неуловимыми уколами, которые с каждой секундой жалили меня все более остервенело. Нет, вред, что они мне наносили, не имел под собою физической подоплеки, как я изначально решил. Уколы глодали мое естество. Существует ли душевная боль? Еще как! Я изнывал под её воздействием, кривлялся и ныл. Наверное, что–то подобное испытывают призраки, когда я накладываю на них тёмное искусство. Божечки! Поутру меня вознамерились достать все мои «драгоценные друзья»! Буль Золотобородый – излеченный вампиризм которого бередит мне кишечный тракт, Укулукулун со своей патологической тягой заграбастать Путаницу, ну и Привратник приложился Отметкой Арбитра! Эге–гей, приятели! Я так превращусь в развалину под вашими то радениями! Истерически рассмеявшись, я увидел Альфонсо Дельторо, бодро шагающего по благоухающей ландышами улице Энгибара. Следопыт, приблизившись ко мне, сострадательно нахмурил брови.

– Что с тобой? Это та Отметка Арбитра тебя дергает?

– Она, и не только она, – кое–как распрямившись, сквозь сжатые зубы, ответил я. – Сейчас все пройдет.

Маята и правда покидала меня. Не так прытко, как мне бы того хотелось, но все же. Спустя минуту–другую я пришёл в норму. Альфонсо молча дожидался, когда я соберусь с силами.

– Ты как?

– Все, все… Я в порядке.

– Тогда давай двигать в Ильварет. Я только попрощаюсь с Ликой и Каталиной. Моя кобыла…

– Твоя лошадь, уверен, шустрая и неутомимая зверюга. Однако она намного медленнее Юнивайна. Мы поскачем на нём.

– Ты говоришь про того коня из Леса Скорби?

– О нем самом.

Мой друг перевел взгляд на дверь своего дома.

– Ладно. Хотя вдвоем нам ехать на нём будет весьма неудобно.

– Ага, я бы тоже предпочел карету, а в ней пуховые подушки и запас Золотого вина из Плавеня.

– Комфорт ты всегда любил, – хмыкнул Альфонсо, поднимаясь по порожкам веранды.

Я глубоко вздохнул и извлек из сумки Кампри. Камень Призыва, размером со средний апельсин, искрился сапфировыми отблесками. Я размахнулся и кинул его об землю. Ничего не произошло. Не долетев до травяной подстилки, Кампри завис в воздухе. Створки его завибрировали, но не открылись. Юнивайн чем–то был занят и не откликнулся на мой зов. Я подобрал Камень Призыва и вновь пустил его вниз. Снова тишина. Я повторил попытку. На этот раз призрачный конь появился. Он огляделся, и, не увидев никакой грозящей мне опасности, встал на дыбы. Ему не понравилось, что я так бесцеремонно его побеспокоил, когда вроде бы вокруг все не так плохо.

– Прошу, пойми меня, мой дорогой, нам с Альфонсо необходимо попасть в Ильварет, причем как можно быстрее, – принялся я оправдываться перед явно недовольным Юнивайном. – Уверяю тебя, что как только мы туда попадем, я не буду беспокоить тебя многие дни!

Призрачный конь заржал и покачал удивительной гривой. Он как будто попрекал меня за мои слова. Мол, вот он – я, раз уж у тебя такая срочность, и если понадоблюсь еще – зови. Получив морозное прикосновение от лба Юнивайна, я благодарно взобрался в седло. Альфонсо, показавшийся чуть попозже в сенях, изумленно раскрыл рот.

– Всяких я повидал копытных, но такого…

– Дядя Калеб! Что это у Вас за лошадь? Почему она светится? – любознательно спросила Каталина.

Она и Лика вышли проводить нас в путь.

– Он волшебный, – улыбнулся я, придавленный со спины, взобравшимся на Юнивайна Альфонсо.

– Из добрых сказок?

– Из самых–самых.

– Лика, Каталина, я люблю вас!

– Альфонсо! Будь осторожнее и… Молю Ураха и Духа Зелени, чтобы ты вернулся целым и невредимым!

– Иначе никак, – тепло откликнулся Следопыт.

– Пока! – крикнул я.

