Герман в очередной раз развернул свиток и принялся внимательно его рассматривать. Но я его уже раскусил. Староста, поймав на себе мой пронзающий взгляд, поднял глаза, прищурился и расхохотался, да так естественно и непринужденно, что я было поверил в искренность этого смеха.
«Право слово, Отто, вы меня подловили. Я и вправду не обучен грамоте, хотя и было великое множество возможностей. Сразу вспоминается завет ныне покойного батюшки. Говорил он так: Герман, чертяка ты эдакий, возьмись, наконец, за ум и выучись чтению и письму! Иначе каждый встречный проходимец первым делом попытается тебя надурить.»
Староста тихо рассмеялся и спустился с трибуны.
«Признаться честно, я не сдержал обещание, данное отцу. Усилий моих хватило лишь на то, чтобы обеспечить жителям долины безопасную и вполне сносную жизнь. Но мой сын, Оле, грамоте обучен с ранних лет. Я озаботился тем, чтобы у нашей небольшой общины было надежное будущее и достойные лидеры. К слову, позвольте вам его представить, дорогой Отто. Мой сын, моя кровь и гордость.»
Герман похлопал златовласого пастушонка по плечу. Того самого, который не далее, как этим утром, раздражал мой слух своим невежественным пением. Юноша ухмылялся той же ехидной улыбкой, что и его верзила-папаша.
«Настоящим указываю, – громко и отчетливо принялся читать Оле, зажав то и дело норовивший свернуться в трубку пергамент между указательным и большим пальцами обеих рук. – Назначить Отто Р. полноправным землевладельцем за верную службу графу и его величеству королю с предоставлением ему права выбора любого неосвоенного земельного участка в долине между рекой и северными скалами графства, размером не менее двух тагеверков, но не более одного моргена, при этом вышеназванный Отто Р. наделяется правом самому определять место для земельного участка. Подпись его светлейшества графа и его же печать.»
Довольный своим мастерским, а главное, без запинок, прочтением, Оле свернул пергамент в тугую трубочку, ловко обернул в телячью кожу и обмотал шнурком.
В воздухе снова воцарилось гробовое молчание, но на этот раз я был ему даже немного рад. Все лучше, чем в ту же секунду оказаться распятым на трезубых деревянных вилах, которых в толпе крестьян было в избытке. Судорожно сжимая в ладони рукоятку кацбальгера, я покорно ждал вынесения приговора.
«Отто-обманщик, – тихо начал староста Герман. От этих слов я внутренне сжался и приготовился к худшему.
***
Очнувшись спустя какое-то время от неожиданно напавшей тяжелой дремы, я обнаружил, что проспал до заката и серьезно продрог: вечерняя прохлада, тянущаяся с реки, сменялась порывами холодного ветра, от которых, собственно, я и был вынужден прервать свой сон.
Я поднялся, накинул свою куртку, предварительно очистив от назойливо забившегося между швами стеганки мелкого речного песка. Оглядел окрестность, взгляд предательски зацепился за неспокойную речную гладь: быть может, на горизонте появится спасительная лодчонка гостеприимного Шульца? Теперь я был совсем не против его общества, что тут говорить о призрачной надежде снова встретиться с рыжеволосой Элизой.
Но никакого намека на лодку и на косого Шульца я не обнаружил. Быть может, есть переправа на тот берег? Если и есть, то наверняка где-то в северной части долины, где бурные ручьи стекают с гор, превращаясь в могучий поток. Вдруг представится своими глазами лицезреть сады чудовищного Вафтруднира, о которых с таким трепетом рассказывала семья рыбака.
Я подобрал с земли котомку, поправил пояс с клинком и поспешил покинуть пустой берег в направлении хвойника. Само собой, старался не оглядываться, дабы в очередной раз не бросить тоскливый взгляд на горящую праздничными огоньками деревню, где крестьяне праздновали день середины лета и окончание первых полевых работ. Одной из причин их гуляний, несомненно, послужило и мое изгнание. За что я твердо пообещал себе взыскать с них подробных объяснений при первой возможности.