Юнивайн зацокал по Энгибару, а позади, пытаясь его догнать, бежала Каталина. От этой картины моё сердце дрогнуло. Беззаветную любовь маленькой девочки к своему отцу – не купишь ни за какие деньги. Желал бы я, чтобы у меня тоже была дочь или сын? Чтобы жена точно так же махала мне платком вслед у порога Шато? Я представил, как безупречно красивая Эмилия с младенцем на руках смотрит на меня уходящего в неизвестность. Какие чувства владели бы мной в тот момент? А какие сейчас гнездятся в груди Альфонсо? Я немножко завидовал своему другу – у него есть те, кто будут переживать, как он, и что он. А у меня? У меня есть только я сам. Я одиночка и одиночество – мой удел. Конечно, надо припомнить всю ту же Эмилию, Грешема, Альфонсо и Бертрана, однако я им только друг и не более того. Иная же ипостась – узы брака и их производная – дети, для которых ты становишься целым Миром. Я тешу себя крохотной надеждой на то, что моя прошлая недальновидность по отношению к Эмилии еще обратима. Что она еще разглядит во мне «того самого мужчину»… Тут стоит сделать засечку – если я выживу в надвигающемся Армагеддоне, если меня не уничтожит Укулукулун и если Привратник каким–то образом отстанет. И даже случись все так, то как мне донести до Эмилии свои чувства? Бертран вон сколько старался добиться ее расположения, и все коту под хвост! Я–то чем лучше? К тому же моё откровение вполне способно уничтожить нашу дружбу. Сколько подобных примеров я могу упомнить? Десяток, точно. Говард Демей так и не добился благосклонности своей давней приятельницы графини Анны Фаггот из Лепшильда. Она после его сентиментального признания оборвала с ним все связи. Да и Шилли Хельберт тоже пострадал от неразделенной любви, хотя ходил просить о ней к святой Яинеске. Мария (фамилию не упомню), девушка из богатого сословия купцов Роуча, сказала ему: «Мой папа считает, что мы обязаны только дружить, и не более того». Тех или иных моих знакомых не обошли стороною волнующие чары и шипы романтики, да и я их изведал по молодости. Примерно в двадцать лет, еще до того, как я повстречал Эмилию и Альфонсо (с Бертраном мы уже дружили), мне очень приглянулась одна девушка. Как её звали? Уже не скажу. Я объяснился с ней, но она дала мне понять, что мы друг другу неровня. Та девица давным–давно умерла, как и её дети, внуки и правнуки, а я все помню её отказ. Я клялся, что подарю ей целый замок и сделаю её самой счастливой. Что она не будет знать нужды. Что все, о чем она мечтает, я исполню. Безымянная, я тот оборванец в замызганных штанах и куртке, тебя не обманул бы. Замок – Шато у меня появился, и денег у меня немало скоплено в нем, но ты обратилась в прах и никогда не узнаешь об этом. Та, самая первая страсть, она никуда не ушла из моих воспоминаний. Изведав горькую чашу невзаимности, я так думаю, закрылся в своей раковине и уже полностью посвятил себя магическим таинствам. Да, я странный человек, и именно моя странность возвела меня на тот уровень мастерства, где я по сей день и пребываю. Я профессионал–колдун, без ложной скромности говоря достигший немалых вершин в управлении Вселенскими флюидами. Однако мой успех, мои богатства и мой опыт не соизволили снабдить меня второй половинкой. Одиночество, я повторю, мой удел. Герои по типу меня обязаны нести груз ответственности, не деля его с кем–то ещё, с мужем или женой. Плата за подвиги велика, а вот честна ли она? Для кого–то да, для кого–то нет. Я считаю, что Вселенная дает нам то, что мы заслуживаем, то, что может иметь место в нашей жизни. Если брать в расчет лично меня, то я, видимо, так и буду куковать холостяком, покуда не умру. Ха! А умереть я могу уже завтра или послезавтра! Чего гадать, да пестовать жалость к себе! Где наша не пропадала? Калеб Шаттибраль ещё повоюет!

Юнивайн вынес нас из Энгибара и поскакал по редколесью, усеянному Свидетелями. Монолиты, пористые, в выщерблинах и побитые непогодой, возникали то справа, то слева. Призрачный конь, взяв для себя привычный, запредельный для восприятия темп бега, огибал их с мифической ловкостью. Альфонсо позади меня, пораженный нашей скачкой, только и делал, что поминутно охал и приговаривал мне на ухо: «Он не конь – он чудо!».

Ветер весенней струей свежести трепал мой капюшон и рвал мантию. Мазки, в которые от бешенной гонки призрачного коня превратились деревья, камни, пригорки и ручейки, сменялись цветными полосами синего, желтого, коричного и зеленого. Юнивайн знал, куда нас везти. Ему вообще, мне кажется, любая дорога известна наперед. Даже в Гамбусе, он безошибочно сориентировался, где расположен Отражатель – линзовый комплекс, приютивший Дукаса, Фирджи, Короля Брена, Импрет, Хадру и Горгона Преломляющего Оттенки. Интересно, кузнец из «Бесовской Плавильни» сподобился вставить кусок Амасты в квазальд? Уповаю на то, что у него получилось!