Я добрался до опушки леса уже при свете звезд. Маленькие небесные светила неровным строем высыпали на чистом, без единого намека на тучи, небе, приветствуя своего бледного генерала в форме кривого рога. Я без малейших колебаний пересек границу поля и леса, не прибегнув к помощи огнива, потому как света луны было более чем достаточно, чтобы продолжать путь.
Чуть позже, когда порывистый ветер сменился спокойными легкими дуновениями с реки, я стал свидетелем удивительного открытия: на самом деле, ели и сосны, из которых по моему разумению должен был состоять весь лес вплоть до черных скал, оказались лишь прикрытием, непроницаемой вуалью для настоящего чуда. Сам того не заметив, я ступил на дорожку из мягкого красного мха, приятного для ступания по нему даже в солдатских башмаках. Дорожка следовала прямо, потом делала причудливый крюк и уходила в сторону, потому как ей мешал обрывистый берег. Но не в этом было дело.
Я завороженно шагал по алее из яблоневых деревьев с гибкими длинными ветвями, переплетавшимися в косы высоко над моей головой, что придавало дорожке сходство с гигантским проходом, своеобразным провожатым в мир чудес. Если бы не мой верный кацбальгер, сомневаюсь, что решился бы на такое путешествие. Клинок у бедра придал мне сил, а свет небесных тел – уверенности, что следующий мой шаг не станет прыжком в пропасть. Я отважно направился вперед, не забывая при этом изумленно оглядываться по сторонам.
Яблоневая аллея тем временем незаметно сменилась сиренью, превосходный запах которой тут же наполнил мои легкие и неискушенный в нежных ароматах нос. Искрящиеся в звездном свете азалии уютно примостились ровно под ними. Неужели все это великолепие было создано теми же лапами, что играючи подбрасывают в воздух упитанную корову, словно она весит не больше еловой шишки? Уму непостижимо. Тем не менее, оснований сомневаться в словах Шульца и жителей деревни у меня не было, хоть и верилось с трудом.
А вот те самые розовые кусты, о которых с таким упоением рассказывала Элиза. Могучие шипастые стебли возвышались над сиреневыми кустами и грушевыми деревьями вдоль дорожки из красного мха. А бутоны закрывшихся на время сумерек алых и белых цветов были размером с лошадиную голову. Что за наваждение… Какое черное колдовство заставило цветы расти с такой силой и в таких невероятных размерах? Не иначе, как Вафтруднир знается с темной магией и не гнушается использовать ее для своих грязных дел. Особенно поражали мое воображение размеры шипов, которые впору использовать на манер твоего кинжала.
Мне стало неуютно находиться в этом саду гигантских цветов. На смену розам спустя некоторое время пришли не менее огромные ирисы, их бородовидные лепестки напоминали лебединые крылья, изящные и невесомые даже несмотря на их габариты. Восхищаться к этому моменту окружающим великолепием я устал, потому как опыта в созерцании прекрасного не имел вовсе. Воображение, некогда пораженное красотой этого дивного сада, теперь рисовало в голове моменты легких прогулок невинных деревенских девушек-простачек, вознамерившихся посетить сад гиганта, но попавших в ловушку из розовых шипов, чтобы после быть проглоченными ненасытным чудовищем. Что если так и есть? И сад этот на самом деле не более, чем обеденный стол для Вафтруднира Ужасного, поедателя людей?
Сердце бешено заколотилось после такого страшного открытия. Мне следовало немедленно убраться из этого сада, чтобы самому не стать поздней трапезой или, в лучшем случае, ранним завтраком. Но как? идти назад боязно и, откровенно говоря, бессмысленно. Если немедленно сойти с красной дорожки и пойти к реке? В таком случае рискую заблудиться в бесчисленных рядах ирисов и источающих приторный аромат рослых петуний. Чертова долина! Она воистину проклята, и подлый граф направил меня прямо в пасть злобному монстру.