Где–то после полудня Юнивайн дал нам размять затекшие ноги и передохнуть. Лужок с веселым родничком, смело пробивающимся из–под корневищ старых вязов, – таков был антураж нашей стоянки. Скатерть «На любой вкус» накормила нас горячим супом из телятины, пюре с тефтелями и двумя пинтами эля. Альфонсо воздал должное артефакту, позаимствованному мною из Килкваги.

– Ты знатно прибарахлися за эти приключения, Толковая Каракатица. Тут тебе и эдакая Скатерть, и Кампри, и Лик Эбенового Ужаса – добротный такой посох, и уникальные книги. Чего только «Первоначал»а стоят!

– Поверь, Комок Нервов, я бы не раздумывая обменял все эти богатства на пару безмятежных денечков в Шато.

– Верю.

– Почему ты не рассказал мне, что женился?

Альфонсо отпил из кружки, а потом заложил в рот длинную травинку. Его голубые глаза следили за клином порхающих птиц.

– А почему ты не написал мне ни одного письма за прошедшие десять лет? Хочешь, отвечу? Мы уже не те, Калеб, что были раньше. Наша молодость уже трижды минула, и каждого из нас разнесло по разным оконечностям реки–беглянки. У тебя свои заботы, у Бертрана и Эмилии – свои.

– Как и у тебя?

– На мне лежит ответственность за Энгибар.

– Ты говоришь так, как будто Грозная Четверка уже ничего для тебя не значит.

– Когда она собиралась последний раз полным составом?

– Ну–у–у…

– Вот видишь, ты и сам уже не помнишь. В этом нет ничего дурного. Все подвластно изменениям и мы, – ни ты, ни я, не исключения.

Я поджал губы. Слова Альфонсо были честны. И я, и Эмилия, и Бертран, да, как и сам Альфонсо, мы все погрязли в собственных заботах. Бертран Валуа безвылазно заседал в аудиториях Магика Элептерум или метался по её заданиям. Эмилия до недавних событий жила в домике в Лунных Вратах, где предавалась алхимии и зельеварению. Я коротал четыре сезона в Веселых Поганках и… навещал ли я Грэкхольм хотя бы раз в два года? Нет. А она меня? Тоже нет. Альфонсо – то и говорить нечего, в Энгибаре всегда хлопот хватает. Такие не разлей вода в юности, ныне мы отстранились друг от друга и стали полагаться только на самих себя. Эта мысль опечалила меня.

– Теперь ты и я, мы снова вместе, а Бертран обещал присоединиться к нам чуть позже, чтобы найти осколки Светочи для Эмилии. Может, именно сейчас, в эти черные дни, настала пора вновь собраться всей Грозной Четверке?

Следопыт обнял меня за плечо.

– Пусть будет так. Я скучал по тебе, Калеб.

– И я по тебе, Альфонсо.

Я извлек из сумки Хиловису.

– Кстати! Я взял ее, уходя из Шато, чтобы показать тебе. Этот момент настал! Что скажешь?

– Она самая?

Альфонсо аккуратно принял веточку неувядающего дуба. Он повертел ее так и эдак, а затем помахал туда–сюда.

– Твоя история про гениального художника Икки Тира, про Ожу и Зожу недвусмысленно дает понять нам, что Хиловиса тоже волшебная палочка. Однако есть ли в ней заряды? И если да, то какие?

На вытянутой руке Альфонсо начертил Хиловисой круг.

– Проявись! – повелел он.

Друидическая магия Дельторо и моё колдовство не похожи между собой. и секреты таинства у нас разные, поэтому я с надеждой ждал, что мой друг вот–вот выявит потенциал Хиловисы.

– Покажи мне себя!

И вновь замысловатые росчерки Хиловисой по воздуху.

Ничего не произошло. Альфонсо ещё минут пять поупражнялся с Хиловисой, а потом опять подвел её к глазам. Его брови хмурились.

– Мне думается, Калеб, что Хиловиса неимоверно мощная штука. Сопротивляется мне. Упорствует! Я не могу заставить её дать знать, для чего она нужна, хотя чувствую, что внутри неё сокрыта дремлющая сила.

– Предположения будут?

– Одно и оно стопроцентное. Хиловиса, как ни крути – творение эльфов. Про волшебные палочки мы можем только гадать, но тут я уверен. Если бы ты имел при себе еще футляр от неё, то я бы сказал больше.

– Мы идем к Тумиль’Инламэ, и так статься, там она пригодиться.

– Как вариант. Храни её, как зеницу ока. Я потом еще поковыряюсь с ней, – передавая мне Хиловису, промолвил Альфонсо.

– Кликни тогда, как соберешься.

– Хорошо.

Мой друг прошелся по поляне. Сорвав дикую розу, он вновь сел и протянул её мне.

– Красная смесь – включает сорта, лепестки которых в основном красные, но имеют участки других оттенков, например жёлтого, оранжевого. Эта именно такая. Гибрид.