Было трудно дышать. Дабы совладать с накатившим страхом, я сел на моховый ковер и попытался дышать как можно более глубже. Помогало скверно. Казалось, что гигантские растения окружили меня и теперь пляшут злобную мазурку. Теперь уже не ирисы были невероятно огромными, а я, я сам стал невероятно мал в сравненьи с этим диковинным и чуждым моей душе садом. Выбираться не было ни желания, ни сил. Пусть. Пусть я стану обедом для Вафтруднира, того лучше – удобрением для его чудовищного сада. Моя судьба отныне мне совершенно безразлична.
Тело наполнилось необъяснимой усталостью (потом я узнал, что это действие ирисов на неподготовленный разум), в большом недоумении от того, что только на закате проснулся с ощущением того бодрости и полнотой сил, я погрузился в глубокую дрему без сновидений.
***
«Путник, ты в порядке? Требуется ли тебе помощь доброго великана Вафтруднира?»
Сначала я решил, что это гром нежданно загрохотал на рассвете. Приоткрыв осторожно глаза, я увидел напротив гигантский сапог, сшитый из нескольких цельных коровьих шкур. Рядом – чудовищного вида волосяной столб, в котором спустя мгновение я признал руку с закатанной по локоть холщовой рубахой, из которой можно было бы пошить одежду для всей деревни в долине!
«Путник, слышишь ты меня? Вижу, как глядишь ты испуганно, но уверяю, добрый Вафтруднир не причинит тебе зла.»
Я немного осмелел и медленно поднял взгляд выше. На неказистом и сером, словно выточенном из каменной глыбы лице гиганта блуждала улыбка, которую он изо всех сил старался сделать дружелюбной и приветливой, но в силу природной невежественности вышла неказистой. По крайне мере, эффект сработал, и страху тут же испарился, сколь сильно не пытался я сохранить хоть толику этого чувства, которое помогало держать нервы и разум настороже. Позволив себе подобную слабость, я поднялся с земли и оказался глазами прямо на уровне густой седой бороды гиганта. Насколько глубоко он склонился, чтобы поговорить со мной? Так, что борода, размером со всего меня, удобно примостилась на дорожке из красного мха, который в дневном свете сохранил свой неестественный блеск.
«Могу узнать я имя твое, путник? Если ты все еще напуган, то можешь не отвечать, в таком случае позволь мне сопроводить тебя до деревни, что в долине. Мой добрый друг Герман поручится, что я не причиню никакого зла путникам и, более того, поможет тебе вернуться туда, откуда ты прибыл. Верно, желаешь узнать, с чего это старый Вафтруднир признал в тебе путника? Жители долины не носят при себе оружия, к тому же каждого человека по эту сторону реки я знаю в лицо, потому как все они мои хорошие друзья.»
Гигант приложил ладонь к груди удовлетворенно кивнул, одновременно дав понять, что он лично ручается за их благонадежность, что и они, безусловно, сделали бы ради него. Но меня не проведешь. Я уже убедился, какие подлые людишки живут в деревне. В таком случае, с чего мне доверять этому чудищу, которое с невозмутимой уверенностью заявляло о честности и бескорыстном человеколюбии этих лицемерных деревенщин?
«Имя мое Отто, добрый Вафтруднир. Прости меня за минуту робости, не оттого я замер при встрече с тобой, что испугался, но оттого, что услышал твой голос, подобный грому в ясный день, еще до своего пробуждения. Приветствую тебя, гостеприимный хозяин диковинного сада! Я восхищен красотой твоих цветов и не менее того поражен их размерами. Открой же свой секрет, повелитель роз и яблоневых деревьев! Отчего твои растения подобны тебе, могучи и статны?»
Хитросплетения нарочито льстивой речи привели меня в чувство, и я снова ощутил себя хозяином положения. Более того: Вафтруднир, вне всяких сомнений, принял мою хвалу за чистую монету, потому как каменные щеки гиганта зарделись пунцом похлеще дорожки под нашими ногами, а я в полной мере осознал свое превосходство над ним.
«Этот секрет, Любезный Отто, я храню на протяжении полутора столетий. Он овеян тайной и, уверяю тебя, ничего мистического или волшебного не стоит за ним. Лишь утраты, отчаяние и безумное желание привнести в этот мир крупицу радости и тепла, которой я готов делиться с каждым, у кого доброе сердце и чистые намерения. Как я погляжу, путник Отто, ты именно такой человек. Потому я рад тепло приветствовать тебя в моих садах. Оставайся здесь, сколько пожелаешь, если станешь мне близким другом – я поведаю тебе секрет моих садов.»
«Глупый великанишка, – подумал я. – С чего ты взял, что мне есть дело до твоих цветочков и лысых деревьев? Да пусть каждое яблоко, сорванное с твоих убогих кустов, встанет тебе поперек горла, а каждый шип непременно вонзается в твои каменные ноги, пока ты неуклюже ступаешь по своим садам!»
«Если же ты пресытился красами моих владений, – продолжал Вафтруднир, не заметив шквала эмоций в моих глазах. – Я немедленно выведу тебя из сада, питая надежду, что в скором времени ты вновь навестишь меня, путник Отто.»
«Ни в коем случае, добрый гигант! – запротестовал я. – Я прибыл в твой край не далее, как вчера, и только с той целью, чтобы своими глазами узреть диковинку, о которой слышал великое множество историй. Твой сад – настоящая живая легенда, о могучий Вафтруднир! Позволь же мне оставаться в его пределах так долго, насколько хватит твоего радушия и хозяйского терпения.»
Как бы не было велико мое удовольствие наблюдать за тем, как неуклюжий монстр продолжает старательно гнуть свою каменную спину, чтобы говорить со мной, я и сам почувствовал неприятные ощущения в шее и пояснице, вызванные, само собой, необходимостью непрестанно глядеть вверх. Я вздохнул и нарочито грустно поглядел на свой живот, вывалившийся самым несуразным образом из-под рубахи.
«Ты, верно, голоден, путник Отто? – встревоженно спросил Вафтруднир. – Боги, где же мое гостеприимство? Ты должен немедленно отправиться со мной к скалам! Там надежно спрятано от посторонних глаз мое скромное убежище. Заклинаю, держи в секрете все, что увидишь там. Мы немедленно отправимся в путь, а пока вот, держи.»
С этими словами великан подал мне на раскрытой ладони обломанную яблочную ветвь с несколькими ярко-желтыми плодами на ней.
«Подкрепись немного, пока мы будем добираться.»
По пути я незаметно вытряс под первой попавшейся сиренью припасы из мешка, чтобы Вафтруднир не вздумал поймать меня на лжи. Шагали мы довольно резво, но при этом у меня не возникало чувства, что великан двигается быстрее меня, настолько умело он подстраивался под мою скорость. При этом чудище умудрялось что-то медленно и монотонно бубнить, я, откровенно говоря, его не слушал, потому как был занят поеданием восхитительных, в меру сладких и сочных яблок. Впечатление о них испортилось в момент поглощения последнего, когда я поперхнулся косточкой и был вынужден долго откашливаться. Это неприятное происшествие я тут же списал на происки Вафтруднира, наложившего чары на свой злобный сад.
***
До черных скал мы добрались к полудню. Путешествие выдалось не из приятных: конечно, глупо было жаловаться, когда мы шагали по чистым красным дорожкам и самой большой трудностью было сворачивать то влево, то вправо. Часто дорожка расходилась в две, а то и в три стороны, всякий раз Вафтруднир без сомнений выбирал верную, что в принципе большого удивления у меня не вызвало: в конце концов, это его собственный сад. Трудности начались, когда мы вышли из леса, оканчивавшегося такой же еловой преградой, что и со стороны деревни. Стоило мне сделать несколько шагов, как я к собственному неудовольствию обнаружил, что все скалистое плато, стоявшее на пути к горам, покрыто неприметными глазу жесткими выступами и зубьями, от которых мои походные башмаки, пережившие немало походов и битв, стали приходить в негодность, а ступни покрылись синяками и кровоточащими ранками.
«Вафтруднир, – взмолился я. – Близки ли мы к цели?»
«Терпение, путник Отто, терпение, – прогудел великан, медленно склонив голову вниз. – Пересечем плато Боли и будем на месте.»
Плато Боли? Подходящее ему название, если тот, кто его дал, имел ввиду боль физическую. Я с ужасом посмотрел на горизонт, осознав, что путь до скал займет еще час, не меньше. В ослабленный болью и усталостью разум пришла мысль попросить гиганта донести меня до места на плече, что он, несомненно, проделал бы с великой охотой. Да и путь сократился бы в несколько раз, ведь в таком случае у Вафтруднира не было бы причин шагать со скоростью человека. Тем не менее, скрепя сердце, я продолжил путь без жалоб и унизительных просьб. Не хватало еще упасть лицом в грязь перед этим неотесанным чудовищем, к тому же боль помогли мне превозмочь мысли о мести жителям деревни. И я придумал прекрасный план.
«Мы на месте, путник Отто! – торжественно объявил Вафтруднир к немалому моему изумлению, должен признать, потому как оказались мы перед сплошной стеной отливающих стальным блеском черных скал. Солнце давно перешло зенит и теперь находилось по ту сторону гор, что не мешало скалистому валу сиять, как в свете тысячи звезд. Проделки ведьм или, того хуже, великанские чары. Их я боялся больше, не по себе становилось от одной мысли, что чудовище-гигант не только самый большой исполин на всем свете, но еще и опасный чародей. Бр-р-р.
Не дождавшись от меня расспросов, что было бы вполне естественной реакцией в подобном случае, Вафтруднир нисколько не расстроился, приблизился вплотную к скале (причем через его «вплотную» могла проехать конница по три воина в ряд), которая оказалась высотой в аккурат с него, и принялся надавливать на какие-то уступы в том порядке, в котором его руки машинально вспоминали. Я мало знаком с чудесами или магией, но неплохо осведомлен в работе тайных механизмов, в основном, конечно, благодаря затейливым музыкальным шкатулкам с юга. Потому я сразу догадался, что задумал гигант. Он обернулся ко мне и с наивным восторгом принялся ожидать удивление на моем лице, когда после недолгих манипуляций с секретными пластинами скала задрожала и разделилась надвое.
«Потрясающее чудо, Вафтруднир, – заметил я безо всякого энтузиазма. – Поспешим же на обещанную тобой трапезу.»
Великан не заметил иронии в моих словах (видимо, распознать ее он был не в силах). Дождавшись окончательного сдвига частей скалы, великан решительно шагнул в темноту, жестом пригласив последовать за собой.
«Не бойся, путник Отто. Я знаю этот проход лучше своей бороды и смогу провести тебя здесь даже с закрытыми глазами.»
Голос Вафтруднира отскакивал от крутого скалистого свода и возвращался назад, усиленный в стократ, отчего возникало ощущение, словно стены дрожат и вот-вот обвалятся.
«Никакой надобности закрывать глаза нет, – ворчал я мысленно про себя. – Если здесь и так ничего не видно. А ты кричи дальше, безмозглый великанишка, если желаешь навеки остаться в стенах этого гигантского склепа. Может, у тебя и нет планов на свою никчемную жизнь, помимо разведения бесполезных цветов, а я еще рассчитываю сделать что-то на благо себе и графству.»
Конечно, такие мысли были вызваны исключительно боязнью темноты. Заприметив узкую полоску света, занимающую собой всю высоту скалистого прохода, я понял, что мы практически на месте и сумел взять себя в руки.
«Добро пожаловать, дорогой гость! – прогремел голос Вафтруднира так, что со свода посыпались камешки размером с кулак (а ведь один из подобных мог запросто пробить мне череп!); великан же тем делом играючи надавил руками на заднюю стенку прохода, от чего она распахнулась с такой легкостью, словно была бумажной. – В Нифльхейм, замок великанов!»